В мае цвела сирень

– Чего тебе?

– Поговорить надо…

– Не о чем…

– Есть о чем, – твердо сказал Андрей. Подошел к столу, решительно опустился на свободный стул.

– Я закурю? – он кивнул на лежащую на столе пачку сигарет.

Максим молчал. Андрей вынул из пачки сигарету, прикурил от лежащей тут же зажигалки, глубоко затянулся, выпустил дым и тихо произнес:

– Слышал о вашем горе…

– И что?

Андрей снова жадно затянулся.

– Я помочь пришел…

– Ты-ы? – удивленно и презрительно усмехнулся Максим. – Помочь?

– Я. Помочь.

– Да иди ты… – приподнялся над столом Максим, но стоящая у дверей Света, наверное, почувствовала, поняла что-то своим материнским инстинктом, подскочила к нему, изо всей силы надавливая ему на плечи руками, загораживая от него Андрея. Повернулась к Векшину.

– Говори, Андрей, говори…

– Я знаю, что Димке нужна операция, – продолжил Векшин. – Я знаю, сколько это стоит…

– И что… – задыхаясь от волнения, выговорила Света.

– Я найду вам эти деньги. Уже нашел…

В избе наступила тишина. Света, дрожа всем телом, ошеломленно смотрела на Векшина. Наконец, Максим опомнился, дернулся под руками жены.

– Да твои деньги…

– Я знаю, что ты хочешь сказать, – громко и твердо произнес Андрей. – Знаю. Все это время я ни разу не возразил тебе ни на одно твое обвинение, если ты помнишь… Но сейчас уж позволь мне сказать. Да, часть этих денег не совсем правильно, может, заработана. Я повторяю: часть, а не все! Но дело даже не в этом. Знаешь, в Калужской области есть монастырь. Очень известный. Оптина пустынь называется. Потому что основал её Оптя. А кто такой был этот Оптя, знаешь? Нет? Так я тебе скажу – он был разбойник. Просто разбойник, бандит с большой дороги… Потом раскаялся и на награбленные деньги основал монастырь. Понял? Монастырь! И церковь благословила его на Божье дело, приняла от него этот дар. А чем его деньги были лучше моих?!! Но они пошли на Богоугодное дело, и церковь их приняла. Понял? Приняла! А разве помощь больному ребенку, это не богоугодное дело?!!

Андрей задохнулся от волнения, вновь выхватил из пачки на столе сигарету. Сунул её в рот подрагивающими руками, прикурил жадно. И Света, и Максим молчали. В Светиных глазах блестели слезы. Андрей успокоился немного, и продолжил, обращаясь к Максиму:

– Если ты думаешь, что я отдаю эти деньги, чтобы заслужить твое расположение, ты глубоко заблуждаешься. Можешь относиться ко мне по-прежнему. Я хочу помочь ребенку и только. Ни больше, ни меньше… Хотя… Думай как знаешь. Главное – сына вашего спасти…

Света сорвалась с места, подбежала к Андрею, стала плача, беспорядочно целовать его заросшее за последние дни жесткой щетиной, лицо. Андрей сидел не двигаясь. Потом мягко отстранил её, сказав:

– Ну будет, будет… Вези сына в Германию, пусть делают все, что нужно. Я уверен: все будет хорошо!

Максим по-прежнему молчал. Андрей вытащил из-за пазухи сверток, положил его на стол.

– Здесь половина, – негромко сказал он. – Остальные принесу завтра…

Поднялся и, застегивая полушубок, пошел к двери.

– Андрей… – раздался позади негромкий голос Максима.

Он замер. Потом медленно повернулся.

– Что?

Максим разогнал рукой стоящий над столом сигаретный дым, взглянул на миг на Андрея и тут же вновь отвернулся.

– Спасибо… – глухо произнес он.

Векшин кивнул и вышел, мягко притворив за собой дверь.

…Марина радостно, с порога обняла Андрея.

