Иллюзия

– В любом случае, чтобы пройти горизонт событий, нам придется ими стать, иначе мы не выживем. Не выживем в том качестве, в котором мы сейчас, а что-то мне подсказывает, что вы пока что предпочли бы остаться в своем теле, не так ли?

– Да, да, вы правы. В своем теле, оно как-то сподручнее. Но как нам стать не участниками, но наблюдателями? Как мы можем быть уверены в этом до того, как… Ведь мы движемся прямо в эпицентр событий, прямо туда, – я в ужасе, смешанном с любопытством, показал на приближающийся купол зонта.

– Для того чтобы стать наблюдателями, необходимо только одно, – акула усмехнулась, – наблюдать. Это следует из слова «наблюдатель». Наблюдатель – тот, кто наблюдает.

– Так просто?

– Это совсем не просто, наоборот, это тяжкий труд. Изменить свое Сознание с состояния участника на состояние наблюдателя все таки достаточно сложно. Но возможно. Это задача примерно той же сложности, как и понять что Мир не расширяется, а совсем наоборот, уменьшается, и чем вы ближе к центру – тем масштабнее уменьшения.

– А в самом центре?

– В самом центре вы и приобретаете качество наблюдателя, становитесь пресловутым Никем, – Агафья Тихоновна подмигнула мне черным глазом, – подумайте сами, вы в самом центре а вокруг вас целый Мир, надвигающийся на вас же каждое мгновение. И вам некуда более бежать, некуда идти, ваш удел, ваша задача – только наблюдать. Наблюдать, проживать, чувствовать. Но никак не участвовать. Вы– центр. Центр не может быть участником. Центр – это конечная точка любого путешествия. Центр – это выход. Центр – это дверь.

– Открытая?

– Открытая, – акула кивнула, – но открытая в Мир, то есть наружу. Открытая, чтобы вы могли видеть. Другими словами – наблюдать.

– А участвовать?

– Создатель Игры не может быть ее участником, не так ли? – Агафья Тихоновна хитро прищурилась, – подумайте над этим.

– Но почему?

– Потому что Создатель знает Игру изнутри и знает чем она окончится. Ему неинтересно играть.

– Я понимаю. И мы сможем это сделать? Стать наблюдателями?

– Конечно, сможем. Иначе мы бы не были здесь. Или здесь были бы не мы, – Агафья Тихоновна посмотрела на меня внимательно и прикрикнула, – ну давайте же, давайте, не ленитесь. Начинайте наблюдать. Только в этом качестве вам удастся беспрепятственно путешествовать между любыми Мирами, не повредив свою сущность, только так.

Я замер, осененный внезапной догадкой.

– Подождите, подождите, но если наблюдатель может беспрепятственно переходить из одной Вселенной в другую, путешествовать из Мира в Мир, значит все-таки есть Некто, кто может покинуть черную дыру? Значит наблюдатель и есть этот Некто, который быстрее и мощнее Света?

– Быстрее Света? Да сколько угодно вещей. Особенно, если учесть, что скорость Света равна нулю, и он может лишь внезапно проявляться в определенном месте, создавая иллюзию движения. А вот скорость нашего восприятия этого события, то бишь проявления Света, и правда, ограничена, – акула улыбалась, – я уж не знаю триста тысяч километров в секунду или сколько, но это скорость восприятия наблюдателя, а не самого Света, поймите. Свет неподвижен и вездесущ. И черпать его вы можете в любом месте Вселенной. Но Свет часто просто невидим глазу, вот и все.

– Хорошо, пусть так, но что тогда может покинуть черную дыру?

– Наблюдатель, как вы правильно заметили. Наблюдатель в состоянии наблюдать и изнутри и снаружи. Наблюдатель входит внутрь, оставаясь снаружи и выходит наружу, оставаясь внутри. Наблюдатель, как и Свет вездесущ, и ему нет необходимости быть где-то в одном месте. Он везде. В центре. И, что немаловажно – он вне Времени, он вне Пространства, и он не соприкасается со Светом, Свет – лишь его инструмент, не более.

– Вот как…

– Да, немного сложно, согласна, – Агафья Тихоновна понимающе кивнула, – но со Временем будет легче. Много легче. Именно поэтому люди его и придумали. С ним все легко и понятно. Однако, этот путь уже не для нас. Но проще все таки будет.

