В мае цвела сирень

Как-то вечером Павел позвонил Андрею.

– Ты где?

– Отдыхаю… – недоуменно ответил Векшин. Он только что пришел в ночной клуб, только присел за столик и сделал заказ.

– Ко мне приехать сможешь?

– Сейчас?

– Да…

– Случилось что-то? – не понимал Андрей.

– Случилось? – почему-то переспросил Павел. – Да, наверное, случилось.

– Что значит – наверное? – Андрей никак не мог привыкнуть к странному за последнее время, поведению друга.

– То и значит… – горько усмехнулся Павел. – В общем, приехать сможешь?

Андрей пожал плечами.

– Еду…

Отменил заказ, вышел из клуба сел в свою «АудиА6» и поехал домой к Павлу.

Сергеев открыл дверь своей шикарной квартиры. Жил он один, женат никогда, в отличие от Андрея, не был. Кивнул Векшину:

– Пошли, выпьем…

Андрей молча кивнул. Вся эта прелюдия говорила о серьезности и значимости разговора.

Сели за стол, выпили. Когда закусили, Павел вдруг неожиданно спросил:

– Слышишь, Андрюхин…

– Ну?

– Скажи, а ты пацанов наших помнишь, что в-девяностых полегли? Сундука, Варежку, Димку Колчина, Жорика…

Андрей недоуменно поднял на друга глаза.

– С чего это ты вдруг?

– Ну, как… – пожал плечами Павел. – Почему это вдруг? Я всегда их помню.

Векшин с трудом проглотил ставший поперек горла кусок.

– Я тоже помню… Просто ты сейчас как-то внезапно…

– А скажи мне, Андрюхин, – Павел будто бы не слышал слов Андрея, – за что они в землю-то легли?

Андрей растерялся.

– То есть как? Паштет, ты чего… Ты же все не хуже меня знаешь, все обстоятельства…

Павел досадливо отмахнулся.

– Не об этом я… Я, в общем, говорю. За какие такие идеалы они полегли?

– Паша, – забеспокоился Андрей. – С тобой все нормально? Какие тебе идеалы надо? Войны тогда какие шли, забыл что ли? Оно и сейчас-то всякое бывает, а уж тогда…

– Эх, Андрей… – горько покачал головой Сергеев. – Не понял ты меня…

– Да как же тебя понять, когда ты говоришь что-то непонятное? Чудное что-то…

– Да-а… – Павел вновь наполнил рюмки. – Вот оно теперь как… Давай еще выпьем…

Они снова опрокинули рюмки. Андрей надкусил соленый огурец. Павел закусывать не стал.

– А помнишь Пронина? – вновь неожиданно спросил он.

Андрей посмотрел на друга. Воистину Павел задавал сегодня странные вопросы. Конечно, он помнил Александра Пронина, одного из лидеров конкурирующей с ними группировки.

– Ну…

– За что мы его завалили-то?

– Как? – не понял Андрей. – Ты что, забыл? Они же на наше кровное посягали? Если б не мы его, то он нас…

– Кровное? – усмехнулся Павел. – Это мы думали, что это наше, кровное. А Сашка думал – их. А почему мы вдруг решили, что прав на ту фирму имеем больше, чем Сашка со своими?

– А почему они решили, что прав имеют больше, чем мы?

– Вот! – с тоской проговорил Павел. – В этом все и дело. Мы все считали, что наши права больше чем права других. Все! Ты, я, Сашка, остальные, живые или покойные уже… Мы мочили друг друга за сладкий кусок. А чем Сашка был хуже нас, например? Он ведь хороший парень был, пока в криминал не влез… Спортсмен, надежды подавал… А мы…

– В то время никаких надежд он уже не подавал. И белым и пушистым тоже не был.

– Не был… – согласился Павел. – И мы не были. В кого мы все превратились, Андрюхин?

Векшин внимательно посмотрел на друга.

– Что с тобой, Пашка?

