Дневники Сузурри

– Я, – Мила замолчала, подбирая слова, – я могу измениться. Навсегда. Не быть такой как прежде, это ты понимаешь? Будешь ли ты меня любить другую?

– Измениться? В смысле?

– Я могу стать счастливой, понимаешь? – на этих словах я искренне расхохотался. – Не смейся это очень серьезно. Я могу стать счастливой и уснуть. И больше не летать, не давать тебе темы для творчества. Это очень серьезно.

– Малыш, если ты уснешь, я с радостью усну вместе с тобой. Все что мне всегда было нужно, это твоя улыбка, – я зевнул. – А так найду себе работенку, чтобы хватало на двоих. Хватит уже, ты думаешь, я отступлюсь от тебя? После стольких лет томительного бессильного самопоедания? Ха, и не надейся!

Мила пронзительно посмотрела на меня, ее взгляд заметался по моему лицу, как будто она вновь искала на нем какие-то для себя ответы и, вздохнув, смягчилась во взгляде.

– Значит, так мы решим этот кроссворд? – она робко улыбнулась.

– Именно!

Мы не спеша оделись и перекусили в местном кафе, а потом продолжили свой путь, по дороге обсуждая, где лучше всего поселиться. Только сейчас я понял, что такое настоящее счастье. Ни всеобщее признание, ни богатства, ни власть и поклонники не давали мне всего того, что делало присутствие рядом любимого человека, который так же в унисон любил меня.

Останавливаясь в придорожных забегаловках, ночуя, где придется, иногда даже в машине, просто съехав с обочины, мы как сумасшедшие любили друг друга каждую ночь. А потом засыпали, не разжимая объятий. Казалось, что ничего кроме нас двоих уже и не существует. Как будто свершился обряд перерождения, сделав нас совершенно другими, иными среди иных.

Глава 18

– Тут точно была дорога, – Мила легонько ударила пару раз ладонью в центр карты, потом опять принялась недоуменно в нее вглядываться, в надежде найти что-то.

– Мышь, ну и где она? – я положил руку ей на плечо и заглянул туда же. Мы заглохли посреди леса, когда узкая галечная дорожка, больше похожая на звериную тропу, закончилась, уперевшись в дерево. Матильда взяла на себя роль штурмана, утверждая, что на карте указан хороший срез пути, выводящий на шоссе. У меня не было основания ей не доверять.

– Я не знаю, неужели показалось? – она как-то испуганно глянула на меня исподлобья и несмело улыбнулась. – Жирная четкая красная линия, понимаешь? Не сердись, пожалуйста.

– И не думал сердиться, – усмехнулся я, – но теперь твоей красной дороги нет. Будешь учиться вертеть руль, пока попробую вытолкнуть этот агрегат.

Мила поджала губы и вздохнула. Уже открыла рот что-то сказать, но ее перебил сильный удар по крыше автомобиля, будто огромная ветка свалилась со стоящего рядом дерева. Я хотел выйти, оглядеться, но сестра остановила, поймав за локоть. Настороженно, она неотрывно глядела вверх. По рукам Матильды поползли мурашки, поднимая дыбом светлые волоски. Внутренне собравшись, я приготовился ко встречи с неизвестным.

Но с крыши на капот вдруг спрыгнул кабан, еще не боров, но уже довольно рослый поросенок и уставился на нас сквозь лобовое стекло. Я невольно нахмурил брови, ожидая увидеть кого угодно, кроме лесной зверушки, и не успел остановить Матильду, которая открыла дверь и вышла наружу.

– Что ты делаешь! – рванул я за ней.

– Тшш… – она приложила палец к губам, подошла к дикому зверю и, улыбнувшись, протянула руку. Кабан тщательно обнюхал ладонь и подставил голову для глаженья.

– Мила, тут может быть его мамочка, а то и целое стадо, – попытался предостеречь я сестру.

