Вибрирующая реальность. роман

Несколько лет физического труда и душевного отчаяния, чуть не сделали из него алкоголика. Скучная, унылая жизнь провинциального городка все больше и больше тяготила молодого человека. Ему хотелось стать знаменитым, богатым, общаться с поэтами, писателями, музыкантами, художниками, вращаться в высших кругах элиты. Он запоем глотал книги, пил водку и плакал. От тоски и одиночества, за два дня перед своим очередным днем рождения Вазян вскрыл себе вены. Попытка суицида не удалась и Арнольд твердо решил изменить свою жизнь, перебравшись в Москву.

В столицу он поехал под предлогом поступать в вуз. Мать всплакнула украдкой, но что уж тут поделаешь если сын все решил. Она хоть и не верила в успешный конец предприятия, втайне надеясь, что ее любимый Арно поживет месяц-другой в Москве и вернется в родные пенаты, благословила его и отправила с Богом поступать.

Всем на удивление и себе в том числе, Вазян поступил с первого раза. Хотя отделение было заочное, но это даже вышло на руку Арнольду, ведь в Москве нужно было где-то жить, что-то есть, а родственников поблизости не было. Вазян устроился на работу все тем же дворником, затем грузчиком, а после продавцом книг. Окончив вуз, Арнольд поступил в аспирантуру, где к этому времени и учился.

«Я люблю этот город – думал Вазян, сидя на жестком стуле и смотря в пол – он не всех принимает в свой лагерь. Многие приезжают покорять его, но бесследно канут в Лету, растворяясь в асфальтовом болоте этого города, иные едут, чтобы заработать много денег, они возвращаются домой с пустыми карманами, другие собираются учиться, у каждого своя цель.

Но как бы там ни было, далеко не все приезжающие остаются здесь жить. А я остался, я живу в этом городе, люблю этот город. Нет, ни за скверы, улицы и фонтаны, а за то чувство свободы, которого нет ни в одном провинциальном городишке. Я чувствую себя свободно, иду по улице курю сигарету и понимаю, что никому во всем этом огромном мире нет дела до меня, а мне до них, вечно снующих, бегущих, спешащих, кричащих, гудящих, деловых людей. Каждый живет, как умеет. Одно плохо, жить так, как хочется не получается. И, вообще, можно ли у нас в стране жить, как ты хочешь? Вот возьмут эти милиционеры и забьют насмерть своими дубинами и насрать им на то, что я хочу. Или завтра объявят очередной дефолт, кризис, перестройку и кому какое дело, чего хотят люди. Живите так, как можете, а не можете – то и не живите. Уж всяко лучше, чем так, как этот урод, всю жизнь ныть, пошел бы да повесился, все равно в Бога не верит».

– Ладно – рявкнул Сержант – откатай ему пальчики для картотеки и поступай как знаешь.

– А что с тем? – спросил Петя, кивнув головой на дверь.

– Того в клетку давай, завтра с утра разберемся. Чего у нас там по маньякам, проанализируй, потом доложишь.

Сержант поднял трубку телефона и набрал номер. Долго молчал, нервно ковыряя пальцем стол, затем дернулся, словно от разряда статического электричества и заговорил.

– Привет. Да. Да. Да. Все. Ну сказал же все. Да. Да. Скоро буду, купить чего? Хорошо. Да. Да. Хорошо. Хорошо куплю. Ладно. И это тоже куплю. Да. Не забуду. Все, все выезжаю – раздраженно крикнул он и со всей силы хлопнул трубкой о телефон.

– Так и хочется порой забрать ее в участок и так отхуярить, чтобы… Ладно, все, рули тут, до завтра.

Сержант ушел. Петя снял у Вазяна отпечатки пальцев и отпустил его. Домой Арнольд добрался уже поздно ночью, не раздеваясь, лег на диван, включил телевизор и тут же провалился в сон.

Глава 3

Самсон вернулся домой без приключений. По дороге в ларьке купил бутылку пива. Жена встретила его на пороге. Молча, взглянула на бутылку пива в руке Самсона и удалилась на кухню. Врач направился за ней. На кухонном столе его ожидал дымящийся борщ со сметаной, салат из помидоров и огурцов, заправленный майонезом и тонко порезанный хлеб. Штиц сел на свое привычное место, легким движением руки открыл бутылку и сделал глоток. Жена достала из кухонного шкафа пивную кружку и ничего не говоря, поставила ее на стол перед Самсоном. Он, словно не замечая ни жену, ни ее заботу, отхлебнул еще пару раз из бутылки.