– Надеюсь, – пробормотал я сквозь зубы.

– Можете быть уверены. Ведь только на пути парадоксов и доступно настоящее Знание.

– Парадоксов?

Агафья Тихоновна усмехнулась.

– Для того чтобы понять что Времени нет – необходимо это самое Время, вот вам и парадокс.

– Но оно не так уж и необходимо, ведь так?

– Необходимым может быть только то, что существует, – Агафья Тихоновна немного помолчала, собираясь с мыслями, – поймите же наконец, что наблюдатель не может ничем обладать, даже Временем, и именно поэтому он абсолютно неуязвим. Находясь в центре черной дыры, и обладая хоть одной крупицей чего бы то ни было, одной крупицей в одну миллиардную грамма вещества, или имея хотя бы одну мысль в Сознании – вас размажет по стенкам невероятной силы гравитацией и точка. Только Никто, обладающий Ничем вездесущ и бессмертен. Только он. Наблюдатель, который не оценивает то, что наблюдает, но принимает и пропускает через себя, не задерживая и не изменяя. Никто, обладающий Ничем. Вот это точная характеристика.

Я молчал, стараясь понять, как простое изменение Сознания может спасти меня от гравитации черной дыры. Стать наблюдателем, а не участником? Легче сказать, чем сделать.

– А Артак, – вдруг спросил я, – с ним как?

– С ним все в порядке, – Агафья Тихоновна потрепала дракона по спине, – он и не заметит когда мы будем на месте. Он уже давно просто наблюдает, но не участвует ни в одном из процессов.

– Но он же летит?

– Это вам так кажется. Ваш мозг показывает вам очередную картинку, которая будоражит ваш ум. Откиньте все это. Только тогда вы станете наблюдателем.

– Могу я еще раз взглянуть на Мир его глазами?

– Сколько угодно раз. Артак – пустой сосуд, и даже наполняясь вами, сущность его не изменится. Он останется столь же пустым, сколь и беспристрастным.

Я обхватил шею Артака что было сил и положил свою голову поверх его головы. Несколько секунд мы летели прямо так, я – с зажмуренными глазами, и дракон – смотрящий вперед вместо меня. Спустя какое-то время я все-таки решился и распахнул глаза…

Свет. Первое что я увидел – был Свет. Практически везде. Нельзя сказать что в какой-то части Свет был более тусклым. Скорее всего где-то он был ярким, а где-то – менее ярким, так как само слово «тусклый» здесь нельзя было употребить. Бросалось в глаза и то, что при столь ярком освещении все цвета теряли свою значимость и насыщенность. Их попросту не было видно. Все что было – это яркость и не яркость. При столь ослепительной подсветке все вокруг казалось одного, грязно-ярко-серо-белого цвета, и значение имела только мощность окружающего нас светового потока. Не тот ли это был Свет, который мы искали? Можно ли было назвать его настоящим?

Всякое физическое или механическое, если можно так сказать, движение прекратилось. Как только я взглянул на мир драконьими глазами все замерло в каком-то одном, едином и строго выдержанном, вселенском равновесии. Все было рядом – стоило руку протянуть, и все окружающее нас было моим внутренним, моим настоящим, моим искренним Я. Все мои желания, старания, страсти и горести, беды и победы вдруг потеряли всякую силу, ибо все что я мог пожелать уже было здесь, было в поле моего чувствования. Яркий, светящийся океан всего со всем в равной степени как окружал нас, так и наполнял. Он исходил из каждого из нас, подпитывался нами, питал нас в ответ, пронизывал насквозь и выворачивал наизнанку, показывая наше отражение. И наполнение.

– Что это? – откуда то издалека я услышал свой собственный голос.

Ответ прозвучал молниеносно, как мне показалось, одновременно с вопросом.

– Это Любовь.

Постойте, но кто это говорит? Голос был мне незнаком – он приятно обволакивал и только добавлял яркости в окружающую нас картину.

– Кто вы?

– Вы предпочитаете называть меня Артаком, – голос мягко усмехнулся и добавил:

– И мне нравится это имя.

– Но у вас есть и другое?

– Всякое имя мое. Я, как пустой сосуд, в который можно залить все что угодно. И тогда я приобрету другое имя. Сейчас я Артак.

– Вы говорите?