Она обернулась и отрицательно покачала головой.

– Это посланник Хозяина Места, демон.

– Демон? Разве не от них мы бежим?

– Не все демоны одинаковы, есть и нейтральные. Хозяину нужна моя помощь. Это он призвал, нарисовав ту дорогу на карте.

Кабанчик спрыгнул с удивительной для него ловкостью и побежал в лес, а Матильда последовала за ним. Мне ничего не оставалось, кроме как поторопиться, чтобы не отстать. Мы прошли сквозь деревья, немного поднялись в гору, увязая в ярком и хлюпающем под ногами мхе. Воздух вокруг стал уплотняться, превращаясь в вязкий тягучий туман, отдающий зеленцой. Мила замерла на полушаге и уставилась куда-то в чащу. Последовав ее примеру, я тоже попытался вглядеться в тесно стоящие деревья.

Моему взору предстало исполинское животное, сотканное полностью из этого странного зеленого тумана. Отдаленно, очертания напоминали лося, но даже для такого создания, животное было слишком крупным.

– Он просит, чтобы я подошла без тебя, – обратилась ко мне Матильда.

– Скажи ему: либо со мной, либо никак. Если ему действительно нужна твоя помощь, он примет наши правила игры.

Животное рыкнуло, отступая в нерешительности на шаг, но потом, фыркнув, понеслось на нас.

– Ты только мне скажи, если нужно бежать, – прошептал я, не на шутку струхнув и уже собираясь делать ноги, – мало ли чего.

– Жень, все в порядке, твой страх ему нравится.

Лось резко затормозил и остановился как вкопанный возле Милы. Лизнул ее в щеку, отчего лицо сестры покрылось зеленой слизью, а сама Мила вздохнула, словно утопленник, наконец пришедший в себя. Мне даже на секунду показалось, что животное хочет откусить ей голову, но хладнокровность и спокойствие сестры обнадеживали. Хозяин Места развернулся и побрел прочь.

– Быстрее, у нас мало времени, – проговорила негромко Матильда и поспешила в другую сторону. Я ничего не понимал в происходящем, но старался не подавать виду. Мы прошли еще немного вглубь леса, пока не набрели на полянку, видимо когда-то служившей стоянкой для путешественников. Тут и там в деревьях торчали гвозди, валялся мусор, наскоро срубленный стол из пеньков красовался посередине. Возле одного из деревьев сидел енот и жалобно повизгивал. Веревка, которой был обвязан ствол дерева, запутала ему заднюю лапу и сильно передавила. Зверек пытался ее перегрызть, освободиться, но это у него не выходило. Увидев нас, он задергался в попытках убежать, еще больше затягивая свой капкан.

– Тише, тише, дурашка, я помочь пришла, – ласково заговорила Мила, приближаясь к еноту. – Сейчас распутаем, не бойся.

Енот заметался в еще большей панике.

– Жень, он боится тебя. Пойди, принеси из машины нож или ножницы, пожалуйста.

– Ты думаешь, я запомнил дорогу? – резонно заметил я, вдруг понимая, что абсолютно не знаю, как мы будем выбираться отсюда.

– Тебя проводит встречающий, – из кустов показался все тот же кабанчик и деловито затрусил в лес. Я поторопился за ним. Когда вернулся, Мила уже сидела под деревом и держала в руках, казавшегося спокойным, енота. Она гладила его, убаюкивая ласковыми словами. При виде меня зверек попытался вырваться из рук, но Мила крепко сжала его в своих объятиях.

– Я же тебе про него рассказывала, он сейчас поможет, – и уже обращаясь ко мне, попросила: – Пожалуйста, разрежь эту веревку, у него уже началась гангрена. Не знаю, удастся ли спасти лапку, – и трогательно всхлипнула.

– Ну, ты только не плачь, тут уж ничего не поделаешь, естественный отбор, – я наклонился, прикидывая, как бы менее болезненно для енота перепилить веревку перочинным ножиком.