– Говно какое, как они его пьют?

Штиц отодвинул бутылку и принялся есть суп.

– Ты влюбился, что ли? – сухо спросила жена.

– Очень вкусный суп – проигнорировал вопрос Самсон, разламывая кусок хлеба пополам – только соли маловато.

Вика подвинула ему солонку.

– Посоли.

Самсон оторвался от супа и посмотрел на свою жену.

– Нет, Викуся, не влюбился. Тут такое дело, предложили иностранцев развлекать.

– Это как?

Вика присела напротив мужа, оперлась щекой о руку и как-то недобро взглянула на него.

– Они хотят русской экзотики, я как врач должен смотреть, что бы они, неровен час, ни зажмурились, от передоза матрешками.

– Чего сделали?

– Не сдохли чтобы. В общем, долго объяснять, да и не поймешь ты все равно.

– Чего это вдруг? – обиделась Вика.

– А того, что я и сам толком ничего не понимаю.

– Это на постоянку или так халтурка? – заинтересованно спросила Вика.

Самсон пожал плечами.

– Не знаю, пока халтура, а там видно будет. Что-то типа испытательного срока – съязвил Самсон.

– И сколько обещают? – не унималась Вика.

– Чего сколько? – Самсон еще хлебнул пива.

– Денег сколько?

– Вот дерьмо.

Он встал и вылил содержимое бутылки в раковину, пустую тару кинул в мусорное ведро. Достал из шкафа рюмку, вынул из холодильника блестящую металлическую фляжку со спиртом, налил, выпил и закусил борщом.

– Очень много – пробубнил Штиц, жуя хлеб – очень много.

– Ну что, миллион баксов, что ли? Очень много – передразнила его Вика.

– Нет, конечно, не миллион, но сумма приличная, даже очень. Нужно контракт подписать.

– И чего ты ломаешься, подписывай, все равно без работы сидишь, а так глядишь хоть деньги будут, очень много – вновь сыронизировала Вика.

Самсон пропустил мимо ушей ее колкости.

– Смущает меня все это.

– Что? Что тебя смущает? А то что мы уже пять лет ремонт не можем сделать и все еще на этой твоей трахоме ездим, которая, того и гляди, развалится, тебя, естественно, не смущает.

Вика была крайне раздражена, в ее глазах читалось сожаление в том, что она вышла замуж за этого неудачника.

Когда-то будучи еще совсем молодой и неопытной в вопросах замужества, Вика стояла перед выбором, к ней сватались сразу двое. Максимов Федор, ее одногруппник, статный красивый парень, его отец был дипломатом. Затем и сам Федор пошел по стопам отца, женился и уехал по дипломатической визе в Бельгию. Вторым кандидатом был Самсон, за него Вика и вышла замуж, оставшись в Москве. Уже через два года совместной жизни она пожалела, что отказала Федору, но было поздно. Каждый Новый год, тридцать первого декабря, во время звона курантов Вика писала на салфетке заветное желание, салфетку поджигала, пепел и недогоревшую бумагу бросала в бокал с шампанским и ровно в 12 часов ночи, чокалась с мужем и выпивала все содержимое до дна. Загадывать желание таким образом научила ее школьная подруга Зинка Цаплина, она уверяла, что этот ритуал действует безотказно. На протяжении нескольких лет, Вика ела горелую бумагу и всегда загадывала одно и то же желание, которое, увы, не сбывалось. А мечтала Вика о том, что бы ее не столь уж и любимый супруг стал нормально зарабатывать, что бы она могла позволить себе, и тут уж фантазии не было предела. Вика мечтала о шубе, Париже, об украшениях, машинах, платьях от кутюр, маникюрах, педикюрах, духах, косметике и прочих вещах, о которых мечтают все женщины неспособные себе этого позволить. А Самсон, в свою очередь, казалось, ни о чем не мечтает и не собирается даже палец о палец ударить, для того, чтобы мечты жены воплотились в жизнь.

– Ладно – Самсон отодвинул пустую тарелку – спасибо, вкусно. Пойду, почищу зубы и спать, чего-то устал я сегодня.

– Бедняжка – желчно произнесла жена – уж не вагоны ли с углем ты разгружал? Устал он.

Самсон зашел в совмещенный санузел и запер за собой дверь, снял штаны и сел на унитаз, в тот же мгновение глаза его закрылись, и он сладко задремал. Стук в дверь разбудил сладко спящего врача.

