Дневниковые записи. Том 1

Думаю, что во всем – и в налогах, и в решении частных моментов жизни людей требуется дифференцированный подход, и особенно, в части изменений того вполне разумного, что имело место ранее. Не создать ли специальную комиссию и не посмотреть ли ей – какими излишними процедурами, какими «свежими» бумажками и прочими неразумными требованиями, в сравнении с «бюрократическими» советскими временами, обросла жизнь рядового гражданина в век демократии?

О доверии между народом и государством, между предприятием и работником у нас говорили и говорят постоянно, но практически мало что делается, и ладно бы по случаям, когда кто-то действительно пролетел, а признаться в том факте трудно. Нет – и в большинстве случаев именно тогда, когда избежать мелкой лжи или такого же размера надувательства ничего не стоит. Разве в настоящей ситуации заявления о создании атмосферы доверия к правительству не являются пустыми словами?

Текущее состояние общества есть функция его культуры. Это аксиома. Поскольку культура общества (в полном интегральном значении) не может измениться ни в день, ни в год, становится очевидно понятным нами сотворенное за годы советской власти, а сегодняшнее наше положение есть прямое следствие данного творения. И наоборот, наше мощное становление в начальные три-четыре десятилетия предыдущего правления обязано высокой культуре первого (и, отчасти, еще мало испорченного второго) поколения людей, воспитанных прямо (или косвенно) дореволюционной средой.

Почему же сейчас после мощнейшей критики стратегии недавнего прошлого ринулись в другую крайность – полной разнузданности и этакой пропаганды пошло легкой жизни, глупейших фильмов и рекламы, бесконечных телевизионных игр во все, что только можно придумать? Мы что, глупее китайцев? Разве не ясно, что всеми средствами информации мы должны настраивать свой народ на преодоление трудностей, на работу, а не на пустое времяпровождение, танцульки и десятилетнее отгадывание слов в Поле Чудес?

Почему это мы так самозабвенно ринулись в демократию и почему она так сильно защищается не только кое-кем из нас, но и западным миром?

Как ответить на все эти и другие, тут не названные, вопросы? Будь один-два – их можно было бы списать на незнание, на ошибки исполнительной власти. В данном случае и само количество, и характер вопросов позволяют нам сделать только одно единственное заключение. Они – результат заведомо сознательных эгоистических решений и действий вполне определенного круга лиц, следствие предоставленной им системой свободы вне общепринятых и отработанных жизнью правил поведения, отвечающих интересам подавляющего большинства истинно созидательной части общества. Они прямо вытекают из ответов на последние два вопроса.

Вне надлежащей культуры общества установление демократической формы правления чревато колоссальными издержками, которые могут оказаться соизмеримыми с издержками советской власти. Демократия без культуры – та же утопия, что и социализм. Это грабеж государства и народа, национализм, массовая преступность, бессмысленная политическая борьба, неконтролируемое зверское обогащение меньшинства. Подобная демократия выгодна только этому меньшинству. Она удобна и другой – западной демократии богатых, завоевавших когда-то в силу благоприятных внешних обстоятельств место под солнцем и употребивших его в явно национал-эгоистических целях своих стран. Для них демократия – свободное соревнование с бедными, современная форма утонченно-издевательской «цивилизованной» эксплуатации последних. Мы тут отнюдь никакое не исключение.

Не относится ли в полной мере к нашей развращенной сегодняшней действительности предупреждение Макиавелли, сделанное им еще 500 лет назад? «В развращенных городах сохранить республику или же создать ее – дело трудное, а то и совсем невозможное. А ежели все-таки ее в них пришлось бы создавать или поддерживать, то тогда необходимо было бы ввести в ней режим скорее монархический, нежели демократический, с тем, чтобы люди, которые по причине их наглости не могут быть исправлены законами, в какой-то мере обузды-вались властью как бы царской.., ибо народ полностью развращенный, не то что малое время, но вообще ни минуты не может жить свободным. Люди поступают хорошо лишь по необходимости; когда же у них имеется свобода выбора и появляется возможность вести себя как им заблагорассудится, то сразу возникают величайшие смуты».

