Иллюзия

– Разве это плохо?

– Это замечательно. Но это делает вас уязвимым.

– Уязвимым – это значит смертным? Я-то думал что уже умер.

– А вы и умерли. Прежний вы никогда больше не возвратится.

– Мы что, прошли черную дыру?

– Можно и так сказать. Вы прошли одну из черных дыр вашего Сознания.

Агафья Тихоновна поправила рюкзак с красками на моей спине и прошептала что-то Артаку на ухо. Он, уже давно летевший на невысокой скорости, немного изменил курс и продолжал двигаться вертикально вверх, вдоль кажущейся бесконечной ручки зонта, все так же направляясь в самый центр купола с инфракрасными солнцами.

Мне показалось что мы совершенно не приблизились к цели.

17

– Что происходит? – я обратился к Агафье Тихоновне, хотя и сам прекрасно все понимал, – почему мы не приближаемся?

– Потому что наша скорость приближается к световой, и мы вполне можем застрять здесь надолго.

– К световой?

– Да. К нулю.

– То есть увеличивая свою скорость перемещения, мы на самом деле только приближаемся к скорости равной ноль? И как я понимаю, приближаемся с другой, с отрицательной стороны?

– Да, именно так, – Агафья Тихоновна протянула плавник в сторону моего рюкзака, с явным намерением его взять, – по-моему пришло время воспользоваться вашей поклажей.

Я с готовностью снял рюкзак со спины и отдал его Агафье Тихоновне. Мое доверие к акуле было безгранично. Она удобно расположила рюкзак на спине дракона, и продолжая говорить, начала искать необходимую ей вещь внутри рюкзака.

– Понимаете, когда наша скорость наконец-то достигнет нуля, мы просто перестанем уменьшаться. Однако, нам с вами будет казаться что весь остальной Мир проносится мимо нас с невероятной и непостижимой скоростью.

– Так как Мир продолжает стремиться в центр той черной дыры, в которой мы живем, но уже без нас? – я с готовностью подхватил разговор, – а мы, достигнув определенной скорости, то есть нуля, сможем выйти из этого стремления и наблюдать за процессом сжатия всего остального как бы со стороны.

– Так, но не совсем, – Агафья Тихоновна достала бутылочки с грязно-серой пузырящейся жидкостью и держала их в плавниках, – подумайте сами, если мы, достигнув скорости Света, то есть нуля, перестали сжиматься, то весь остальной Мир будет уменьшаться относительно нас, и мы наверняка заметим этот процесс, не так ли?

– Так, – я согласился, не понимая к чему она клонит.

– А вот и нет, – Агафья Тихоновна покачала головой из стороны в сторону, – нет, нет и нет, – она повторила несколько раз, как бы подчеркивая важность данного вопроса, – совсем не так.

– Почему же?

– Все Время, будь оно не ладно. Поймите, пока вы не выйдете из временного рабства, Природа всегда будет играть с вами в злые игры, как например она делает это сейчас. А ваш мозг, созданный трехмерным и способным мыслить именно в этих трех измерениях, с радостью будет подыгрывать Природе, пряча от вас Истину. К тому же он, ваш мозг, прекрасно себя чувствует оперируя с такими понятиями как Время и Пространство. Прекрасно себя чувствует и совсем не настроен что либо менять.

– И где же прячется Истина? – я скептически ухмыльнулся, хотя и был заинтересован не на шутку.

– Здесь, – Агафья Тихоновна достала из рюкзака бутылочки со временем и потрясла ими над головой, – здесь, – повторила она и добавила, – как все-таки хорошо, что в свое время вы выразили желание набрать этой субстанции, достав ее из-под дна окружавшего нас тогда озера.

– Расскажите подробнее, – я затаил дыхание, ожидая услышать нечто невероятное, – а еще лучше покажите, для наглядности.

– Для этого нам необходимо сделать несколько допущений, так сказать довести ситуацию до абсурда, создать парадокс, только тогда у нас появится малюсенький шанс что-то понять.

– Зачем же нам создавать парадоксы? Мы же запутаемся еще больше.

– Затем, – акула усмехнулась, – что в парадоксах кроется истина. Ведь вы же уже не думаете, что окружающий вас, и кажущийся вам реальным Мир трехмерный? А я имею в виду действительно реальную Вселенную, а не ту жалкую ее копию, усеченнуя вашим мозгом до привычных ему понятий трехмерности.

