Иллюзия

– От всего вот этого, – я оглянулся вокруг показывая что я имел в виду.

– Ну если от этого – то точно отдельно.

– А вместе? С чем Ничто может существовать вместе?

Агафья Тихоновна молча постучала меня по лбу пальцем. Мне кажется я понял что она имела в виду.

Немного помолчав, я решил уточнить:

– Мои мысли?

– Да, единственное что существует реально. Информация.

– Значит в информационном поле будущее, как впрочем и настоящее и прошлое, тоже есть всегда?

– Какое будущее вы имеете в виду? – Агафья Тихоновна внимательно посмотрела на меня.

– Ээээ… Будущее этой кометы, например, – я кивнул на постепенно расширяющееся облако газа и пыли.

– Для того чтобы понять, вам надо просто отойти от замочной скважины и взглянуть на весь Мир, Мир вне Времени.

– Но как это сделать?

– Достаточно просто, – Агафья Тихоновна кивнула на дракона, – вам необходимо посмотреть на Мир драконьим зрением.

– Вы считаете что это действительно просто? Неужели чтобы взглянуть на реальный Мир реальными глазами мне обязательно надо стать драконом?

– А как вы хотели? – акула усмехнулась, – ну или научиться самому видеть причины и следствия, даже когда они искусственно разделены между собой миллиардами человеческих лет.

– А сейчас, прямо сейчас я могу глянуть? Ну хоть одним глазком.

– Ну так как умение видеть самому придет много позже, хотя оно, это умение, конечно, уже где-то и существует – у вас один вариант, – Агафья Тихоновна глазами указала на Артака, – попросить нашего спутника одолжить вам свое зрение.

– А это возможно?

– Нет ничего проще, – она шепнула что-то Артаку на ухо и тот закивал головой, – перебирайтесь на мое место и положите свою голову на голову дракона так, чтобы ваши глаза были точно над его глазами.

Агафья Тихоновна немного подвинулась вбок, освобождая мне дорогу на шею Артака и я тут же перескочил вперед, продолжая крепко держаться за шкуру дракона. Обхватив его за шею, я положил свою голову на драконью, и зажмурил на секунду глаза в предвкушении.

– Открывайте уже, открывайте, – услышал я словно издалека. Даже не услышал, а скорее прочувствовал кожей, ибо оказался в полнейшей тишине. Мои уши перестали разбирать человеческую речь, они воспринимали только вибрации звуковых волн, а уже эти вибрации мозг впоследствии расшифровывает как слова и складывает из слов предложения. Сейчас же я слышал только дребезжания разных частот. Странно, однако недопонимания не возникало – дребезжания очень ясно доносили до меня смысл происходящего. Смысл и то, что я раньше считал смыслом.

Я медленно открыл глаза и чуть не выпустил от удивления шею Артака.

Все вокруг было ослепительным. Именно ослепительным. Ярким, густым, интенсивным, слепящим, насыщенным, сочным. Пространство окружающее меня было похоже на ярчайший кисель чего-то непонятного и никогда не виденного ранее. Любое движение прекратилось, всё замерло в одном, в едином, цельном мгновении. Всё было рядом, всё было около, всё было прямо здесь, стоило лишь протянуть руку.

Я и попытался это сделать, когда обнаружил что у меня нет руки. Визуально моя рука более не существовала. Точнее я продолжал ее чувствовать как обычно. Чувствовать, но не видеть. Кроме руки пропало и все остальное. Не было ни дракона, ни Агафьи Тихоновны, не было ничего вокруг, кроме этого непонятного и ослепляющего киселя какой-то материи. Материи, еще не известной человечеству.

– Ну как? – голос Агафьи Тихоновны вывел меня из ступора.

– Я… Я не знаю.

– Трудно разобраться? – я чувствовал улыбку в исходящих от нее волнах, но не мог понять как это удается. Ей – улыбаться через проходящие сквозь меня волны, мне – чувствовать ее состояние.

– Трудно. Непонятно, – только сейчас я заметил что говорил совершенно не используя свой речевой аппарат, а мысли и слова напрямую попадали из моей головы в акулью. Да и существовали ли наши головы – тоже вопрос.

– Понятно что непонятно, – своими словами она распространяла приятные колебания, которые немного щекотали мое тело. Точнее щекотали то, что я привык считать своим телом, ибо сейчас я его не наблюдал в принципе.

