Теперь я рок-звезда, мама, или Генетический код мифической птицы

Незаметно уничтожающая остатки кекса и внимательно слушающая меня Карина прервала воспоминания:

– Ещё бы она тебя не захваливала: ты же ходишь к ней за деньги?

– Естественно, – кивнула я, – только зачем тогда Тамара позвала меня в хор? Там ведь должен быть какой-то уровень. Хвалила бы меня за деньги на уроках, и никаких проблем…

Теперь, помимо индивидуальных занятий, я два раза в неделю приезжала на Литейный на репетиции хора.

Там чёрных платьев и жемчугов не было и в помине. На репетиции обычно вписывалось от двадцати до тридцати хористок. Когда собирался полный состав, в помещении с роялем становилось нечем дышать, и каждые пятнадцать минут приходилось проветривать.

На репетициях хора меня тоже захваливали.

Тамара разрывалась между необходимостью усиливать как партию первых сопрано, так и вторых, и не могла решить, куда меня лучше определить. Победили вторые сопрано: всё-таки первых было больше, а вторые играли ключевую роль в звучании, и долгое время их было только трое.

«Хотя, – задумчиво сказала Тамара, – Вероника и за первых альтов может петь, и за вторых».

Хор состоял из смешливых девчонок в возрасте от восемнадцати до пятидесяти лет. Шуточки отпускались по любому поводу и без повода, и дирижёру иной раз стоило трудов призвать всех к относительному порядку.

– Вероника, что ты такое поёшь? Это партия первых сопрано, не вторых!

– Да, Вероника, повнимательнее, мы же слышим – что-то не то: как-то вдруг первые сопрано красиво зазвучали!

Чтобы как можно быстрее разучить песни из основного репертуара, а также из программы, готовящейся к Праге, мне пришлось в срочном порядке вспоминать чтение нот с листа.

В подростковом возрасте меня, как водится, отдали в музыкальную школу. Я продержалась в ней три-четыре года и к шестнадцатилетию благополучно забила на гаммы и сольфеджио. Знание нотной грамоты в моей повзрослевшей голове уверенно стремилось к нулю.

Теперь деваться было некуда: на репетициях, впиваясь глазами в убористые строки распечаток Рахманинова и рождественских колядок на чешском – как-никак, в Прагу мы должны были попасть к европейскому Рождеству! – я надеялась, что у меня получится в кратчайшие сроки освоить ноты заново. Успехи были, но время от времени я то и дело промахивалась и лажала.

Впрочем, хористки продолжали отвешивать мне неожиданные комплименты:

«Сегодня всю репу стою перед тобой в первых сопрано и наслаждаюсь тем, как звучит твой голос!»

Мне казалось, что всё это говорится не обо мне, а о каком-то другом человеке.

– Ладно, – подытожила Карина, – лети, пой, главное, обратно возвращайся: в контент-план втиснуто столько гастрономических обзоров про итоги года, что я уже мысленно зашиваюсь заранее. И сувенир какой-нибудь привези!

– Ладно, – в свою очередь, засмеялась я, – что тебе привезти?

– Самое… что-нибудь… не знаю… какой-нибудь чешский хардкор!

– Наверное, ты хотела сказать «чешский фарфор»?

– Нет.

Глава 5

Одна голова – хорошо, а вдвоём допрыгались

– Значит, «Буддуар», – уточнила я.

– Именно, – улыбнулся пиарщик в нарочито измятой рубашке и чересчур тугих джинсах, подсаживаясь ко мне поближе и заглядывая в бумаги через плечо.

Проверяет, не разбежались ли нужные буквы?

Я сканировала глазами распечатку предложенного им релиза. «Буддуар» – рестобар и чайный лаунж. Работают два месяца, а до этого идеологи проекта занимались популяризацией паназиатской кухни в демократичном сегменте.

«Буддуар» – игра слов. Решили объединить название изысканной дамской комнаты, предназначенной для отдыха, и культовую фигуру буддизма.

Наверное, остроумно. Надо будет при случае поинтересоваться у знакомых буддистов, что они думают по этому поводу.

Интерьер лаунж-бара недвусмысленно намекал, что в заведении действительно можно расслабиться, оттянуться, почилить, отдохнуть, понежиться, зависнуть, с комфортом провести время в непринуждённой обстановке – нужное подчеркнуть. Все форматы хороши – выбирай на вкус! (Почти Маяковский получился[9].)