– Это не естественный отбор, это свиньи, – она взглянула на кабанчика, обиженно засопевшего. – Извини, я не имела в виду тебя. Люди не понимают, какая у них с природой тесная взаимосвязь. Не берегут леса, забывая, что все мы отсюда вышли. Оставляют после себя только разорения и беды.

Нейлоновая петля треснула, под напором тупого ножа, и енот жалобно взвизгнул. Мила уткнулась в его шерстку и поцеловала в загривок.

– У него могут быть паразиты! – брезгливо одернул я ее.

– Не мешай, – пробурчала сестра и что-то прошептала на ухо зверьку, замершему в ее руках. – Обрежь пока остальные веревки, необходимо всё убрать.

Я, повинуясь Матильде, принялся обходить деревья, срезая впившиеся в их стволы достижения прогресса человечества, и мне слышались слова благодарности при освобождении каждого. Еле уловимые, словно шёпот ветра. Рассовывая по карманам свою странную добычу, стараясь не обращать особого внимания на действия Матильды, боковым зрением я все же заметил, как енот повернулся к ней и по-человечески обнял за шею, а она прижала его и засветилась ярким, белым светом.

– Я отдаю тебе все свои силы, прости меня, прости малыш, – шептала Матильда все больше вспыхивая в этом своеобразном пламени.

И неожиданно все прекратилось, зверек вырвался из рук и убежал в лес. В его летящей походке не было и намека на хромоту. Мила сидела на земле и улыбалась, глядя ему вслед. К этому моменту я как раз закончил свое невеселое занятие.

– Ну, ни черта себе, – впервые я наблюдал чудодейственную силу своей сестры. – Так вот как все происходит!

– Я посплю, чуть-чуть, пока ты закончишь, – и тут же начала опадать на землю, закрыв глаза.

– Эй, эй, ты чего! – я поспешил к ней на помощь и, усевшись рядом, подхватил ее за подмышки. – Ты чего, малыш, до машины не дотерпишь?

– Я так устала, – она смотрела на меня, улыбаясь будто пьяная, – прости. Ты уберешь тут?

– Уберу, когда отнесу тебя. Свинтус же поможет найти дорогу?

– Не уверена, они почему-то не хотят с тобой связываться, говорят, что ты – странный, – слова с трудом слетали с ее губ.

– Не могу же я тебя оставить тут, на земле, – стянув с себя куртку, я бросил ее перед собой. – Приляг тут, я быстро уберу и отнесу тебя, хорошо?

Ответа не последовала, Мила уже глубоко спала. Аккуратно уложив ее на импровизированное ложе и подсунув под голову рукава, я принялся собирать по поляне мусор, которого было в изрядном количестве.

Закончив и подняв Матильду на руки, я подхватил куртку и прикрикнул на кабана:

– Порося, веди обратно к машине.

Кабанчик недовольно хрюкнул и вдруг совершенно отчетливо произнес:

– Оставь ее нам, она станет женой Хозяина Места!

– Вот еще, придумал тоже. Это моя добыча, найдите себе другую даму сердца.

– Жадина, – и виляя попой, встречающий повел меня к машине. Я уложил Милу на заднее сиденье, укрыв курткой, и, испытывая удачу, провернул ключ зажигания, особо не надеясь, что машина заведется. Просто, на всякий случай. Мотор чихнул и заурчал привычным дизельным приветом. Стало понятно, что нас отпустили. Сдавая назад, я довольно быстро выбрался из леса и, остановившись на обочине, принялся разглядывать карту. Проснулась Мила и, подтягиваясь, сладко зевнула.

– Лучше? – спросил через плечо ее я.

– Угу, намного.

– Тогда в лесу, мы застряли. Ты просила еще Дема свернуть вправо…

– Да, тогда тоже Хозяин Места позвал, – не дав договорить, кивнула сестра. – Трава начала гореть от оставленного кем-то костра, он боялся не справиться сам.