– Вернулся…

– Да куда я денусь… – растроганно сказал Векшин. – Мариш, я ведь с мороза, холодный весь…

Марина повернулась, крикнула громко и радостно:

– Лиза!

Из дальней комнаты выскочила маленькая Лиза, увидела Андрея, засмущалась.

– Ты где так долго был?

– Да разве ж это долго? – засмеялся Андрей. – Я очень спешил к тебе.

Марина хлопотала, накрывая на стол. Дочка старательно ей помогала. И Андрей, сидя за столом, внезапно понял: вот оно счастье! Пусть так будет всегда и ничего больше не надо…

…Когда Лиза легла спать, Марина напомнила:

– Ты обещал мне рассказать, зачем ездил…

И Андрей, рассказал ей все, ничего не скрывая. Марина внимательно слушала, в глазах её стояли слезы. Когда он закончил рассказ, она порывисто его обняла.

– Я горжусь тобой, Андрюша, – произнесла проникновенно и счастливо. – Я очень горжусь…

– Только вот, остались мы без денег, – засмеялся Андрей. – А я хотел весной фермерством заняться…

Марина тоже улыбнулась.

– Ничего, – сквозь слезы сказала она. – Проживем…

***

Уехала Светлана с маленьким сыном в Германию в самом конце зимы. Хотели как можно быстрее, но… Сколько для этого нужно всяких документов собрать, сколько подписей поставить. Максим мотался по учреждениям, никому не давая покоя, подгонял всех, насколько мог, торопясь собрать все необходимые справки. Но как ни спешил, как других ни торопил, очень быстро все равно не получилось. Но хоть то ладно, что очень медленно не вышло…

Все это время Андрей Максима не встречал. Видел пару раз издалека его потрепанный жигуленок, но близко не подходил и на глаза старался не попадаться. Помог и помог. То, что этот поступок приподнимет его в глазах Максима, Андрей не верил. Он знал Ромашина. Будь эти деньги нужны для него самого, Максим бы не взял. Умер бы, но не взял. А здесь не было просто у него выхода. Вот не было и все тут. Так что Андрей на этот счет не обольщался. Вовсе не обязан Максим за это его вновь, после стольких лет, начать уважать. Да и Андрей не поэтому так поступил…

Вторую половину денег он принес, как и обещал, на завтрашний день, к обеду. Поехал с утра в Егорьевск, снял со своего счета практически все, что там было. Оставил лишь несколько тысяч рублей, как говорится, на развод. Когда вновь пришел к Максиму, того дома не было, встретила Андрея Света.

Он зашел, поздоровался, положил, как и вчера, на стол сверток. Хотел тут же попрощаться и уйти, но Света не позволила. Задержала вопросом, вроде и обыденным, но так много для него значащим:

– Как живешь-то, Андрей?

Векшин смутился тогда. Не в содержании вопроса, конечно, было дело. Это-то как раз было второстепенным. Но бывает порой так, что одни и те же вопросы, имеют абсолютно разный смысл. «Как живешь? Как дела?» – просто дежурные обыденные вопросы. Иногда их задают просто из приличия, иногда чтобы отвязаться. Все ведь дело в том, когда и как их задать.

– Спасибо, нормально… – хрипло ответил он.

– Дай Бог тебе здоровья, – на Светины глаза навернулись слезы. – И в жизни дальнейшей только удачи…

Андрея растрогали эти слова. Хотел ответить, что теперь у всех у них все будет нормально, что рядом теперь они, а это большое дело, когда рядом свои, да как тут скажешь… Кто они сейчас с Максимом? Хорошо, если уже не враги…

Он положил свою ладонь на хрупкое Светино предплечье, сжал слегка, ободряюще, кивнул на прощание и вышел из избы.

…Уже почти сошел снег, когда во двор к Андрею в Серебрянке вдруг зашел Максим. Андрей, навешивавший на дровяник дверь и строгавший в это время её во дворе рубанком, внезапно растерялся, увидев Ромашина. Сердце часто-часто забилось, вдруг пересохло во рту. Он знал от Марины что сыну Максима вот-вот уже должны сделать операцию, давно уже идет подготовка к ней, в немецкой клинике производятся последние тщательные обследования …

Максим кивнул головой.