– А вдруг все-таки вы ошибаетесь и Мир именно такой каким мы его видим?

– Если бы это было так, все было бы просто и понятно, и физические законы ограничились бы простыми математическими формулами, доступными даже первоклассникам. Мир много сложнее, и в этом его соль. Он гораздо сложнее чем любое его создание, но он же и одновременно проще.

– Так в чем же сложность понять?

– Сложность в том, что человеческий мозг способен понять только трехмерные вещи, и если ему поставить одну из самых легких математических задач, например, представить самую простую обыкновенную, но четырех, пяти или ста мерную фигуру, он начинает буксовать. Он просто не может создать понятную ему модель чего-то, выходящего за пределы «длина – высота – ширина». Как говорят – создан по образу и подобию, и как ни странно в этом религиозном утверждении есть доля истины. Человеческий мозг может представить, а значит и понять, лишь подобные ему вещи. И эти вещи строго ограничены тремя пространственными измерениями. Даже с так называемым четвертым измерением – Временем, начинаются проблемы.

– Проблемы?

– Парадоксы. И именно они и приведут нас к истине.

– Вы хотите сказать, что…

– Я хочу сказать, что человеческий мозг пытается объяснить все с точки зрения трехмерного существования, и все что выбивается за эти границы, тут же объявляется непонятным и непостижимым, – Агафья Тихоновна смотрела мне прямо в глаза, – есть только одна наука, которая не боится выйти за пределы этих границ.

– Физика?

– Что вы, что вы, – акула замахала плавниками так, что я почувствовал на своем лице дуновение ветра, – физика – замечательная и я бы даже сказала, фундаментальная наука, но она строго ограничена возможностями понимания человека.

– Что же тогда?

– Математика. Только математика с ее сухостью и беспристрастностью в состоянии выйти за границы человеческого сознания.

– Да, я понимаю.

– Помните, мы с вами уже говорили, что если какой-то физический закон запрещает вам что-либо делать, например, складывать скорости света между собой, то плюньте и разотрите. Обратитесь к математике, к этому беспристрастному языку цифр, где никто и ничто не сможет вам помешать сложить два, пусть и огромных числа.

– Никто и Ничто?

– Да. Именно они. Они будут на вашей стороне.

Агафья Тихоновна на какое-то время замолчала, видимо, собираясь с мыслями.

– Математика – наука парадоксов, однако выраженные в цифрах они уже не кажутся нам такими же непостижимыми, как в живой природе, – она засмеялась, – именно поэтому физика отрицает возможности, а математика, не видя преград, сухо и беспристрастно складывает числа и выдает ответ, который часто трактуется физикой, как парадоксальный, понимаете? Потому что понять это, используя ограниченный вашим черепом человеческий мозг, действительно, невозможно.

– Так уж и невозможно?

– Вы правы, невозможного в Мире практически не бывает, поэтому было бы правильнее сказать по-другому, – акула задумалась на мгновение, – пусть не невозможно, но крайне сложно. Другое дело если бы ваш думающий орган был четырех или пяти мерным, но даже тогда он смог бы мыслить, опять-таки, только в своих, ограниченных измерениях. Ну не может он выпрыгнуть из своего, скажем пятимерного существования, и постичь тут же ставшее для него непостижимым трехмерное Пространство. Именно это Пространство, которое кажется нам с вами таким простым и понятным. Представьте что если бы простая точка на условной прямой вдруг осознала, что окружающий ее Мир не только одна абстрактная линия. По каким-то физическим признакам, она вдруг догадалась что одномерная прямая – и не прямая вовсе, а часть какой-то двухмерной плоскости, и кроме «вперед – назад», существует еще и «вправо-влево». Понимаете?

– Или что эта плоскость является частью какой-то фигуры, тогда к «вперед-назад» и «вправо-влево» добавляется «вверх-вниз».

– Да. Именно так. И эта точка начинает исследовать все вокруг себя, искать доказательства или косвенные улики того, что на самом деле Мир не одномерен, как она его видит, а много сложнее и прекраснее. Понимаете?

