Басурманин. Крылья каарганов

– Слыхал я, что с той поры, как князь Олег из Византии воротился, он союза с ханом Осолуком снискать желал. – Дамир поглядел на Владу. – По всему видать сыскал, в жены его дочь приняв.

– Худо то или нет, опосля решим, – Владелина села в кресло и откинулась на спинку. – Ступайте все, мне подумать надобно. Да и к трапезе вечерней уже, небось, всё готово.

– Борич, разведай! – послал сотника Силыч и, лишь только за ним закрылись двери, приблизился к Владелине и покосился на бояр и хана.

Дамир тоже решил выйти из палат, но Влада, чуя, что разговор будет непростым, велела ему остаться.

– Сказывай, Силыч! Об чём тайном ты обмолвиться хотел, что Борича за двери спровадил?

– Да нам бы о давнем сговоре перемолвиться? – с опаской поглядывая на бояр и хана, ответил воевода.

– Об чём ты, Артемий Силыч?

Влада поднялась и отошла к дальнему окошку, из которого хорошо был виден теремной двор. Она знала, что однажды разговор о былом вновь потревожит её покой. Знала и страшилась этого едва ли не больше набега басурманских полчищ.

– Да помнишь ли, – озираясь на вельмож, боярин Магута медленно приблизился к Владелине, – в тот день, когда пришла весть о приближении войска хана Дамира, я о свадьбе обмолвился? Княже! Медлить боле не пристало. Посольство собрано. Велимудр Крутович хоть завтра поутру за невестой отправится. Пока не завьюжило, до студёной поры успеть бы…

– О какой свадьбе ты, Яр Велигорович, сказываешь? – Дамир в несколько шагов оказался подле боярина, заставив его отшатнуться.

– О свадьбе князя нашего, Владислава Мстиславовича и Дарины Всеволодовны, племянницы муромского князя Ярослава Святославовича, – запинаясь на каждом слове, ответил боярин.

Глаза Дамира заблестели. На миг Владе показалось, что он готов растерзать Магуту.

– Что за речи ты ведёшь, Яр Велигорович?

Смерив молодого боярина недовольным взглядом, хан развернулся к воеводе, заходил по думным палатам широкими шагами.

– А ты чего молчишь, Артемий Силыч?

Дамир замер посреди палат, резко развернулся и зашипел. От его тихого грозного голоса, пробиравшего насквозь, вельмож передёрнуло:

– Вы чего удумали, мужи почтенные? Виданное ли дело девицу за девицу сосватали? И кому только на ум это пришло?

Собравшись с силами, Яр Велигорович тяжело выдохнул и произнёс:

– Ты, боярин Далемир, терем-то понапрасну не сотрясай. Не нами то решено, не нам и переиначивать. То воля князя Мстислава была последняя.

– И союз сей лишь с виду беспутный, – осмелел молодой боярин. – Свадьба сея укрепит оба стола, и муромский, и рязанский. Случись с князем Ярославом какая напасть, князь Владислав стол муромский примет и в обоих княжествах править станет.

Дамир внимательно посмотрел на бояр, воеводу, безучастно стоящую у окна Владу:

– Не возьму в толк, то ли вы кислых щей объелись, то ли с мёду сытного вас так разморило… Вы себе-то внемлите, вельможи? Девицу за девицу замуж отдаёте?

Вельможи, потупив взор, молчали.

– Ну а ты чего, княже, безмолвствуешь?

Владелина подняла на Дамира виноватый взгляд. От её печального вида у него защемило в груди.

– Ой, не спрашивай меня, Дамир! – тихо ответила она. – Мне о свадьбе сей и думать в тягость. Даже речи об том мне постылые.

– Так ты только вели! – бросился он к ней. – Соберу войско и пойду на Муром. Коли нужен стол, так я тебе его поднесу. Но в безумии сём подмоги от меня не жди. Где то видано – баба-муж и баба-жена?

Яр Велигорович тяжело вздохнул, покосившись на воеводу, сделал к Владелине шаг, другой, раскрыл было рот, да так и остался стоять, не зная, как утешить.