– Привет…

– Привет, – сглотнув комок в горле, тихо ответил Андрей.

– Два дня назад Димке операцию сделали… – проговорил Максим. – Все удачно прошло, теперь уже третьи сутки идут после операции и уже можно сказать, что все нормально… Я эти дни молчал, рано было что-то говорить, но теперь… Вот, только что Светка звонила. Можно с уверенностью сказать: мой сын будет жить. И не просто жить, а нормально и долго…

Андрей выдохнул облегченно, стараясь сделать это незаметно.

– Поздравляю… – сказал он. – Не сомневался, что все так и будет…

– Мне бы твою уверенность, – признался Максим. – А я, знаешь, волновался, как думаю, да что…

Андрей пожал плечами.

– Это нормально. Ты ж отец…

– Это да…

Они неловко замолчали.

– Может, в избу зайдем? – спросил вдруг Максим.

– Что? – не понял Андрей. – А, да, конечно, пошли, – он приглашающе мотнул головой в сторону двери, торопливо отряхнул руки от стружек.

В избе Максим молча поставил на стол бутылку водки. Андрей, чувствуя, как оглушительно бухает в груди сердце, также молча вынул из стола стаканчики, достал из холодильника соленые огурцы, порезал колбасу. Ромашин скрутил пробку с бутылки, наполнил стаканчики.

– Ну… – он поднял свой стакан.

– За Димкино здоровье, – произнес Андрей.

Они чокнулись и выпили. Некоторое время помолчали, хрустя огурцами. Потом Максим сказал:

– Спасибо тебе…

Андрей опустил голову.

– Ты уже говорил…

Максим усмехнулся

– Не очень дорогая плата…

– Мне плата никакая не нужна.

Ромашин помолчал, достал сигареты.

– Можно?

Андрей кивнул, подвинул ближе к нему пепельницу.

– Знаешь, что я вдруг понял? – внезапно спросил, закуривая, Максим.

– Что? – напрягся Андрей.

– Что не может плохой человек, вот так просто взять и отдать столько денег почти до последнего рубля. Плохие люди, они, наоборот, удавиться от жадности за копейку готовы. Промотать, на ветер выбросить не жалко, это же для себя. А отдать другим… Не-ет. Повидал я их, знаю. А ты ведь, небось, все до последнего отдал?

Андрей молчал.

– Ты же знаешь, что я никогда не смогу вернуть тебе эти деньги? Негде мне столько взять… Ты же знаешь ведь это, знаешь?

Андрей кивнул головой.

– Знаю.

– Вот… И дело даже не в том, что ты их отдал именно моему Димке. Важно, что ты смог их отдать!

Андрей тяжко вздохнул, отвернулся.

– Понимаешь… – выговорил он трудно. – Мне тяжело все объяснить: и настоящее, и, уж тем более, прошлое…

– А и не надо, – вдруг спокойно и твердо сказал Максим.

Андрей поднял голову.

– Что?

– Объяснять, говорю, ничего не надо, – повторил Максим. – Было и было… Все. Закончилось оно, ушло. Испарилось… Все, – Он встал из-за стола, протянул Андрею руку.

Андрей поднялся тоже. Они постояли некоторое время, глядя друг другу в глаза и молча обнялись…

…Потом Максим хлопнул Андрея по спине.

– Давай наливай по второй…

– Я? – удивился Андрей. – Нет, уж. Руку по ходу не меняют. Сам начал, так уж изволь…

– Ишь ты… Ну, двигай сюда стакан…

Снова выпили. На душе у Андрея расцветала тихая радость. Оттого что операция прошла удачно, оттого что Максим пришел к нему в гости, оттого что они снова сидят вместе, за одним столом как когда-то, в далекие теперь, навсегда ушедшие времена молодости.

Максим снова потянулся за бутылкой.