– Да ничего… – Сергеев опять потянулся к бутылке. – Размышляю просто…

– Поздно размышлять-то, – сказал Андрей осторожно, – что толку-то теперь себя грызть? Жизнь такая…

– Поздно… – как эхо, согласился Павел и поднял рюмку.

Когда они выпили, он вдруг сказал:

– Прости, Андрюхин, я один хочу побыть… спасибо, что приехал.

Андрей пожал плечами.

– Ну, пока.

– Давай…

Андрей долго думал над странным разговором и пришел к выводу, что Павел просто устал. Вот и потянуло на бесполезные самоедские разговоры. Да еще и выпил, наверное… Хотя… Когда Андрей приехал, вроде трезвый был.

Прошла неделя, странный разговор начал забываться, Андрей активно занимался делами, времени на обдумывание было мало. Все шло, как и должно было идти, по накатанным рельсам. Павла между делами встречал несколько раз, друг был такой как обычно: спокойный и деловитый. И Андрей просто перестал думать о том разговоре. Мало ли что бывает…

Поэтому когда он однажды поднял трубку телефона, в ответ на звонок, слова друга стали для него полной неожиданностью.

– Я в больнице, Андрей… Приезжай, если сможешь…

Андрей только и спросил, в какой. В следующее мгновение он уже гнал машину в нужном направлении.

Пашка находился на обследовании в областной больнице. Андрей взбежал без лифта на шестой этаж, быстро нашел нужную палату. Еще более похудевший и осунувшийся друг невидяще уставясь в потолок, молча лежал на кровати.

– Ты как? – едва поздоровавшись, взволнованно спросил Андрей, взгромождая на прикроватную тумбочку объемистый пакет с продуктами. – Что случилось?

Павел молча пожал плечами.

– Боли какие-то внутри непонятные. И начались ни с того, ни с сего, как-то… Я вначале внимания не обращал, думал, пройдет, а они все сильнее и сильнее…

– Кто врач лечащий-то? – только и спросил Андрей.

Пошел искать врача. Тот был на операции. Андрей долго ждал его, выходил покурить, снова возвращался… Дождался, наконец. Врач, пожилой, плотный с изрезанным морщинами лицом, выслушал Андрея, устало вздохнул.

– Кто вы Сергееву?

– Я друг его ближайший, понимаете, – волнуясь, ответил Андрей, – друг…

– Родственники близкие у него есть? Жена?

Андрей отрицательно покачал головой. Врач кивнул на дверь в свой кабинет.

– Пойдемте тогда…

Они вошли, присели за заваленный бумагами стол. Врач достал сигареты.

– Курите, если хотите…

– Что с ним, доктор? – спросил Андрей.

– У него серьезные проблемы, – снова вздохнул врач. – Очень серьезные…

У Андрея захолонуло в груди.

– Онкологические? – еле выговорил он.

Врач кивнул.

– Шансы? – быстро спросил Андрей.

Врач покачал головой.

– Их нет… Болезнь запущена. Он неоперабелен…

Они молчали. «Что же это, что же…» – тупо повторял про себя Андрей. Наконец, поднял голову.

– Доктор, может, попробуете? – произнес он робко. – Любые деньги…

– Не в этом дело… – отвернувшись, сказал врач. – Не в этом дело… Проще всего мне взять у вас деньги, разрезать и зашить обратно. Но смысла в этом нет.

– Значит…

– Да. Скоро мы выпишем его.

– Умирать?

Врач промолчал. Да Андрей и не ждал ответа.

– Доктор? – тихо и вопросительно спросил он. – Нет у него никого. Я только… Ну я могу нанять сиделку, но боюсь, что он обо всем догадается. Я заплачу вам, пусть он лежит у вас, пусть верит до последнего, а? Не надо ему ничего говорить…

Врач молча кивнул головой. А Андрей пошел в палату к Павлу. Постарался придать бодрый вид.

– Полежишь пока, – сказал он другу, – обследоваться надо, подлечиться.

Навещал его каждый день. Павел таял на глазах. Андрей старался приободрить его, обнадежить, но получалось это плохо. Сам еле сдерживался.