Не будем говорить о монархии: обратная дорога порой не легче дороги вперед. Но главный вывод о выходе из создавшегося положения напрашивается вполне определенный.

Во-первых, мы должны жесточайшим образом усилить роль государства, причем не только в плане упомянутого обуздания всякого рвачества, но и в плане организующего влияния, вытекающего прямо из требований переходного периода жизни страны, периода не установившихся связей и не полностью отработанных процедур. Того влияния, которое необходимо было бы сохранить и обеспечить с первых дней всех наших перестроек.

Во-вторых, мы должны, дабы ускорить процесс строительства социально справедливого и самостоятельного государства, бросить все силы на подъем культуры людей, подчинить решению этой проблемы среднюю и высшую школы, поднять престижность преподавательского труда и привлечь в эту сферу наиболее талантливых людей, подчинить все средства массовой информации и пропаганды настрою на учебу и созидание, на повышение культуры жизни и работы. Сегодня все ищут общенациональную идею. Начать всем учиться, начать строить страну собственными силами, – не есть ли это самая объединяющая всех идея?

В-третьих, мы должны, дабы уменьшить хаос, исключить, по возможности, заведомо ошибочные волевые шаги и не создавать нежелательных ситуаций для противоправных и нечестных поползновений, подчинив все наши решения, постановления, иные организационные мероприятия и даже наши желания инерционным возможностям хозяйственной системы по скорости ее перевода из одного состояния в другое. Наглядный пример обратного – все финансовые пертурбации последних лет, которые не соответствовали текущему реальному состоянию хозяйства страны и потому каждый раз становились базой для безобразных своей открытостью разного рода махинаций.

В-четвертых, мы должны по возможности добиться таких государственных решений, которые бы в максимальной степени соответствовали интересам делового большинства населения. Пока не будет хотя бы видимого соответствия между интересами государства и личности – не будет ни доверия между ними, ни настроя на дело. Люди будут обсуждать проблемы их обмана, надувательства или ущемления интересов, а не думать о работе. Между государством (представляющей его организацией) и конкретной личностью должен всегда иметь место определенный минимум адекватности в оценке того, что касается их интересов. Чем больше последние будут сближены между собой, тем более созидательным будет дух народа. В этом деле, когда нет возможности сделать как нужно бы, всегда лучше самая плохая правда, чем любая ложь. Сейчас, похоже, эта житейская истина у нас практически предана полному забвению.

В-пятых, мы должны осознать, что никуда не двинемся и никого по-настоящему к себе не привлечем, если не сделаем свое государство государством законопослушных людей, не создадим обстановку неотвратимости наказания за свершение противоправного. А в плане последнего, не выработаем систему наказания, и прежде всего, должностных лиц за любые антинародные действия по оценке конечного результата – только результата, вне причин его возникновения. Незнание, неумение, не все прочие защитительные атрибуты существующего судопроизводства не должны приниматься во внимание при рассмотрении служебного проступка, если только он не вызван форс-мажорными обстоятельствами. Общество в подобных случаях должен интересовать только результат, а не его подоплека и процедура движения к нему. Не знаешь, не умеешь – не садись за руль государственного управления. Впрочем, и за любой другой руль.

За финансовую аферу 1998 г., в недельный срок извлекшую из кармана подавляющей части населения две трети его дохода в угоду обогащения ничтожной кучки людей, должны были нести самое жесточайшее наказание вполне известные, однозначно к сему делу причастные должностные лица. Преступно оправдывать их действия некими привходящими обстоятельствами. Здесь должно действовать, аналогичное давно признанному, правило: любое «незнание» должностного лица не должно освобождать его от ответственности за служебный проступок. Другого выхода из той вакханалии государственных преступлений, в которой оказалась наша страна, кажется, и нет.

Что касается остальных предложений, то они прямо вытекают из мной поставленных выше вопросов. Их нужно просто снять соответствующими решениями и действиями.

