Иллюзия

– Хм… И это обязательно?

– Выглядеть как дракон?

– Да.

– Стать драконом – это, скорее, неизбежность. Но выглядеть как дракон необязательно. Есть один нюанс, – она улыбнулась, – любой из существующих драконов сам выбирает свой внешний вид. Возможно, вы встречали уже нескольких, но не смогли разглядеть за принятым телесным обликом драконью сущность.

– А вы? Вы случайно не дракон?

Я? – Агафья Тихоновна громко рассмеялась, – я? Я несомненно им стану, но только вместе с вами, – она хитро прищурилась и добавила, – в одно и тоже мгновение и ни одним мгновением раньше или позже.

– Если я верно вас понимаю, мы станем одним и тем же драконом? – тут уже хитро прищурился я, – не так ли?

Агафья Тихоновна молча и неопределенно качнула головой. Невозможно было определить однозначно что она имела в виду. Немного помолчав, мы вернулись к обсуждению возможных вероятностей и предположений.

– А может быть и не в вашем превращении дело. Возможно, изменились совсем не вы, возможно изменились сами краски. Ведь все-таки, мы приближаемся к черной дыре, и все физические объекты, что вполне логично, могут изменять свои свойства и качества.

– Но ведь цвет – это не свойство? Цвет – это особенность человеческого восприятия?

– Да, конечно. Но если изменится качество воспринимаемого человеческим глазом объекта, уж наверняка изменится и видение того кто воспринимает, то есть то, что вы видите. И цвета в том числе.

– Наверное, вы правы.

– Я права? Что вы. Это вы совершенно правы.

Я посмотрел на Агафью Тихоновну и мне в голову пришла одна, как мне показалось, замечательная идея.

– А вы воспринимаете цвета?

– Совсем немного. Нельзя сказать что я их совсем не вижу, в сетчатке моего глаза присутствуют воспринимающие цвет рецепторы, однако их количество незначительно. Если говорить вашим языком, то акулы видят окружающий Мир в слабо окрашенном сером или зеленоватом цвете, – Агафья Тихоновна развела плавники в стороны, что должно было означать сожаление, – это и не удивительно. Акулам незачем любоваться пейзажем морского дна, им гораздо важнее видеть присутствие объекта в воде, его удаленность, размеры, и получить общее представление о его пищевой ценности. Так что яркое цветное зрение нам совсем ни к чему.

– Жаль, а я думал…

– Я знаю что вы думали. Вы хотели попросить меня взглянуть на бутылочки с краской чтобы узнать изменился ли цвет. Но не думаю что смогу вам в этом помочь, – акула, казалось, и сама была расстроена.

– Да, хотел.

Я было приуныл, но Агафья Тихоновна немного подумав, добавила:

– Однако, у акул, как впрочем и у некоторых других животных, например, у кошек, все-таки есть одно существенное отличие от человеческого зрения, не знаю только, поможет ли это нам.

– Что? Какое?

– Особенностью акульего глаза является наличие за сетчаткой специального слоя, который возвращает любой, сумевший проскользнуть незамеченным, лучик света обратно в сетчатку. Это своеобразное зеркало, отражающее назад необработанный свет. В результате чего ни один луч света, попадающий в глаз акулы, не останется без должного внимания и рассмотрения.

– Ух ты, – я в восхищении посмотрел на Агафью Тихоновну, – получается что вы не имеете слепых пятен?

– Да. Получается что я вижу гораздо острее человека, не говоря уже о том, что я вижу абсолютно все вокруг. Но не знаю, поможет ли это нам решить вопрос с цветом краски в бутылочках.

– Вы говорите, что это какой-то особый, напоминающий зеркало, слой?

– Да, именно зеркальный. Когда, шагая в темноте, вы видите сверкающие глаза кошки, это возвращается попавший на зеркальце за сетчаткой свет. Представляете теперь, сколько света проходит необработанным мимо сетчатки человека?