– И что делать?

– Наблюдать.

– И все?

– И все.

– Так просто?

– Все в Мире просто. Но надо уметь это видеть.

И я наблюдал. Наблюдал за абсолютно неподвижной массой какой-то материи, какого-то вещества, разбросанного куда хватало глаз. Это было нечто, из чего состояло все вокруг. И я в том числе. И Агафья Тихоновна. И Артак. И зонтичный мир, созданный нашими руками. И Вселенная, существовавшая всегда и везде. Все было создано из этого первозданного киселя непонятной мне субстанции.

– Первозданного? – акула хмыкнула, и как я понял, вдеть-то я ее не мог, отвернулась.

– Я употребил неверное слово?

– Смотря что вы в него вкладывали, – слова сами появлялись в моей голове, и я не мог различить, говорила ли это Агафья Тихоновна или Артак, или это был голос самой, окружающей нас материи.

– Материи? – буквы в уме вновь сложились в слово, и оно словно прочитало само себя, – никакой материи не существует.

– А что же вокруг? – мне достаточно было лишь подумать ответ, как он тут же, сам собой, каким-то образом оформлялся в понятный для моего собеседника вид (я не уверен что это были буквы) и отправлялся адресату.

– Энергия. Везде одна Энергия. То, что вы привыкли называть материей – лишь плотно сжатая, сконцентрированная и быстро вращающаяся энергия, – слова формировались внутри моей головы, и я их читал, как открытую книгу. Спустя мгновение, я догадался, что моя голова не ограничивалась привычными мне физическими контурами моего тела. Моя голова, мой мозг, простирались одновременно и сразу в любую точку Пространства. Впрочем можно было сказать что все существующее Пространство было в моей голове – суть от этого не менялась.

– Что такое Пространство? – жирный вопросительный знак выплыл из ниоткуда и ярким пятном завершил предложение.

– Пространство – это… – я замолчал на секунду, пытаясь определить что же такое Пространство, и не смог этого сделать, – Пространство – это то, что простирается вдаль и вширь, а также вглубь, вверх и вниз. Это то самое место, где мы все можем двигаться, дышать и думать.

– Не понимаю.

– Ну как же вам объяснить, – я пытался найти понятную интерпретацию Пространства и Времени для непонятно кого, – Пространство – это форма существования материи, имеющая протяженность и объем.

– Форма материи? Значит Пространство – это тоже Энергия, – слова разлетелись в разные стороны и появились вдали, примерно там, где ранее скрылась комета, – ведь только Энергия может существовать везде и сразу, – странно, но я точно ощущал это новое послание внутри моей головы, хоть и было оно достаточно далеко. И опять понимание того что моя голова стала размером с весь Мир пришло внезапно. Вдруг. Понимание высшего Мира. Высшего ли? Нет, скорее реального.

– Внутри головы? – слова всплыли из ниоткуда и отличались от общей массы яркого и светящегося киселя лишь большей насыщенностью, они были еще ярче, и казалось, плотнее окружающей их субстанции.

– Да, внутри головы, внутри моей головы, – я быстро отвечал первое что могло прийти мне в голову, ибо скрыть свои мысли, а значит и подумать перед тем как ответить, не представлялось возможным. Как и соврать. Все что приходило мне на ум, сразу проявлялось в общей массе и было доступно любому желающему. Нет, не так. Любому присутствующему.

– Внутри или снаружи, не все ли равно, – предложения были четкими и понятными.

Вдруг, непонятно почему, белесый кисель начал меркнуть и перед глазами потихоньку вырисовывалась привычная картина – я, верхом на Артаке, а за мной Агафья Тихоновна, которая из-за всех сил тянула меня к себе, пытаясь оторвать мою голову от драконьей. И судя по тому что ко мне возвращалось мое привычное зрение – ей это удавалось.

– Что это было? – немного прочистив горло, я в изумлении смотрел на Агафью Тихоновну, которая ощупывала мое тело, всматривалась в мои зрачки, и делала другие манипуляции, желая удостовериться что со мной все в порядке.

– Что это было? – тихо повторил я, подождав пока она убедится в моем полном здравии.

– Мир, – Агафья Тихоновна негромко рассмеялась, – Мир. Мир без купюр, такой какой он есть.