– Нет. Но вы меня слушаете. А тот кто хочет услышать – услышит даже в полной тишине. И полную тишину. Сейчас я – тишина, которая говорит со своей частью. С частью, которой вы стали.

Нас окружала абсолютная тишина. Бездонная, безграничная и безукоризненная тишина. Возможно, мои уши просто потеряли способность слышать. Звук, или даже не звук, а само понимание приходило само собой, без контакта с любым из пяти известных мне чувств. Казалось, диалог происходил отдельно от моего желания или нежелания его вести, он не имел ни начала, ни конца, и сам язык, который мы использовали при разговоре, был универсален, это был язык чувств, но не слов. Понимание также было абсолютным, и это настолько поразило меня, что я, еще сильнее обхватив шею дракона, вдруг начал куда-то падать, проваливаться внутрь чего-то светлого и вязкого, чего-то не имеющего ни верха, ни низа. Я просто погружался в густое энергетическое море, которое с радостью и Любовью подхватило меня и несло на своих волнах все глубже и глубже. Я становился все меньше и меньше, можно даже сказать – незначительнее, пока не пропал совсем, оставив на своем месте лишь бестелесную мысль, чувственное проявление или восприятие, не знаю, какую-то непонятную и невесомую субстанцию, какую-то математическую формулу, в которой самым непостижимым образом была описана вся моя жизнь. В этой формуле, в этой мысли был весь Я, все мои переживания, все радостные и не очень моменты, вся Любовь, на которую я был способен, вся нежность, всё добро и вся ласка, всё, кажущееся мне злом, всё прожитое, всё претерплённое, всё давно забытое и похороненное. Весь мой опыт, все мои Знания, все надежды и опасения, всё – всё – всё. Ничто не было упущено или забыто. Ничто и Никто.

В этой махонькой и невесомой мысли был сконцентрирован весь Я. Надо же, насколько я был нематериален, если можно так сказать. Я больше не обладал телом, и только сейчас понял что никогда им не обладал. Оно было мне дано как средство передвижения, как машина, которая в любом случае когда-нибудь рассыплется от старости, ибо любая машина подвержена временным изменениям. Изменениям во Времени. И как ни прискорбно признать, но в течение всей моей жизни скорее тело обладало мной, моим истинным Я, подчиняло себе, подавляло меня, заставляло меня совершать какие-то поступки и действия, иногда причиняло мне боль, погружало в чувство страха или опасности. Тело обладало тем, чем не могло обладать по определению, ибо то, чем оно пыталось обладать простиралось гораздо дальше своего обладателя. Простиралось, таким образом уходя из под власти последнего. Отсюда вся моя Жизнь смотрелась как единая попытка подчинить себя, свою сущность, требованиям и командам физической оболочки – оболочки, которая захватив власть в моей голове, стерла мою истинную суть и всячески препятствовала моему же, внутреннему воссоединению. Воссоединению себя с собой. Со-частию. Счастью, другими словами. Мое тело, в которое я был заключен при рождении, своими грубыми эмоциями и чувствами, заглушало мое истинное Я, оно прятало в какой-то части себя мою настоящую истинность. Истинность и безвременность. Ту часть, которая вечна, и которой никогда и ничего не угрожало, независимо от места моего пребывания.

Мне вдруг открылось, что абсолютно все мои страхи и переживания были продиктованы моей плотью и не имели ничего общего с действительностью. Абсолютно все. Насколько же глубоко спрятана суть Мироздания, насколько глубока яма телесного чувствования, насколько цепко то, что мы называем действительностью, держит каждого человека. Ровно настолько, насколько мы все обусловлены. И сколько все это имеет мало общего с той действительной реальностью, к которой должен прийти, и обязательно придет каждый человек. С той действительной реальностью, с той вечной и яркой реальностью, которая меня сейчас окружала, и в которой и был смысл всего бытия. Сам смысл заключен в отсутствии такового. Смысл заключен в Любви, в океане которой я оказался сейчас. Здесь и сейчас.

– Я что, умер? – откуда-то издалека мне послышался свой, ставший мне почему-то чужим голос.

– Да, – немедленно прозвучало вокруг, словно кто-то, отвечающий, ждал именно этот вопрос.

– Когда и как это случилось?

– Это случилась очень давно, еще до вашего рождения.

– Моя смерть случилась до того как я родился? – голоса разговаривали сами собой, я лишь наблюдал за развитием событий.