– Понимаю. Очень хорошо понимаю. Весь Мир для точки был заключен в одном измерении – длина, по которому она и могла перемещаться, но тут, откуда ни возьмись, добавляются новые характеристики – ширина и высота. И…

– Никакого и. Как бы вы ни старались, добавить еще одно измерение не получится. Ваш мозг просто перегорит, но ничего не придумает. И вот тогда, будучи трехмерными, – Агафья Тихоновна приподняла плавник, – и осознавая свою беспомощность, мы можем обратиться к цифрам, которые никогда, никому и ничего не запрещают, а с легкостью могут принять все что угодно, даже сто или тысячу измерений в окружающем нас Пространстве. И математика в состоянии не только с лёгкостью принять, но и описать эти Пространства, что совсем немаловажно.

– Я очень хорошо понимаю о чем вы говорите.

– Это очень хорошо, – Агафья Тихоновна довольно улыбнулась, – это значит что дальше будет легче. Вопрос – стала ли общая картина Мира сложнее от того что некая точка вдруг поняла что хоть она сама и может двигаться только вперед и назад по прямой, но все-таки существуют и другие возможности? Общая картина Мира разве усложнилась? Да, с одной стороны да, – Агафья Тихоновна развела плавники в стороны, как бы говоря – ну что тут поделаешь, – но с другой стороны, стало только понятнее и проще. Согласны ли вы со мной?

– Согласен, полностью согласен.

– Тогда давайте вернемся к тому с чего начали, – акула улыбалась, довольная тем что я понимаю ее практически с полуслова, – на чем мы остановились, подождите, дайте вспомнить, – она смотрела на зажатые в своих плавниках бутылочки со временем, – ах, да, на парадоксах. Итак, мы достигаем скорости Света, а попросту нуля, и перестаем уменьшаться вместе со всем, нас окружающим, так?

– Да, да, – я кивнул головой стараясь не пропустить ни слова.

– И нас интересует почему мы не замечаем того, что относительно других вещей становимся больше, так? Ведь если все остальное, имеющее отрицательную скорость, продолжает уменьшаться, то мы с вами имеем скорость ноль, а попросту говоря, мы наконец-то смогли остановиться и отдышаться от постоянного движения, так? И, конечно, мы должны заметить нечто невероятное, а именно – все окружающие нас предметы становятся все меньше и меньше, можно даже сказать что стремительно от нас удаляются, но не в одном измерении, как мы привыкли считать скорость, а сразу в трех, понимаете?

– Да, мне кажется начинаю понимать, – я весь превратился во внимание, и казалось, мои мозги заскрипели, переворачиваясь с ног на голову.

– Даже сейчас вам трудно это понять, – Агафья Тихоновна не теряла надежды, – просто представьте что сама скорость бывает не только одномерной, но и двух или трехмерной. Возьмем, например, надутый воздушный шарик, – она достала его из-за спины, и поднесла прямо ко мне, – я могу прямо сейчас отодвинуть его подальше от вас, и используя элементарные физические формулы мы сможем вычислить скорость его движения. Это будет одномерная, линейная скорость, скорость воображаемой точки на прямой, так?

– Да, конечно.

– А теперь смотрите, – она разжала плавник, и шарик быстро сдулся, сморщился и упал на спину Артака, на которой мы сидели, – шарик стал дальше от вас? Да, – Агафья Тихоновна сама отвечала на свои же вопросы, – мы его перемещали? Нет. Но он отдалился от вас, причем сразу и по длине и по высоте и по ширине, понимаете? Просто скорость его изменения была трехмерной, а никак не линейной, как мы все привыкли считать.

– И мы с вами, достигнув нулевой скорости, то есть скорости Света, как будто находимся в спокойном центре системы координат с неизменными координатами ноль, ноль, ноль? Посреди бушующего шквала постоянных изменений?

– Да, да, да! – Агафья Тихоновна захлопала в ладоши, – только добавьте еще один ноль – Время. Ибо оно становится равным нулю тоже, а попросту исчезает.

– И поэтому Свет неизменен и игнорирует Время?

– Вы очень умны, – Агафья Тихоновна взяла в плавник бутылочку с мгновениями, и открутила крышку, – для трехмерного создания вы просто невероятно умны! Но посмотрим что будет дальше, – она смотрела прямо мне в глаза, – давайте для математической простоты предположим, что каким-то образом мы с вами все-таки достигли скорости Света, то есть нуля и тем самым перестали уменьшаться, – Агафья Тихоновна подождала пока я кивну в знак согласия и продолжила, – давайте также зафиксируем этот момент для наглядности, так сказать, остановим мгновение, – она хитро посмотрела на меня и выплеснула содержимое одной из бутылочек прямо в воздух.