– Точнее такой, какого нет, – я вспоминал произошедшее и даже зажмурил глаза, пытаясь схватить покидающее меня ощущение реального Мира за хвост.

– Нет, именно такой какой есть, – акула продолжала смеяться, – все что вы видите сейчас – это рисунки вашего мозга, не более. Все что вы видите сейчас – его, – она кивнула на мою черепную коробку, – и только его создание. Или созидание, это уж как вам будет угодно.

– Но получается…

– Получается. – Агафья Тихоновна как всегда знала что я хочу сказать, – получается что рисунки у каждого могут быть свои и совсем не обязательно что мы видим точно такую же живопись как и другие. Каждый сам себе художник.

– Но…

– Никаких но… И еще получается что все человеческие споры бессмысленны, ибо спор всегда идет о разных вещах.

– Подождите, но…

– Получается также что абсолютно все люди на Земле совершенно правы и причем всегда, и исключений у этого правила нет и не может быть. А раз так выходит, то ошибок просто не существует.

– Но почему Мир говорил со мной на понятном мне языке? Я словно раскрытую книгу читал.

– Это не Мир. Это ваш мозг цеплялся за остатки полученного знания и пытался предоставить вам информацию в понятном для вас виде.

– Значит это была еще не до конца объективная реальность?

– Да, немного субъективизма вы в нее привнесли, – Агафья Тихоновна тихонько засмеялась, немного помолчала и добавила:

– Но, тем не менее, это уже большой шаг вперед.

– Вперед? Вы сказали вперед? Как можно двигаться вперед, если ни Времени, ни Пространства не существует? Вперед – это как? Это куда? Ведь все что есть вокруг – я. И там, и там, – сквозь выступившие из глаз слезы, я осматривал окружающее меня Пространство в надежде найти место где меня не было бы.

– Вперед – это только в развитии. В познании. В понимании. Вот вам единственная важная координата, – Агафья Тихоновна опять немного помолчала, – вперед в эволюции, если хотите. Вперед, одним словом.

– Да уж, – я немного успокоился, но продолжал смотреть вдаль, не поворачиваясь к акуле.

– Свет не светит когда светло, – Агафья Тихоновна потрепала меня по голове, – Свет светит только в темноте.

– И это значит…

– Это значит что надо двигаться туда, где светлее, – акула повернулась ко мне, – и если светлее у вас внутри – то путь следует держать туда, а если снаружи – в другом направлении. И все это будет вперед. Куда бы вы ни отправились – отправляйтесь смело и без задержки.

– Так просто…

Артак мощно взмахнул крыльями и набрал прежнюю скорость. Как он ориентировался в том ослепительном Пространстве, которое видел, для меня осталось загадкой, но факт остается фактом – с каждым махом драконьего крыла мы приближались к звездам, к ярким зонтичным солнцам, пусть и искусственно созданного, но нашего личного общего Мира.

– Проще простого, – Агафья Тихоновна улыбалась, – надо просто двигаться туда где светлее. Свет и будет вашей дорогой, – она сделала паузу и закончила, – Свет не умеет лгать.

15

Мы обогнули спицу зонта и вплотную приблизились к стальному механизму, поддерживающему купол, к месту, где спицы соединялись с железной ручкой.

– Еще одна звезда погибла, погибла и выбросила в Пространство все, что она смогла выработать за время своего существования. В том числе и железо, из которого сделана эта ручка, – Агафья Тихоновна показала головой на спицы зонта, – все-таки Жизнь – это движение, – она что-то шепнула Артаку и тот, выполнив крутой вираж, приземлился на стальную площадку.

Место, где мы оказались, было равниной, достаточно длинной для того чтобы не видеть ее конца, и шириной с пару футбольных полей. Под ногами была сталь. Итак, мы приземлились на спице зонта, просто из-за ее гигантского размера не смогли понять этого сразу.

– Какая звезда? – я смотрел на Агафью Тихоновну с любопытством, и скорее, с каким-то ожиданием, с надеждой на то, что далее произойдет что-то интересное.

– Любая.

– Вы сейчас о чем говорите?

– О железе, – акула ударила хвостом по стальной поверхности так, что мне послышался низкий, еле заметный гул.

– И что это значит?

– А то, что железо – это последний элемент, на котором кончается жизнь любой звезды. Правда не совсем любой, а только такой, чей размер многократно превышает наше земное Солнце.

