Басурманин. Крылья каарганов

Вскочив на ноги, Гридя закричал, будто раненый зверь:

– Боги вышние! Молю! Спасите княжну! Самоё себя отдам, только верните её на русь3!

***

Леса и окрестные луга сменили изумрудные ковры и сарафаны на рубиновые душегрейки и золотые кокошники. К приближающимся холодам крепостная стена, башни и ворота, княжеские палаты, да и весь город после былого пожарища почти полностью отстроили. Многие горожане и крестьяне окрестных деревень терпимо относились к живущими на восточном склоне половцам. Обучали при случае обычаям русичей, языку и ремеслу. Те же, учили русичей объезжать лошадей, готовить под седлом мясо впрок, определять приближение непогоды по ветру и беспокойному поведению животных, поили ребятню кумысом, учились земледелию, рыбалке и строительству. Никто из степняков неудовольствия не проявлял и неудобств местным жителям не доставлял. Размеренная жизнь вновь потекла как река.

Но не все рязанцы приняли половецкий народ добром. Одни косились в их сторону и не упускали случая крикнуть вдогонку бранное слово, другие плевали вослед и сторонились, спеша сойти с тропки. Были и те, кто роптал, жаловался непрестанно городским старостам. Те, устав от наветов, кланялись боярам, чтобы донесли до князя и хана о бесчинствах. Яр Велигорович с каждой грамоткой разбирался лично. Вызывал жалобщиков не в княжеский терем, а к себе в хоромы, допрашивал тщательно, и почитай каждый раз выяснял, что писанное навет. За хулу полагалось уплатить деньгой али зерном в княжескую казну и отработать на чёрных работах от одной полной луны до другой. Тяжкое наказание быстро поубавило желающих возносить хулу на половцев и рязанцы поутихли, особого недовольства не выказывали, ждали, что решит дума и каково будет слово князя Владислава.

Владелину всё больше тяготил княжеский венец. Теперь, когда её возлюбленный хан был рядом, так хотелось скинуть с себя платье погибшего брата и стать той, кем она рождена. Но увы… Этому не бывать. Потому лишь только светило выглядывало из-за леса, Влада звала Дамира покататься верхом. Она понимала, кочевому духу её басурманина нужны поля, луга, степи, и сама не отказывалась от прогулки, если он просил. Да и простор за стенами Рязани был тем единственным местом, где они могли побыть наедине, не страшась быть услышанными, не опасаясь, что их увидят. А стража…

Артемий Силыч так и не успел вернуть себе воеводство. Князь Мстислав захворал и не оставил изволений. Так он и остался в сотниках. Зато службу нёс за двоих. И в стражу Владелине подобрал ратников надёжных, неболтливых. И с делами дружины управлялся, пока Симеон Тихонович, ненавистный всем воевода, глотку драл на торжище и народ смущал речами погаными, что де половцы в ночи всех порежут. За то приходилось Владелине прилюдно его отчитывать. Воевода унимался, но ненадолго.

В тот раз Владелине не суждено было отправились за стену вдвоём с ханом. Прихватив с собой воеводу и ратников, князь Владислав отправился объезжать ближние и дальние окраины княжества. Стража доносила, что на границах всё чаще стали видеть басурман. И то были не живущие по изволению князя в рязанских землях половцы хана Дамира, коим велено носить на рукаве ленту зелёного сукна, чтобы стража ненароком стрелой не догнала, признав во всаднике чужака. На границы повадились половцы хана Осолука и мелких степных князьков. Неспокойно было в округе. Что-то затевалось. Только вот как понять, кто супротив Рязани подняться удумал?

Лёгкий ветерок подхватил и унёс в поля глухое ржание резвых коней. Держась поодаль ото всех, Влада и Дамир, ехали впереди. Всякий раз, как воевода желал приблизиться, хан бросал в его сторону такой свирепый взгляд, что Симеон Тихонович бряцал мечом, кривился, недовольно бурчал, но приближаться не осмеливался. Вот и теперь, когда князь остановил коня перед большим холмом и воевода поспешил к правителю, яростный взгляд половца заставил его придержать жеребца.