– И заманил нас в ловушку, понятно. Поэтому свернуть вправо могло означать еще большие проблемы?

– Да. Как с картой.

– И ты так же умеешь лечить людей? – немного помолчав, спросил я.

– Сила просыпается, если я испытываю жалость и сострадание. Возникают у меня такие чувства, то, конечно, я лечу людей. Но с этим делом опасней.

– Они не понимают или могут неправильно понять? Боишься?

– Нет, совсем нет, – Мила болезненно скривилась. – У людей не просто так возникают недуги. Чаще всего по 'эффекту бумеранга', ты знаешь, что это такое?

– Да, Сергей мне рассказывал.

– Невозможно нейтрализовать карму, можно забрать часть ее на себя, понимаешь?

– Болезнь что – переходит к тебе?

– Не полностью, не такой силы, но затрагивает, так или иначе. Поэтому, я использую эти возможности только в очень крайних случаях.

– Из-за этого у тебя проблемы по женской части? – вдруг догадался я. – Кому ты так помогла на свою голову?

– Анастасии, – грустно вздохнула Мила. – На седьмом месяце беременности у нее случилось сильное кровотечение, она была на грани, могла погибнуть сама и потерять детей. Я не сумела на это просто смотреть. Мне пришлось.

– И она, конечно, не догадывается?

– Конечно нет, – Мила безрадостно рассмеялась. – Это же у меня потом проблемы начались, у нее-то все пришло в норму. Но я бы не изменила своего решения, и если бы потребовалась вновь моя помощь, не задумываясь отдала бы свое здоровье в обмен на ее.

– Знаешь, это странно, если брать в расчет отношение нашей сестры к тебе, да и ко всем родным. Я уверен, она бы ничем не пожертвовала ради тебя.

– Мне все равно. Дело не в ней, дело во мне. На что я способна ради близкого человека, чем я могу жертвовать ради его счастья. А не чем меня за это отблагодарят. Понимаешь?

Я неуверенно пожал плечами. Готов ли я был на что-то такое ради близких людей? Без сомнения, ради Милы – в кровь расшибся бы, но ведь осознаю, что в конечном итоге получил бы вознаграждение, в виде самой Матильды. А так, действовать альтруистически, впотьмах, с закрытыми глазами? Нет, наверное, я бы так не смог.

– Послушай, а Дем знал это? Ну, это все? – начал я издалека, досадное любопытство мучило меня все сильней.

– Знал и принимал. Знаешь, наверное, это самое сильное доказательство его любви. Дем знал, что я не рожу ему детишек, хотя очень хотел семейного счастья, и все равно, оставался со мной, просто смирившись. И постоянные незапланированные приключения, я же могла в ночь сорваться помогать кому-то, а он потом выискивал, где я уснула в этот раз. Это все тяжело переносить, тебе еще предстоит узнать на собственной шкуре. Он-то не видел никаких кабанчиков и лосей. Просто жена вдруг пошла прогуляться и уснула на поляне.

– М-да, теперь я ему даже сочувствую. По крайней мере, понимаю. За меня не волнуйся, я все переживу. К тому же теперь совсем нечего бояться, ты-то вытянешь обязательно, – в шутку заметил я.

– Женька, даже не думай, если я тебе дорога, никогда не рискуй собой! – совершенно серьезно ответила Матильда. – Ты знаешь, как мне страшно каждый раз? Знаешь, как я боюсь в самый нужный момент не суметь ничего поправить. Боюсь, что однажды любимый будет умирать у меня на руках, а моей силы окажется недостаточно, помочь ему. Это мой самый страшный кошмар. Давай, лучше лечить зверей?

– Ага, чтобы однажды Хозяин Места украл тебя и женил на себе?

– Что за глупости, – засмеялась сестра.