– Не напьемся? – спросил Андрей. – Ведь даже покурить не успели…

– Ну а если и напьемся? – резонно возразил Максим. – Что за беда? Сегодня имеем право. Или не имеем?

– Имеем… – улыбнулся Андрей.

– Так пей…

Выпили по третьей.

– Смотри ты… – удивился Максим, рассматривая стакан, который держал в руке. – Стаканы-то те самые, деда Семена. Помнишь, как мы из них под яишню бабы Насти…

– А то…

– А помнишь, как она тебя самогонку гнать посадила, а тут я зашел? Как мы потихоньку первачок пробовали? А когда ты самогонку выгнал, она посмотрела, посчитала и говорит: – «Больше бутылки не хватает. Куда дел? Спрятал до вечера, чтоб в клубе веселее было?» Вот до сих пор удивляюсь, как она так рассчитала… Как определила?

– Да-а… Думаешь, я не удивляюсь? Давай наливай, что ты…

– Момент…

Когда прикончили бутылку, Андрей достал из холодильника еще одну. Опорожнили и её, не заметив за разговором.

– Пить так пить, – махнул рукой Максим.

– Сказал котенок…

– Чего?

– Пить так пить, сказал котенок, когда его несли топить, – процитировал Андрей.

– Ишь, ты… – усмехнулся Максим. – Пошли ко мне, котенок… У меня дома добавим…

…Когда Андрей поздно вечером пришел, покачиваясь, домой, дверь открыла Марина.

– Ого! – удивилась она, увидев Векшина. – Где ж ты так нагрузился-то?

– С Максимом, – глупо улыбаясь, объявил Андрей.

– С Максимом?!!!

– Ну… Димке операцию сделали… Все нормально прошло. На поправку он пошел! Поняла?

– Да ну… – обрадовалась Марина. – По такому поводу я б тебе сама налила, да хватит уж… И так хорош…

– Кто хорош? Я хорош? – Андрей схватил Марину под мышки, вздернул к потолку. – А ну говори, что пошутила!

– Я говорю, что ты вообще хорош. Хороший ты, в общем, – хитрила Марина. – Ай! Да отпусти ты, слон…

– Не отпущу, пока не поцелуешь…

– Сначала отпусти…

– Сначала поцелуй…

…Перед сном Андрей вышел покурить на свежий подмороженный к вечеру воздух ранней весны. Закурил, прислоняясь к двери и блаженно улыбаясь. Теперь он мог точно сказать – его возвращение состоялось!

                        ***

– Слушай, Мариша, а почему для тебя важно именно в мае свадьбу сыграть? – спросил как-то Андрей. – Помнишь, ты так сказала…

– Помню, конечно, – ответила Марина. – Как не помнить, если именно этого столько жду… Мы ждем, – поправилась она. – Или как?

– Конечно мы – улыбнулся Андрей. – Это, по-моему, под сомнение вообще не ставится. Но я у тебя про май спросил. Знаешь, как говорят: в мае жениться, всю жизнь маяться.

– Ну, люди многое говорят…

– А все-таки… Май ведь месяц для свадеб не очень удобный. Страда самая…

– Глупый ты у меня… – погладила Андрея по волосам Марина. – Ну, почему ты такой глупый? Ты что, не помнишь, когда мы с тобой познакомились? В смысле, по настоящему… Встречаться когда стали… Май ведь был. Сирень цвела. И… вернулся ты тоже в мае. Да и вообще… В мае цветет сирень. А я очень люблю, когда она цветет. Я запах цветущей сирени просто обожаю.

– И я… – признался Андрей.

– Вот видишь… А ты спрашиваешь.

Был вечер, они собирались ложиться спать.

– Мариш, – внезапно предложил Андрей. – А давай, когда Лизка уснет, на сеновал уйдем спать, а?

– Ты что, – округлились глаза у Марины. – Посмотри на улицу. Снег не так давно сошел. Какой сеновал? Замерзнем как…

– Греться будем, – прервал её со смехом Андрей. – А то, что ж, оглядывайся всякий раз на Лизу…

– Да не больно-то ты оглядываешься…

– Зато ты…

– Тише…

– Вот, видишь? – хмыкнул Андрей. – А ну собирайся на сеновал, а то на руках снесу.