– Почему же?

– Потому что такова физика данного Мира, – акула повторила свои, когда-то уже сказанные слова и подмигнула мне, – таковы законы Природы.

– А звезды, размером с Солнце?

– Они умирают гораздо раньше, – Агафья Тихоновна улыбалась, – их Жизнь заканчивается на элементе гелий, так как силы их гравитации хватает лишь на то, чтобы превратить водород в гелий, соединив два атома водорода, но не более того.

Артак тем временем, освободившись от нас на своей спине, взмахнув крыльями, оторвался от поверхности и взмыл почти вертикально вверх.

– Что с ним?

– Ничего особенного. Просто он голоден и ему нужен Свет. Он обогнет металлическую спицу с другой, солнечной стороны, и останется там на какое-то время, пока не насытится. Потом он вернется, не беспокойтесь.

– Он найдет нас?

– Если Артак не сможет нас найти, вы сойдете с ума, – Агафья Тихоновна усмехнулась, – но думаю нам это пока не грозит.

– Сойду с ума?

– Конечно.

– Но почему?

– Потому что в этом случае не Артак, а ваши мысли не найдут дороги.

– Действительно..

– Но не забывайте что здесь он дома, Артак является частью этого, пусть и ставшего огромным, но все таки зонта, – Агафья Тихоновна окинула взглядом все окружающее нас Пространство, – и он не заблудится.

Дракон удалялся с огромной скоростью и вскоре скрылся из вида.

– Можем ли мы ему чем-то помочь?

– Вы уже помогли. Подумать только, все время, пока он был зонтом, то есть пока он намертво был прикреплен к ручке, Артак только и делал что прятался от солнца, дождя и ветра. Прятался от всего того, что ему было жизненно необходимо.

– Подумать только, – я грустно и немного растерянно повторил слова акулы и еще раз взглянул туда, где исчез дракон.

– Не переживайте, не надо, – акула взглянула наверх, там где сияли огромные красные горошины, выполнявшие роль солнц в зонтичном мире, – Артак появится именно тогда когда это будет необходимо.

– Хорошо, – я поверил и успокоился, – хорошо. Так что там с железом?

– С железом все в порядке, – Агафья Тихоновна подмигнула мне пуговичным глазом, – железо – последний элемент, который может произвести звезда. После этого она умирает.

– Железо убивает звезды?

– Да, железо для звезды – это конец. Звезда не в состоянии объединить атомы железа в новый, более тяжелый элемент, и после появления железа реакции синтеза угасают и звезда погибает.

– Как это происходит?

– Звезды формируются из газа и космической пыли, и основной элемент, который содержит любая новорожденная звезда – водород, – Агафья Тихоновна терла плавником железную поверхность, – странно не правда ли, что и невесомый водород и эта стальная пластина, служащая нам полом, состоят из одних и тех же компонентов.

– Из элементарных частиц?

– Можно, наверное, сказать и так. Когда звезда, набрав в свое тело достаточно топлива, то есть водорода, превращается в гигантский газовый шар с сильнейшей гравитацией, так как он, этот шар, обладает колоссальной массой, – акула посмотрела вокруг, словно искала пример и продолжила, – и весь этот газ притягивается к центру сформировавшейся звезды с невероятной силой. Температура ближе к центру вырастает до десятков миллионов градусов из-за трения между атомами водорода и сжатия Пространства между этими самыми атомами. Давление достигает такой силы, что ядра атомов сливаются, выделяя фотон – частичку света, а сам атом приобретает новые свойства – он становится гелием.

– И так происходит пока не закончится водород?

– Да, процесс не прерывается ни на секунду, и вновь образовавшийся гелий таким же образом превращается в литий, углерод, азот, кислород и так далее вплоть до железа.

– Но почему железо – последний? Ведь есть и другие элементы, потяжелее железа?

– Силы давления, силы гравитации даже большой, много большей чем Солнце звезды, не хватает для того чтобы слить ядра двух атомов железа, и когда в ее центре началось образование последнего – это начало конца. Оставшиеся элементы в звезде постепенно выгорят и звезда погибнет.

– А все остальное? Откуда взялось все остальное? Кобальт и никель, медь, цинк, золото, серебро и платина? И многое другое?