Я приблизился к Агафье Тихоновне вплотную и заглянул в черные, словно покрытые лаком глаза. Мое отражение было достаточно четким, но немного искаженным, закругленным по краям. Глянцевые, блестящие глаза акулы постепенно пропускали меня внутрь, позволяя увидеть их строение. Агафья Тихоновна тоже всматривалась в мои, широко распахнутые глаза, и ей казалось (а может быть и нет) что мой зрачок приобретает вертикальный, драконий разрез, одновременно окрашиваясь в блеклый, грязно-желтый цвет. Некоторое время мы просто привыкали к картине, открывшейся нашему, теперь уже новому взору и постепенно погружаясь в зеркала друг друга, все равно что сливались в одно, цельное существо с общими мыслями и желаниями.

Одновременно с кажущимся изменением облика моих глаз я начал слышать мысли Агафьи Тихоновны так же четко как и свои, и каково же было мое удивление, когда это оказались они же, словно отраженные в зеркале мои собственные мысли, плавно перетекающие между двумя отдельными существами, как между двумя зеркалами, и не встречающие на своем пути никаких физических преград.

Агафья Тихоновна первой очнулась от некоторого оцепенения, охватившего нас и мягко отстранила меня.

– Вы превращаетесь в дракона, тут и думать нечего.

– Это хорошо или плохо?

– Это закономерно и ожидаемо.

– Но что именно меня превращает?

– Ваше Сознание. Оно способно, конечно, и на большее, но и вы только в самом начале пути.

– И я смогу летать?

– Вы сможете все что угодно. Драконы – это высшие существа.

– Высшие?

– Высшие, но не как боги, ибо никаких богов нет, и вам это хорошо известно, а высшие в своем Сознании, высшие в способности понять, высшие во всех своих способностях и возможностях, высшие в своей свободе изменяться, высшие по своей Природе, ибо слившиеся с ней воедино. Вы превращаетесь в дракона, – Агафья Тихоновна опять наклонилась к Артаку и прошептала что-то ему на ухо, – вы, а значит и я сама, как неотъемлемая ваша часть, – она улыбнулась, – да будет так.

Артак внезапно изменил курс и направился к одной из красных, а если быть точнее, то инфракрасных горошин.

– Куда это мы?

– На солнце, – Агафья Тихоновна была явно довольна произведенным эффектом, – прямо на одно из нарисованных, но от этого не менее реальных солнц.

– Так подождите, подождите, – я было вяло запротестовал, но сам не мог понять против чего конкретно, – почему на солнце? Мы же летели в самый центр, в центральное сплетение!

– И мы летим уже достаточно долго, но не приблизились ни на шаг, вы заметили? Время играет с нами злую шутку, нам надо обдумать сложившуюся ситуацию и принять верное решение, – Агафья Тихоновна опять погладила Артака по шее, – да и нашему дракону нужен отдых.

– Но почему нам не приземлиться на ручку зонта? Вот она прямо под нами, – мне казалось что лететь на солнце, пусть и нарисованное, верх безрассудства, – смотрите, стоит только руку протянуть.

– Ручка зонта так же иллюзорна, и так же далека от нас, как ваши, пока еще не проявившиеся в полном объеме способности, – Агафья Тихоновна смотрела мне прямо в глаза, давая возможность заглянуть в ее голову и обменяться мыслями, – нам явно следует отдохнуть, подкрепиться и, кто знает, возможно, в последний раз отправиться в путешествие в том качестве, в котором мы находимся сейчас. Кто знает… – повторила Агафья Тихоновна и протянула мне рюкзак с светящимися изнутри красками.

Оставшуюся до ближайшей звезды часть пути мы провели молча, изредка обмениваясь незначительными, спонтанно возникающими мыслями. Иногда к нашему мысленному обмену подключался и Артак, мы это чувствовали, знали, были уверенны что это он, однако его мысли, облаченные лишь в Свет, а не в слова, как наши, все еще оставались полностью нерасшифрованными и немного загадочными.

Вдоволь наигравшись обретенной способностью слышать еще не сказанное я незаметно сам для себя погрузился в размышления.

Наше путешествие было настолько живым и действительным, что не вызывало никаких сомнений в своей реальности, однако, то что происходило, все-таки напоминало скорее сон, какое-то видение, марево, мираж, а возможно, просто мое разыгравшееся воображение играло со мной злые шутки. Такой вариант я также не мог полностью исключить. Бессчётное количество раз я щипал себя за различные части тела, в надежде (а скорее в страхе) проснуться, однако сон продолжался, затягивал, интриговал и продолжал манить и притягивать своей необычностью, простотой и ясностью понимания, если хотите, ясностью Сознания. И я, снова и снова, с радостью погружался внутрь сна с головой, испытывая ни с чем не сравнимые эмоции, которые, как мне казалось, делали из меня совершенно другого человека. Да и человека ли? И сон ли это? Впрочем, это было совсем неважно.