– Ты что, совсем сумасшедший? – Марина сделала вид что сердится, а у самой глаза сияют.

– Угу. Совсем. Завтра предоставлю справку, – засмеялся Андрей. – Но только завтра. Поэтому на сеновал, вам, мадам, пойти придется.

Марина со вздохом сняла с вешалки кучу разнокалиберных полушубков и телогреек.

– Держи.

– Куда ж столько?

– Как бы еще за тем, что останется, не прибежать. Иди уж…

…Ночью, лежа на сеновале, Марина вдруг сказала:

– Слушай, Андрей, я вот тебя давно спросить хочу…

– Спрашивай… – сквозь полудрему произнес Андрей. Запах сена действовал волнующе, но и вместе с тем как-то успокаивающе. Может поэтому на сеновале всегда так хорошо спится…

– Волнуюсь я иногда…

– Ты о чем это? – не понял Андрей.

– Ну-у… – замялась Марина. – Понимаешь, боюсь я… Я слышала, что… ну когда из бандитов уходят, то…

– Та-ак… – протянул Андрей. Дрему с него сняло как рукой. – «Калину красную» сколько раз смотрела? А, может, еще и читала?

– Смотрела я фильм много раз… И повесть читала.

Андрей хотел закурить, но вспомнил, что находится на сеновале. Сунул в рот сухую травинку, стал её задумчиво покусывать.

– Понимаешь, Мариш, – произнес он медленно и взвешенно. – Шукшин, конечно, чертовски талантлив и как режиссер, и как писатель. Я вот, с большим удовольствием читаю его рассказы. У меня их много в Серебрянке, из Егорьевска привез… И «Калина красная» – это шедевр, никто не спорит. Но…

– Что, но?

Андрей выплюнул травинку.

– Я, конечно, в то время не бандитствовал, я за свое время могу сказать, но… Думаю, что и тогда в этом отношении все не слишком отличалось. В общем, миф это все, что когда человек завязывает с преступным прошлым, то его не отпускают и преследуют. Кому это надо? Захотел уйти – уходи. Может, это когда в лесу по всяким землянкам и избушкам разбойники прятались, было… А так… Если ты ничего никому не должен, то иди себе… Ну, между собой поговорят, скажут, что мол, «крыша протекла», раз от дел отошел, в деревню к хомутам уехал, посчитают за ненормального, да и все… Если, конечно, никому ничего не должен, – повторил Андрей.

– А ты?

– Что я? Насчет того, что никому не должен? Нет, Мариша, успокойся, за мной долгов нет. А то, что ж было бы? Сколько ребят после девяностых, когда возможность появилась более-менее достойно заработать, ушли из криминала? Живут себе, да и все…

– А ты? – вновь повторила Марина.

– Что я-то?

– Ты, почему так долго не уходил? Ведь девяностые уже давно закончились…

Андрей долго-долго молчал. Потом произнес с тоской:

– Не знаю я, Мариша… Куда бы я пошел? Никто меня нигде не ждал…

– А я? – приподнялась на локте Марина. – Я…

– Я-то этого не знал… – вздохнул Андрей. – Да и ты тоже… Нам обоим надо было встретиться, чтобы понять то, что знаем сейчас.

– Но теперь-то мы никогда не расстанемся? – Марина крепко обняла двумя руками его могучую шею. – Никогда?

– Никогда, – твердо сказал Андрей.

***

В селе от людей ничего не скроешь. Все сплетни, все слухи стремительно расходятся подобно волнам от брошенного в воду камня. Все тайное быстро становится явным. И, к счастью, не только один негатив быстро становится в селах и деревнях достоянием гласности. Хорошее тоже узнается быстро.