– Ты, княже, сказывал, речи мои для тебя ту же ценность имеют, что советы бояр. Так ли?

Дамир попытался заглянуть Владе в лицо, но она отвернулась и пробубнила:

– Так. От сказанного не отрекусь.

– Без утайки тебе скажу – я против союза этого. Горести он принесёт всем и печали.

Дамир коснулся руки Влады и, сжав пальцы, прошептал:

– Одумайся, прошу!

– Не в моей власти сговор батюшки порушить, – прошептала она в ответ.

Дамир отпустил руку, отошёл от Влады и, повернувшись к боярам, спросил:

– И когда сие совершиться должно?

– До беспутицы16 успеть надобно, – опустил голову Велимудр.

Мотанул головой Дамир:

– Затеяли вы буйство насущное17! Как винить мужей в младоумии18? Ох, хлебнёте вы лиха с затеей сей. Быть беде, коли не отступитесь.

Хан смерил тяжёлым взглядом бояр и воеводу, задержал полный тоски взгляд на Владелине и вышел из думных палат.

– Как ни крути, а прав он, – опустился на лавку воевода. – Младоумие одолело нас! Буйство!

– Думаешь, мне то не ведомо Артемий Силыч? – присел рядом с ним боярин Магута. – Да то князя решение и сговор сей не отменить. Был бы Мстислав Игоревич, может и сладилось, а теперича что? Токмо подчиниться должно воле его. Эх…

Владелина, не выдержав тяжких речей, бросилась из думных палат прочь.

– Княже! Стой! – окрик воеводы застал её в дверях. – Что с посольством делать велишь?

Она зло поглядела на вельмож через плечо и бросила на ходу:

– Делайте, как сговорено, коли ничего уже не исправить.

И тряхнув головой, выбежала из палат.

Опасаясь, что горячий нрав Дамира может принести ей больше бед, чем женитьба на Дарине, Влада бросилась в покои Дамира.

Он сидел на лавке у сундука с доспехами и клинками.

– И помышлять не смей о походе на Муром! – набросилась она с порога на Дамира. – Рязанское княжество в зависимости у муромского князя. Коли супротив пойдёшь, многие подымутся. И тогда не сносить тебе головы. Найдутся и те, кто нашёптывать станут, что ты по моему наущению войско своё поднял. И тогда мне милости ждать неоткуда будет.

Дамир откинул в сторону клинок, подскочил с лавки, сжал Владе плечи:

– Ты вели! Я всё устрою так, что на нас никто и подумать не сможет!

– Дамир! – Владелина прижалась к его груди. – Не могу я воле батюшки противиться. Я ведь никчёмная. Да и какой с меня муж. Батюшка сказывал, что и Дарина та не без изъяну. Слухи ходят, что она токмо сынка родила. Без наследника княжеству никак. Если можно то было, батюшка не решился бы на подмену. Княжеству нужен князь и наследник. Нешто у степного народа не так заве́дено?

– Хан без кеде, не хан! – прижимая её к себе, ответил Дамир. – Верно сказываешь.

Владе так не хотелось выбираться из его нежных объятий, но она отстранилась, подошла к столу и села на лавку.

– Вот и слухи вокруг Рязани недобрые бродят. Гориславич опять в нашу сторону очи обратил.

– Об чём на совете сказывали? Нешто и правда к тебе князь Тьмутараканский сватался?

Влада вздохнула. Хоть и было это давно, в ту пору, когда она ещё только перешагнула возраст отрочества, но вспоминать о тех днях до сей поры было муторно. Она помнила, как тяжко было батюшке всякий раз, как приходилось искать повод и отказывать князю, много старше её годами. Помнила она, сколько слёз пролил князь Мстислав, оплакивая сына. И как обрядили её в платье брата и велели отзываться на имя его она тоже забыть не могла. Зато князь Олег, услыхав о кончине княжны, боле не досаждал и, казалось, позабыл дорогу. А теперь вот вновь в сторону Рязани смотрит. Не иначе силой окреп.