– Вольготно супостату в землях рязанских! – пробурчал Симеон Тихонович и покосился на сотника. – Князь-то русичей не чтит. Мы его из плена басурманского вызволяли, а он хана и воинов его в Рязани призрел4.

– Молчи, Симеон! Не нам с тобой за князя решать. В том, что басурмане в землях наших живут и нам выгода, – огрызнулся Артемий Силыч.

– Вот за твои гнилые помыслы князь Мстислав и изгнал тебя. Али запамятовал?

– То лишь моё дело, да князя, мир ему! – пробурчал сотник.

Натянув поводья, он подъехал ближе к Владелине, встав между ней и воеводой. Хоть Мстислав Игоревич и лишил в сердцах должности, но, всё же до последних дней считал воеводой его, а не трусливого и болтливого Симеона. Обещал вновь должность пожаловать. Жаль не успел. Да и разве в воеводстве дело? Дружина его слушается, Владелина совета спрашивает, с басурманами управляться получается, да и хан его чтит. Чего ещё желать? Покосившись на недовольного воеводу, Артемий Силыч перевёл взгляд на рязанского правителя.

А Владелина смотрела на высокое старое дерево. Иссохшим корневищем оно вспахало землю, разметав сплетённые отростки у подножья. Словно множество костлявых рук обнимали они ствол и тянулись далеко вокруг. Горькие воспоминания удушающим комком подкатили к горлу.

– Об чём печалишься, княгиня моя? – услышала она тихий голос подъехавшего ближе Дамира.

Владелина вздохнула и посмотрела на возлюбленного:

– Да вот, думаю… Ты всё на своём пути спалил. Город мой в прах и пепел обратил. Пошто дерево это оставил?

Дамир выглядел смущённым. Нечасто она упрекала его в содеянном.

– Так ты только вели, княгиня моя! – услышала она глухой голос. – Враз от него щепы да комель останутся.

– Не тронь! – Влада отвернулась и вновь устремила взор к дереву, принёсшему ей столько бед. – Пущай растёт.

Постояв немного, она натянула поводья и, подъехав к Дамиру, встала рядом с ним:

– Сказывай лучше как оба раза незаметно к Рязани подошёл? Как стражники войско твоё не заприметили? Пошто до сего дня тайное от меня скрываешь?

Дамир вздохнул:

– Ворога во мне всё видишь, княже? Беды от меня ждёшь?

– Не от тебя, – смягчилась Влада. – Думал, ежели я тут за стенами прячусь да степных погорельцев привечаю, так про беды твои с Джамбулатом ничего не ведомо мне? Знамо дело! И как под стены твои он пришёл, и как в западни, тобой расставленные, попал, как бежал постыдно с поля брани, и как ты с остатками народа на гнилом озере от него прятался. Обо всём ведаю!

– Откуда? – удивился Дамир, но потом посмурнел.

На его потемневшем от горя лице отразились боль и печаль. Владелина его хорошо понимала. Слишком свежа была рана. Слишком тяжела ноша. Слишком неведомы пути.

– Кто рассказал тебе об том? – прохрипел он.

– Слухами земля полнится. Я так разумею, Джамбулат не отступится. Придёт он за тобой, Дамир. Посему сказывай без утайки, какими путями окольными пришёл, как хоронился от стражи, где тропки потаённые сыскал. Велю на каждой такой дорожке дозорных поставить. Скажешь, али нет?

Вскинул голову Дамир. Вспыхнул взор. Рука легла на рукоять сабли.

– Скажу, княже. Обо всём поведаю. Токмо дай мне слово верное, что исполнишь всё, как велю. Коли ты супротив Джамбулата подняться отважилась, я и воины мои по перед тебя и дружины рязанской стеной встанем. Сколько я поливал землю кровью сынов и дочерей княжества твоего? Но она же, простив всё зло, боль и обиды, приняла и домом мне стала. Как за родную биться буду, себя не щадя.