Весть о помощи, которую Андрей оказал больному ребенку, быстро разнеслась по округе, и этот поступок очень сильно приподнял его в глазах односельчан. Разное говорили об Андрее, но в, основном, отзывались уважительно. Говорили о том, что кем бы ни был в прошлом Андрей, чем бы ни занимался, а перевесило все-таки в нем то, хорошее, природой заложенное, что перешло к нему через мать от деда с бабушкой. «Не бывает бывшей настоящая мужская дружба», – говорили мужики. – «Люди не общались между собой столько времени, долго жили в состоянии вражды, а случилась беда у одного, и другой отдал ради него все, что имел. Находились, конечно, и такие как Савка Хлопов или Ильюха Меринок, которые всеми силами старались принизить поступок Андрея. Особенно усердствовал в этом Савка. Болтал, где только мог, что отдал Андрей всего лишь малую толику того, что отнял и награбил в свое время, что он просто купил за эти деньги строившего из себя принципиального Максима. Вот, мол, вначале Ромашин говорил, что не даст Векшину спокойно жить, под контролем будет держать постоянным, а тот дал ему денег и забыл он про свою принципиальность.

– Значит, сам такой, недаром они когда-то дружили. Ох, веселая жизнь нас ждет… – говорил Хлопов направо и налево. – Спелись бандиты с ментами, теперь честным людям житья не будет…

– Это ты-то, честный? – не выдержав, спросил однажды у Хлопова Владимир Сухин, угрюмый, жилистый, пятидесятилетний мужик.

– А хоть бы и я? – не смутился Савка. – Во всяком случае, в городе не бандитствовал!

– И не воровал никогда? И траву на чужих делянках не косил? – зло усмехнулся Сухин. – А корову у Соломатиных кто отравил, когда их парнишка не доглядел и она твои бураки погрызла?

– Ты… – задохнулся от бешенства Хлопов – Да ты…

– Не сепети. Не строй тут из себя невинного и честного, – оборвал его Сухин сурово. – И кулачки-то разожми. Вот так… У нас здесь все на виду. У нас ничего не скроешь. Любое дерьмо рано или поздно вверх всплывет. С кем ты равняться вздумал, башка твоя баранья? С Максюхой? Да ты против него как это самое дерьмо против золота… А ты что ему киваешь как китайский болванчик? – повернулся Владимир к Ильюхе, который сразу замер, едва Сухин начал говорить.

– Так Савка самогонку в долг ему дает, отчего ж не покивать? – с усмешкой сказал Данила Седяхин. – И покивать за это можно, и головой покрутить, и гопака сплясать… Да, Ильюха?

Бывшие тут же мужики громко, вразнобой захохотали. Ильюха насупился.

– Иди ты…

– Так вот, ты на Максима здесь не городи, что ни попадя, – спрятав улыбку, продолжил Владимир Сухин, обращаясь к Савке Хлопов, – никто твоему поганому языку не поверит. А про Андрюху скажу так… Я, когда он появился, тоже не шибко рад был. Мало ли чего, думаю… Да мы все так думали, – махнул он рукой. Мужики согласно закивали головами. – Но вот уже год скоро, как он среди нас живет… Кто от него чего плохого видел? От Ильюхи с его собутыльниками куда как больше беспокойства у нас-то… А Андрей… Живет себе человек спокойно, по хозяйству возится. С Мариной вон у него наладилось… Николай Агеев посмотри как доволен… А ведь тоже поначалу за голову брался, не знал что делать, поди… К Лизке он всей душой, глянь, когда они по селу идут, как она к нему льнет…

– Зато раньше… – снова попробовал возразить Савка.

– Было и прошло, – отрезал Сухин. – Ты, например, отдал бы свои деньги, чтобы спасти кого-то?

– Так у меня таких и нету… – попробовал язвительно возразить Хлопов, но Владимир резко оборвал его:

– Брось… – он поморщился. – Ты десять-то рублей хоть дал бы? Помнишь, еще до того как Андрюха вмешался и деньги нашел, разговоры по селу шли? Что мол, столько Максиму мы не соберем, но давайте хоть, сколько кто может? Что ты тогда сказал? Ты сказал, что мальчонка все равно помрет, так чего свои кровные зря палить? Чтоб Максиму на другое дело пошли? Вот как ты тогда сказал, рожа твоя хитромудрая! А теперь ты о честности стоишь, кудахтаешь? Теперь ты, когда Андрей деньги нашел, ездил вон куда-то, доставал, не хватало, видно, его же и осуждаешь?!!