– Наш друг, Свинтус, требовал оставить тебя им. Наверное, тоже любит землянику.

– А при чем тут это? – удивилась Мила.

– Не знаю, просто от тебя всегда пахнет земляникой почему-то. По крайней мере, я чувствую этот аромат, когда ты рядом.

– Смешно, – хихикнула сестра. – Ты не помнишь?

– Что я опять забыл по твоей версии?

– Мы были совсем детьми, по крайней мне не больше четырех, точно не упомню уже, – постукивая указательным пальчиком себя по кончику носа, начала Матильда.

– Не выдумывай, ни один человек не может помнить, что было в четыре года.

– Женя, котик, я помню свои первые шаги, и пусть память эта осталась только у меня. Так что четыре года я отчетливо вижу, как вчерашний день!

– Ладно, ладно, извини. Я иногда забываю, что ты у меня необычная, – я улыбнулся ей. – Так что там?

– Папа взял нас в лес, по ягоды. Мы набрели на богатую урожаем поляну. Все собирали землянику, все – и Елена, и Анастасия, и ты. А я ела без зазрения совести. И когда мне надоело выискивать спрятавшиеся под листьями ягоды, я подобралась к тебе и стала таскать из твоего лукошка. Ты срывал, аккуратно складывал, а я бесцеремонно горстями гребла и засовывала в рот. Папа увидел, разозлился, начал ругаться. А ты так выпрямился и, прямо глядя на него, заявил: 'Пусть ест, я может для нее и собираю'. Я была уже вся перемазана в землянике, руки слипались, а лицо стягивал сок ягод. На шум обернулась Елена и заметила вслух, что я грязнуля, пригрозив, будто никто на мне такой не женится. А ты поцеловал меня крепко, в губы, и пообещал обязательно взять в жены, когда вырастишь. Неужели не помнишь?

– Хоть убей, не помню! Хотя это все объясняет, – я засмеялся, и потянулся к ней, чтобы еще раз ощутить этот запах и вкус. Матильда быстренько чмокнула меня и вышла из машины, пересаживаясь на переднее сиденье.

– Еще хочу, – притянув за шею ее к себе, я жадно впился в земляничные губы, но Матильда, не дав достаточно насладиться, остановила меня.

– Нам надо ехать, скоро стемнеет. И сам гляди в эту чертову карту, а то я заведу нас. У меня же этот, как его, топографический кретинизм.

– Главное вовремя вспомнить, – усмехнулся я, давя педаль газа.

Глава 19

Мы въехали в небольшой прибрежный городок и остановились в местном захолустном мотеле.

– Кровать, ура, – Матильда прыгала на старенькой скрипучей тахте, – с подушками и… и тараканами, – она пулей слетела со своего аттракциона и спряталась за меня, морщась от омерзения.

Я спокойно придавил букашку ногой:

– Извини, малыш, обещаю, это последний раз, когда мы останавливаемся в таком зачуханном месте, – заглядывая через плечо, я улыбнулся сестре. – Моей принцессе только лучшее.

– Самые жирные и красивые тараканы, – захохотала Мила, вновь заваливаясь на кровать. – Не заморачивайся, мне и коморка, где будет просто подушка, подойдет. Все это не важно.

Я пожал плечами, удивляясь ее неприхотливости. За год жизни с Катериной, привыкнув к вечному недовольству, с Матильдой я вел себя по привычке. Но ей гораздо важней оказалось то, что я рядом, мои объятия в минуты грусти, моя поддержка в минуты веселья. Все остальное Миле было не важно. Это не рассеянность, как я привык полагать. Она просто не обращала на такие мелочи внимания, так как выстроила для себя другие жизненные приоритеты, да и окружающая действительность в ее мире была совершенно другой. Интересно, а каким кажусь я в ее глазах?