Артак, мощно работая крыльями, почти достигнул ближайшей к нам нарисованной купольной звезды. С каждым взмахом крыла она становилась больше и ярче, но не теряла своего цвета, а совсем наоборот, цвет густел, как кисель на огне, и переливался насыщенными, и одновременно яркими оттенками красного. Что и сказать, японские краски были отменного качества. Как впрочем и зонты.

По мере нашего приближения к звезде температура росла, но незначительно. Я бы даже сказал – еле уловимо. Когда мы подлетели настолько близко, что громадное тело звезды растянулось по всему горизонту, даже тогда излучаемый ею инфракрасный свет (а судя по всему наша звезда могла излучать только в инфракрасном и видимом спектре) ощущался поверхностью моей кожи как обыкновенное тепло, будто я находился в непосредственной близости не к огромному и пугающему своими размерами светилу, а к простой и, к тому же, не очень горячей батарее центрального отопления. Свет грел, но не обжигал. Складывалось такое впечатление, что в ядре звезды происходит не синтез новых элементов, для которых, как известно, необходимо колоссальное давление и колоссальная же температура, а нечто другое, согревающее окружающее Пространство ровным теплом. Теперь и я, согласившись с Агафьей Тихоновной, был полностью уверен что путешествие на звезду такого типа нисколько не может нам навредить, а возможно и совсем наоборот. Ведь все то что нас не убивает лишь делает нас сильнее, не так ли? А если и не сильнее, то уж разумнее – так точно. Впрочем, значит и сильнее.

Выполнив крутой вираж, Артак мягко приземлился на лапы, и поверхность звезды немного спружинила, прогнулась под ним, словно натянутый батут, сделав нашу посадку более комфортной чем ожидали мы с Агафьей Тихоновной. Артак тяжело дышал, да оно и понятно, ведь он провел в полете целый день. День ли? Когда в этом мире наступал день, а когда ночь? Были ли здесь эти простые земные понятия? Сотни солнц освещали нас со всех сторон изогнутого, уходящего в горизонт темно-синего купола. Странно было осознавать, что мы находились практически в центре одной из звезд, но еще необычнее было видеть то, что поверхность звезды не шарообразная, а скорее совсем наоборот – вогнутая, как спутниковая тарелка, в центре которой мы находились. Это закругление почти не было заметно глазу, однако где-то там, вдалеке, равнина простирающейся вдаль поверхности загибалась кверху, создавая впечатление, что на горизонте нашего восприятия, все выше и выше, поднимаются пологие красные, в цвет самой звезды, холмы. Они окружали нас со всех сторон, и их вершины плавно переходили в нечто другое. Холмы заканчивались пронзительной синевой, уходящей еще выше, еще дальше, пока хватало глаз. Другие звезды совсем не были видны, однако я понимал, что они были, просто расстояния до них настолько огромны, что никакого, даже самого острого зрения было недостаточно для того чтобы их рассмотреть. Однако, человек на то и человек, чтобы то, что невозможно охватить взглядом глаз, с успехом заменить взглядом мысленным, внутренним взглядом своего воображения и своих Знаний. Я представил себя маленькой песчинкой, размером меньше атома, прикрепленной к внутренней поверхности раскрытого зонта. Моего зрения хватало лишь на то чтобы охватить один единственный и неделимый участок красного, одного-единственного нарисованного солнца, но я точно знал что за ним есть и другие, точно такие же, теплые и уютные звезды, ярко выделяющиеся на фоне синего неба и формирующие купол зонта. Кто знает, может с другой стороны купола шел дождь, и влага, собираясь в мощные капли, размером с моря и океаны, скатывалась по поверхности раскрытого зонта вниз, питая и насыщая нашу Землю, которую мы покинули, казалось, уже целую вечность назад. Кто знает. Все эти мысли промелькнули в моей голове, наверное, за секунду, какая-то детская, не имеющая под собой никаких реальных причин, радость наполнила меня с ног до головы, и я, никого не спрашивая и совершенно не беспокоясь о последствиях, решив не дожидаться когда нам подадут трап (а попросту, когда Артак выставит крыло, по которому мы всегда понимались ему на спину), спрыгнул вниз, прямо на пылающий красный цвет, излучавший тепло и уверенность. Уверенность в своей безопасности. Наверное, такая уверенность бывает только в тех случаях когда бояться действительно нечего. Мудрый организм дает понять однозначно – тут безопасно. Хотя точно такая же уверенность может быть и тогда, когда уже совсем нечего терять.