– К тебе пацаны хотят прийти, – сказал он однажды. – Завтра можно?

Павел покачал головой.

– Не надо… Не надо им приходить. Только ты ходи. Один.

Он продолжал угасать. Обезболивающие не помогали, ему уже кололи морфий. Андрей сам похудел, осунулся от переживаний, ходил в какой-то прострации, но продолжал делать хорошую мину при плохой игре. А игра ведь была уже давно проиграна…

– Выйдешь скоро уже ты из больницы, – говорил он другу. – Немного осталось…

Однажды Павел усмехнулся на эти слова.

– Не надоело?

– Что? – осекся Андрей.

– Знаю я всё…

– Что ты знаешь? – убито спросил Андрей.

– Что у меня за болезнь, знаю. Немного осталось… – он помолчал и добавил. – Совсем немного.

– Да ты что…

– Послушай, Андрей, – произнес Павел твердо. – Хватит уже, я поговорить с тобой о другом хочу.

Андрей отупело молчал. Что можно сказать, он просто не знал…

– Видишь, Андрюхин, – немного передохнув, продолжил Павел. – Мы с тобой вместе через многое прошли. Через беспредельные девяностые плечом к плечу. И что? Что теперь? Все вот вроде блага у меня есть. Авторитет, деньги, опять же… А умирать приходится. Не все купить можно… Так зачем все было?

– Что? – хрипло спросил Андрей.

– Все то, чем мы занимались. Зачем вот я столько грехов на душу взял? Во имя чего? Деньги вымогали, конкурентов отстреливали… Да мало ли всего? Чего мы достигли, чего? С чем, с какими такими достижениями мне умирать?

– Паштет…

– Не надо, Андрюхин… Шварц, Паштет… Давай хоть напоследок по именам друг друга называть. Нам ведь их родители дали. А мы… На клички их поменяли.

Андрей кивнул.

– Ни детей, ни счастья, ни жизни нормальной, – продолжил Павел. – У меня жены не было никогда, все девочки одноразовые… У тебя есть, но что это за жена? Видимость? Что в ней, кроме модельной внешности? Она у тебя как перстень на руке. Атрибут для украшения…

Андрей молчал. Все, что говорил друг, было правдой. Горькой, но правдой.

– Вот как мне перед Богом-то предстать? – Павел помолчал и добавил: – Страшно…

И опять Андрей не нашелся, что сказать. А Павел вдруг взглянул ему прямо в глаза и произнес:

– Прости меня, друг…

– Это за что? – не понял Андрей.

– За что? – переспросил Павел. – За то, что я тебя в эту жизнь бандитскую втянул. Ты же ведь нормальным парнем был, Андрюхин. Ты был сильным, но добрым.

– А ты?

Павел с трудом поднял руку, положил её на предплечье Андрея.

– Я? Я тоже был нормальным когда-то… Но не ты же меня на эту дорожку наклонную подтолкнул. Я тебя…

– Брось, Пашка… – глухо проговорил Андрей. – Еще над этим убиваться… Сам я пошел. Сам, понимаешь… Если б не хотел…

– Может быть… – задумчиво сказал Павел. – Но факт остается фактом. У меня к тебе две просьбы. Последние…

– Пашка…

– Брось, Андрюхин. Нам спешить надо. Вдруг не успеем…

– Что не успеем? – Андрей отвернулся. Он не мог смотреть в глаза другу. Было просто невыносимо тяжело.

Пашка помолчал.

– Привези мне священника, – попросил он. – Нашего, православного… Хочу я исповедоваться напоследок.

Андрей кивнул.

– А чего сидишь-то? – спросил друг.

– Сейчас?

Павел попытался усмехнуться, но усмешка вышла горькой.

– А когда? – с трудом выговорил он, – завтра может быть поздно …

– А вторая просьба? – спросил Андрей.