– Так грабить ездил! – дернулся Савка.

– Да помолчи ты уже… – мужики, поморщившись, стали расходиться, оставляя Савку и Ильюху в одиночестве. Только Данила Седяхин задержавшись, сказал Савке негромко:

– Ты Бога моли, чтобы эти твои высказывания до Максима не дошли…Моли, Савелий. Он тебе тогда твою честность вмиг припомнит. Ох, припомнит… Он ведь по-свойски на мно-огое, тобой содеянное, глаза закрывал, когда жинка твоя просила… А теперь, после твоей болтовни жалеть шибко не станет. Нет, не станет. Вот тогда ты языком по-другому заметешь… Тля паршивая… Тьфу!

Сплюнул и пошел догонять мужиков. А Савка с Меринком остались стоять, хлопая глазами.

                        ***

В апреле из Германии возвратилась с сыном Светлана Ромашина. Максим по случаю удачного исхода операции и начала верного выздоровления сына, собрал застолье, причем Андрея с Мариной пригласил самых первых. Максим вообще был человеком честным и прямым, мало обращавшим внимания на условности. За его столом сидели именно те, кого он хотел видеть, а не те, которых он пригласил лишь потому, что неудобно было этого не сделать.

Выпивали за здоровье сына Максима и Светланы Дмитрия, вели неспешные разговоры, после, как водится в деревнях, пели застольные песни. Потом Максим внезапно поднялся, попросил тишины, предложил наполнить рюмки.

– Хочу я друзья, сказать вот что… – произнес он неторопливо и вдумчиво. – Все вы мои односельчане, на виду у вас всех я всю свою жизнь провел. Всякое бывало, но как представитель власти, я всегда старался обходиться со всеми человечно и по справедливости. Хотя жизнь, она такая штука, порой такие зигзаги выводит, такие виражи закладывает, что ошибиться, ох как не мудрено… Могу ошибиться и я, что ж… И ошибался, что уж греха таить. Но как хорошо, когда ошибку можно исправить. – Он посмотрел на Андрея. – Вот был у меня дружок детства и юности… Вы все знаете, о ком я… Хотя, почему – был? – поправился он. – Есть и будет. Да… Так вот, сделал немало ошибок в жизни и он. Покрутила его жизнь, побросала… Но нашел он в себе силы бросить все свои дела неблаговидные и на Родину к нормальной жизни вернуться… Думаете, легко это было? Не-ет… Как мы его приняли-то поначалу? – Андрей при этих словах опустил голову. – То-то… А он, вы думаете, не знал, какой прием его ждет здесь, когда ехал? Знал. А все равно поехал! Поехал, прекрасно понимая, что верить в честность его намерений никто не будет. Это ж, какое мужество надо иметь! Я, например, не могу однозначно сказать, что поехал бы сюда на его месте… Мы и не верили ему… Так ведь? Я, допустим, не то, что не верил, больше того, думал, что он отсидеться сюда приехал. Но… Нечасто бывает, когда люди своим ошибкам радуются. Так вот сейчас – я рад! Я рад своей ошибке!

Максим помолчал, переводя дыхание, потом продолжил:

– Все вы знаете, что сделал для нас, для моей семьи Андрей… Можно, сказать, последнее отдал… И этим жизнь нашему Димке спас. Он хорошо понимал, что столько денег я ему никогда не верну. Никогда! Он сам сейчас остался ни с чем, я-то знаю… И главное, ведь даже не то, что это последнее он отдал именно моему сыну. Главное – он смог это последнее ради другого отдать. И знайте все – мы с Андреем по-прежнему, как в юности, самые лучшие, самые близкие друзья…