В то утро я проснулся задолго до рассвета и все не мог уснуть. Пытаясь не разбудить спящую рядышком, такую теплую Матильду, я аккуратно вылез из кровати. Мне вдруг захотелось сделать для нее сюрприз. Одевшись, я вышел из номера и направился на ресепшн. Зевающий метрдотель удивленно взглянул на неспокойного постояльца, а я спросил, где могу купить цветы в такую рань. Он объяснил, как мог, дорогу до ближайшего рынка. Было около шести утра. Город только просыпался, люди спешили кто на работу, кто после бурной ночи домой. Я побродил в округе, но окончательно заблудился, пытаясь отыскать путь по тем сведениям, которыми меня снабдил метрдотель. Отчаявшись, я остановил первого встречного и спросил еще раз дорогу. Он любезно согласился меня проводить, так как сам шел в том же направлении. Мы остановились на перекрестке, ожидая с толпой таких же ранних пташек, когда загорится зеленый свет, и будет возможность перейти на другую сторону. Позади меня кто-то окликнул, прозвучало что-то вроде: 'Эй, парень', но я не успел повернуться, получив сильный толчок в спину. Пытаясь удержать равновесие, я вывалился на дорогу. Послышался визг тормозов, голова влетела в лобовое стекло, проезжавшего в тот момент автомобиля, меня пронесло еще немного по тормозному пути и сбросило с капота. Я не успел почувствовать боль, глаза закрылись, а сознание утонуло во мраке.

Иногда конец это только начало

Безумные сплетенья экстазов и агоний,

Поющие органы и свечи восковые,

И лепестки, и ленты, и гвозди сквозь ладони,

Наверное, и вправду, всё это – эйфория.

                                                                        Fleur

Глава 1

Я иду, и шаги мои гулко отзываются в больной голове. Каждый удар босых изуродованных ног о скалистую тропу – это новый спазм сосудов, судорожно сужающихся и расширяющихся поочередно.

Я иду уже давно, ноги истоптаны и изодраны в кровь, но куда я держу свой путь и кто я такой, мне неведомо. Сознание только сейчас возвращается понемногу яркими болезненными вспышками света. Пытаюсь привыкнуть к окружающему удушливому запаху сероводорода, к крикам, что слышны со всех сторон, к душераздирающим стонам, что вырываются откуда-то снизу. Окидывая туманным взором все вокруг, силюсь разглядеть пейзаж. Я ступаю по извилистой кромке высоченного обрыва, с двух сторон которого из недр разлома гейзерами вырываются потоки лавы, возносясь ввысь и ниспадая обратно. И с каждым таким извержением раздаются еще более ужасные завывания. Иногда я вижу, как из бездны показывается чья-то рука и пытается схватить меня за кровоточащую лодыжку, чтобы или скинуть к себе или, держась за нее, вылезти.

Я иду медленно, тяжело, и черти вокруг тыкают в меня своими трезубцами, подгоняя и указывая правильное направление. Черти – мелкие, красные, совершенно безобразные твари, безбровые, с маленькими глазками-пуговичками и крохотными рожками над ними. Их длинные тонкие хвосты беспокойно хлестают по бокам в попытках отбиться от трупных мух, которые роем витают в воздухе и облепляют нас.

Черти эти боятся меня, я чувствую их страх так же, как и это странное тепло от гейзеров с обеих сторон. И тыкать в меня острыми трезубцами для них полное удовольствие. Есть в этом что-то мстительное. Они ударяют, прорезая кожу, и тут же отскакивают, боясь, что я развернусь и дам сдачи. Я устал, горло пересохло, жажда душит, а вместо дыхания вырывается свист. Вдруг осознаю, что здесь стоит неимоверная жара. Такая, что сжигает слизистую носа и рта, оставляя после каждого вдоха привкус жженой плоти. Но и эта жажда, и этот привкус мне очень знаком.

Это мой дом, все вокруг – мне и привычно и по нраву. Я – Сузурри, Демон.