Не хотел бы приведенным почти одним негативом создать впечатление, что у нас ничего не делается вообще. Делается, и много делается. Но, к сожалению, совокупный результат пока все еще отрицателен и, главным образом, в сфере, определяющей стратегическую жизнеспособность государства».

0 7.03

В октябре 1995 года, в период разваливающей страну горбачевской «перестройки», на Череповецком меткомбинате в составе очередной реконструкции его блюминга были пущены в эксплуатацию ножницы. История создания этой новой и достаточно уникальной конструкции ножниц усилием в 2000 тонн интересна и поучительна.

В 1963 году нами была подана заявка на рычажные ножницы. Отличительная особенность их заключалась в применении, для разрезания металла толщиной до полуметра, тривиального принципа работы обычных кусачек, что используются для выдергивания мелких гвоздей и откусывания проволоки. Однако сия-то тривиальность, несмотря на исключительно ее аргументированную авторскую защиту, и вызвала мощные возражения со стороны многочисленных оппонентов.

И в этом не было ничего необычного, ибо настоящая конструкторская работа – это борьба мнений, жаркие споры, отстаивание позиций, решений. Порой объективно правильных, а порой явно тенденциозных, выдвигаемых часто из элементарного противопоставления своего чужому в рамках защиты «чести мундира». Особо, когда чем-то предложенное истинно хорошо и, к тому же, настолько необычно и нестандартно, что не может не вызвать желания другой стороны предпослать ему «свои» альтернативы с почти неизбежной разносной критикой свалившейся на головы «специалистов» доселе неизвестной идеи.

В результате, первый проект ножниц, выполненный в 1970 году для блюминга 1500 – головного стана в комплексе прокатки широкополочных балок на Нижнетагильском меткомбинате, оказался Мин-тяжмашем и Минчерметом забракован. Не знаю, все ли тогда было сделано для обратного, но факт остается фактом – блюминг 1500 пускался с ножницами традиционной конструкции Новокраматорского завода. За ним числилась данная номенклатура, и его критика потому явилась определяющей в упомянутом решении министерств. Проект не получился. Сама же заявка была признана изобретением… только в 1977 году после 14-летней переписки.

Примерно в это время появились и очередные запросы от металлургов о проектировании и изготовлении для них ножниц. Но теперь, после смены руководства отделом, мы заняли твердую позицию и заявили: старых делать не будем, предлагаем «кусачки». Однако, несмотря на нашу уверенность и решительность, приобретенный благодаря настойчивому оппонентскому «воспитанию» (прежде всего со стороны своих собственных – К. В. Корякина и А. Г. Семовских), страх перед необычной конструкцией ножниц оказался настолько велик, что потребовалось еще лет пять, прежде чем был найден наконец первый Заказчик, согласившийся рискнуть.

Но и после быстро был сделан только проект реконструкции участка ножниц, к разработке которого мы привлекли не отягощенных условностями молодых конструкторов. Именно ими, в условиях продолжающейся критики, и даже несколько под ее воздействием, удалось сочинить его весьма удачным. К сожалению, дальше началась «перестройка», дело снова застопорилось. На изготовление и подготовку к монтажу ушел очередной десяток лет.

Время безвозвратно. К моменту, когда поступил сигнал от чере-повчан о начале монтажа, из тех, кто стоял у истоков этого проекта, пускать ножницы пришлось одному Ю. Смирнову, бывшему заведующему отделом, где велась его разработка. Ушли из жизни или уволились из отдела не только почти все ответственные исполнители, но и главные критики проекта. Недавно скончался и сам Смирнов.