Рассказывая Дамиру обо всём, Влада запиналась, подолгу молчала, а, упоминая батюшку и брата, и вовсе роняла жемчужные слёзы. Он слушал молча, не торопил, и когда она смолкла, взял её мокрое от слёз лицо в ладони, коснулся губами глаз, щёк, губ…

– С Гориславичем управиться невеликое дело. А вот с девицей, что в жены тебе предназначена делать чего велишь?

Владелина обтёрла лицо и встала:

– Ничего не велю! Исполню волю последнюю батюшки моего. А дальше как пойдёт, так и видно будет, что делать.

Оправив кафтан, и не взглянув на Дамира, она вышла из его светлицы и отправилась в свои покои.

Глава 3

Мара открыла глаза и не сразу поняла, где находится. Пробуждение оказалось долгим и тягостным. В голове гудело, а тело затекло и болело. Пошевелилась. Руки и ноги связанны. Оглядевшись, она пыталась понять, куда её привезли: полутёмная крохотная комната с двойными широкими дверями. Даже отсюда с соломы видно было, что они слишком низкие. Маленькое окошко, в которое робко проникал свет, гора подушек в углу, низенький столик. Мара попыталась лечь на спину и упёрлась спиной во что-то твёрдое. Подняв голову, увидела столб, подпирающий балки на потолке…

…Когда, очнувшись после похищения, увидела чёрных всадников, сразу поняла к кому её везут. И оттого мысль о побеге не оставляла её не на миг. Последнее, что Мара помнила, это как остановились напоить лошадей. После долгого изнурительного пути на последнем привале она и зубами развязывала руки, и о камень тёрла. Но, крепкая верёвка никак не поддавалась, чтобы она не делала. Освободиться не вышло. Да и солёный привкус во рту муторно напоминал о том, что она давно хочет пить. А потом пришла Суюма. Насмехаясь над её беспомощностью и попытками освободиться, она влила ей в рот приятный травяной отвар. Тёплая пряная жижа, обволакивая, согрела нутро, утолила жажду и потянула в сон…

… Что было дальше? Пытаясь вспомнить, Мара прислушивается к звукам за дверьми. Но там было тихо. Словно издалека потянуло дымом костра. Вспомнив, Мара вздрогнула. Последнее, что она видела в своей земле – пылающий шатёр. Её шатёр Стало быть, Дамир будет думать, что она погибла и ждать помощи не от кого.

Стукнул засов, и двери раскрылись. В комнату вошла Суюма, неся перед собой миску с лепёшками и кувшин.

– Куда меня привезли? Зачем?

Удушающая тревога горечью подкатывала к горлу, но Мара старалась казаться спокойной.

– Ты знаешь ответы.

Она поставила еду на столик.

– Хорезм… – сомнений больше не осталось. – Думаешь, Джамбулат заплатит тебе за меня?

– Джамбулат – мой брат, – с усмешкой сказала она.

Услышав эти слова, Мара шарахнулась в сторону. Словно бурлящее варево, жар разлился по нутру. Суюма наклонилась к ней, чтобы развязать руки.

– Когда мы с Агын оказались в становище Явуз-хана, ему этого знать было не нужно. Он думал, что я прислуживаю дочери Каюма. Но рядом со мной всегда были те, кто оставался верен Джамбулату. Назовись я, и они служили бы мне. Но я выжидала. Я знала, что мой срок ещё придёт. И даже когда Явуза не стало, и народ принёс клятву верности Дамиру, всё осталось, как и прежде. А когда он привёз тебя, я сразу поняла, кто ты. Да, Магрура! Это у меня ты отняла победу в состязании лучников, оставила без роскошного коня, которого брат обещал мне́. Это я послала ему весть о том, что ты не погибла в пожарище.

– Думаешь, месть поможет тебе вернуть то, чего ты была лишена? – Мара пыталась понять, что задумала Суюма, но та всякий раз выворачивалась, будто змея, и уползала.

– Он винил себя в том, что ты погибла в огне. Ты знала?

– Нет.