– Скажу, когда выполнишь эту…

Андрей поехал за священником в ближайшую церковь. Еще достаточно молодой священнослужитель, выслушав Андрея, сразу же согласился. Андрей привез его в больницу, переговорил с дежурным врачом, провел священника в палату к другу. Сам вышел в больничный коридор, присел на стоящую у стены кушетку. Священника ожидал часа два. Наконец, он вышел. Андрей отвез его назад в церковь, вернулся к другу. Павел лежал с каким-то просветлевшим лицом.

– Вот… – выдохнул он, увидев Андрея. – Теперь мне легче помирать… А вторая моя просьба к тебе будет такая…

Он помолчал, собираясь с мыслями, и тихо сказал:

– Пообещай, что завяжешь…

– Что? – не понял Андрей.

– Пообещай мне, что завяжешь, – внятно повторил Павел.

– Как…

– Так… У тебя есть время изменить жизнь, очиститься перед Богом и людьми. Не затягивай, не тяни до последнего. Брось все и уезжай.

– Куда?

– К себе на родину. Что тебя здесь держит? Или кто? Жена тебя не держит, я знаю… Деньги, власть в группировке? Не нужно больше этого. – Он закрыл глаза и добавил: – Ничего не нужно…

Андрей молчал. И друг заговорил снова.

– Я сказал священнику о тебе. Сказал, что ты придешь к нему. После похорон сходи, исповедуйся, а потом завязывай со всем и уезжай… Пока не поздно, поменяй свою жизнь. Пока еще не поздно… Обещаешь?

Они посмотрели друг другу в глаза. И Андрей неожиданно твердо сказал:

– Обещаю.

И понял, сразу почему-то понял: сказал он это не только для того, чтобы утешить друга. Как-то внезапно возникло искреннее решение сделать это. Наверное, он и сам был к нему подспудно готов, а трагедия, произошедшая с другом, только ускорила это назревавшее решение…

На следующий день Павел Сергеев умер.

…Андрей после похорон был у священника, которого привозил в больницу к другу, исповедовался сам, рассказал о своем решении. Священник решение одобрил. Сказал, что дорога к Богу лежит через раскаяние и, чем раньше это произойдёт, тем лучше.

Векшин развелся со своей так называемой женой, оставив ей квартиру, продал машину. Если жена и была огорчена, то только тем, что содержать её стало некому. В группировке прямо сказал, что завязывает с криминалом и едет в деревню. Многие после этого стали считать его не вполне нормальным, но отговаривать не стал никто. Знали – если Шварц решил, в чем-то убеждать его бесполезно.

Такова была прелюдия возвращения Андрея Векшина.

                  ***

На дворе стояла звездная августовская ночь. Спало наработавшееся за день село. И только в одной избе горел в сенях свет…

Андрей, которому очень трудно дался рассказ (полпачки сигарет искурил), поднялся с лавки, не глядя на сидящую напротив, отвернувшую лицо, Марину, вышел на крыльцо в мерцающую звездами ночь. Глубоко вдохнул свежий ночной воздух, стараясь успокоить ноющую душу. Закурил неизвестно какую уже по счету сигарету, подняв голову, всматриваясь в миллионы разбросанных по небу светил. Где-то там теперь Пашкина душа. Простил ли его Бог? Раскаялся-то ведь друг искренне. И умер тяжело. Думалось Андрею, что хоть какую-то толику грехов Павел искупить сумел…

Сзади послышался шорох, на плечи Андрея вдруг легли руки. Он замер, боясь шевельнуться, хотя внутри всё захолонуло от волнения, сердце, получив выброс в кровь мощную порцию адреналина, понеслось вскачь. Андрей круто повернулся, схватил в охапку Марину, крепко прижал к груди, беспорядочно тыкаясь губами в её лицо, отыскивая её губы… Она не сопротивлялась.

– Медведь… – только тихо и прошептала она. – Пойдем в дом…

– А… дочь? – свистящим шепотом спросил Андрей.

– Она в дальней комнате…

Андрей, собрав всю силу воли, отстранился от Марины.