Звезда опять спружинила на манер батута и немного подкинула меня вверх. Только сейчас я окончательно понял, что верх и низ поменялись местами, ведь мы приземлились на внутреннюю поверхность купола. Однако никакого дискомфорта это не доставляло, мое физическое тело с радостью и без всякого напряжения подстроилось под новые реалии. В моем Сознании верх и низ просто поменялись местами, как например, если бы я жил где-нибудь в Австралии. Ведь, если хорошенько подумать, то в южном полушарии Земли все люди и животные тоже ходят вверх ногами.

Судя по моему ощущению собственного веса, с гравитацией здесь было все в порядке, и нарисованная звезда притягивала ничуть не хуже всамделишной. Мой организм работал в привычном режиме, сердце перекачивало кровь вверх от конечностей к голове, борясь с силой тяготения, и я абсолютно не чувствовал себя в подвешенном состоянии.

Спрыгнув, я наклонился и рукой потрогал звезду. Ее поверхность была шершавая и немного скользкая, переплетенная из толстенных нитей нейлона. Каждая нить была толщиной метра в два, и я чувствовал себя стоящим на толстом канате, который переплетался с точно такими же, практически идеально подогнанными друг к другу канатами. Сами канаты, в свою очередь, состояли из множества скрученных веревок, но и на этом деление не заканчивалось, веревки состояли из нитей, и если присмотреться, то и нитки были не последними в этой пирамиде строений. Можно сказать, звезда дышала, и совсем немного просвечивалась, позволяя рассмотреть тени и очертания того что было внутри нее. Возможно, и не внутри вовсе, а позади, с той стороны купола, ведь, судя по всему, я стоял на натянутой ткани, которая мягко пружинила под ногами. Не могу сказать что надо было прилагать какие-нибудь, даже незначительные усилия для того чтобы удержать равновесие. Звезда, хоть и пружинила, но незначительно и я мог без труда твердо стоять на своих собственных ногах, не нуждаясь в какой-либо дополнительной опоре или поддержке. Стоял и с интересом заглядывал внутрь этого необычного, и такого теплого и уютного солнца. Что же там было? Ядро звезды? Или нечто похожее на него, огромное, яркое и плотное? Не разобрать. Лишь непонятные очертания и тени скрывались внутри бесконечной, нагретой поверхности. Однако меня это если и интересовало, то интересовало так, постольку поскольку. Какая-то внутренняя, маленькая уверенность в собственной безопасности чередовалась, а может была частью другой, большой уверенности в том что все что необходимо мне расскажут и так. И прилагать какие-то усилия чтобы что-то узнать нет необходимости. Ведь ничто в Мире не сокрыто и я знал, что и этот Мир не является исключением из этого правила. Череда событий, случившихся со мной за последнее время вселили в меня твердую уверенность в безвредности всего происходящего. Я с радостью принимал любое событие, пропускал его через себя, и выпускал наружу не то что не поврежденным, но даже не измененным, можно сказать, в точности таким же, каким оно пришло. Я научился принимать. Принимать, не пытаясь управлять. Принимать тотально, как животное. Принимать все, что бы не произошло, и главное – принимать с благодарностью. Наверное, в один из моментов. я точно так же, с благодарностью приму свою смерть, которая безусловно придет. Придет не когда-нибудь завтра или через год. Она придет сегодня, в этот самый миг, в это мгновение. Что мне тогда останется делать? Ничего, кроме как принять происходящее. Но и торопить события совершенно не стоит. Всему свой час, и если он настал, то это может значить только одно. Пришло его Время. Наступил час икс именно для этого конкретного события. Так что если пока еще я и не мог разглядеть то, что находится внутри этого небесного тела, значит просто не пришло Время. Было бы глупо торопиться. Но Время придет. Оно всегда приходит вовремя. Это правило без исключений.