– Немудрено! Тебя долго не было в становище. Я не поверила в то, что Явуз смирился с твоей гибелью и не стал мстить Джамбулату. Поначалу пыталась узнать, где он тебя спрятал. Но все были уверены, что ты погибла. А потом Дамир привёз тебя из дальних земель – поселил в отдельный шатёр, дал всё, что ты попросила. Я смотрела на него, а он на тебя. И вскоре поняла, кто ты есть. А когда он взял тебя в поход на Русь и вы привезли оттуда израненного княжича. Или, надо сказать, княжну?..

Мара вскинула голову и наткнулась на колючий взгляд Суюмы. Та улыбалась.

– Так и есть! Агын оказалась права. Твой сын променял её на княжескую дочь.

– Мой сын? – изобразила удивление Мара.

– Да, Магрура, твой сын. Дамир. Неужели ты думала, что я не догадаюсь?

Магрура оперлась спиной о столб и постаралась успокоиться.

– Хан Дамир для меня лишь сын моего предречённого. У Явуз-хана и кроме меня были женщины.

– Явуз спас тебя, но позволил погибнуть вашему сыну? – Суюма усмехнулась. – Можешь говорить всё, что пожелаешь. Тебе нет веры. Как и Явуз, ты будешь защищать того, кто тебе дорог. Но знай! Вы оба будете принадлежать моему брату. И ты! И твой сын…

Она сказала это очень медленно и так тихо, что по спине у Мары пробежал студёный ветерок.

Когда за Суюмой закрылись двери, Мара дёрнулась и попыталась подняться. Вспомнила, что ноги все ещё связаны, она принялась распутывать верёвку. Её трясло. Страшнее собственной гибели для неё был страх потерять сына. В глазах потемнело оттого, что она вспомнила давнее пророчество Хамзира…

…Они шли по берегу реки. Явуз-хан увлечённо рассказывал о том, каким сильным и храбрым растёт Дамир. Она слушала не перебивая и жалела только об одном, что он не привёз кеде сюда. Когда солнце пошло за лес, Явуз обнял её:

– Хамзир сказал, нам больше не суждено свидеться.

– Мне он ничего не говорил.

Мара замотала головой, верить его словам совсем не хотелось.

Зловещими тенями из-за кустов поползли страшные мысли и сомнения.

– Я не возьму другую куатан, если ты подумала об этом. Хамзир сказал, так решили духи.

Явуз притянул её и коснулся губами волос. Мне пора.

Вскочив на коня, он поскакал к ожидавшим его воинам. Даже не обернулся.

Внутри всё заклокотало. Обида и злость переросли в ярость. Она вскинула руки к небу, и верх взметнулись водяные столпы, разбрызгивая по сторонам ледяные брызги. Ещё взмах, и налетел ветер, принялся ломать деревья, вырывать с корнем старые комели, гнуть ракиту у воды.

Внезапно всё стихло. Она обернулась. За спиной стоял Хамзир с кинжалом в руках. Взмахнув клинком, старик срезал с её шеи амулет. Не долетев до земли, кусок кожи в форме листа с нанесёнными символами, вспыхнул в воздухе огнём, зеленоватым с золотым отливом. Старик пробубнил заговорные слова, и чёрные всполохи разрезали пламя. На камни даже пепла не упало. От могущественного амулета не осталось и следа.

Мара смотрела на Хамзира, и ледяная дрожь окутывала тело. Вновь налетел сильный ветер, река вышла из берегов и поднялась водяной стеной, деревья загудели. Старик распрямился, словно вырос и стал на две головы выше себя прежнего. Глаза налились, почернели, он завыл подобно ветру, а когда заговорил голосом похожим на шелест листвы, её кожу опалило огнём:

– Они знают, что ты нарушила обет. Говорят, ты недостойна их дара, – шелестел старик.