– Нет, – произнес он, как мог твердо. – Я хочу, чтобы всё было красиво. Я хочу подарить тебе праздник. Я ведь очень виноват…

– Ты глупый… – прошептала Марина. – Разве я когда-то ждала от тебя богатства? Ты мне нужен был таким, каким был… Мне не нужны были какие-то подарки, какие-то деньги… Я была бы безумно счастлива, если бы ты просто вернулся тогда из города ни с чем. Но ко мне…

– Я…

– Молчи… – Марина зажала Андрею ладошкой рот. – Молчи. Все. Прошло то, что было. Нет его. Ничего нет. Только мы есть…

Андрей, ничего не видя и не слыша, подхватил её на руки, бешено закружил, не зная, что делать от внезапно свалившегося счастья. Потом опомнился, осторожно опустил Марину на землю, прижал её ладошки к своему пылающему лицу.

– Я никогда не вспомню никакую твою вину, – сказала она. – Я вижу, теперь я вижу, что ты искренен. Мы начнем все сначала, несмотря на года. Мне все равно, что будут говорить люди… Я хочу сказать… – Марина запнулась, пытаясь успокоить оглушительно бухающее сердце.

– Что… – прерывающимся шепотом спросил Андрей.

– Что я всю жизнь любила только… одного тебя…

– А… сейчас…

– И сейчас…

– И я… – Андрей ничего не видел вокруг, кроме светлеющего во мраке ночи овала Марининого лица, он находился в какой-то прострации, – я тоже любил тебя одну. Я все рассказал тебе честно… Ты верь…

– Я верю…

Андрей силой воли отстранился от Марины.

– Я уйду сейчас, Мариша… Уйду. Иначе сердце лопнет. Но завтра… – он взглянул на часы. – То есть уже сегодня… я подарю тебе праздник. Вернее, нам. Ты была когда-нибудь в хорошем ресторане?

Марина отрешенно улыбалась в темноте.

– Зачем мне нужен ресторан. Андрюша? Мне нужен ты…

– Послушай, – он сжал её руки. – Мы завтра поедем вечером в Егорьевск, в самый лучший ресторан. Мы будем ужинать, танцевать… мы будем наслаждаться нашим счастьем…

– Да…

– Я пойду сейчас? – Андрей все никак не мог выпустить из своих рук её руки.

– Да…

– Пойду…

– Иди…

Андрей, пятясь, отпустил, наконец, Маринины руки. Повернулся, подошел к забору…

– Андрей…

– А? – он повернулся.

– Через забор-то не надо… – счастливым, прерывающимся голосом произнесла Марина. – В калитку выйди, я закрою…

– Да… – он бестолково тыкался в воротах, в поисках калитки. Наконец, нашел, отворил…

– Пока…

– Пока… – произнесла Марина, и Андрей вышел с её двора на залитую звездным светом улицу.

Остаток ночи вновь бродил по Серебрянке, и счастье заполняло душу. Его возвращение, его терпение к людям, трудолюбие, все это уже начинало потихоньку приобретать все больший и больший смысл. А любовь… Как же все-таки неправы те, кто говорит, что любовь биологически длится только определенное время! Андрей слышал разные высказывания по этому поводу. Кто говорил, что пик любви может длиться всего девять-десять месяцев, кто-то приводил данные, что вся биологическая любовь продолжается только около четырех лет. Чепуха! Настоящая любовь не проходит, не исчезает никуда, несмотря на время. Она может только видоизменяться, принимать новые формы, но исчезнуть совсем… Нет. Если только она настоящая, конечно. Их с Мариной любовь оказалась самой настоящей. Столько лет ведь прошло, а они сегодня совсем как юные. Столько не видели друг друга и что? Стоило встретиться и все вспыхнуло, расцвело, заполыхало с новой силой. Он пытался вначале этому противиться, получилось? А Марина, наверняка, пыталась противиться еще больше. Кто теперь может им сказать, что настоящей любви не существует? Да Андрей рассмеется этому человеку в лицо, а потом просто пожалеет его, потому что тот не может испытать такого счастья, какое сейчас испытывает он, Андрей Векшин! Как же повезло ему! Вот сколько времени он жил неправедно, наворотил всяких глупостей, допустил множество ошибок, а Бог все-таки подарил ему такое счастье. Теперь все будет у него хорошо, Андрей в этом уверен. У него появился еще один, такой громаднейший стимул в жизни. Он заслужит, вернет расположение односельчан, ведь теперь у него прибавилось столько сил. Он все вытерпит, все преодолеет! Он будет жить дома! На родной земле… Прекраснейшая, любимая, лучшая на всей Земле женщина любит его и будет с ним!