– Может ты уже выйдешь, онанист проклятый – кричала жена.

Самсон несколько раз зевнул, расправил плечи, потянулся.

– Да, да, зубы почищу и выйду.

– Ты уже два часа их чистишь, выходи, я в туалет хочу.

Самсон щелкнул заслонкой и открыл дверь.

Жена вошла, внимательно все осмотрела.

– Чего ты тут делаешь?

– Ничего.

Самсон встал с унитаза, надел штаны. Вика недоверчиво посмотрела на него, словно опасаясь чего-то, заглянула в унитаз, присела на теплый, нагретый мужем стульчак, помочилась, подтерлась клочком туалетной бумаги, надела трусы и вышла.

– Смывать кто за тобой будет? – ругнулся Самсон, спустив воду в унитазе. Умывшись перед сном и почистив зубы, Штиц пришел в спальню и лег рядом с женой.

– Ты что, онанируешь там?

Вика повернулась лицом к мужу.

– Я тебя умоляю, не болтай ерунды, давай спать.

Самсон выключил ночник и повернулся спиной к жене.

– Нет, что-то с тобой явно происходит? Слушай, милый, а ты, часом, не выдумал весь этот бред с иностранцами?

– Все, спи – пробормотал, погружаясь в сон, врач.

– Я так и не поняла, что ты решил, о чем вы договорились?

– Завтра поеду в офис, там и решу. Спокойной ночи.

Глава 4

Гриша ехал в метро, в его голове крутилась одна-единственная фраза, сказанная шефом – «к этому делу нужно подойти предельно серьезно». Вдруг на одной из станций раздался телефонный звонок, Гриша достал мобильник. Звонил шеф.

– Да, да, я выйду из метро позвоню – ответил Гриша. – Я в метро. Да там неясно пока, договорились на завтра. Я перезвоню.

Поезд уже набрал обороты и связь прервалась.

«Это шанс, наконец-то вылезем из грязи в князи – думал Гриша – матери денег вышлю, себе квартиру куплю в Москве, тачку крутую, женюсь». Напротив Гриши присела симпатичная девушка и улыбнулась ему. Гвоздев сконфузился, забегал глазами, а потом и вовсе закрыл их и притворился спящим. Спустя некоторое время он открыл глаза и мельком посмотрел на девушку. Она увлеченно читала толстую книгу. Гриша успокоился и вновь прикрыл глаза. Он вдруг вспомнил разговор с шефом.

– Наклевывается одно большое и очень перспективное дело. Начну с главного, бабла мы можем поднять с этого немерено, главное, зарекомендовать себя. Любая прихоть – он сделал упор на эти слова и ткнул пальцем в воздух – должна быть исполнена по первому зову. Итак к сути дела – сказал босс делово. Затем выдержал паузу, прошелся по кабинету и начал.

– Чем мы с тобой занимаемся?

Гриша нахмурил лоб, придав лицу выражение напряженной задумчивости.

– То-то и оно, что мы полной херней с тобой занимаемся – не дав ему сказать ни слова, самокритично отрезюмировал шеф – И вот, нам подвернулось стоящее дело. И к этому делу нужно подойти предельно серьезно.

Гриша одобрительно покачал головой.

– А что за дело-то, шеф?

– Ты не качай головой, как собачка на панели и не перебивай. Короче, есть такие богатые люди, нет это не те, которые ездят на джипах и пьют «секс на пляже» в кабаках по вечерам, у этих бабла столько, что можно до конца жизни долларами задницу подтирать, хоть пять раз на дню. И вот люди эти очень устают на своей тяжелой работе. Как и всем, им просто необходим отдых. Но дело в том, что отдыхать они предпочитают не так, как все. Пляжи Коста-Рики и склоны Альп им не по душе.

«Видимо, и я предпочитаю отдыхать никак все» – подумал Гриша.

Шеф мучительно проскрипел мозгами, подбирая нужное слово.

– Экстрим – вдруг выпалил он – они хотят экстрима.

– С парашютом, что ли, прыгнуть, или камел трофи какое? – удивленно спросил Гвоздев.

– Вот тут собака-то и порылась. Нет, друг мой, круче. Они играют в разные дурацкие игры.

– В шахматы, что ли?