– Добро! – кивнула Владелина и, дёрнув поводья, поскакала к лесу, где у кромки появилась сгорбленная фигура.

Дамир и остальные последовали за ней.

Деревья, окрасившиеся в багряный с золотым отливом наряд, встретили знатных всадников тихим перешёптыванием листвы, словно знали о них то, что другим знать не следовало. Влада и Дамир молча ехали вдоль леса. Им не нужно было вести речей, чтобы понимать друг друга. Достаточно было находиться рядом. Ловить украдкой взор и знать, что, едущий рядом, не предаст.

Наслаждаясь уходящим теплом, они поравнялись со старухой, шедшей вдоль деревьев. Знахарка и повитуха Агафья жила в этом лесу на заимке очень давно. Влада помнила, как её батюшка, князь Мстислав, сказывал, будто мальчишкой он отправился со своим отцом в эти ещё нехоженые земли и повстречал Агафью. Как она поила его ягодным соком, ворожила на корешках и заклинала его батюшку не ходить в глухие земли.

С тех пор многое переменилось. Вот и батюшка её ушёл к матушке и духам. Но Агафья всё так же жила на заимке, лечила разные хвори, принимала младенцев и ворожила. Старики сказывали, что она знается с самим ведуном Зоремиром, коего в рязанских землях да и по всей Руси почитали и боялись. Многие о нём слыхали, да никто не видал. Злые языки и вовсе уверяли, что то всего лишь слух, и никакого Зоремира нет и не было. Другие рассказывали о чудесах, что творит этот ведун. И клялись, что слыхали о них от тех, кто эти чудеса видал. Иные не верили ни тем ни другим. А о том есть Зоремир или нет высказывались осторожно, мол раз слухи ходят, значит, кто-то да есть. А коли многие старики Агафью помнят ещё с малых лет, стало быть, что-то в этой старухе есть, и, видать, она и правда с ведуном знается, коль столько лет по земле ходит. И покуда одни только догадывались, Владелина и Дамир знали наверняка, что Зоремир живёт в дальних лесах у чёрного валуна и всякий народ его по-своему кличет. А коли так, то и про Агафью, видать, верно сказывают.

Поставив на пенёк полную трав и кореньев корзину, знахарка отвесила земной поклон подъехавшему князю:

– Здрав буди, князь-батюшка! А я иду к себе, дай, думаю, на лужок выйду, вдруг тебя встречу? – покосившись на Дамира, старуха принялась ковыряться в корзине, но, не найдя искомого, махнула рукой.

– И тебе не хворать, Агафья! – кивнула Влада.

– Вели девке сенной поутру прийти. Я тебе травок для отвара ароматного сберу: думы тяжкие разогнать, силы укрепить, дух подбодрить и беспокойство ночное унять. Да, коли позволишь, настойку стряпухе передам. Третьего дня жалобилась она на боли колючие. Сказывала, лытки окаянные её совсем измотали. Я и сама бы пришла, да мне в деревню за реку надобно. Дитятко там у жинки мельника того гляди народится. Вот травок насбирала. Пойду! Здрав буди, княже! – и ещё разок поклонившись, старуха пошла вглубь леса.

– Чудная она! – поглядел ей вслед Дамир.

– Она мне заместо матери была, – тяжело вздохнула Влада.

От её взора не укралась тоска во взгляде любимого.

– Ты так и не поведал мне, отчего не привёз с собой Мару, – продолжив путь, смущаясь, неуверенно спросила она. – Ей бы понравилось в моих землях. В лесах много целебных корешков, грибов да ягод. Травами спелыми луга поросли. Да и с Агафьей, мне думается, они бы поладили.

Лицо Дамира почернело, он осунулся, будто груз тяжкой битвы вновь навалился на его плечи. Владе стало не по себе оттого, что всколыхнула былые воспоминания. Ей и раньше-то казалось, что неспроста её хан не привёз Мару, а теперь и вовсе совестно стало.