Как только в памяти всплывает имя – тело преображается. С каждым шагом удивительная метаморфоза заставляет расти в высоту, вширь раздаются кости, кожа грубеет и покрывается красной толстой непробиваемой броней. И так же над моими безбровыми глазами вырастают исполинские закрученные рога, с острыми, как жало, концами. Перевоплощение заканчивается и теперь я огромен и внушаю ужас. Одним неверным движением я могу растоптать черта ногой, как таракана, даже не заметив этого. От шагов моих земля проседает, камни сыплются вниз, а тропа грозится обрушиться под весом, увлекая меня и сопровождающих в горящую лаву. Но я не страшусь, мне нравится ощущать ее жгучее тепло на теле. Кожа моя настолько плотная, а кровь настолько горячая, что я совершенно иммунный к воздействиям такого рода. Недовольно ударяю тяжелым хвостом с треугольным наконечником по земле, поднимая с пылью всю братию чертей в воздух. Мне нравится это ощущение, и я хохочу, в припадке нахлынувшего могущества. Я, наконец, дома. Где я был до этого, зачем? – не помнил. Но теперь это не важно, я вернулся. Сейчас есть только одно желание – нырнуть в свою Обитель, проверить похотливых суккубов, помучить назначенных страдальцев в клетках, просто посидеть на резном кресле, выпить демонического вина и вкусить мяса с кровью. Я собираюсь телепортироваться, разрезав пространство, словно ткань, своим хвостом, но меня останавливают. Над алыми небесами проносится едва уловимый шепот:

– Сузурри, – слышу отчетливо этот шепот в голове, – жду.

Отец зовет меня. Я мгновенно вспоминаю, что предал его, нарушил Закон и теперь буду наказан.

Тяжело воссоздавать события после возвращения. Память как будто заперта за миллионами дверей, и каждая из них свинцовая, вновь и вновь откуда ни возьмись вырастает на твоем пути. С трудом тянешь ее на себя, прикладывая неимоверные усилия, открываешь наконец, а там еще одна – тяжелей, выше, неприступней. И не знаешь, так же туго будет отпираться или с легкостью распахнется, ударив больно по лбу.

Обрадовавшись голосу, черти подпрыгивают и один из них пытается ткнуть своим оружием-зубочисткой, но не успевает даже пожалеть о содеянном. Не стоит меня лишний раз щекотать, могу и разгневаться. Отскребая останки со своей пятки и закидывая их в прорезь ближайшей горы, ускоряю шаг. Обитель моего Отца – единственная, куда нельзя просто телепортироваться. Настоящего имени Его никто не знает, да и вряд ли кто-либо сможет произнести такое вслух, а без этого невозможно побывать в Отражении Души. Конечно, Он может меня призвать, но для этого необходимо попросить. А просить – явиться с покаянием, хотя бы частичным. Гордость не позволяет этого сделать. Что же, я буду идти. Его Обитель находится на вершине самого высокого вулкана в Лавовой Долине, на краю, где соединяются Пути и начинается Порог. Это странное сочетание холодной белизны и красного пламени разделяется только тонкой полоской непроходимой Стены на протяжении всей цепочки горной кряжи.

Я упрям, и не собираюсь раскаиваться в своих поступках, так как считаю их единственно верными. Я не мог поступить иначе, ибо не достиг бы цели. Какой? Это еще предстоит вспомнить.

Вхожу в Обитель Отца. Отчего она у него такая большая, состоящая из нескольких видимых комнат и неизвестно какого количества потайных? Как будто ему есть что прятать от себя. Как будто ему самому необходимо скрываться от собственных мыслей в закоулках своей же души. Только у Отца я видел такую, хотя не могу ручаться, что побывал у всех существующих демонов. Но у тех кого я посещал, всё было как и у меня, однообразно. Единственная комната – Отражение Души. Утаивать от приглашенных мне нечего, а уж тем более от самого себя.