– Гриша, не тупи, не нужно показывать, что ты дурнее паровоза, люди этого не оценят. Это что-то из области садизма, мазохизма и прочей херни. Для них специально был сделан концентрационный лагерь времен Второй мировой войны, все в натуре, все реально. Одни из них были заключенными, другие охранниками. Но помимо наших клиентов, там было много простых обычных людей и заключенных, и охранников. Понимаешь ты, все реально. Никто не знал, что они богачи, и что это они все устроили. Их кормили, били, насиловали, как обычных заключенных. Одно единственное правило, эти люди должны были выжить.

– Охренеть! – вырвалось, как-то само собой у Гриши.

– То-то и оно, что охренеть. Ну вот, что-то подобное мы должны им предоставить, только с русским колоритом. Им нужны два человека, зачем я не знаю. Только эти двое должны быть, как бы сказать, короче ни курицы тупоголовые. Умные, но бедные. В общем, чтобы не рабочий и колхозница, а из среды интеллигенции. Так что твоя задача найти этих двух интеллектуалов.

– Какой-нибудь врач и работник культуры? – слегка замявшись, спросил Гриша.

– Умница, схватываешь прям на ходу – похвалил его шеф.

– Я могу задать еще вопрос? – обрадовавшись, что угодил шефу, спросил Гриша.

– Сколько угодно.

– А почему они обратились именно к нам?

– Резонный вопрос. Видишь ли, Григорий, я думаю не только к нам, а в такие же шарашки, как и наша.

– А почему?

– А почему не в кремль ты хотел спросить? – съязвил шеф – во-первых, все должно быть строго конфиденциально, то есть секретно. Во-вторых. А, во-вторых, может и не быть. Если что-то пойдет не так, нашу фирму и ее сотрудников ликвидируют, для тупых объясню понятнее, пустят на колбасу.

– На какую колбасу? – недопонял Гриша.

– На ливерную, Гвоздев, на ливерную. Или же на шаурму, ел шаурму?

– Ел – утвердительно пробормотал Григорий.

– Вот – с видом знатока произнес шеф – это только идиоты думают, что там собачатина. Виски будешь?

Гриша кивнул головой. Шеф налил два стакана, взял один и сделал небольшой глоток.

– Мы еще можем отказаться. Но скажу тебе, друг ты мой сердечный, от таких предложений не отказываются.

Гриша залпом опустошил стакан, занюхал рукавом и выдохнул.

– Сильная собака, самогон напоминает, мать гнала. А за что же на колбасу-то?

– Ей-богу, Гриша, ты недоразвитый, а еще менеджер. Ни за что просто так. Вдруг ты чего-нибудь прессе ляпнешь. Слышал про охоту на людей?

– Нет, по видику, как-то очень дано смотрел фильм америкосовский.

– То-то и оно, что тут не фильм, в Подмосковных лесах, знать развлекается. Пускают двух, трех человек, а затем идут следом, травят собаками, из ружья стреляют, а потом ножом добивают, обычно голову отрезают. Затем фотосессия с фуршетом и все такое.

– А из этих, на которых они охотились, впрочем об этом я уже говорил.

Шеф задумался, прикусил, затем пожевал нижнюю губу и продолжил пугать Григория.

– По началу бомжей гоняли, на вокзале приглядят подходящий экземпляр, нальют ему водки, посадят в машину и загород, в лес. Только в бомжах интереса мало, они за жизнь не борются, насрать им на это, убьют и что с того, как овцы. Поэтому вариант с бомжами в скором времени потерял свою привлекательность. Стали брать обычных людей.

– Брать – удивился Гриша – где брать?

– Не тупи, где-где, в Караганде, на улице где же еще.

– Шеф, а ты не боишься, что нас могут после того, как все закончится, так же собаками затравить и на вертел.

Шеф налил еще виски.

– Я не исключаю подобную возможность.

Он выпил залпом и уселся в кресло.

– Что мы им можем предложить? – лоб шефа, словно земля в засуху, покрылся трещинами.

– Не знаю – развел руками Гриша.

– Ладно, время еще есть. Дальний путь начинается с первого шага. Найди двух хмырей и нужно будет составить контракт, но, так что бы он их ни отпугнул. На все про все у нас неделя.

– Метро «Алтуфьево», конечная. Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны – захрипел динамик.