– Твоя смерть родилась вместе с тобой, но она никогда не сможет тебя настичь, – голос не баловал меня понятными предложениями. Он говорил что-то еще, а мои мысли качались на каких-то, недоступных мне волнах неизвестного, но дружелюбного ко мне океана, и казалось, не участвовали в диалоге. Та частичка Энергии, в которую я превратился, и которая обладала всей полнотой информации как обо мне самом, так и обо всем что меня окружало, была самодостаточна, но одновременно, являлась частью чего-то непознанного, частью чего-то огромного и еще неизведанного.

– Я стал фотоном? – что-то внутри меня подсказывало, что я превратился в невесомую частичку Света, наделенную сверх способностями. Даже не подсказывало. Скорее, по моему разумению, именно так должен был чувствовать себя Свет, освещающий все существующее, все сущее. Именно так – сверху, видя все и сразу. Как с вертолета, зависшего над Планетой, где Планета и есть само существование. Видя и посмеиваясь над нами, не видящими картинку целиком. Свет, который везде. И сразу.

– Свет – лишь ваш инструмент, не более, – я узнал голос Агафьи Тихоновны, – помните, мы говорили, что информацию можно передать с помощью Света, но не наоборот. Вы – информация, которая может проявиться в любой части Вселенной, на любой полке кладовки, информация, которая может использовать Свет, как проводник себя самой.

– Я могу двигаться со скоростью Света?

– Что вы, что вы, вы можете двигаться с гораздо большей скоростью. С максимально возможной. Вам ничего не стоит в мгновение ока очутиться в любом месте. Используя Свет, вы в состоянии телепортироваться за промежуток Времени, не поддающийся математическому выражению. За промежуток Времени, который человечество назвало просто – ноль. Неисчислимо.

Я прислушался к себе в новом качестве. Странно, но не было никакого «себя». Не было ничего похожего на индивидуальность, но то что я испытывал при жизни в физическом теле.

Каким же смешным и нелепым мне сейчас казался 41 год, проведенный в телесной оболочке человека на Земле. 41 год? Что это вообще такое? Да и была ли вообще Земля?

Сейчас все вопросы, на которые я хотел получить ответ при жизни, были решены. Любое земное Знание мне было доступно в мгновение ока. Мне даже не приходилось прилагать усилий, чтобы что-нибудь узнать. Абсолютно вся информация всплывала моментально, стоило только о чем-нибудь подумать. Такое впечатление, что я был подключен к всемирной библиотеке мыслей и Знаний. Я пытался найти какой-нибудь еще нерешенный вопрос, но только светился еще ярче, освещая неведомые мне доселе закоулки моего (моего ли?) Сознания.

– Если моя смерть родилась вместе со мной, могу я ее увидеть?

– Вы хотите увидеть столь незначительное событие, как смерть физического тела? – голос, казалось, был разочарован, – вы, имеющий возможность прикоснуться к чему-то действительно важному? Хотите увидеть лишь смерть физического тела?

– Да, смерть моего физического тела, – человеческая обусловленность цепко держала меня и я решил не обращать внимание на разочарование в голосе того, кто со мной говорил.

– К сожалению, это невозможно, – голос постарался объяснить свою позицию, – ведь вы еще мыслите категориями вашего тела, а здесь все по-другому. Здесь глаза не имеют значения. Как и все то, что можно ими увидеть. Здесь чувствуют, но не смотрят.

Я попытался следовать рекомендациям и остановив поток мыслей начать чувствовать. Как мне показалось, я стал еще меньше, еще невесомее, еще незначительнее и опять начал проваливаться куда-то еще дальше, еще глубже. Однако насколько бы я не уменьшался – ясность Сознания ни на мгновение не покидала меня. Возможно, это было чувствование именно того глобального уменьшения, о котором говорила Агафья Тихоновна. Возможно, я всегда становился все меньше и меньше, и только сейчас каким-то непостижимым образом начал это чувствовать.

– Я чувствую что уменьшаюсь, – мысли пронзали меня одновременно со всех сторон, и я уже не мог их контролировать.