– С этим еще интересней, – Агафья Тихоновна смотрела куда-то вдаль, за небосвод, – когда давление в звездном ядре достигает еще больших значений, ядра вновь образовавшегося железа сдавливаются, но образовать следующий, более тяжелый элемент звезда уже не в состоянии. Ну не хватает ей для этого Энергии и массы. А ядерный синтез, благодаря которому сливаются атомы более мелких элементов потихоньку спадает на нет, ибо водород, как топливо, не бесконечен, и вот тогда равновесие сил гравитации, сдавливающих звезду в одну точку и сил синтеза элементов, распирающих ее, нарушается…

– Какое равновесие?

– Гравитация звезды пытается затянуть все имеющиеся атомы в центр, а ядерный синтез, выделяющий фотоны и Энергию пытается разорвать звезду на части. И когда сила ядерного синтеза ослабевает, она уже не может уравновешивать силу гравитации и звезду настигает коллапс. Все что в ней есть коллапсирует в ее центральную часть под воздействием силы гравитации. Плотность, а значит и температура достигает критических значений и звезда просто-напросто взрывается. Взрывается с такой силой, что вся ее масса, вся материя, из которой она состоит, разлетается на многие миллионы километров, становясь строительным материалом для астероидов, комет, новых планет и солнц, да чего угодно, – Агафья Тихоновна провела плавником вокруг, – все что вы видите состоит из погибшей звезды, и мы с вами в том числе, – она засмеялась и видя мое искреннее изумление, добавила:

– Да, да, ваше тело тоже когда-то было чьим-то Солнцем.

– Ничего себе поворот… А как же все остальные элементы? Откуда они берутся?

– Вот в этот момент взрыва, в эти доли секунды, когда давление и температура достигают таких значений, что сама звезда не выдерживает и разлетается на части, в эти самые моменты и образовывается все остальное – и серебро, и золото, и платина. И именно поэтому эти элементы так ценятся, – акула многозначительно приподняла плавник, – потому что их крайне мало…

– Ведь для того чтобы образоваться у них есть доли секунды… – я подхватил мысль Агафьи Тихоновны.

– Да. Образоваться и разлететься в разные стороны, формируя планеты и все остальное что нас окружает.

– И такова судьба любой звезды?

– Нет, конечно, нет, – Агафья Тихоновна говорила со мной отстраненно, словно ждала чего-то, – звезды размером с земное Солнце могут образовать только гелий, на большее силы их гравитации попросту не хватает. И по мере выгорания водорода, они сначала превращаются в красных гигантов, а потом в белых карликов, и светят еще миллиарды лет, звезды побольше – взрываются и становятся суперновыми, то есть происходит именно то, о чем мы говорили только что, а гигантские звезды превращаются в гиперновые, но об этом мы поговорим позже, когда пересечем горизонт событий. Если, конечно, пересечем.

– Гиперновые превращаются в черные дыры? – я немного опешил, – и именно туда мы отправляемся? Но мы же погибнем.

– Конечно, погибнем, – Агафья Тихоновна утвердительно кивнула головой, – все когда-нибудь погибнет, даже звезды, и мы с вами не исключение.

– Но…

– Но это произойдет не сейчас, – акула улыбалась, – черные дыры не убивают, точнее, наши черные дыры не убивают.

– Наши?

– Наши, потому что мы создали их сами. И в этом мире Никто и Ничто не запретят вам установить свои собственные правила. Вы хозяин этого Мира. Вы его творец.

– Правила зонтичной вселенной?

– Да, правила или даже законы.

– Но именно нашей Вселенной, созданной из японского автоматического зонта?

– Да, конечно. Они, конечно, вряд ли будут отличаться от законов мироздания в другой, в настоящей по-вашему, Вселенной.

– Почему?

– Потому что все что мы создали, все что мы создаем и все что мы создадим – все это в точности скопировано с того что уже было, то есть с Природы.

– «Всякое искусство есть подражание Природе».

– Вы помните Сенеку? – Агафья Тихоновна от удивления распахнула глаза.

– Это именно та фраза, которая помогла мне проглотить собственное невежество в самом начале нашего знакомства.

– Тогда понимаю, – она улыбнулась каким-то своим мыслям, – тогда вы тем более должны понять что человек не в состоянии создать что-то новое, то чего не было бы в окружающем нас Мире. Переместить атомы и молекулы и поставить их в другом порядке, конечно, можно, но это максимум на что способен человек. Максимум, – Агафья Тихоновна подчеркнула это слово.