Да и Будд в заведении хватало.

В почти интимном полумраке главного зала были расставлены статуэтки Будды, выполненные из дерева, керамики, камня. Хаотично – наверное, создатели решили ограничиться одними статуями, но в последний момент передумали – располагались низкие диваны с горой подушек и кресла-мешки. Здесь были даже монокачели.

– Впечатляет, – согласилась я.

Пиарщик продемонстрировал красочное меню, предложил провести чайную церемонию, раскурить кальян – всё, разумеется, по собственному выбору. Должна же я проникнуться темой, на которую буду писать.

Меню я изучила, от кальяна отказалась (принципиально не курю, а дым кальяна раздражает связки), над несколькими десятками сортов чая, перечисленными в чайной карте, зависла. Определиться было невозможно – глаза разбегались.

Пожалуй, приятное место. Если у нас открывают какой-то лаунж, то обычно азиатским минимализмом там и не пахнет: всё сводится к восточной пышности и обставляется с помпой.

– Обязательно подчеркните, – втолковывал пиарщик, – что главное у нас – это чайные церемонии и кальяны, которые готовят по всем правилам, мы реально лучшее место для того, чтобы отдаться релаксу.

Чай они заказывали напрямую из Китая, в ближайшее время планировали увеличить ассортимент как минимум вдвое, а ещё приглашали из Москвы для проработки кальянной карты знаменитого сирийца, с которого начиналась кальянная история в России.

– Размещение на портале мы уже оплатили, так что очень ждём от вас рекламный текст. Надеюсь, он окажется таким же эффектным, как и вы. Если есть вопросы, звоните в любое время.

– Хорошо. Позвоню.

– Можете набрать и просто так, – подмигнул он, – если будет желание выпить чаю в приятной компании.

Кажется, это не дежурный комплимент (хотя пиарщики на них обычно мастера).

Решил пофлиртовать со мной?

Наверное, подумал – почему бы не совместить приятное с полезным.

В конце концов, среди ухоженных и отчасти манерных пиар-менеджеров, подвизающихся в гламурных питерских заведениях, гораздо больше натуралов, чем считает Карина.

Я невольно фыркнула, припомнив её пламенный монолог на эту тему.

Хотя, возможно, в тот день её довели в редакции до белого каления, и она имела в виду не их ориентацию, а методы работы.

Парень, конечно, симпатичный, но мне давно пора выдвигаться домой – помимо рекламного текста «Буддуара», нужно умудриться вычитать интервью на нескольких листах. Через два дня самолёт в Прагу, и если я хочу всё успеть перед отлётом…

В качестве комплемента от «Буддуара» мне преподнесли упаковку молочного улуна – я ведь так и не выбрала сорт чая, чтобы оценить его качество на месте.

Выбравшись на Невский, я направилась к метро, по пути размышляя о том, что мне куда комфортнее приезжать в ресторан и общаться с его представителем с глазу на глаз, чем раз за разом выдерживать выматывающие пресс-ланчи, теряя драгоценное время. Потом мысли перескочили на пиарщика, и я подумала – может быть, я слишком быстро делаю выводы о том, сможет человек чем-то зацепить меня или нет?

Однажды на семейном застолье, чудом собравшем всех родственников, племянница двоюродной сестры, дотошная и въедливая особа, одолела меня расспросами: «Почему ты всё время одна? Вечно тусуешься в рестиках – давно бы подыскала кого-нибудь!»

Высказывание племянницы надолго возглавило мой личный чарт самых раздражающих и бесцеремонных вопросов.

Во-первых, по моему глубокому убеждению, искать можно грибы (к слову, грибники далеко не всегда находят то, что искали, вдобавок в требуемом количестве).

Людей встречают.

Или нет.

Второе – мне редко кто-то нравится по-настоящему. Отчаянно влюбиться сразу в десять человек – это абсолютно не моё. В густонаселённой ресторанной тусовке мною время от времени увлекались, но дальше мимолётных эпизодов дело не заходило.

Некстати вспомнился двадцатичетырёхлетний шеф.

Хорошо. Почти никогда не заходило.

При этом многие рестораторы симпатичны мне чисто по-человечески и интересны как профессионалы. Среди молодых совладельцев, вчерашних шефов и бартендеров хватает продвинутых ребят, которые буквально живут своей профессией. Влюблённые в еду, они не просто отслеживают мировые тенденции, но задают собственные гастрономические тренды. Это парни, буквально из ничего создающие новаторские блюда и меню, попадающие в топ, и при этом открытые, простые, непафосные.