Однако жизнь не останавливается никакими ее сопровождающими коллизиями. Пуск ножниц и первые недели эксплуатации подтвердили полностью их генеральную концепцию. «Нарвались» мы через какое-то время после пуска, как всегда на мелочах, из-за нашей российской небрежности. На ножницах стали греться и задираться вкладыши скольжения их главного приводного вала. Первая причина состояла в своевольной, без согласования с Уралмашем, замене материала вкладышей на более дешевую и худшую по качеству бронзу нашим контрагентом по их изготовлению, как это не покажется смешным, тем самым Новокраматорским заводом. Вторая, долго скрываемая от нас и открывшаяся совершенно случайно, усугубившая резко последствия первой, заключалась в том, что при очередном вскрытии одного из вкладышей в нем был, естественно непреднамеренно, оставлен ремонтниками… некий посторонний предмет (не то зубило, не то гаечный ключ), которым один из вкладышей и сам вал были задраны уже окончательно. Произошло будто специально так, как в свое время на одном из техсоветов я заметил, что «если и возникнут неприятности, так будут они следствием совсем иных обстоятельств, а отнюдь не критикуемого оппонентами: «вздрогнем опять от каких-нибудь наших обычных мелких недоработок или всем известной халатности».

Ну, а как другие потенциальные заказчики? Они были обращены в нашу веру задолго до пуска. Первый кивок ими был сделан, когда они увидели проект в рабочих чертежах. Второй, более сильный, при показе им работающей модели ножниц. Третий, окончательный, после того, как мы пригласили их посмотреть ножницы в натуральную величину на площадке сборочного цеха.

Но заводам было уже не до ножниц: перестройка «двигалась» во всю свою мощь. Тем не менее, еще одни из ножниц, для Запсиба, в несколько видоизмененном варианте мы все-таки успели изготовить. Сейчас они, по тем же причинам, валяются там уже чуть ли не пятый год.

Представляете, сколько было наговорено и написано, сколько задано вопросов и приведено доказательств. А ведь так, может не в столь разве гротесковом виде, создавались нами чуть ли не все объекты и, прежде всего, как раз объекты особо новой техники. Первое рельсо-термическое отделение мы ухитрились построить (считая с момента начала подготовки документации) за четыре года, а его аналог, но по другой технологии, для меткомбината «Азовсталь» потребовал на то четверть века. Примерно столько же ушло времени на создание балочного стана. Начали его было строить в Липецке, причем по распоряжению, подписанному еще лично Сталиным в 1951 году, а пустили в эксплуатацию только в 1977 году и в Нижнем Тагиле.

06.04

Получил от Издателя книгу «Два полюса жизни». Читается много лучше против ее первого варианта, изданного два года назад. А произошло тогда следующее.

Будучи в гостях у Скобелева, я познакомился с одним его приятелем и на обратной дороге пригласил зайти ко мне. Он оказался интересным молодым мужиком, философом по образованию, и мы проговорили с ним чуть не всю ночь. Через месяц-два, по звонку от Скобелева, он напросился ко мне сам. Время было позднее, и мы снова просидели до утра. Зашел разговор даже о написании совместного труда, а потом – длинный спор о Марксе. В порядке разрешения последнего предложил ему более внимательно посмотреть, что у меня про Маркса написано. Приятель, в свою очередь, обещал представить свое мнение чуть не завтра и также в письменной форме, причем, судя по духу его высказываний, в разносном для меня виде. Дал ему пустую дискету и не успел оглянуться, как он сдул из моего компьютера не только Маркса, а и весь файл моего опуса..

Проходит месяц, другой – от знакомца ни слуху ни духу. Прошу помочь Скобелева. Через несколько дней звонит, и сообщает о своем согласии с моей оценкой Маркса, и между прочим, о том, что у него кто-то из домашних… стер всю информацию и на дискете, и в компьютере! Затем «друг» исчез с моего горизонта. А тут как раз заболел и скончался Скобелев.

Пришлось в порядке авторской самозащиты напечатать пром-вариант под названием: «По страницам прочитанного». Нехорошо думать о человеке плохо, но ведь много тут странного. Будто он только для того и встретился тогда со мной, дабы раздобыть дискету и затем «потерять» ее содержимое.

10.04

Сегодня от президентской команды получил хотя и общий, но вполне корректный ответ на свое письмо, с уведомлением:

Что «поставленные проблемы являются из самых наболевших и находятся в центре внимания как самого Президента, так и его Администрации».