– Мара сгинула, – не своим голосом просипел хан. – В пламени пожарища канула в шатре своём.

– Не гневайся, что былое тронула, – подъехав ближе, Влада коснулась руки Дамира.

– Нет в том твоей вины, – Дамир сжал её пальцы и покосился на приближающихся ратников и воеводу с сотником. – Права Мара была. Коли оставил бы тебя при себе тогда, не выжила б ты в битве. Джамбулат становище моё коварством взять хотел. Да сам в мою западню, аки зверь, угодил. Токмо всё одно многим в землю лечь суждено было. Усман своими руками Негудера в курган уложил. Земли те ещё многие лета гиблыми будут.

– Отчего же ты тогда сразу не открыл мне, что батюшка мой посольством у стен стоит?

– Желал, чтобы ненависть в тебе огнём полыхала. По-иному ты бы не ушла. А я так и не ведал бы, что значу для тебя, – голос Дамира дрогнул.

Владу разозлили последние слова, хотя она и не понимала отчего.

– Теперь ведаешь! – сорвались с уст полные горечи слова.

Владелина хлестнула коня и поскакала навстречу ратникам. Она не слышала, ни тяжёлого вздоха любимого, ни его слов:

– Ведаю! Токмо знамо ли тебе, что значишь для меня ты́?

Поравнявшись с воеводой и сотником, Владелина посмотрела в сторону дальних лесов:

– Симеон Тихонович! Пошли в Рязань за дюжиной верховых и свежими лошадьми. Дождись и догоняй. Мы поедем на дальние подступы. Хан Дамир нам тропки тайные укажет. Поглядим, где посты худые, а где их и вовсе нет. Надобно границы стеречь получше. Коли хан Дамир смог неприметно к граду подобраться, то и прочие смогут.

– Чтобы я, воевода, да басурманина слушал? – возмутился Симеон. – Ты кому, княже, просишь меня́, русича́, покориться? Тому, кто Рязань сжёг? Ты половцев в стенах приветил. То дело твоё. Токмо у каждого из них на нас кинжал припасён. Слово моё верное, гляди…

– Ты что мелешь, Симеон? – пробасил Артемий Силыч, покосившись на подъехавшего Дамира. – Коль знаешь чего за людьми хана, так слово делом подкрепи, толком сказывай за кем какая вина есть. Не то сам на расправу лютую напросишься.

– И ты с ними заодно? – замотал головой воевода. – Твоего слова, сотник и вовсе не спрашивали. Я завсегда говорил князю Мстиславу, что ты к басурманам переметнулся!

Дамир выхватил кинжал, а Симеон, увидав ярость во взгляде Дамира, вдавил сапоги в бока кобылки и что есть духу помчался к Рязани. Промеж ратников послышались смешки. Один подъехал ближе:

– Дозволь, княже, мне за людьми и лошадьми в Рязань отправиться. Да и за воеводой присмотреть надобно. Не свалился бы где в канаву! А то вона его как хан спужал! Кобылка подковами, что деньгой сверкает.

Послышался сдавленный смех. Владелина обернулась. Ратники, что есть сил сдерживались, глядя на удаляющегося воеводу.

– Поезжай! – махнула рукой Влада. – Поди и вправду куда свалится, али того пуще – с пути собьётся!

На сей раз рантики расхохотались, да так, аж слёзы на глазах выступили.

– А я с тобой поеду, княже! – выехал вперёд Артемий Силыч. – Пущай хан Дамир мне укажет, где у нас худо стерегут.

– Добро, Артемий Силыч! – согласилась Владелина. – Мудрость твоя и сметливость всем ведомы!

Светило уже пошло к закату, когда у кромки дальнего леса Владелине померещилось, будто кто-то прячется за кустами. Она всматривалась в скользнувшие за деревья тени, вслушивалась в затихающий шелест облетающей листвы. Ничего. Влада подняла руку, велев ратникам отстать, и поманила Силыча.