Однажды создатель фьюжн-кафе на Фонтанке лично водил меня пробовать пельмени в аутентичную китайскую забегаловку, затерянную в закоулках Сенного округа, когда редакция отправила меня собирать материал для обзора под названием: «Петербург: ешь в центре на два доллара».

– Вероника?

От неожиданности я вздрогнула.

Передо мной стояла Марго.

Блондинка с памятной вечеринки, на которой я обескуражила компанию «чтением» голосов, черпая информацию из пустоты.

Марго держалась за руку рослого блондина. Они выглядели почти как близнецы, хотя чутьё подсказывало мне, что никакой он ей не брат.

– Привет…

– Привет! А это мой муж, Илья. А что ты здесь делаешь? Ой, а ты мне так и не написала… Ты обещала!

Я невольно улыбнулась.

– Прости, – надеюсь, в моём голосе хватало раскаяния, – было очень много работы. Гуляете?

– Ага, вырвались на денёк, прожигаем жизнь. Давай с нами?!

– Вообще-то я собиралась домой…

– Ты откуда?

– Из ресторана.

– О, опять твои забегаловки? Круто, статусная у тебя работа!

На Марго с её жизнерадостным видом и непосредственностью трудно было обижаться.

– А давайте нагрянем в караоке? Мы в прошлый раз так отожгли! Тут неподалёку есть одно местечко…

Караоке?

Соблазнительно, ничего не скажешь. Но…

– Вообще-то мне…

– Я так и знала: ты стесняешься! – возликовала Марго. – Поэтому и не поехала тогда с нами! А Толику, между прочим, ты понравилась. Он так и сказал!

– Ваш Толик в тот вечер осилил не меньше пол-литра текилы, – сообщила я, – вот кто его единственная любовь.

– Слушайте, холодно на ветру стоять, – подал голос до сих пор молчавший Илья. – Вероника, правда, идём с нами, там и поболтаете. Угощаю.

– Я в состоянии за себя заплатить!

– Да ладно тебе, – подмигнула Марго, – пусть Илья проставляется, ему полезно. И нечего стесняться, все свои, вдобавок там очень маленькое караоке.

И наверняка безумно дорогое, подумала я.

Но вместо окончательного вежливого отказа у меня вырвалось:

– Я в хоре пою, чего мне стесняться? И у нас в конце месяца выступление в Праге!

– Шутишь, – усомнилась Марго.

– Нет. Самый настоящий фестиваль. Длится неделю. На самом деле у нас там несколько выступлений. Поём в разных соборах. И ещё заявлен сводный хор: мы учили пять номеров, чтобы спеть вместе с остальными десятью хорами. Мы единственный любительский хор, который представляет там Россию…

– Ого! – восхитилась Марго. – И что, вам за это заплатят? Кто главный спонсор часа? Или вы на самофинансировании?

Я вздохнула:

– К сожалению, хор никто не финансирует. Но организаторы фестиваля помогли с визами. Вдобавок, поскольку из Питера прилетит почти два десятка человек, договорились о скидке в отеле. В общем, они старались. Максимум на двадцать тысяч всё потянет.

– Евро?!

Я выразительно постучала себя по лбу:

– Рублей…

Марго пренебрежительно махнула рукой:

– Для Праги это копейки. Здорово! Хоть город посмотришь, за поездку туда и вдвое дороже стоит заплатить.

– Ты там была? – заинтересовалась я.

– Да я уже везде побывала.

Не выдержав, Илья подхватил нас под руки и повлёк в направлении Казанской – как раз туда, откуда я пришла:

– Вы как хотите, а я уже окоченел. В караоке поболтаете!

«Может, не надо?» – осторожно спросил голос в моей голове.

Чей бы это ни был голос, он оказался прав.

На прошлом занятии Тамара интересовалась, не болит ли у меня горло, но я не заметила ничего подозрительного. А вот ей звучание моего голоса не понравилось, и она начала переживать.

Сильной боли при глотании не было, так что вечером я выпила чай с малиной, заполировала всё мёдом, пару раз прополоскала горло ромашкой и успокоилась.

Разумеется, на момент приглашения в караоке этот эпизод вылетел у меня из головы.