Что, как мною «верно было отмечено, совокупный результат пока еще не устраивает общество, и необходимость активизации государственной политики ощущается в стране довольно остро».

Что «в настоящее время эти проблемы постоянно находятся на контроле российского руководства».

24.04

Вчера с Вальтером были у Люды, жены Льва Скобелева, скончавшегося под Новый год. Помогли ей, напилили дров, устроили баню, а после, за столом, пошли разговоры, и больше всего, конечно, о Льве.

Знаменательно знакомство с этим человеком – талантливейшим конструктором и любвеобильным мужиком, вторым моим знакомцем пенсионного периода жизни, и также из наших «горняков».

Я знал давно, что у них есть некий Скобелев, но не был с ним знаком лично. Знал давным-давно работавшую у нас Н. Скобелеву, но не связывал никогда ее имя со Скобелевым. Знал Т. Сатовскую, ее скандальную историю повторного выхода замуж за сына В. И. Соколовского, но также, помню, не соотносил ее со Скобелевым.

Но вот в 1989 году Вальтер на своем 60-летнем юбилее познакомил меня с Львом Сергеевичем, близким его другом по совместной учебе в УПИ. Мы проговорили с Львом весь оставшийся вечер. Тем не менее знакомство с ним было закреплено всего лишь дополнительным кивком головы при редких встречах – иногда парой ни к чему не обязывающих слов. Так прошло несколько лет, до моего выхода на пенсию, когда в 1998 году, опять через Вальтера, мне стало известно «большое желание» Скобелева получить мои книжки. Услышав о таковом, я изрек нечто, вроде: «Проблем нет, был бы повод». Через пару дней Вальтер пригласил в баню к Скобелеву в его саду. Он оказался совсем рядом, в конце улицы Уральских рабочих, где стоит наш с Вальтером дом.

По дороге поинтересовался биографией Скобелева, в том числе, узнал, что лет пятнадцать назад он женился третий раз и у него теперь, в дополнение к двоим детям (дочери и сыну) от первых выше названных жен, еще одна дочь в возрасте 13 – 14 лет.

Пришли. Еще неожиданность. Его новая жена не исключение… и также моя давняя знакомая, только по Гипромезу – и аж со строи-

тельства балочного стана, т. е. с времен чуть ли не более ранних, чем на нее вышел Скобелев.

С Львом мы сошлись легко, оказавшись полными единомышленниками во взглядах. У нас были, как мы установили, одинаковые подходы к конструкторским делам, и по крупным вопросам, и по мелочам. Одинакова любовь к простоте конструкций, их надежности, удобству обслуживания и ремонта. Тут же обнаружил, что даже гаражные замки у нас сочинены собственными силами по одному и тому же, явно отвечающему нашим натурам, принципу. Отличался он, не по работе, а по жизни и садовому производству, лишь мне не свойственными аккуратностью и точностью исполнения хозяйственных дел. Даже какую-нибудь теплицу он строил по детальным чертежам и позволял себе пилить без чертежей и сводной спецификации только дрова для бани, но и тут не без приспособления, обеспечивающего им чуть не миллиметровые отклонения по длине. Мы часто встречались у него втроем с Вальтером, как бы специально (в силу своего несколько другого природного настроя) подчеркивавшего названное единомыслие и потому почти каждый раз при спорах оказывавшегося на другом, против нас, берегу.

Прекрасные были встречи. Превосходный был человек. Взял на днях в руки подаренную мне взаимно в ту памятную первую встречу его книгу о «Гидравлических экскаваторах» и еще раз убедился в правильности моих о нем впечатлений как конструкторе.

Такая же концовка, что и с Муйземнеком. Со смертью Скобелева я лишился чуть не одновременно двух своих мне приятных и для меня интересных друзей – бывших горняков, с которыми я близко сошелся четыре года назад.

2 7.04

Лен Шляпин пропел мне по телефону, что он знает двух «великих» людей: меня и Яковлева, и что ничего лучшего из написанного, чем у них, он, якобы, еще не читал. Удивился не столько его высокопарной оценке, сколь сравнению меня с пропагандистом Яковлевым. Обменялся с ним в предварительном порядке ожидаемым впечатлением от этого деятеля, попросил у него книгу, прочитал, и вот что ему передал в письменном виде.

