Иллюзия

Мягко подкатившись к Агафье Тихоновне, я наблюдал как она выкладывает на стол целую гору различных фруктов. Сам стол, появившийся ниоткуда, очень напоминал тот стол, за которым мы сидели в самом начале нашего знакомства, в столовой зоопарка. Массивные стулья с большими деревянными спинками лишь усиливали сходство.

– Стол, – только и произнес я, словно здороваясь со старым знакомым и погладил гладкую деревянную поверхность рукой. Поверхность, как бы в ответ, погладила мою ладонь своей выкрашенной белым, глянцевой плоскостью, словно отвечая на мое приветствие.

Агафья Тихоновна на секунду оторвалась от сервировки и подняв на меня глаза, спросила:

– Узнаете?

– Узнаю.

– Стол за которым вы уже сидели. Думаю, это немного символично, использовать его же прямо сейчас, когда нам удалось добраться до ближайшей звезды.

– Но это же не конец нашего путешествия? – я затаил дыхание в ожидании ответа.

– Путешествие никогда не заканчивается, – Агафья Тихоновна закончила собирать на стол и жестом пригласила меня присесть, – никогда, – повторила она уверенно, – даже смерть не в состоянии остановить вечное движение, называемое людьми Жизнью.

– Даже смерть?

– Конечно. Смерть – это часть Жизни, а совсем не ее конец.

– Но для меня-то все как раз и остановится с моей смертью, не так ли?

– Вы думаете? – она взяла со стола ананас и ловко орудуя ножом, разделила его на части, – вы думаете ваша смерть – это конец всего вашего существования?

– Я не знаю.

– Давайте рассуждать логически. Вот ананас, который мы сейчас съедим. Жив он или мертв – нас сейчас не интересует. Нас интересует только одно – он был и его не стало. Закончилась ли его существование на этом?

– Как ананаса – да, ибо мы его съели. То есть уничтожили физически. И нет больше у нас материи под названием ананас.

– Постойте, постойте, – Агафья Тихоновна засмеялась, – как это – уничтожили физически? Ананас был на столе, а теперь он в вашем желудке. Вы, как и я, в состоянии уничтожить лишь образ чего бы то ни было, образ или ваш мысленный рисунок, но никак не материю из которой он состоит. Понимаете? Вот ананас, – она еще раз откусила сочный кусок так, что сок потек по ее челюсти, – и вот он уже внутри меня. И теперь ананасом стала я сама, точнее одна из моих частей. Что-то внутри меня приняло атомы и молекулы из которых состоял этот заморский фрукт и соорудило из них нечто новое, какую-то часть моего тела, возможно, какой-то орган или еще что-нибудь важное и нужное. Нас же интересует только одно – перестал ли существовать сам ананас или он просто переродился во что-то другое?

– Сам ананас, как цельный предмет, существовать перестал, – я был уверен в своей правоте и настойчиво повторял уже сказанное, – а составляющие его атомы, растворившись в вашем или моем теле, стали компонентами наших тел, то есть нами.

– Отлично, – Агафья Тихоновна удовлетворенно кивнула головой, – то есть ананас прошел, как бы это сказать, – она пыталась подобрать нужное слово, – фазовый переход, что ли, и превратился в нечто новое, ранее для него недоступное, так?

– Да, наверное, так, – я заинтересованно повернулся к собеседнице, пытаясь скрыть охватившее меня волнение, что случалось всегда, когда какая-то часть Истины должна была вот-вот открыться, – даже не наверное, а именно так.

– Значит ли это что ананас, не обладавший до этого понятной нам формой Сознания или самосознания, это уж как хотите, вышел на новый уровень развития? Новый в данном случае следует понимать не как высший, а просто как другой.

– Но ведь это значит что Ничто не пропадает и Ничто не появляется. Все только меняет форму. Получается что Ничто вечно. И получается что только Ничто и существует… Ведь все мы – это ананасы и даже картошка, так?

– Вы тонко чувствуете язык. И это не является неожиданностью, – она проигнорировала мой вопрос и кивнула на рюкзак с красками, – вон сколько прочитать. Ничто вечно, все в этом Мире обладает Ничем, и оно, Ничто, лишь переходит из одной формы в другую, не меняя своей сути, лишь изменяя внешние, видимые нам очертания, то есть форму.