Караоке так караоке!

Если честно, я ведь ни разу в жизни не была в караоке. Не довелось.

Сама не знаю, как так могло получиться.

Глава 6

Когда молчание – золото

«Сама не знаю, как так могло получиться!» – отправляю я Тамаре сообщение в WhatsApp.

Я в полном отчаянии.

Я пишу ей, потому что не могу говорить по телефону.

Единственное, что мне сейчас доступно – это сиплый шёпот.

Я потеряла голос.

Я сорвала его в караоке.

Вероятно, со стороны в караоке я больше всего напоминала алкоголика, который находился в завязке, но не выдержал и неожиданно сорвался.

Нет, я не пила.

Пятьдесят граммов Hennessy XO, чтобы разогреть связки (по крайней мере, мне говорили, что это на пользу), не в счёт.

Караоке оказалось камерным, всего на пять столиков. Кроме нас и слипшейся в объятиях парочки, которая больше танцевала, чем пела, там никого не было.

У нас с Марго оказалось множество общих любимцев. Поэтому мы наперебой заказывали песни, стараясь вспомнить, кого могли незаслуженно пропустить.

Но примерно через полчаса эксплуатирования всемирно известных хитов и связок я почувствовала, что голос почему-то ощутимо сел.

Подобные ощущения были в новинку.

«Случается», – решила я. Подкрепилась горячим чаем, и мы продолжили – столько песен ещё не было спето!

«Слушай, у тебя, кажется, голос дрожит, – внезапно заметила Марго, – ты нормально себя чувствуешь?»

Я чувствовала себя великолепно. Я ловила кураж! Я впервые была в караоке, и у меня даже что-то получалось.

«You say goodbye in the pouring rainAnd I break down as you walk away.Stay, stay»[10].

А вот голосу было всё хуже. Но мне казалось, что нужно всего лишь ещё немного распеться. Сейчас я наконец нащупаю пресловутую опору, о которой два раза в неделю по часу твердит мне Тамара, и зазвучу в полную силу…

Кто стесняется? Я стесняюсь?..

Голос плевать хотел на самоутверждение.

И когда из связок было выжато всё возможное и невозможное, на Come as you are «Нирваны» голос будто провалился куда-то, буквально рухнув в зияющую чёрную дыру.

И больше уже не слушался.

Он отказывался подчиняться.

Звуки, которые мне удавалось выдавить из себя, не напоминали пение, но и речью это невозможно было назвать даже с натяжкой.

Решительно остановив разошедшуюся Марго («Ну я-то могу допеть!»), Илья вызвал такси, и они отвезли меня домой.

В аптеке возле дома я скупаю леденцы, сиропы от кашля и травы от боли в горле. А дома превращаю журнальный столик в филиал лазарета.

Но за ночь ничего не меняется. Каждые несколько минут я просыпаюсь от приступов кашля – теперь он заявил о себе в полный рост.

Завтра утром рейс в Прагу.

Я забиваю на недоделанные дела, по часам принимаю отвары и глотаю микстуру, пытаюсь отлежаться и поспать. Но болезнь то и дело напоминает о себе очередным приступом кашля.

Я не ругаю себя последними словами только потому, что даже думать получается исключительно шёпотом. Саднит в горле, саднит в голове. Тело будто разбитое. И слабость.

Отменять поездку?

Сдать билет?

Подвести всех окончательно?

Вторых сопрано в «пражском» составе критично мало.

Завтра вылет, по прилёту – заселение в отель, обед, репетиция прямо в отеле, после репетиции – ужин в каком-нибудь местном кабачке. Первое выступление «Див@хора» должно состояться только послезавтра в соборе с длинным торжественным названием St. Martin in the Wall Church.

Может, произойдёт чудо, и голос успеет восстановиться?

Здравствуйте, меня зовут Вероника, мне скоро тридцать четыре, и я, похоже, не дружу с собственной головой.

Чем я только думала?!

Мой дебют в хоре, причём сразу за границей. Прага, мистический город, про который мне успели прожужжать все уши и Тамара, и одна из хористок, учившаяся в пражском университете, и Марго во время вчерашней вылазки в обитель зла… то есть в караоке.

К вечеру я собираюсь с силами настолько, чтобы ухитриться побросать вещи в чемодан. У меня даже есть соответствующее требованиям дирижёра платье – очень маленькое и очень чёрное. Куплены подходящие к нему туфли на устойчивом каблуке. В хоре не положено сидеть.