– Глянь-ка туда? – указала она подъехавшему сотнику. – Разбойный люд тайными тропами пробирается?

– Дозволь, княже, поглядеть, – Борич, всегда неотступно следовавший за Артемием Силычем, спрыгнул с коня и бросил ему поводья.

– Токмо понапрасну на рожон5 не лезь, не медведь, – велела ему Владелина.

– Княже, может лучше я? – Дамир подъехал ближе.

– Вместе пойдём! – спешившись, Владелина вытащила из ножен меч и, стараясь ступать тихо, пошла за Боричем.

Дамир последовал за ней. У раскидистого куста, всё ещё одетого в густую зелёную листву, Влада остановилась и подняла руку, указывая куда-то вперёд. Дамир замер на миг и крадучись, подошёл ближе.

Трое разбойников, так же как и они, прятались за кустом и бранились промеж собой.

– Тихо ты, Шельма! Спугнёшь!

Рябой замахнулся на тощего, но тот оказался столь прыток, что увернулся от удара и отскочил в сторону.

– Шам ты, Кутя, шельма! Шумишь, а пошле бранишьща. Глянь-ка! Поди оборотитща. Жаприметит наш, тогда гиблое дело.

– Цыц, вы оба. Вот взрежу ножичком! Останетесь тут, зверью на забаву, – пригрозил третий, явно старшой.

– А чего он, пёс брехливый… – огрызнулся Кутя.

Старшой смерил подручников недобрым взглядом.

– Вот я вас…

Опустив мешавшую ветку, он вглядывался в сгущающийся сумрак:

– И откель он тут взялся? Прочих не видать… – прислушавшись, старшой махнул подручникам. – Кажись, один! Слышь, Кутя! Иди вона той тропкой. Как в низину спустится, так и выскакивай перед ним. Понял? А ты, Шельма, голдень ты, шелудивый, дубину бери. Вона за те кусты ступай. Как Кутя выскочит, так ты ратника-то по головушке и отходи, чтобы не поднялся. Доспех у него вишь, какой, знатный! За него деньгу добрую выручим.

– Плащ – мне! – потирая руки, обрадовался Кутя.

– Чего это? Ишь, чего удумал? Плащ и кинжал – мне! Доспех, меч и щит – сбудем на ярмарке по случаю, – возмутился старшой. – С тебя и рубахи хватит.

– А я шебе шапку вожму и шопоги! – переминаясь с ноги на ногу и поигрывая дубиной, гундел Шельма.

Дамир посмотрел на Владу. Она молча кивнула.

– А мне головы ваши! – выскочил из-за куста хан.

Разбойники присели от испугу, увидав басурманина, а после и вовсе бросились врассыпную. Старшого поймал Дамир и, не дав ему опомниться, одним ударом сабли снёс голову. Шельма выронил дубину и кинулся бежать. С перепугу налетев на Владу, он повалился ей в ноги.

– Шпаши меня, добжий воин! Тут по лешу башурман шаштает!

– Может и спасу, коли скажешь, чего это вы тут замышляли?

Владелина ухватила его за шиворот и, подпихнув вперёд мечом, повела к кромке леса. Шельма, видать, сообразив, что и воин, и басурманин заодно, скулил, но шёл. Когда же увидел верховых, бросился наземь и завыл:

– Ох, беда мне, горемышному! Ох, беда!

– Ещё один! – Борич выволок из лесу Кутю, и кинул в руки Силыча небольшой мешочек. – При нём было. Видать, я не первый, на кого они тут в кустах прятались.

– А это у старшого сыскалось, – появившись из-за деревьев, передал Владе мешок побольше Дамир. – Тяжёл, будто камень. Не с руки, видать, такой за пазухой носить было, да от этих прятать!

– Вот хмыстень6! – надулся Кутя. – Брехал, что поровну хабар7 делил, а сам…

– Что с ними делать станем, княже? – выпрямившись в полный рост, Борич встал над лежащими на земле разбойниками.