Каждый бутон распускается в свое время. Не надо заставлять его становиться цветком раньше срока. Не надо отгибать лепестки. Они очень нежны и вы можете их поранить. Подождите и лепестки раскроются сами, привнеся в вашу жизнь много прекрасного. И что самое главное – именно тогда, когда вы готовы это принять. Природа не умеет ошибаться. И не умеет врать. Она не покажет то, чего нет, но и не скроет то, что существует. Природа честна, честна и благодарна, и готова открыться человеку. Открыться, но исключительно на паритетных условиях. Для человека это значит только одно – надо быть честным. Быть благодарным. Быть принимающим, быть частью целого, частью этой самой Природы. Борьба с Природой, как и борьба с собой бесполезна. Потому как и проигравший и выигравший – только ты сам. Усилия равнозатратны в любом варианте. Так не лучше ли выигрывать? А возможно это только в одном случае – будь как Природа, будь честным и искренним. Не для кого-то, а для себя самого, ибо самое страшное что может произойти с человеком – это жизнь во лжи.

Я продолжал качаться на еле заметных, невысоких и упругих волнах, которые формировала поверхность этого небесного тела, и не задумывался более ни о чем. Моя голова была пуста как пластиковая пробка от советского шампанского. Продолжая покачиваться на звездной ткани, я случайно оглянулся и заметил что Артак делает тоже самое. Он лежал на спине, щурясь от непривычного красного света, и по всему было заметно, что это приносит ему чистое, ничем не затронутое и затуманенное удовольствие. Что было у него в голове? О чем он думал? Думал ли он вообще? Может он и был самой мыслью, этой невидимой, а от этого еще более мощной энергией. Обнаженной мыслью, облаченной в телесную оболочку для нашего, с Агафьей Тихоновной, удобства. Может именно поэтому я не мог услышать то, что он думает, ибо он сам и был этим процессом, и его внешний облик формировался в соответствии с его размышлениями, состоящими из невесомого Света? Может так? Не было ответов на эти вопросы, не было. Но я твердо знал одно – в свое Время, в нужный час, в определенное мгновение ответ проявится в моей голове, ибо любой ответ неотделим от вопроса, и если где-то возник вопрос, то рано или поздно рядом с ним появится и ответ. Ответ и вопрос неразделимы как молекула кислорода, О2, состоящая из двух навечно связанных атомов. Только тогда кислород в состоянии нести Жизнь, а не просто окислять, а следовательно, и убивать. Ведь по своей сути один кислород, без водорода, является сильнейшим окислителем, ядом если хотите, и вполне возможно что ему просто необходимо длительное и протяженное Время, лет так 70 или 100, чтобы справиться с человеком.

Ну тем не менее, как молекула воды, неразрывно состоящая из двух атомов водорода и одного атома кислорода, так и любой вопрос нерасторжимо связан с уже готовым на него ответом. Невидимым человеческому глазу и разуму ответом. Но стоит только настроиться на определенную волну, на нужную частоту вещания, как ответ проявится в материальном, для наших глаз, Мире. Вот так просто.

Агафья Тихоновна собирала на стол какую-то еду, что-то домашнее, неприхотливое и простое. И где она ее только раздобыла? Наверное, там же где достает все остальное, когда в этом возникает необходимость – в окружающем нас и сконцентрированном в одной точке Пространстве, где все мы и находится. И где находится все что нас окружает. В Пространстве, силою человеческой мысли переплетенном и ставшим неразрывным со Временем, в Пространстве, которое, скорее всего, является лишь иллюзией. Иллюзией, ставшей единственной возможной реальностью для всех нас и лишь одним из множества проявлений великой Силы, суть которой нам никак не удается постичь.

Если исходить из того что я уже знал, можно было утверждать одно – Пространство не большое и не маленькое. Пространство – не объемное и не плоское. Пространство не длинное и не короткое, не выпуклое и не вогнутое. Пространство вообще не имеет никаких физических размеров. Пространство – точка, точка без координат и привязки ко Времени, ибо то что было, то что есть и то что будет, существует там одномоментно, единовременно, сразу, целиком и полностью. Пространство можно было представить как чистый белый лист, на котором наши мысли выписывают свои вензеля. Напишем – пылинка – и вот она, напишем – самолет или ракета – и они тут как тут, напишем Любовь – и сразу же заметим, почувствуем, как она тебя обволакивает, напишем – ненависть – и окунемся, погрузимся в нее целиком. Можно написать – я живу – и жить полноценной и счастливой жизнью, а можно – ненавижу, и сгореть в огне собственной ярости и злости. Одно слово «улыбка» приведет к безудержному веселью, а «грусть» – откроет врата размышлений и серьезности восприятия.