– Да, я имел в виду именно это.

– Форму и содержание, – Агафья Тихоновна опять кивнула, хоть и поправила меня, – а что есть содержание?

– Сознание? Ум? Мысли? Что?

– Вы можете назвать это как хотите, суть от этого совершенно не поменяется, – она улыбнулась, – пусть будет Сознание. Тогда возникает еще один вопрос. Если вы, обладающий Сознанием, умрете, и ваше тело съедят черви, ну или вас кремируют, и оно превратится в горку пепла в клубах водяного пара, улетучившегося в атмосферу, куда денутся ваши мысли и идеи, куда денется ваше Сознание? Умрет ли оно вместе с вашим телом?

– Не знаю.

– Вы повторяете это слишком много раз для одного дня. Подумайте, – Агафья Тихоновна взяла со стола круглый, оранжевый апельсин, – подумайте хорошенько.

– Я стараюсь.

– Попробуйте взглянуть на это по-другому. – она держала апельсин в плавнике на уровне моих глаз, как бы показывая его мне, – что вы видите?

– Апельсин.

– Сколько штук?

– Один! – я рассмеялся, но смех застрял в моем горле, так как акула была серьезна и никак не отреагировала на мою эмоцию.

– Вы уверены?

– Да.

– Хорошо, – она продолжала держать апельсин в вытянутом плавнике, где-то между нами, – ваша проблема в том что вы сконцентрированы на самом вопросе, а иногда очень полезно смотреть сквозь вопрос, – она продолжала держать фрукт на определенном расстоянии от себя, на расстоянии вытянутого плавника, – вот я вам именно это и предлагаю – взглянуть сквозь этот апельсин, и кто знает, возможно тогда ответ покажется вам не столь очевидным.

– Я не совсем понимаю о чем идет речь, – я смотрел на апельсин как завороженный не в силах оторвать взгляд.

– А вы посмотрите на меня, – Агафья Тихоновна улыбалась широкой пастью белоснежных зубов, – посмотрите на меня сквозь апельсин, словно не замечая его.

Я сфокусировал фокус своего зрения на Агафье Тихоновне, и апельсин сразу поплыл, потерял резкость, размазал свои очертания, и мягко раздвоившись, разделился прямо у меня на глазах. Теперь только акула была в фокусе моего зрения, я видел ее четко, тогда как апельсина стало два, и хоть было абсолютно ясно что на самом деле он все-таки один, но сфокусировав свой взгляд на другом, дальнем объекте, я получил результат, о котором никогда раньше не задумывался. Два, ровно два апельсина было перед моими глазами. Разум понимал что апельсин один, тогда как зрение подсказывало – их несколько. Я видел две реальные проекции одного апельсина одновременно. Можно ли было считать их реальными? А если нет, то можно ли было доверять своему зрению в таком случае? Мне кажется, я понял, что имела в виду Агафья Тихоновна.

– Их стало два.

– Два! – она подняла второй плавник упирая на важность данного события, – два! А что есть реальность? Один или два?

– Один, – я продолжал стоять на своем, да и какой мог быть еще ответ, – конечно, один.

– Кто знает, кто знает, – Агафья Тихоновна подкинула апельсин вверх и поймав, бросила его мне, однако самым непостижимым образом один апельсин так и остался у нее в плавнике. Другой же, я, полный недоумения, держал в своих руках, – вот видите, их-таки два.

Она начала чистить свой фрукт, и как бы между прочим, добавила:

– А может и три. Или десять. Или сто.

Некоторое время мы сидели молча.

– Получается что наша основная задача – определить что происходит с Сознанием после того как тело, обладающее им, развалилось и трансформировалось в нечто другое. Потому как с тем, что лишено Сознания, или по крайней мере известных человечеству форм Сознания, все просто. Атомы и молекулы, соединенные во что-то неживое, например в этот стол, после того как стол разрушится, и совсем неважно по каким причинам, смогут соединиться в нечто новое, причем как в неживые предметы, так и в живую ткань. И вот эта частичка, которую мы ищем и никак не можем найти, которая превращает неживое в живое, которую человечество назвало Сознанием, судя по всему играет ключевую роль. Обладающих этой частицей мы считаем живыми, а не обладающих – мертвыми. Более того, обладающие Сознанием объекты могут достичь такого уровня развития, что Сознание переходит в Самосознание, и тогда мы называем обладателя такого нового качества разумным. Согласны?