Потом заревел. Сверкнул потемневшими глазами:

– Духи злятся. Они говорят, ты заслуживаешь погибели. Но тебя они не возьмут. Ты не можешь уйти… Других принесут в жертву заместо тебя. Они велят тебе постигать мудрость земли…

Ветер стих так же внезапно, как и налетел. Река успокоилась и вернулась в берега. Покачнувшись, Хамзир принял обычный облик, тряхнул седой головой и с укором уставился на Мару потускневшими глазами:

– Духи больше не хотят с тобой говорить. Духи отвернулись от тебя.

– Кого?.. Кого они принесут в жертву за мою вину? – Мара бросилась к Хамзиру, но он отстранился.

– Я не знаю.

– Хамзир! Молю! Тебе всё ведомо! Ответь!

Старик посмотрел на неё с укором.

– Ты совершила страшное деяние, Магрура, позволила гневу овладеть тобой. И не желая того, ты направила силу амулета во вред. Ты знаешь законы духов. Расплата будет долгой и мучительной.

– Кто? Ответь мне, кого заберут духи?

Хамзир посмотрел на неё и отвернулся:

– Они возьмут двоих, – сказал и побрёл по тропинке в лес.

Мара схватила ртом воздух и задохнулась немым рыданием.

«Двое! Духи возьмут двоих! Что же она наделала?»

Покачиваясь, Магрура сделала шаг к валуну, ещё один, ещё и рухнула в высокую траву, обхватив голову и рыдая. Лишь ради двоих она могла отдать себя без остатка, только бы они были живы. Дамир и Явуз! Явуз и Дамир… Духи возьмут у неё самое ценное, что осталось. Когда сами того пожелают. Ей остаётся только терзаться неизвестностью и ждать кого они возьмут первым? Как? Когда? Но если решили забрать – возьмут. И в этом повинна она…

В тот день она видела Явуза в последний раз. Но когда его не стало, Мара почувствовала сразу. В тот день ледяной холод окутал её. И согреться она не могла не под лучами жаркого светила, ни у огня печи. Холод выкручивал её, вытягивал из неё жизнь, словно это её положили в курган. А потом приехал Дамир…

Мару затрясло. Неужели теперь его черёд? Горечь подступила к горлу. Она завыла, закричала…Заламывая руки, она билась головой о мазанные глиной стены, проклиная себя. Так и не сумев развязать верёвку, она всё же смогла её немного распутать и удлинить. Подскочив на ноги, она зашаталась, схватилась за столб, заголосила. Хотела броситься к двери, но запуталась в верёвках и упала. Извиваясь, ужом стелилась по соломенной подстилке, и кричала, кричала, кричала…

… Когда спустя время Суюма заглянула в комнату, Мара лежала ничком на подстилке и, казалось, не дышала. Она бросилась к ней. В ужасе увидав запутавшуюся в верёвку Мару, Суюма принялась поскорее её развязывать. Аккуратно сняв с шеи петлю, освободила руки, ноги и бросила конец у столба. Мара захрипела. Суюма подскочила и бросилась к столику. Отлила из кувшина в пиалу немного пряной жижи.

Приподняв голову, аккуратно по чуть-чуть влила отвар. Глядя на то, как исцарапала и изранила себя Мара, Суюме стало её даже жаль. Вскоре хрипы прекратились. Дыхание стало ровным. Мара спала…

***

Маджид, юный шах Хорезма, восседал на троне в зале советов и размышлял. Ещё накануне ему доложили, что из похода воротился его дядя, военачальник Джамбулат. Но на сей раз, вопреки обыкновению он не спешил порадовать правителя дарами. Да и сам не торопился предстать перед повелителем, не пришёл во дворец, как того требовал обычай, а прислал слугу разузнать, примут ли его. Странное поведение дяди вынудило Маджида призвать советников, появлению которых Джамбулат вряд ли обрадуется.

До хорезмшаха доходили слухи о том, что однажды дядя сильно разгневался на ловких и искусных персидских воинов Яшана и Турсуна, служивших ему. Он велел им покинуть Хорезм и никогда больше не возвращаться. Но те, разузнав о Джамбулате тайну, что он тщательно ото всех скрывал, вернулись и поведали об этом ему, юному правителю Хорезма. Маджид не сразу поверил в сказанное и спросил визирей о деяниях военачальника. Те в точности подтвердили слова персов. Так Яшан и Турсун заслужили доверие и обосновались во дворце, став новыми советниками шаха.