– С собой возьмём, – Владелина бросила мешок с монетами Силычу. – Поутру совету предъявите. В хлеборост8 или страдник9 и не сыскали бы. Возьмите их! – кивнула она ратникам. – Вяжите крепко, чтобы не сбёгли.

Ратники схватили разбойников, скрутили и отвели в сторонку.

– Стражу на границах по-иному устроить надобно, – обернувшись на лес, Влада поглядела на Силыча и, подумав немного, махнула рукой, подзывая Борича. – Она-то по верхам ездит, в низинки и лесочки не заглядывает. Тут и войско пройдёт, никто не приметит.

Владелина покосилась на Дамира.

– Лесок этот в овраг широкий спускается. Там тропа широкая, дерева высокие. Верховые по три зараз проходят. Вот где стражу припрятать надобно. По тому оврагу я оба раза шёл, никто мне путь не преградил. Стало быть, и Джамбулат, коль на Русь пойдёт, тем же путём пробираться станет.

– Значится, так тому и быть! – кивнула Влада, похлопав коня по морде. – Борич! Доставь в Рязань этих, – она кивнула на разбойников. – Чтобы не сбёгли. А то ведь гляди, Симеон Тихонович не поверит нам.

Ратники вновь расхохотались и принялись готовиться в обратный путь.

Глава 2

Светило вынырнуло из-за крыши терема и лениво заглянуло на ратный двор, где шестеро мальчишек лет по пять, вооружившись малыми щитами, деревянными мечами и водрузив на головы мохнатые шапки, словно на дворе лютень10, внимательно слушали пожилого дружинника. Выслушав очередное наставление, они встали друг против друга. И началась битва. Стук деревянных мечей разносился по двору, вперемешку с визгами малышей и грозными окриками наставника.

В ожидании князя и сотника Дамир стоял на заднем крыльце гридницы11, выходившим на широкий двор. Постукивая ладонью по рукояти сабли, он глядел на мальчишек. Взгляд всякий раз цеплялся то за одного, то за другого мальца. Один казался слишком медлительным и оттого получал удары чаще остальных. Другой чересчур вертлявым, настолько, что путался в ногах. Третий, хоть и был ростом выше остальных, казался ещё совсем маленьким и не понимал чего от него хотят.

С шумным гомоном и смехом на двор из избы выскочила дюжина отроков. Одетые, как и положено ратникам, в кольчуги поверх плотных рубах, шеломы с бармицами, со щитами и настоящими, а не деревянными мечами, они выглядели очень неуклюже. На миг Дамир подумал, что они и мечом-то взмахнуть ни разу не смогут. Но когда на дворе появился Борич, отроки притихли и подбежали к нему за наставлением. И вот уже взметнулись ввысь мечи и оглушительный звон, крики и брань огласили двор.

– Ах ты, басурман! Я тебя!

– Поди сюда, супостат! – кричали те, кому выпало изображать русичей.

– Вот вспорю брюхо, поглядим кто супостат!

– Сам ты басурман! – вопили те, что изображали ворогов.

– В ратном поединке речи вести, что самоё себе голову снести! – наставлял Борич.

В груди у Дамира больно кольнуло. Он глядел на отроков и внутри него всё переворачивалось, бурлило, подступало мутью к горлу и ухало к ногам.

– И думать не моги об том! – услышав гневный шёпот Влады над ухом, Дамир от неожиданности вздрогнул и резко обернулся. – Я-то помню твои…

Она недоговорила. Смерила хана тяжёлым взглядом и посмотрела на будущих ратников.

– Тронешь кого – от моего меча падёшь! – глядя на появившегося из ратной избы Силыча, прошипела она.

– Княже! Тебе ведомо всё обо мне. О былом и не помышляю, – Дамир подошёл к Владе и встал за её плечом. – Я в толк не возьму…

– Чего? – вмешался в разговор Силыч, подходя ближе.

– Пошто мечи у мальцов деревянные?