– И все же…

– Попробуйте лучше привести пример, – акула взяла мой рюкзак и высыпала бутылочки с красками прямо на металл, – вот все ваши Знания, все-все-все. Как видите, я вас ни в чем не ограничиваю. Используйте все что доступно человечеству, но приведите пример и поставим на этом точку.

– Пример чего?

– Пример того что человек смог создать, отличное от Природы.

Я сгреб все яркие и красочные бутылочки в одну кучу, отложив только две блеклых, грязно-серых посудины со Временем. Время было относительно спокойно и лишь немного откликнулось на перемещение слабым бурлением. Пузыри, время от времени появляющиеся на его поверхности, напоминали какую-то химическую реакцию, неизвестную пока человечеству. На всякий случай отложив две бутылочки с вечностью и мгновениями в сторону, я занялся большой разноцветной кучей.

Краски моих знаний были ровны и спокойны, одной густоты и тягучести, равномерно окрашены в правильные цвета, но с ними тоже что-то происходило. Синий цвет, который я первым взял в руку, если немного повернуть бутылочку и посмотреть под другим углом, переливался зеленым, иногда даже оранжевым, отливал серебром металла и краснотой сотни солнц над нашими головами. Цвет менялся сам собой, без остановки и уже было непонятно, какой цвет первичен, что было в посудине с самого начала. Тоже самое происходило с другими цветами.

– Качество Знания меняется, – Агафья Тихоновна, казалось, видела тоже самое что и я.

– Почему?

– Мы приближаемся к переломной точке нашего путешествия, к точке где меняется все, даже физика.

– Что же это за точка такая?

– Сингулярность.

– Подождите, но сингулярность… Мы что действительно попадем в черную дыру?

– Конечно. Было бы глупо ограничиться только одной возможной природой существования, если существует не одна, а множество… Но мы отвлеклись, – Агафья Тихоновна с иронической усмешкой наблюдала за моими действиями с бутылочками краски, – мы отвлеклись, а вы хотели привести мне пример. Пример того, что человек способен творить. Пример того, что человечество не просто копирует Природу, но и создает нечто новое, доселе неизвестное.

– Да, да, – я был в небольшом замешательстве, но постарался сосредоточиться, и улыбнулся, – конечно, я попытаюсь.

Приблизив первую попавшуюся бутылку к глазам я всмотрелся в глубину цвета пытаясь вытянуть из нее всю находящуюся там информацию.

– Смелее, смелее, – Агафья Тихоновна как будто подталкивала меня к чему-то.

Поняв ее по своему, я, открыв бутылку, вылил ее содержимое прямо на металлическую поверхность спицы зонта, на которой мы сидели. Краска потекла густо, равномерно. Она совершенно не просвечивалась, и давала насыщенный цвет. Вот только сам цвет с трудом поддавался определению – его нельзя было назвать никаким из известных мне цветов. Голубовато-серый переходил в глубокий синий, и в этой самой глубине, когда луч солнца касался поверхности краски немного под другим углом, так вот, в этой самой глубине, цвет резко менялся на красновато-синий, потом переходил в коричнево-желтый, в просто коричневый, сочного шоколадного оттенка, продолжал еще темнеть, становился почти черным. Но и это не было концом – даже черный цвет начинал переливаться доходя до слепящего серебристого. В дополнение ко всему, все это буйство красок перемежалось зеленым и розовым. Словно капля бензина попала на поверхность воды, растеклась и искрилась в солнечном свете.

Понемногу краска растекалась по поверхности, слой ее становился тоньше, но насыщенность цвета от этого не страдала, увеличивалась лишь залитая ею площадь. По мере того как краска истончалась, она начала испаряться, выпуская на свою поверхность пузырьки какого-то газа. Она испарялась без следа, не оставляя на поверхности зонтичной спицы ничего, напоминающего о своем недавнем присутствии. Я макнул свой палец в остатки цвета и поднес к глазам чтобы рассмотреть поближе процесс испарения краски. Процесс испарения Знаний. Однако, к моему удивлению, на моем пальце краска вела себя совсем по другому, она, видимо почувствовала под собой живую плоть, и с небольшим жжением входила в мой палец, где тут же, подхваченная кровотоком, разносилась по всему телу волнами какой-то необъяснимой Энергии.