– Да.

– Предметы, не обладающие Сознанием, например, этот апельсин, – она покрутила в руке спелый плод, – производятся чем-то или кем-то, Сознанием обладающим. Так, плод ананаса, не обладающий разумом является детищем ананасового дерева, разумом обладающим. Пусть неразвитым разумом с точки зрения человека, но все же никто не будет отрицать что дерево живое. Оно обладает Знанием как перерабатывать сахара и производить Энергию, оно в состоянии контролировать фотосинтез, оно просыпается и расцветает весной и засыпает осенью. Все это позволяет нам предположить, ибо, как нам известно, все в любом Мире построено на подобии, что и человек, обладающий Сознанием, производит нечто, не наделенное таковым. Это и телефоны, компьютеры, автомобили и поезда, самолеты и ракеты. Все это продукты деятельности человечества, как вида. Но и состриженные ногти и волосы, выпавшие зубы, даже донорские органы в конце концов, тоже такой же продукт жизнедеятельности человека. Вопрос – где находится и к чему крепится Сознание? Где оно, черт побери? В мозге? В сердце?

– Нет, не думаю. Это такие же органы, как и любые другие.

– Вот именно. Значит Сознание или Разум, которым обладает человек, цепляется за общее скопление молекул, названных человеком же, целиком, и уходит лишь тогда, когда это скопление разваливается и не может более выполнять функции, на него возложенные. Вопрос – куда оно уходит? Я уже не спрашиваю, откуда оно приходит, – акула улыбалась, но сохраняла серьезность.

– Ну тогда логично было бы предположить что сам человек тоже является частью чего-то большого и непостижимого, чего-то цельного, чего-то такого, что он сам не может постичь, как например, плод ананаса не может понять разум дерева, его взрастившего.

– Хорошее предположение, – Агафья Тихоновна кивнула, – тогда, обобщив, мы получим огромное древо Сознания, на котором люди растут как плоды, и если сорвать один-два плода, или даже обломать ветвь, на которой они растут, – ничего не поменяется, дерево не перестанет плодоносить, и выживет. В таком случае мысли телесно умершего человека, все так же будут витать в кровотоке целого человеческого дерева, являясь общими, и принадлежащими всей структуре.

– Ух ты! – я не мог скрыть восхищения от вида открывшейся мне картины, – но тогда даже подумать страшно, каким уровнем развития обладает это людское дерево!

– Подождите, это еще не все. Ведь если мы допускаем возможность существования такого потрясающего организма, давайте каким-то образом постараемся его описать. Что основное для существования целого и цельного организма?

– Связь?

– Именно. Должна существовать какая-то форма связи между частями этого дерева. У вас есть какие-то мысли на этот счет?

– Мысли? Какие могут быть мысли? Подождите! Мысли! Наши мысли! Человеческая мысль и есть форма связи!

– Может быть, может быть, – Агафья Тихоновна задумчиво смотрела вдаль, – может быть и мысли.

– Подумайте сами, ведь эта система связи во-первых – не должна быть видима глазу, ибо человек, как и животное – не марионетка на ниточках, а визуально самостоятельный объект. Во-вторых – эта система должна связывать всех, обладающих мозгом. Мозг, в свою очередь, выполняет функции антенны. Только мысли, по-другому никак.

– А что тогда делать с животными? Есть ли у них мысли? Я сейчас говорю не о развитых биологических формах, а например, о червяках или улитках. Или о морской звезде, вообще не имеющей мозга! – Агафья Тихоновна покачала головой, – ваша идея очень изящна, и скорее всего верна. Я подозреваю что проблема всего лишь в определениях. Что такое мысль? – она подняла плавник, – человек назвал мыслью процесс обработки информации в мозге. Низшие формы животных способны реагировать на внешнюю информацию только инстинктивно. Следует ли из этого, что инстинкты тоже можно назвать определенной мыслеформой? Если да, то в таком случае противоречий не возникает, более того, иногда мы можем наблюдать мысли воочию, – Агафья Тихоновна рассмеялась, – ведь схлопывание половинок раковины устрицы при грозящей ей опасности и будет ее мыслью.