А вот нитку жемчуга для завершения образа я так и не нашла. Столько раз проходила мимо магазинчиков с бижутерией, но категорически не успевала заглянуть туда.

Я отправляю сообщение в чат хора в WhatsApp – мол, увидимся завтра в пять утра в аэропорту, и перед сном закидываюсь сразу пятью пастилками от кашля.

⁂

В салоне самолёта прохладно. Я обмотана пледом с головы до ног. Мне досталось место возле иллюминатора. И я боюсь, что если брошу туда хотя бы взгляд, когда самолёт будет в воздухе, то умру на месте от ужаса.

Невыносимо даже представить это себе.

Десять тысяч метров между мною и твёрдой надёжной землёй.

Я не летала на самолётах пару десятков лет.

Наша семья нечасто куда-то выбиралась.

Потом у меня перманентно не было денег. Или времени. Либо одновременно не оказывалось ни денег, ни времени.

Абсолютно все в моём окружении куда-то выбирались, путешествовали, ездили в другие страны. Даже самые ленивые. Даже неимущие. Одноклассница навещала знакомых в Швеции и Италии, при том что у неё отсутствовали денежные заначки. Брат облюбовал для отпусков Хорватию и Грецию. Мама осуществила давнюю мечту, добравшись до Индии. (Там у неё, как водится, стащили рюкзак.) Папа в рамках поездки на футбольный турнир в качестве вратаря корпоративной сборной побывал в Финляндии и Германии. Бывший бойфренд несколько раз летал на Кипр.

Начало салона – самый настоящий филиал «Див@хора».

В самолёте два ряда с каждой стороны и по три кресла в каждом ряду. Рядом со мной – вторые сопрано Аня и Наташа. Все болтают, перешучиваются, кто-то скрывает нервозность, пристегивая и отстёгивая ремни. Самые фанатичные обложились нотами и пытаются вспоминать партии.

В семь утра. Ну-ну.

Я ни с кем не переговариваюсь (голос не вернулся), не перешучиваюсь (нет сил – в аэропорт я приехала на такси и на автопилоте, причём даже не помню, как собиралась и выходила из дома). Я давно пристегнула ремни, хотя уверена, что в случае чего меня это не спасёт. И я старательно избегаю взглядов в иллюминатор.

Да, самолёт считается одним из самых безопасных видов транспорта. Но попробуйте напомнить об этом пассажирам воздушного судна, попавшего в турбулентность.

Надо постараться переключиться, расслабиться, подумать о чём-нибудь отвлечённом…

Вспомнить о приятных вещах.

Что, если это моё первое (во всяком случае, в сознательном возрасте) и последнее путешествие на самолёте?

Допустим, мы благополучно долетим до Чехии и приземлимся в Праге.

Но потом придётся возвращаться домой, а это ещё один перелёт, в течение которого никто ни от чего не застрахован…

Что, если бы я точно знала, что самолёт потерпит крушение?

О чём я пожалела бы сильнее всего?

Что, если бы я знала дату и время своей смерти?

Что постаралась бы успеть, прежде чем меня не станет?

Чем я хочу заниматься в жизни?

Чего я на самом деле хочу?!

Ответ обескураживает, но в глубине души я почти не удивлена.

Музыка.

Больше всего на свете я хочу заниматься музыкой.

Я хочу петь…

Самолёт выруливает на взлётную полосу и постепенно начинает разгоняться.

В тот миг, когда шасси стальной птицы отрываются от бетонки, внутри всё замирает.

А затем меня наполняет восторг.

Самолёт набирает высоту: земля стремительно удаляется, строения складываются в спичечные коробки, дороги усыхают до размера ленты.

Через несколько минут нас окружает небо. Мы летим сквозь облака. Вокруг нет ничего, кроме белоснежных перин, невесомого пуха, шапок взбитых сливок на фоне голубого свечения.

Я не могу оторваться от иллюминатора. Внутри всё парит и танцует. Я забываю про своё разбитое состояние, про усталость, про болезнь. Я забываю про то, что не смогу сейчас взять ни одной ноты и даже говорю с трудом.

Пение – оно сродни полёту.

Глава 7

Место силы для больного вокалиста

Когда смартфон, мирно лежащий рядом со мной на подушке, начинает трезвонить, я сперва не понимаю, где нахожусь, и что происходит.