Над спящей деревней занимался рассвет, мутнели звезды, серело небо, а Андрей, не зная устали, все бродил и бродил по родной деревне…

…Днем поспать так и не удалось, хотя Андрей и пытался. Но едва ложился и закрывал глаза, перед ним вставала счастливая, сияющая Марина, и сон сдувало как ветром. Андрей выходил во двор, пробовал заниматься какими-то делами, но всё валилось из рук. Не видел он перед собой ничего, кроме сияющих счастьем глаз Марины. Так и проходил весь день до вечера со двора в избу и обратно.

Дни, несмотря на август, стояли жаркие. Ближе к вечеру Андрей сходил на озеро, искупался, как в детстве, возле старой полуразвалившейся бани. Вернулся домой, надел чистую рубашку, долго возился, наглаживая стрелки на легких светлых брюках. Утюг у него хороший, в Егорьевске недавно купил. К такому утюгу да еще бы руки… Но какие уж есть… Как сумел, так выгладил. Когда начало смеркаться, позвонил в Егорьевск, вызвал такси. Сел в него (как сердце внутри ухало), поехал к Марининому дому. Едва зашел во двор, на крыльце появилась она. И, несмотря на август, вокруг почему-то пронзительно запахло сиренью. На Марине было надето облегающее её стройную фигуру платье, по плечам струились распущенные волосы, на лице, выгодно оттеняя его красивые черты, лежал умело, в меру наложенный макияж. Андрей задохнулся от волнения и восхищения. Вот откуда у Марины такой безупречный вкус? Жизнь-то в деревне провела… А посмотришь, куда до неё всем этим расфуфыренным куклам-моделям. Видел-перевидел их Андрей за свою жизнь – ни одна с Мариной не сравнится!

Андрей птицей взлетел на крыльцо, обнял, поцеловал любимую.

– Готова, Мариша?

– Ты бы хоть поздоровался… – произнесла она нарочито ворчливо, а у самой глаза сияют как два изумруда, счастливо-счастливо.

– Здравствуй…

– Здравствуй…

– Дочка-то где?

– Да дома где ж еще… Ей уже десять лет. Спать сама ляжет. Это же деревня, не город…

Андрей подвел Марину к машине, усадил бережно, сам сел рядом. Когда подъезжали к Егорьевску, спросил водителя:

– Скажи друг, где тут самый лучший ресторан?

– Лучший? – переспросил водитель, молодой худощавый парень, на мгновение задумавшись. – Наверное, самый лучший, это «Равнина»… К ней?

– Ага…

В ресторане Андрей из кожи вылезал, чтобы угодить Марине. Впрочем, угодить ей было нетрудно. Неизбалованная роскошью, она радовалась и восхищалась буквально всем. Андрей старался вести себя как самый галантный кавалер. Ему повидавшему полмира, этот ресторанчик виделся просто заурядной закусочной, единственным украшением которой была Марина. Хотя готовили здесь неплохо. Андрей видел восхищенные взгляды мужчин, устремленные на Марину, и его сердце ухало все сильнее и волнительнее.

– Маришка… – произнес он. – Я не верю.

Она все поняла.

– И я…

– Мы теперь никогда не расстанемся?

Марина засмеялась.

– Это ты так делаешь мне предложение?

– Да, – серьезно сказал Андрей. – Можно считать так.