Жидкость, с легким шипением растворилась в Пространстве, заставив замереть все вокруг.

– Вот вам реальный замороженный участок Времени и Пространства, где ничего не изменяется, – Агафья Тихоновна, как всегда, из-за спины, достала линейку с сантиметровой шкалой и протянула ее мне, – измерьте что-нибудь, пожалуйста.

Я взял линейку и оглянулся вокруг, размышляя над тем, что же мне измерить. Как назло, вокруг была пустота. Агафья Тихоновна, наблюдая за мной, и видя мою растерянность, вдруг выхватила из Пространства какую-то маленькую кометку, пролетавшую в полуметре от нас и протянула ее мне. Я все понял без слов и тут же приложил к комете линейку.

– 54 сантиметра .

– Отлично, запомните эту цифру, – Агафья Тихоновна аккуратно повесила комету на тоже самое место, – вы помните, что и Пространство, и Время, сейчас заморожены в одном математическом мгновении, и в этом мгновении ничего не изменяется?

– Да, да, конечно, я помню.

– Теперь допустим, что прошел определенный отрезок Времени, и все вокруг уменьшилось ровно в два раза, – акула опять подождала пока я кивну в знак согласия, – наша задача зафиксировать следующее мгновение, в котором мы сами, как двигающиеся со скоростью Света, не изменимся, но все вокруг уменьшится ровно в два раза.

– Да, я понимаю.

Агафья Тихоновна поколдовала что-то с бутылочкой, и новая порция грязно-серой бурлящей жидкости оказалась на воле. Так же как и в первый раз, с легким шипением, она растворилась без следа. Вокруг нас ничего не изменилось, все было недвижимо и статично. Акула, оглянувшись по сторонам, схватила зависшую на том же месте ту же самую комету и опять протянула ее мне. Внешне комета показалась мне точно такой же как и в прошлый раз, если какие-то изменения и произошли, то незначительные, неуловимые невооруженным глазом. Я тут же поднес линейку, которую все это время держал в руках, к комете.

– 27 сантиметров, – от удивления я открыл рот, не в силах более вымолвить ни слова, – но позвольте.. Как же так? Она стала в два раза меньше, но выглядит точно так же, как и в прошлый раз. Значит и мы уменьшились, раз не замечаем разницы?

– Нет, мы не уменьшились, иначе бы уменьшилась и линейка, которая все это время была у вас в руках, не так ли? – Агафья Тихоновна усмехнулась и хитро посмотрела на меня, – ведь линейка все это время двигалась как и вы, со скоростью света, и не подверглась уменьшению.

– Но как тогда все это происходит? – мысли сбились в кучу, и я окончательно потерял способность к размышлению.

– Время играет с вами, – акула сокрушенно покачала головой, – а ваш мозг подыгрывает ему. Но я попытаюсь объяснить.

– Да уж, сделайте одолжение.

– Каждое мгновение вокруг вас формируется абсолютно новая реальность, но с чем мы можем ее сравнить? Только с тем что было, не так ли? А где находится то, что было? Назовите мне такое место, куда ваш мозг может отправиться чтобы сравнить то, что есть сейчас, с тем, что было ранее?

– Я… Я не знаю… Что это за место такое?

– Ваша память, что же еще? – Агафья Тихоновна тихонько засмеялась.

– Моя память – такое же место для хранения прошлых мгновений, как и вселенская кладовка? – моя челюсть опять отвисла.

– Конечно. Прошлое ваш мозг заменяет памятью, а будущее – ожиданием, но это совсем не значит что все, находящееся там, перестает существовать. Оно хранится в таком же замороженном и неизменном состоянии, ибо мертво. Мертво для вашего трехмерного разума, но только для него. Он считает прошлое мертвым, а значит, неизменным.

Я так и продолжал сидеть с широко раскрытым ртом, но это мне совершенно не мешало внимательно слушать Агафью Тихоновну.

– И нынешнюю комету, уже уменьшенную в два раза, – она покрутила ее в плавниках, – вы можете сравнить только с той кометой, которая осталась в вашей памяти. Более ни к чему у вас доступа нет, ибо возможности мозга очень и очень ограниченны. Это понятно?