– Наверное, да, – я невольно задумался, – я как-то не подумал о животных. А давайте упростим задачу, – я посмотрел на Агафью Тихоновну и убедился что она меня слушает, – давайте возьмем дерево на котором растут только люди. Тогда мы не будем путаться в понятиях.

– С удовольствием, – казалось, она была рада такой постановке задачи, – что же, тогда я могу с вами согласиться, эта невидимая связь в огромном организме людей и есть человеческая мысль, – она улыбнулась, – я бы, правда, еще добавила чувства. Тогда картина будет полной. Ведь чувства всегда рядом с мышлением. И возможно, их разъединение в человеческом теле искусственно.

– Конечно же, еще чувства! Мысли и чувства вполне подходят, – я с радостью потер ладоши, – что дальше?

– Дальше будем рассуждать, – Агафья Тихоновна встала и прошлась вокруг стола, – значит мы пришли к выводу, что само Сознание, после физической смерти отдельного человека никуда не девается, а просто распределяется между другими плодами этого дерева, а говоря проще, между людьми!

– И это может означать что смерть отдельного человека ничего не меняет, – я наморщил лоб, – то есть, если бы тот же Эйнштейн не додумался до своей теории относительности, или додумавшись, тут же скоропостижно скончался, то та же мысль посетила бы голову другого, подключенного к общей системе, человека.

– Да, вы абсолютно правы. А чью именно голову? Того, кто ближе всего на ветке? Вряд ли, – акула усмехнулась, – мне кажется, это дерево вообще не имеет таких понятий, как размер или расстояния. Мне кажется в этом дереве вся Жизнь происходит в каких-то других измерениях.

– Чью именно? – я повторил вопрос, – в чью именно? В ту голову, которая мыслит на той же частоте! Ибо мысль, даже одновременно поступившая сразу ко всем представителям рода человеческого, сможет быть прочитана лишь тем, чем мозг настроен на правильную, – я задумался над словом, которое хотел употребить, – на правильную, что ли, частоту… Как радиоприемник, например, в состоянии улавливать миллионы радиочастот, но транслирует он лишь то, но что настроен. Может быть точно также происходит и с людьми? Знание витает вокруг нас, но только тот, кто его ищет и настраивает свой мозг на прием, возможно только тот и получает определенную информацию? Точнее получает, как и все остальные, но расшифровать может лишь он один? И этот один, в конце концов, и получает результат.

– Ну что ж, это вполне вероятно. И чтобы завершить образ древа человеческого Разума, или организма под названием Человечество, надо лишь добавить, что оно, как и любая другая саморегулирующаяся система, должно четко следить за балансом всего на нем растущего, например, мальчиков и девочек, мужчин и женщин. Их должно быть примерно равное количество, чтобы продолжить плодоносить. Это объясняет и то, что после какой-либо разрушительной войны с многомиллионными жертвами, рождаются одни мальчишки, то есть те, чью нехватку испытывает система в данный момент.

– За балансом мальчиков и девочек, – я тихонько повторил про себя последние слова акулы, – а также гениев и безумцев…

– Эти характеристики уместны лишь в человеческом обществе, – Агафья Тихоновна прекрасно слышала меня, – а мы сейчас говорим об интеллекте другого уровня. Высшего от человека. В данном случае, думаю, мы вполне можем употребить это слово. Высшего, – повторила Агафья Тихоновна.

– Да, конечно, вы правы, – я повернулся к акуле, – знаете, колония муравьев с ее муравьиной королевой очень похожа на то дерево, которое у нас получилось. Она также способна производить необходимый вид муравьев – солдатов или рабочих, в зависимости от того что требуется.

– Похожа, – Агафья Тихоновна согласилась и вновь села за стол, – очень похожа, более того, у муравьев, как и у некоторых видов рыб, коллективное Сознание, и одна муравьиная или рыбья мысль, если можно так сказать, одновременно доходит до всех членов муравейника, ну или косяка рыб, заставляя их действовать одинаково, в общих целях, в интересах всей колонии, всего организма.