Её грудь часто вздымалась и опускалась.

– Я подумаю… А как мы будем жить?

– Мы очень хорошо будем жить. Я обещаю. Ни ты, ни дочь, ни в чем нуждаться не будете. Только…

– Что?

Андрей запнулся.

– Я обустрою свою избу, двор и… Мы будем жить там. Ладно, родная? Для меня это важно.

Марина повела тонкими, красивыми бровями.

– Конечно. Но на это нужно время. Поэтому за осень ты все сделаешь, а поженимся мы весной, хорошо? В мае. Это уже важно для меня. И люди привыкнут к тому, что мы вместе. А они привыкнут, Андрей. Они станут к тебе хорошо относиться. Уже сейчас многие меняют к тебе свое отношение. Я знаю…

Они смеялись, танцевали, пили шампанское, и Андрей внезапно подумал, что никогда еще и нигде он не был так счастлив. У него были деньги, был авторитет среди себе подобных, была какая-то власть, но счастья… Нет, не было. А теперь оно есть. Впереди его ждет долгая и счастливая жизнь. А все, что было раньше, забудется, сотрется из памяти как страшный сон. Теперь Андрей точно знал – так будет.

Когда глубокой ночью они возвратились на такси в Столбцы, Андрей остался ночевать у Марины…

                  ***

…А время шло, несли свои воды реки, монотонно вертелась Земля. Отшелестела разноцветными листьями, отшумела нудными моросящими дождями осень, наступила зима. Время знало своё дело, медленно, но настойчиво и последовательно стирало острые углы в отношениях Андрея Векшина с односельчанами. Все меньше ловил он на себе косые взгляды, все чаще здоровались с ним женщины, а некоторые мужики, вроде Владимира Сухина или Данилы Седяхина, останавливались при встрече с ним покурить, поговорить о жизни. Когда входил Андрей в магазин, не смолкал уже в нём разноголосый людской гомон, не наступала гнетущая, напряженная тишина. Конечно, были и такие как, например, Савка Хлопов, которые продолжали громогласно, за глаза, осуждать его. Как-то враз стали они вдруг честными и принципиальными, напрочь забыв о собственных неблаговидных делишках. Такие люди, как бы ни были они сами замазаны, замечены в некрасивых и подлых поступках всегда стараются найти тех, на чьем фоне они сами бы смотрелись более выгодно. Ну а Андрей для этой роли подходил идеально. Потому что, как ни крути, а имел за спиной такие поступки, рядом с которыми меркла даже подленькая мелочная сущность подобных Савке людей. Но это уже ерунда. Не имели в селах и деревнях такие люди авторитета, немного имело веса их пустое красноречие. Конечно, в Андрее вспыхивала ярость, когда Ильюха Меринок передавал ему всякие гадости, которые Хлопов и подобные ему говорили о нем с Мариной. В основном, конечно, Векшин озлоблялся за Марину. Не раз хотел уже пойти, разобраться, наконец, с Савкой, заткнуть его грязный рот, но… Отговаривала Марина. «Бог им судья, Андрюша», – говорила она. На всякий роток не накинешь платок… У нас счастья не убудет. Ну, пойдешь ты, побьешь его, напугаешь и что? Вновь тебя же люди и осудят. Не забыл, скажут, свои замашки бандитские. А если повредишь ему что-нибудь? Я же знаю тебя – пойдешь пригрозить, а сам переусердствуешь. А Савка мигом к Максиму побежит жаловаться. Скажет, вот, мол, бандиты что творят… Ну, Максим ладно, он местный, знает, кто тут чего стоит и как бы к тебе не относился, за Савку постарается не вступаться, тем более, я здесь замешана… А если Савка в Егорьевске повыше куда заявит? Не надо, милый, не ввязывайся, не стоят они того. Да и кто тебе обо всех этих разговорах доносит? Меринок? Нашел, кому верить… Он, небось, сам разговоры подобные поддерживает. Это в глаза тебе он по-другому говорит…