Силыч усмехнулся:

– Княже, если не передумал со мной в становище ехать, то пора!

– Поедем! Давно за стену не хаживал, – кивнула Влада.

– Добро! – и глядя на спускавшихся с крыльца Владу и Дамира добавил. – А у вас, что, не так воинов учат?

Дамир обернулся на мальчишек:

– Кыпчаки сыновей сызмальства в седло сажают и к сабле приучают. Но деревянных не дают. Кинжалу или малой сабле из-под руки кузнеца выйти должно. Воину и клинок под стать.

Силыч покосился на Владу:

– Ежели княжичам да не деревянный меч, а кинжал с пылу с жару даден был, половину дружины извели бы и без набегов басурманских.

– Пошто так? – от Дамира не укрылось, как зарделась Влада.

– Да они так яростно мечами махали, что к вечерней зорьке всякий раз искать наставника приходилось. Прочие, что были, к утру ещё не могли подняться. Любо княжичам было пошалить да позабавиться. Особливо княжич Владислав этим славился. Верно сказываю, князь-батюшка?

– Верно! – вздохнув, отозвалась Влада, с грустью покосившись на сотника.

Дамир видел, как Силыч, потупив взор, отвернулся, чтобы не смущать Владу, и без того огорчённую упоминанием погибшего брата.

На конюшне их уже ждали. Три запряжённых коня стояли у ограды, нервно перебирая ногами, помахивая хвостами и всхрапывая.

– Ты так и не сказал, отчего мечи деревянные, – решив прервать гнетущее молчание, Дамир подъехал к Силычу, как только они выехали в поле.

– Деревянный меч не может причинить большой вред. Больно ударить, оцарапать – да, но жизнь не отнимет. Потому мальцы не боятся наносить удары. А когда становятся старше и опытнее в бою, получают из рук наставника первый настоящий меч. К отрочеству они ведают всё, что должно знать ратнику. И лишь окрепших силой, их берут в малую дружину. Вот так! – покосился на всю дорогу молчавшую Владелину Силыч.

Дамир тоже поглядывал на неё. Его тяготило то, что Влада решила, будто он прельстился отроками. Он старался не вспоминать о том, к чему вынуждала его злоба и ненависть Агын к пленницам. Но Влада помнила. Она так и не простила ему погибели отроков. И, хотя с тех пор как половцы поселились рядом с Рязанью, она впервые упомянула о его былой жестокости, её слова острым клинком вонзились в тело, разрывая нутро на куски.

– Глядите! Усман! – услышал он голос Владелины.

Указав на быстро приближающегося всадника, она вдавила сапоги в бока коню и поскакала вперёд.

Дамир и Силыч помчались следом за ней.

Они встретились с Усманом у раскидистого старого дерева. Спрыгнув с коня, половец взял за узду жеребца князя и погладил морду.

– Усман! – окликнул его Дамир, подъехав ближе и спешившись. – Ведомо ли тебе, отчего русичи столь отважны в бою?

– Нет, мой хан!

Он раскрыл рот, хотел было что-то сказать, но благоразумно решил промолчать.

– Оттого, что их дитя уже в три года обучают ратному делу. В четыре малец получает в руки меч. Но не как нам с тобой атасы поднесли малую саблю, а из дерева.

– Как с деревянным мечом можно стать воином? – удивился Усман и покосился на князя и сотника.

Силыч хмыкнул и кивнул в сторону князя.

– Ты летами постарше меня будешь, Усман? – Влада выбралась из седла и скинула плащ. – Стало быть, я для тебя как отрок из малой дружины для ратника. Сразись со мной, коли полагаешь, что с таким мечом воином не стать.

Усман тряхнул головой:

– Помнишь наш лёгкий бой, княже? – он вынул кинжалы и бросил их рядом с плащом князя. – Вы с Гайлисом супротив нас с ханом? Тяжко поверить, что наставники тебя учили мечом, выстроганным из дерева. Уж больно ты прыток и ловок.