– Раз чувствуете – значит уменьшаетесь. Принимайте. Принимайте все таким какое оно есть. Не цепляйтесь за происходящее, пропускайте сквозь себя, отпуская без радости, но и без сожаления, – советы сыпались со всех сторон, и я старался, старался, как мог, пока до меня не дошло, что стараться совсем не обязательно и что все что происходит, не приносит мне никакого вреда. Что бы ни происходило вокруг, или внутри меня, не изменяло ровным счетом ничего, ибо все окружающее являлось мной в той же степени, в какой я сам являлся всем вокруг, а значит, уменьшаться я попросту не мог, ибо нельзя уменьшаться, впрочем как и увеличиваться внутри себя самого.

Еще одна мысль внезапно пронзила меня. Раз я рассуждаю, пусть и с невероятной скоростью, пусть даже мгновенно, но раз я все-таки рассуждаю, значит я все еще существую в какой-то отдельной ипостаси, отдельной от всего, а это могло значить только одно – я существую пока еще сам по себе. Пока еще я не являюсь этим океаном, плескавшимся вокруг или внутри меня. Пока я еще отдельный субъект. Это могло значить только одно – или я еще жив и нахожусь в человеческом теле, или мои преобразования еще не закончились. Возможно, когда-нибудь я сольюсь с этим безбрежным океаном, и стану им самим. Когда-нибудь, но не сейчас, ибо разница все-таки была.

– Артак! – я позвал что было сил, – Артак!

Ответ проявился одновременно с моим вскриком. Тишина вспенилась миллионами фотонов, создав яркий всплеск внутри меня.

– Я слышу вас. Ведь для того чтобы слышать – необходимо просто слушать, – голос Артака прозвучал для меня небесной музыкой, – и вы прислушайтесь.

– Прислушаться? К чему?

– К себе. Ведь ничего другого не существует.

И я слушал. Тишина, опять охватившая меня была полной, доходившей до звона. Яркий, слепящий Свет сменился пустотой, но не темной, а светящейся изнутри, как будто Ничто обладало Светом.

– Вы слышите? – Артак был где-то совсем рядом, я ощущал его заботу и поддержку. Наверняка, он не позволит произойти ничему, что могло бы мне навредить.

– Ничто не может вам навредить. Ничто на вашей стороне. Ничто – это и есть вы. Настоящий, истинный вы. Тот, в чьем теле происходят все рождения и смерти.

– Людей?

– Миров.

Окружающее меня Ничто обволакивало, успокаивало и замедляло. В начавшем угасать сознании промелькнули какие-то последние мысли, откуда-то в моих руках появился альбом с фотографиями, который я автоматически открыл. Первый снимок был сделан при входе в зоопарк. Я покупаю входной билет и иду к турникету, где меня встречает огромная белая акула, представившаяся Агафьей Тихоновной.

Снимок был живым, и погрузившись в него, я отчетливо услышал голос моей спутницы:

– Важно только то, что помнится без напоминаний. Только оно и существует.

В сознании проплыли турникет зоопарка, круглое здание столовой, зонт с ручкой дракона, обед с бумажным свиным стейком, битва змеи и петуха, озеро, комета… И тут я остановился. Я осознал что листаю альбом с фотокарточками, с головой погружаясь в каждую из них. Каждое фото было целым Миром, полным чувств и ожиданий, полным мыслей, полным Энергии. Каждое фото было отдельной Вселенной, замкнутой на себе самой, внутри которой происходили все события одного мгновения, и происходили они вечно, ибо были полностью отделены от понятия Времени, как такового. Они не повторялись снова и снова, наоборот, они существовали постоянно, и каждое событие было на пике своего существования. Чувства и эмоции каждого снимка захлестывали меня целиком, их интенсивность не спадала и не нарастала. Она была максимальной изначально и неизменно держалась на этом уровне.

Откуда-то всплыли слова Агафьи Тихоновны:

– Артак – твой путь на свою страницу. Когда решишь вернуться – он поможет. Все фотокарточки, связанные с домом и вырванные из альбома Времени внутри него и стоит только пожелать…

Значит сейчас я листал именно этот альманах Времени. Значит само Время было у меня в руках. Стоило мне захотеть, и я смог бы нырнуть в любую из страниц, снова оказаться на том самом место и в тот самый час. Но стоило ли это делать? Был ли в этом смысл? Я не знал. Какой смысл возвращаться к пройденному, если в любой момент ты можешь вернуться к нему в своих мыслях, и снова и снова переживать испытанные чувства. Какой смысл повторять то что прошло?