Гриша открыл глаза, народ не спеша выходил из вагона. Гвоздев поднялся и присоединился к вялой, безликой массе, устало возвращающейся после трудового рабочего дня, домой. На улице было темно, горели фонари. Гриша закурил, и не дождавшись маршрутки, направился в сторону съемной квартиры. Бывшая хозяйка квартиры, ветхая старушонка лет семидесяти, души не чаяла в Григории. Она доживала свой век на другом конце города и по причине старости и постоянных болезней никогда не ездила в сдаваемую квартиру. Гриша сам приезжал к бабульке раз в неделю. Он приносил ей продукты, покупал хлеб, молоко, макароны, крупы, сосиски, в общем, все то, что заказывала старушка. Раз в месяц Гриша исправно платил за квартиру. Бабушка так полюбила Гвоздева, что частенько поговаривала о том, будто оставит ему в наследство ту жилплощадь, в которой он сейчас проживает. Гриша прекрасно понимал, что этого никогда не будет и не питал на сей счет никаких иллюзий. У бабушки было слишком много родственников. Двое сыновей, две дочери и у каждого, в свою очередь, имелись взрослые дети.

«Пока живу, – говорил себе Гриша – а там посмотрим».

Вскоре старушка умерла. Гвоздеву по телефону сообщила сей прискорбный факт внучка хозяйки, жившая последний год в квартире бабушки. Гриша видел эту молодую статную особу раза два и то со спины. Девушка всегда удалялась в свою комнату, как только менеджер переступал порог их квартиры.

Гриша надел черную рубашку и свой единственный темно-синий костюм в полоску, в котором он ходил на работу. В магазине купил бутылку водки и поехал в последний раз к старушке на квартиру. Дверь была открыта, Гриша вошел, тайком, чтобы никто не видел, неумело перекрестился и прошел в зал. Бабушка лежала в гробу, на голове ее была черная ленточка с какими-то буквами, в изголовье горели свечи, зеркало было занавешено тряпкой, шторы задернуты. В комнате было очень душно, стоял мерзкий, спертый запах. Гриша вытер рукой слезу и вышел в подъезд на площадку. Там тусовался народ, курил и очень эмоционально обсуждал наследство. Хотя Гриша никогда не видел этих людей, нетрудно было догадаться, что перед ним стояли родственники покойной. Он достал сигарету и закурил. Ему ни с кем не хотелось говорить, было противно даже стоять на одной площадке с этими людьми, еще не похоронившими тело, а уже принявшимися грызться между собой за лакомый кусочек бабушкиного наследства.

Гриша поднялся на пять ступенек повыше и присел на лесенку.

– А вы кто? – спросил его обрюзгший мужик с красными не здорово блестящими глазами.

– Квартиросъемщик – сухо произнес Гвоздев и выпустил облако табачного дыма.

Родственники вдруг сразу замолчали, а затем по одному зашли в квартиру. Быть может, им стало стыдно, что пять лет, этот, неведомый никому из них, менеджер ухаживал за их матерью, носил ей продукты, варил обеды, подолгу сидел, слушая истории из ее жизни, а они даже не удосужились познакомиться с ним.

Гриша достал бутылку, половину выпил из горлышка, оставшуюся водку тут же вылил на обшарпанный бетонный пол и поехал домой. Спустя неделю он узнал, что бабушка оставила завещание, увы, о Грише в нем не было ни строчки. Квартира по наследству перешла старшему сыну старушки. Мужик он оказался сговорчивый и покладистый. Гриша остался жить в той же квартире и цена за аренду осталась прежней, словно ничего и не изменилось. Однако иногда вечерами Гриша, смотря телевизор и, попивая пивко, вспоминал, как он ехал на край города, бегал по магазинам, а потом долго сидел у бабушки, слушая ее нескончаемые рассказы о житье-бытье.

Она поведала ему, как оставшись без отца и матери, подалась, совсем еще зеленой девчонкой, в Первопрестольную. Устроилась на комбинат ткачихой, жила в общежитии, где порой не было ни отопления, ни воды, а тараканов было так много что приходилось вытряхивать их из постели перед тем, как лечь спать. Крысы, словно домашние животные разгуливали, где вздумается. Рассказывала, как познакомилась с будущим мужем. Работал он водителем на легковом автомобиле, по тем временам большая редкость, возил какого-то начальника из кремля. Вспоминала, как первый раз ездила со своим Павликом, на его роскошной машине по ночной Москве, как вышла замуж, родила детей, всех поставила на ноги, дала образование. И еще многое, многое другое поведала старушка Грише о своей нелегкой жизни. Из этих рассказов Гриша, был заочно знаком практически со всеми родственниками бабульки. Он знал, что средняя дочь сделала аборт, по причине весьма обыденной – ее бросил молодой сержант, отказавшись жениться, и то, что младший сын пять раз лечился от алкоголизма, и о том, что внука посадили в тюрьму за распространение и употребление наркотиков и много иных семейных тайн.