«О книге А. Яковлева «Омут памяти» и о нем самом. Моя исходная позиция. Судить и делать какие-либо выводы о человеке, на что-то в жизни претендовавшего и даже в какой-то степени ее ход определявшего, – можно только по конкретным делам, а не по им пропагандируемому, к тому еще и после «драки». Тем более, когда речь идет о политике, а уж пропагандисте по должности и фактически по жизни, – особенно.

Яковлев, хотя и критикует первичность бытия перед сознанием, – типичный представитель когорты прожженных политиканов, для которых бытие, как видно, наоборот, только и определяло сознание. Тридцать с лишним лет он ревностно служил системе, в которой, по его собственному теперешнему установлению, чуть не главным было «на протяжении всей истории партии подхалимничать, разоблачать и уничтожать». Где все его герои, исключая естественно только автора, «демонстрировали безнравственность и готовы были ради сохранения собственной шкуры (уточним: «шкуры» – разве при Сталине: во времена Яковлева – уже ради дворцовых благ) разорвать на куски любого, на кого направлен указующий перст побеждающего вождя». Где окружающая «недостойная молодежь, в отличие от стариков – догматиков вроде Молотова и Кагановича, в могущество марксистско-ленинских идей верила только в те звездные минуты, когда ее допускали на трибуну, а в жизни боготворила не абстрактные идеи, а власть и личное благополучие» и т. д. и т. п.

Нормальный человек не только работать в подобном «омуте» (название-то какое точное придумал?!) – представить пребывание себя рядом с ним не способен. Наш же автор, исходя из интересов бытия, как истинный марксист, служил системе ревностно и холопски униженно, а судя по его восхождению к партийному «Олимпу», – еще и с энтузиазмом, изобретательностью и усердием. И вдруг…

Разносная, почти озлобленная критика, причем явно односторонняя, вне истинных причин тогда происходившего. Говорит, что прозрел, но когда? А тогда, по тем же законам бытия, когда возникли другие условия, появились явно эгоистические соображения, его устраивающие и отвечающие личностным интересам. Миллионы людей, никаких не политиков, обычных представителей «серой» интеллигенции, вне марксистско-ленинской ортодоксии, все видели и давно определились с действующей системой, ее минусами и плюсами, а этот умник (этого у него не отнимешь) впервые стал задавать себе вопросы на данную тему лишь в середине 80-х годов. На самом деле так или врет (поскольку теперь пишет, что и раньше уже вместе с остальной «номенклатурой жил двойной, а вернее тройной жизнью») – не имеет значения.

Книжка его ничем не отличается от Горбачева оправдательных писаний. Не отличается и от таковых, например, Волкогонова или того же Бурлацкого, учившихся и подвизавшихся, как и Яковлев, всю свою активную жизнь на заказном сочинительстве для вождей. Однако Яковлев по уму и хитрости на голову выше своих коллег. А умные и хитрые мне всегда нравились. С учетом этого «болезненного свойства» – книжка ничего, расширяет кругозор. Весьма занимательны отдельные ее частности.

Как постепенно, при правильной оценке творческого труда интеллигенции в сталинские времена, этот труд был в дальнейшем низведен по оплате до уровня слесаря. Как бездарно страна тратила валюту на покупку зерна. Как коррумпирована была власть. Как автор часто отдыхал и принимался разными вождями в разных, недоступных простому люду, санаториях, дачах и прочих местах. Заметим, что о последнем и другом подобном приобщении к благам писали и все остальные, крутившиеся у власти, но писали всегда с некоей как бы собственной отстраненностью, а если с критикой, то кого-либо, но, упаси бог, не себя. Не исключением является и Яковлев. Есть и другие достойные внимания факты. Но ведь не из-за них сочинял он книжку.

Серьезный его план – один. Представить нам все в перевернутом виде и вне действительной истории.