И все это возможно всего лишь на одном белом листе простой бумаги, находящимся в руках у любого ребенка. И чем младше ребенок – тем добрее и красочнее Мир, который он создает. С возрастом краски тускнеют, теряются, Миры получаются дождливые, с грозами и ветрами, иногда даже молниями, но в старости, если пройти все этапы взросления, в старости, когда так много позади, нарисованный или созданный Мир вновь все больше и больше напоминает детские, неосознанные творения. Старость возвращает нас к истокам. К началу. К доброте и непосредственности. К принятию.

Пространство в моем сознании напоминало жесткий диск на компьютере, в который можно было закачать тысячи фильмов, тысячи жизней и тысячи судеб. Разных судеб, но по сути своей одинаковых. Любое наполнение – всего лишь информация, и сам диск от этого не меняется – он просто транслирует то, что в него заложено. И даже размер самого диска не имеет никакого значения, ибо на диске может быть записаны миллионы жизней, и потеряв свою, ты в сущности ничего не теряешь. Точнее, теряешь одну миллионную часть себя.

Возможно, в скором будущем технологии шагнут настолько далеко, что человечество начнет производить диски размером с один атом, но одновременно с бесконечной вместимостью. Чем тогда этот диск будет отличаться от того Мира, где мы живем? Да ничем. Может оно уже так и есть, и все парадоксы в науке происходят оттого что невозможно объяснить нарисованный Мир, нет в нем тех незыблемых и постоянных законов, которые человек так пытается отыскать. И ребенку или взрослому, как впрочем и глубокому старику, нарисовавшему свою картину Мира ничего не стоит добавить в него новые детали, а возможно, и стереть ластиком что-то, уже нарисованное, но ставшее ненужным. И почему же тогда, все думающее человечество, после изменения каких-либо исходных данных, начинает бегать с изменившимся от ужаса лицом в поисках объяснений. Что? Как? Почему?

А ребенок продолжает неторопливо рисовать, придумывая новые и новые законы, которые мы никак не можем открыть. Потому что просто не успеваем. Ребенок рисует новое и стирает то, что хочет изменить, то, в чем отпала надобность. Рисует и даже представить не может что где-то там, на двухмерном пространстве белого листа проходит трехмерная, кажущаяся нам, нарисованным людям, реальной, Жизнь. Жизнь с таким же «реальным» понятием как Время. И не может представить ребенок, что люди, которые живут на его листе и в его рисунке уже создали свою цивилизацию, и более того, нарекли ее разумной. И в голове у него не укладывается, да и не может уложиться, что эти же люди создали машины и компьютеры, используя образ и подобие самих себя. И что внутри компьютеров тоже вполне себе может происходить какая-то возня, называемая Жизнью, но уже в безмерном, информационном пространстве, так как нет там ни длины, ни ширины, ни высоты. И вполне вероятно, что все, абсолютно все эти Пространства являются одинаковыми по своей сути, но воспринимаются по разному лишь его обитателями, лишь теми кем они населены. Ведь изнутри всегда все выглядит по разному, но снаружи все одинаково и неизменно. Да и есть ли они, обитатели этих бесчисленных Миров и написанных картин? Возможно они, как и мы, просто нарисованные персонажи какой-то детской сказки, возомнившие себя разумной, и что даже смешно – единственной формой такой непонятной для нас Жизни.

Множество вопросов роилось в моей голове. И значить это могло только одно – ответ где-то рядом. Он бродит в жесткой сцепке с вопросом, как второй атом кислорода в молекуле О2. И проявится он вовремя и тогда сможет прояснить многое. Многое, если не все. Надо просто немного подождать, дать возможность бутону перейти в новое состояние, дать шанс цветку распуститься самостоятельно, ведь произойти это может именно тогда когда необходимо. Вовремя. Необходимо ему самому, а значит и всем нам.