– Да, это понятно.

– Но ваш мозг ошибается, – Агафья Тихоновна, казалось, была готова сказать нечто сногсшибательное, ее всю распирало от находящейся внутри информации, она уже просто не могла сдерживать ее напор, – ваш мозг очень сильно ошибается, убедив себя что прошлое статично и неизменно.

– Я… Я не понимаю.

– Прошлое, как и будущее, пластично и поддается коррекции, и ваша кладовка с нагромождением прошлых событий, точно так же, как и все остальное, изменяется каждое мгновение. И если бы вы смогли сейчас туда залезть, чтобы измерить вот эту самую комету, она была бы ровно 27 сантиметров. Хотя запомнили вы ее в два раза большей. Бинго! – акула сама захлопала в ладоши, любуясь моим изумленным выражением лица, – и именно поэтому, отправляясь в вашу память, чтобы сравнить, вы находите там комету, уже уменьшенную в два раза. Понимаете? И когда вы, довольный и счастливый, возвращаетесь назад, в настоящее, то не находите никакой разницы. Ни видимой, ни измеряемой разницы…

– Ааааа… – только и смог промычать я, лихорадочно соображая, – то есть прошлое меняется с той же легкостью, что и настоящее?

– Ну конечно же. Оно никуда не девается и продолжает существовать в живой и постоянно меняющейся Природе, что бы про это ни думал ваш мозг.

– Но позвольте, а если я измерю себя вместе с кометой, в двух разных мгновениях, каков будет результат?

– Вам нет необходимости возвращаться в прошлое, чтобы сравнить себя самого тогда с самим собой сейчас, не так ли? Ибо вы постоянно присутствуете сами с собой в настоящем моменте.

– Да, конечно.

– И тут ваш мозг становится некомпетентен, ибо доверяет более всего тому что видит. А видит мозг только то, что знает. И в конце концов, он показывает вам фильм, даже отдаленно не напоминающий реальность. Ну вы и сами видели, – Агафья Тихоновна кивнула на безмятежно летящего Артака, напоминая мне о том как выглядит Мир глазами дракона.

– Мне кажется я понимаю.

– Еще бы, вы понимаете. Конечно, вы понимаете.

– Но есть еще вопрос. Что вы имели в виду, когда употребили термин «математическое мгновение»?

– Ооооооо, – Агафья Тихоновна от удивления широко распахнула глаза, – вы заметили! Это очень и очень важный момент. Наверняка, вас также заинтересовало, а почему это комета, между двумя замороженными мгновениями не поменяла свое местоположение в Пространстве?

– Да, именно об этом я и хотел спросить. Я подумал, и решил, что математическое мгновение – это нечто абстрактное, и скорее всего, равное нулю, не так ли? Тогда получается что мгновеньем раньше или мгновеньем позже – неважно, ибо ноль плюс ноль всегда ноль, ведь так?

– Да, вы совершенно правы, – акула все внимательнее присматривалась ко мне, словно пытаясь понять до какой глубины простираются мои познания об абстрактных величинах.

– И несмотря на то, что мы использовали три мгновения…

– Три? – акула прищурилась, – какие три?

– Первое мгновение, которое мы заморозили, – я считал загибая пальцы на руке, – второе, которому мы позволили пройти мимо, дабы дать возможность всему уменьшиться, и третье, контрольное, которое мы опять заморозили, чтобы провести эксперимент, правильно?

– Совершенно верно, – Агафья Тихоновна утвердительно кивнула и, как мне показалось, опять с восхищением посмотрела на меня, – совершенно верно, продолжайте, продолжайте же вашу мысль. Она даже сейчас уже, даже выраженная в такой форме, попахивает гениальностью.

– Именно поэтому комета не сдвинулась с места, ибо за одно, равное нулю мгновение, она не в состоянии изменить свое местоположение, независимо от скорости, с которой она двигается, ведь так?

– Да.

– Но тем не менее, за тоже самое мгновение все изменилось, уменьшившись в два раза, правильно?

– И это верно.