Вот и теперь персы поведали ему о том, что поход Джамбулата не принёс славы хорезмийскому войску, а изрядно сократил его численность. Поведали они и о цели похода Джамбулата в Дикую степь, разозлившую Маджида. Сбывались слова почившего отца, шаха Икенджи о том, что Джамбулат верен Хорезму до тех пор, пока его желания совпадают с интересами трона.

– Повелитель! – голос хранителя дворца вырвал юного правителя из раздумий. – Военачальник Хорезма Джамбулат вновь прислал узнать, примет ли его Великий шах?

– Вели ждать, Илчин, – задумчиво произнёс юный хорезмшах. – Многое говорят о дяде. Надо понять, чему верить.

– Как прикажет господин! – поклонился Илчин и неслышно покинул зал советов.

– Позволит ли повелитель сказать? – боковая дверь тихонько открылась, и в неё протиснулся воин. Задев чалмой свод, он склонился ещё ниже, подхватывая полы халата и придерживая саблю, висевшую на боку.

– Войди, Яшан. Правдивы ли слухи о том, что Джамбулат вернулся с пустым караваном?

– Правдивы, повелитель. Ни коней, ни утвари, ни зерна, ни рабов дядя не привёз.

– Значит, и то правда, что Джамбулатом овладела жажда мести, а не чувство праведного служения трону.

– Так и есть, господин! – склонился перед ним Яшан. – Что велит шах Маджид?

– Я хочу, чтобы ты и Турсун предстали предо мной, когда я призову Джамбулата. Желаю, чтобы он увидел вас. Послушаем, как военачальник станет оправдывать свои деяния в Дикой степи.

– Да свершится воля Великого шаха! – поклонился Яшан и так же тихо, как появился, вышел, оставив юного правителя предаваться думам и сомнениям.

Светило спустилось в пески. Маджид стоял в маленькой комнате, примыкавшей к залу советов, и ждал, пока слуга поправит его расшитые шёлком одежды. Вот-вот появится дядя, Джамбулат. Что-то он будет говорить? Как оправдает свои неудачи?

– Пусть у него заберут саблю, – не поворачивая головы, тихо произнёс Маджид.

– Как прикажет повелитель, – раздался голос из тёмного угла.

К дверям метнулась тень и исчезла в узкой полоске света. Маджид еще не закончил облачаться в парадные одежды, как створки тихо распахнулись. Тень скользнула обратно и растворилась в сумраке тёмного угла.

– Повелитель! – в комнату вошёл Илчин. – Военачальник Хорезма Джамбулат ожидает, когда его примет Великий шах.

Маджид молча кивнул, повернулся к маленькой двери, помедлил, собираясь с мыслями, и махнул слуге.

Тот почтительно склонился и, распахнув перед повелителем двери, отошёл в сторону.

Обычно ярко освещённый зал советов на сей раз утопал в полумраке. Маджид сам пожелал, чтобы факелы освещали только трон и середину зала, оставляя углы тёмными. Именно там и притаилась стража, которую предусмотрительно привёл Яшан.

Расправив дорогие одежды, Маджид сел на трон и подал знак, повелевая впустить военачальника.

Джамбулат вошёл в зал, оглядываясь по сторонам. В его движениях чувствовались и раздражение, и злость, и сомнения.

– Приветствую тебя, мой господин и повелитель! – сделав несколько шагов, Джамбулат отвесил глубокий поклон и медленно пошёл к трону.

Маджид жестом запретил приближаться.

– Тебя долго не было, дядя! – сдерживая желание наброситься на него с обвинениями, стараясь придать голосу приветливый тон, произнёс шах. – Спокойно ли на границах? Не готовиться ли нам к битве?

– Нет, повелитель. В Хорезме и за его пределами всё как должно.