Я что было сил ударился о поверхность земли, не понимая что произошло. Солнце стояло в зените, и трава, на которой я лежал, пахла теплотой и зеленью.

По земле ползли муравьи, они шли колонной, и каждый был занят чем-то полезным, например, нес что-то в муравейник.

Рядом со мной лежал велосипед, с которого, видимо, я и упал.

Тело ныло от ссадин и ушибов. Мне было лет 7 или 8.

Земля пахла сыростью и земляными червяками. Черная, рыхлая, мягкая земля и мои глаза, находившиеся в паре сантиметров от ее поверхности были сутью моего теперешнего существования. Я рассматривал каждую песчинку, каждый комочек грязи, обильно политый дождем. Я лежал оглушенный ударом, но одновременно, со всех сторон, окруженный каким-то беззаботным счастьем, счастьем, которое бывает только в детстве. Боли не было, умный организм умеет блокировать болевые ощущения в таких случаях. Мой взгляд уперся в тонкую, живую, движущуюся полоску на влажной земле. Муравьи ползли прямо перед моими глазами. Некоторые из них были нагружены сверх всякой меры и сверх своих размеров. Работали. Видимо парочка самых любопытных забрались мне на шею, чтобы понять что это такое – большое и белое – упало прямо ни них. Почувствовав укус муравьиных мандибул, я осторожно, чтобы не причинить им вреда, сбросил непрошенных гостей на землю. Боли все так же не было.

Резко перевернувшись на спину и сначала прищурившись, а потом широко распахнув глаза, я с радостью обжегся солнечным светом. Надо же, он мне совсем не мешал. Слепящий свет проникал вглубь моего черепа, освещая самые потаенные уголки ограниченного телом ума. Но Разум был много шире, он простирался вне тела, покрывал собой и меня с моим мозгом и умом и все остальное – Планету, небо над ней и… Я даже боялся думать такими масштабами. Пока хватит с меня и Планеты.

Я протянул руки, пытаясь дотронуться до Солнца и тут же почувствовал что начинаю падать куда-то вниз, и опять, как и мгновение назад, что было сил ударился о поверхность земли, абсолютно не понимая что произошло. Солнце стояло в зените, и трава, на которой я лежал, пахла теплотой и зеленью.

По земле ползли муравьи, они шли колонной, и каждый был занят чем-то полезным, например, нес что-то в муравейник.

– Важно только то, что помнится и без напоминаний. Только оно и существует…

Из последних, всех что остались, сил, я зажмурив глаза и почувствовал под руками надежную шею Артака. Сползти вниз не представляло никакого труда, хоть мое тело и ныло после нескольких падений с велосипеда.

Агафья Тихоновна молча сидела на спине у дракона и улыбаясь, наблюдала за мной.

– Этак вы себя искалечите, мой дорогой, – она, казалось, была очень довольна увиденным, – помните, что вам необходимо научиться просто наблюдать. Наблюдать и еще раз наблюдать, – она засмеялась, – но участвовать совсем не обязательно. Тем более в тех событиях, которые помнятся сами собой. Как правило, это то, что принесло вам боль. Организм запоминает, дабы исключить возможность повторения. Это и называется опыт, – Агафья Тихоновна перестала смеяться и вполне серьезно добавила:

– Если уж и хотите повторить нечто из определенного снимка то выбирайте какие-то безопасные фотографии. Кстати, хорошие моменты запоминаются гораздо хуже, и проживать их раз за разом – это уже искусство, которому следует учиться.

– Проживать заново?

– Да, да. Доброта и счастье, по мнению вашего организма, не помогают выжить, а следовательно, могут быть забыты. Ваша задача – помнить это как можно дольше, хоть всю Жизнь.

– Зачем?

– Закон притяжения, – акула многозначительно хмыкнула, – то что чувствуете, то и получаете.

– А я что?

– А вы стремитесь участвовать в том, что уже пережили. Но стремитесь как то лениво, без огонька, и ваш мозг подсовывает вам то, что он считает важным. То, что он считает полезным для вашей защиты. Вы стремитесь быть в гуще событий. В гуще событий прошлого для вас момента. Так сделайте над собой усилие и окажитесь в каком-либо бесполезном с точки зрения вашего мозга моменте, но приятном вашей душе. И не нужно даже пытаться влиять на процесс. Даже пытаться.