– Получается что все неважно. Неважно то, на какой жизненной стадии тебя хватил паралич, неважно выжил ты или умер, неважно родил или нет. Организм все равно закончит тобой начатое, он имеет для этого достаточно зарезервированной мощности и свободных сил.

– Знаете, – Агафья Тихоновна прищурила глаза, – в Природе вообще очень мало действительно важных вещей. Очень мало.

– Назовите хотя бы одну… В свете того, что я понял…

– В свете того что вы поняли важного нет вообще. Но есть одно, что я могу назвать, – акула приподняла голову, пристально посмотрев на меня, – осознание этой простой вещи очень важно.

– Какой?

– Именно этой.

– ???

– Осознание этой простой вещи, – Агафья Тихоновна усмехнулась, – в Мире не бывает по-настоящему важных вещей.

19

Агафья Тихоновна занялась очищением своего апельсина от кожуры, и вела себя так, словно ничего экстраординарного не произошло, словно все шло привычным для любого землянина образом.

– Вы достали второй апельсин там где достаете все остальное, когда возникает необходимость? – я с любопытством крутил оранжевый шарик, который оказался в моей руке после необычного эксперимента с раздвоением целого фрукта, – да?

– Я? Нет, что вы. Это вы достали его там, где я обычно беру все остальное, – она подмигнула мне глянцевым глазом и проглотила свой фрукт целиком, не разжевывая, – угощайтесь, угощайтесь, он совершенно настоящий, не стоит и переживать по этому поводу. Как впрочем и по любому другому поводу тоже.

Я молча почистил и съел свой апельсин, пытаясь разобраться что было важнее – апельсин, который я переваривал своим желудком, и который питал мое голодное тело или новая информация, полученная мной вместе с апельсином, которую я переваривал своим Сознанием, и которая питала мой Разум.

Акула не мешала мне думать, и мы продолжали поглощать еду в полном молчании, до тех пор, пока не насытились. Когда это произошло, Агафья Тихоновна немного отодвинула свой стул, так чтобы можно было вытянуть хвост, но продолжала сидеть молча, не нарушая тишину речью. Возможно, она ждала что я заговорю первым, возможно, ее молчание имело другие причины. Когда по ее мнению, прошло достаточно Времени чтобы я разобрался в себе, но сама тишина еще не начала тяготить нас своим присутствием, она вернулась к теме нашего разговора.

– Итак, если вы, а точнее ваше тело, умрет, куда отправится ваше Сознание, ваш Разум?

– Будем рассуждать логически…

– Нет, нет, что вы, не надо логически. Логически мы уже рассуждали, – Агафья Тихоновна развела плавники в стороны, – где-то глубоко в вашем подсознании прочно укоренилась поистине извращенная потребность в разумно устроенной, логичной и упорядоченной Вселенной. Но дело в том, что реальная Вселенная всегда, даже если всего лишь на один шаг, но опережает логику. Та что попробуйте посмотреть на этот вопрос под другим углом, и перестаньте уже наконец-то бояться парадоксов.

– Я не совсем понимаю что от меня требуется.

– Для того чтобы ответить на этот простой вопрос было бы неплохо сначала определиться что и чем владеет. Сознание телом или тело Сознанием. Ведь очевидно же – если тело – лишь способ проявления Сознания, то со смертью физического проявления последнего, то есть тела, ничего существенного не изменится, а значит, Сознание найдет какие-то другие способы самовыражаться, рождаться или просто быть, правильно? – Агафья Тихоновна говорила быстро, словно торопилась куда-то успеть, – или оно вообще перестанет выражаться каким-либо образом, а это тоже один из способов выражения, не так ли? Ведь отсутствие выражения не является достаточным доказательством отсутствия и самого существования, правда? Можно существовать и никак не проявлять себя в тех иллюзиях, пространственных или временных, которыми являются все возможные для нас проявления реальности, правильно? – Агафья Тихоновна неопределенно пожала плечами и развернувшись, посмотрела на лежащего молча Артака, – а если все наоборот, и Сознание – лишь конечный продукт вашего мозга, тогда смерть этого самого мозга повлечет за собой и смерть всех образов, которые он создал. В этом случае Природа разберет ваш мозг на частички из которых он состоит и изготовит нечто новое, и уже оно, это новое, создаст какие-то свои, собственные образы, и будет самовыражаться уже внутри них, внутри этих представлений и видений, которые по определению есть иллюзия, ибо существуют лишь в воображении существа, их создавшего. Тут достаточно тонко, понимаете?