Озираюсь. Гостиничный номер на одного, маленький, но уютный и тёплый. Пространство в нашем отеле разбито на блоки, в каждом – душевая и туалет, два одноместных номера и один двухместный. Видимо, меня пожалели, выделив одноместный, и отсыпаться мне повезло в одиночестве.

Сразу после заселения и обеда Тамара согнала всех на репетицию в конференц-зал отеля. Там она сделала попытку меня распеть, и я даже попробовала приложить усилия, но голос напрочь отказался подчиняться. Вдобавок после перелёта я еле держалась на ногах.

Тамара поняла, что нужный звук она сейчас не выжмет из меня ни по любви, ни за деньги, ни насильно, и отправила отдыхать.

Кто-то из вездесущих соседок оставил на моей тумбочке лимон на блюдце, витаминный напиток и пакетик с «ТераФлю».

Я невольно морщусь.

Да ответь, в конце концов, на звонок!

Смотрю на экран и не верю своим глазам: от этого человека не было вестей уже пару лет.

– Привет, Ника! Видел, что ты сейчас в Праге!

В самом деле: пока мы добирались на трансфере из аэропорта, я успела выложить в соцсети несколько снимков города с завораживающих ракурсов.

– Привет… Да, я в Праге. Прилетели сегодня – у меня выступление с хором.

– Ну, я тебя поздравляю! И я тоже в Праге.

Ого! Пожалуй, это совпадение почище встречи с Марго и её мужем на Невском.

– Что ты тут делаешь? – интересуюсь я.

– Живу! И пытаюсь получить вид на жительство. Помнишь, ты редактировала мою книгу с вставками про чешское движение гуситов? Она ещё вышла крошечным тиражом…

Голос собеседника прямо-таки раздражал своей бодростью.

– Ещё бы не помнить, – засмеялась я (но тут же закашлялась). – Целый месяц над ней сидела!

– Так вот: в Чехии ею заинтересовались. Профессора, историки… Наклёвывается шанс перевести роман и опубликовать его уже в местном издательстве. Чего доброго, и киношники подтянутся! Заехал сюда по делам, а в итоге завис чуть ли не на полгода. Слушай, если ты тут, давай встретимся? Заодно и поболтаем!

Я с удивлением поняла, что после сна чувствую себя намного лучше. Голос, конечно, и не собирался восстанавливаться, но почему бы не прогуляться?

Мы с Валдисом встретились возле метро «Малостранская». Он объяснил, что отсюда рукой подать до уймы дворцов – и до Коловратского, и до Фюрстенбергского, и до Палффи, и что если мы стартуем отсюда, то я смогу посмотреть Малую страну и Градчаны. Потом он на ходу принялся рассказывать о своих приключениях с издательствами.

Профессор психологии, автор новаторской психотерапевтической методики и практикующий психолог, Валдис также являлся автором провокационных книг с мистической подоплёкой. Писал он давно и много, университетские и эзотерические издательства охотно выпускали его книги ограниченными тиражами, но Валдис горел желанием заявить о себе как об успешном писателе-философе.

И тут на него сначала вышли люди из Интернационального союза писателей с предложением публикации, а потом стремительно закрутилась история с переводом последнего романа на чешский язык.

– Между прочим, – подмигнул он мне, когда мы стояли у фонтана Венеры, любуясь изгибами скульптуры, – редактор Союза писателей сообщила, что в случае с моей рукописью её работа не потребуется. После твоих правок книга полностью готова к изданию.

– Спасибо, это очень приятно, – пробормотала я.

– Да. Это уровень! А как твои писательские дела?

Я пожала плечами.

– Всё по-прежнему. Я распрощалась с этой темой несколько лет назад, и вряд ли что-то изменится.

– Почему нет?

– Долгая история. Ты же в курсе. Я писала с четырнадцати лет, но так и не смогла начать зарабатывать пером на обеспеченную жизнь. Конечно, я не имею в виду копирайтинг. Что касается рассказов… Не вышло из меня ни О. Генри, ни Ричарда Баха. После того как «Варгиус»[11] выпустил сборник моих новелл к моему двадцатипятилетию, от них не пришло ни копейки роялти. А публикации рассказов в глянце… Там дела с гонорарами обстояли получше, но жить на эти деньги всё равно было невозможно. Так, пустячок… приятный бонус к зарплате проект-менеджера.