– Тогда если предположить что в одной секунде миллион или даже миллиард мгновений, и в каждое их них Мир будет сжиматься в два раза, получается что? Получается полная белиберда…

– Нет, что вы… – Агафья Тихоновна мягко поправила меня, – получается классический и очень милый парадокс. И как вы верно заметили, парадокс не математический, ибо математике все равно, а парадокс физический, парадокс физики нашего трехмерного восприятия действительности, которым мы должны пренебречь, если желаем понять Истину.

– А в математике парадоксов не бывает?

– Нет, после того как в математику ввели понятие «ноль» и «бесконечность», она навсегда избавилась от всех возможных парадоксов, ибо эти величины сами парадоксальны, и они перетянули на себя одеяло парадоксальности с любой математической формулы. Ведь что такое эти две величины, с точки зрения, например, физики? Нам так и не удалось это объяснить и понять, тогда как математика с легкостью и изяществом оперирует абстрактными величинами, позволяя вам выйти за рамки трехмерности вашего мозга.

Некоторое время я просто сидел и молчал, размышляя, пробуксовывая в своих мыслях, возвращаясь на несколько шагов назад, чтобы еще раз прокрутить в голове все услышанное и сказанное, пытался сконцентрироваться на происходящем, и в конце концов, надежно закрепив в памяти пройденный материал, обернулся к Агафье Тихоновне. Она, видимо решив дать мне столько Времени, сколько необходимо, чтобы разобраться со всем самостоятельно, перебирала содержимое моего рюкзака. Бутылочки с цветом, которые она иногда доставала, освещали Пространство вокруг нас ярко, бело и солнечно, и опять было не разобрать, какой цвет там был первоначально. Они светились бесцветно, наполняя меня какой-то непонятной мне самому уверенностью в том, что все идет именно так как надо, что все движется именно в ту сторону, в которую необходимо всем нам. Всем нам, без никаких исключений.

18

– И все-таки, почему цвет почти пропал? – я взглядом показывал на рюкзак в руках акулы, имея в виду разноцветные бутылочки внутри него.

– Я не знаю, – Агафья Тихоновна закрыла рюкзак и проверила не расходится ли замок, – я могу только предполагать.

– И каковы предположения?

– Думаю, существует несколько вариантов, почему так происходит. Может быть верен один, а может другой, вполне вероятно также что частично верны оба из них, – Агафья Тихоновна усмехнулась, – не исключено что есть и третий, неизвестный ни мне, ни вам, и он-то и может оказаться правильным. Мы можем только предполагать, не более того.

– И все-таки каковы ваши предположения?

– Так как сами цвета являются лишь особенностью восприятия человеческого зрения, логично было бы предположить что потихоньку вы становитесь драконом.

– Я? Драконом? – я поперхнулся от неожиданности слюной, – в каком смысле?

– В самом что ни на есть прямом.

– Внешне? Внутренне?

– Ну внешне вы остались человеком, – Агафья Тихоновна осмотрела меня с головы до ног, даже пощупала, и усмехнулась, – это я вам точно говорю, а вот насчет внутренних изменений мне неизвестно. Это надо у вас спросить.

– Но внутреннее всегда определяет внешнее, не так ли?

– Так ли, так ли, – она засмеялась, – но далеко не всегда. Внутренние изменения недоступны глазу, они доступны одному лишь Сознанию. И лишь Сознание, перестроившись в соответствии с новыми реалиями начинает изменять внешнее, понимаете? Существует промежуток, в котором, уже изменившись внутренне, вы все еще остались неизменны внешне. Вы видите окружающий вас Мир таким же красочным как и прежде? Я имею в виду не яркость Света, а насыщенность цветов?

– Я… Я не знаю. Если какие-то изменения и произошли, то совсем незначительные, и если даже это так, то происходят они постепенно, понимаете, давая мне время к ним привыкнуть, – я оглядывался вокруг в поисках цветов, которые мог бы оценить, – поэтому не могу вам сказать точно. Солнца на небосводе как были красными, так и остались, но изменилась ли насыщенность цветов я не могу определить на глаз.

– Я понимаю, – Агафья Тихоновна тоже посмотрела на солнца и повернулась ко мне, – неважно, это всего лишь одно из предположений, не забывайте.

– Но если оно верно, значит я постепенно превращусь в дракона?

– Вне всякого сомнения, – Агафья Тихоновна кивнула головой и ласково потрепала Артака за шею, шепнув ему что-то на ухо, – непременно превратитесь.