– Понимаю. Но пока все логично, – я улыбнулся и добавил слова, произнесенные Агафьей Тихоновной минутой ранее, – а вы сказали что Вселенная всегда, даже если на один всего лишь шаг, но опережает логику.

– Опережает. Мы к этому еще вернемся, когда разберемся с базовыми понятиями. По сути, вопрос, который мы затронули является основным в любой философии и свести его можно к одной известной фразе, – она продолжала говорить быстро, торопясь, и не отрываясь смотрела на Артака, будто читала с прикрепленного к нему листа бумаги, – что первично – бытие или Сознание? Физическая, осязаемая органами чувств материальная Вселенная или выдуманный и кажущийся нам иллюзорным Мир мыслей и тонких, как мы их называем, Энергий?

– Но мы же выяснили что Сознание никуда не девается и человеческий разум продолжает жить в своих идеях, мыслях и озарениях?

– Это не меняет суть вопроса, – Агафья Тихоновна возражала мягко, без давления, – Сознание никуда не девается, но что его породило? Структура, схожая с человеческим мозгом, это материальное и физически осязаемое Нечто, породившее неосязаемую материю под названием мысль, или все-таки, эта, именно эта неосязаемая материя каким-то непонятным нам образом сформировала то самое Нечто, способное ее воспринимать и расшифровывать?

– То есть, говоря другими словами, нам надо выяснить, что первично – яйцо или курица?

– Можно и так сказать, – Агафья Тихоновна кивнула головой, – но так как наукой давно доказано, что первые курицы были живородящими, мы можем оставить несчастную птицу в покое, – она улыбнулась одним ртом, без участия глаз, – итак, бытие или Сознание? Что первично?

– Я даже не знаю с чего начать…

– Начните сначала. Дорога появится сама, стоит вам сделать первый шаг.

Я встал из-за стола и в размышлениях прошел пару шагов по направлению к Артаку. Звезда мягко пружинила под ногами и безостановочно дарила тепло, словно в ее недрах горел постоянный и нескончаемый костер. Тепло было самое что ни на есть настоящее, осязаемое и благодарно принималось моим физическим телом. Я его чувствовал, поглощал, но значит ли это что оно было на самом деле? Является ли мое чувство тепла достаточным для того чтобы заявить – оно существует? Что появилось первым – тепло, исходящее от поверхности звезды или мое ощущение теплоты? Как ответить на поставленный вопрос? Внезапно меня осенило.

– Подождите. Вы сами уже ответили на свой вопрос. Или по крайней мере в ваших словах заключена подсказка.

– Я? Сама? – Агафья Тихоновна оглянулась и замахала плавниками, словно пыталась поймать свои слова, – когда это?

– Только что. Дорога появится сама, стоит мне сделать первый шаг. Это может значить только одно – дорога вторична. Первичен – мой первый шаг. Мое желание. Первичны мои мысли, которые толкнули меня на этот первый шаг. Первичны мои желания и действия. Правильно ведь?

– Я не знаю правильно или нет, – Агафья Тихоновна тоже поднялась из-за стола, после чего стол сразу пропал, как будто его никогда и не было, и подошла ко мне, – я знаю только одно, – она посмотрела на Артака, – мысли очень сильны. И они даже способны перевернуть весь Мир вверх тормашками, если вы захотите. Кстати, может быть только они на это и способны.

– Значит ли это что они первичны?

– Я не знаю первичны ли они, но то что мысли являются основой всего, нам известного – это точно. Возможно, есть еще нечто, нам пока недоступное, и именно оно определяет то что было, есть и будет, но из того что известно человечеству – мысли самая первичная созидающая субстанция.

– А есть и не созидающие?

– Есть.

– И какие это?

– Констатирующие, неизменяемые и ничего не создающие субстанции. То есть те, которые просто существуют. Не меняясь ни во Времени, ни в Пространстве.

– Вы не могли бы привести пример?

– Сколько угодно, – Агафья Тихоновна ухмыльнулась, – вы и сами можете, но вам никак не удается переключить тумблер в вашей голове и начать мыслить по-новому.