Джамбулат говорил ровно и сдержанно, но Маджид слышал в его голосе и подозрительность, и сомнения, и неуверенность. Что-то тревожило военачальника и он, Маджид, знал что именно. Джамбулат, не спросив дозволения, увёл войско в Дикую степь без причины, повинуясь только своим желаниям и прихоти, ведомый ненавистью и жаждой мести. И то, что открытый по обыкновению взгляд военачальник теперь прятал, исподволь посматривая на шаха, только утвердило Маджида в вине дяди.

– Как должно, говоришь? – стараясь не выказывать раздражение, спросил шах.

– Всё так, мой господин! – и сделал несколько шагов к трону.

Маджид поднял руку, повелевая остановиться.

– Что-то мрачно в покоях твоих, – озираясь по сторонам, Джамбулат встал посреди зала. В его голосе появились уверенность и твёрдость. – Илчин непочтителен. Воинов полон дворец. Где те стражи и советники, что я оставил для твоего покоя и защиты?

– Разбежались, как только узнали о поражении Великого военачальника Хорезма в битве с ханом Дамиром, – Маджид стиснул зубы и состроил, для верности, недовольную гримасу. Но тут же хмыкнул и, переменившись в лице, принял добродушный вид. – Теперь у меня новая стража и советники. Им я доверяю больше, чем твоим шакалам, дядя.

– Те, кто донёс о поражении, хотят настроить тебя против меня, повелитель. В Хорезме и на его границах всё спокойно. Верь моему слову!

– Всё спокойно? – Маджид терял терпение. Ему наскучили оправдания дяди. Взгляд шаха наполнился гневом и разочарованием. – И потому ты увёл в Дикую степь половину войска, а вернул жалкую горстку измождённых и покалеченных воинов? Как хану Дамиру удалось перебить моих всадников? Отвечай!

– Повелитель! Этот нечестивец заманил войско в ловушку. Много славных воинов пало в битве во имя величия Хорезма. – Джамбулат выглядел растерянным.

– Что за надобность была тебе идти на Дамира? В чём его вина? Мне сказали, дань Великому государству Хорезма он платит в срок и сполна. Коней войску доставляет щедро, женщин присылает с избытком. – Маджид уже с трудом сдерживал раздражение.

– Всё так, повелитель. Но своенравный хан Дамир дерзнул нанести мне урон. Он напал на караван и похитил добычу. Ты знаешь мою щедрость. Я отдаю в казну половину того, что имею. А этот непокорный поступил так же, как однажды его отец, Явуз–хан. Всё это началось задолго до твоего рождения. Тебе, верно, не сказывали, но эти нечестивцы, поклоняющиеся земле, ветру, светилу и каарганам, великая угроза нашему государству.

– Моему государству, дядя. Моему! Или я по малолетству забыл, что назначил хорезмшахом тебя?

Терпение Маджида иссякло, как пересохший родник. Внутри клокотали злость, ярость и жгучее желание лишить Джамбулата головы.

– Отец говорил, ты обещал ему положить конец вражде с Явуз-ханом. Столько лет прошло. Явуза давно нет, а твоя ненависть к его роду жива. Ты дал слово, что вокруг границ Хорезма будет спокойно, и не сдержал его, дядя. Вместо того чтобы служить мне, укреплять и защищать моё государство, ты ищешь ссоры с соседями, что исправно платят дань. Теми соседями, которые случись беде, должны стать на нашу сторону и пополнить всадниками войско Хорезма. Ты меня огорчил, дядя. Отец говорил, ты способен поставить свои желания выше интересов Хорезма. Предупреждал, что нельзя всецело доверять тому, кто возвышает себя над властителем. Только он по немощи полагал, что ты будешь верностью служить роду и мне. Видимо, потому и поручил тебе управлять войском. Отец говорил, ненависть, особенно та, что уходит корнями далеко в прошлое, способна ослепить. И твоя злоба к Дамиру за отвоёванный караван ничто по сравнению с необузданной жаждой мщения ему и его народу. Что вы не поделили с Явуз-ханом? Земли? Табуны? Женщин?