Гриша пришел домой, включил телевизор, достал из холодильника бутылку пива и удобно устроился в кресле.

Зазвонил телефон, Гвоздев дернулся от неожиданности.

– Черт, забыл.

Звонок был от начальника.

– Ало, шеф. Да, вот только вышел – солгал менеджер – да, нашел. Не знаю. Скользкие они какие-то, не особо на бабло ведутся, хотя, я думаю поднажать и расколются. Да, да, договорились на завтра, в два в офисе. А что делать, им официоза нужно, их не устраивает в кафе. Ну да, договорились. Угу, угу, угу. Пока. Гриша нажал на кнопку телефона и положил трубку на журнальный столик, достал сигарету и закурил.

Глава 5

Вазян проснулся часов в десять утра, болела голова, и во рту было отвратительно сухо и кисло. Он пальцами потрогал покрытый корочкой язык. Поднялся и пошел на кухню. Жены уже не было, она ушла на работу, заперев дверь на ключ. Вазян достал из холодильника бутылку минеральной воды и стал жадно пить, прямо из горлышка. Затем достал из аптечки таблетку от головной боли, положил ее на язык и запил водой. На столе Вазян обнаружил записку.

«Арнольд, нам нужно серьезно поговорить. Надеюсь, вечером ты будешь дома.

Лена».

Больше всего в жизни Вазян не любил разговоров, которые происходят между мужем и женой. Это вечное выяснение отношений, кто прав, кто виноват. Он всем сердцем ненавидел все эти семейные склоки и дрязги, которые возникают, по его мнению, на пустом месте, из ничего. Не так сказал, не то сделал и после этого, как из искры пламя, вспыхивает такой скандал, после которого молчание и взаимные обиды, длятся неделю, а то и больше. Всякий раз, как только начинались подобные ссоры и склоки, Вазян готов был взорваться, как бомба, наговорить кучу гадостей, аргументами усиленными криком подавить врага. Он заводился с пол-оборота и ничего с собой поделать не мог. А уже после корил себя и терзал раскаяниями в своем горячечном поступке, по несколько раз прокручивая в голове сложившуюся ситуацию. Все это было последствием двух неудачных браков, психика Вазяна серьезно пострадала от них.

Арнольд достал сковороду, налил на нее масло, взял из холодильника колбасу, помидоры, лук, все продукты порезал кубиками и высыпал на сковородку, накрыл крышкой и зажег огонь. Достал два куриных яйца, разбил их в кружку, посолил, положил туда столовую ложку майонеза, поперчил и взбил до единородной густой массы. Затем приподнял крышку, помешал ложкой в сковородке и залил сверху яичной массой из кружки. Включил чайник и закурил, ожидая приготовления яичницы. Чайник вскипел в считаные минуты. Вазян бросил на дно кружки горсть чая, залил кипятком и накрыл блюдцем, чтобы настаивалось. Яичница шкварчала, наполняя кухню ароматным, соблазнительным запахом еды. Арнольд выключил огонь, взял деревянную подставку, на нее поставил, массивную чугунную сковороду, отрезал хлеба, взял вилку и принялся есть.

«Природа отдыхает на детях гениев» – ни с того ни с сего вдруг вспомнил Вазян крылатое выражение.

– Какая глупость – произнес он вслух – если бы она только на этих детях отдыхала, а, то, куда ни плюнь, одни бездари и тупицы. Хотя, средства массовой информации нас пробуют убедить в ином. Такое впечатление, что все современные композиторы, писатели, актеры, музыканты, режиссеры, сплошь одни гении и чада их тоже гении, даже еще круче своих отцов гениев. А просто дети? Все рожденные за последние десять лет, все как один дети индиго – то есть априори гении. Трудись природа, некогда тебе отдыхать, да и не на ком уже. И какая-то странная у нас система измерения этих гениев. Вот, например, Евтушенко, гений? Безусловно гений, тут даже вопросов быть не может, самый главный гений из всех когда-либо живших в нашей ойкумене. Бог с ним, Евгений гений, а Безруков, тут, вообще, без комментариев. Ну хорошо – шкрябая вилкой по сковородке – увлеченно спорил сам с собой Вазян.

– Почему, вправе именоваться гением, отказано сантехнику дяде Пете, проработавшему этим самым сантехником больше 40 лет? По какой такой причине? Может, оттого, что бессмертные стихи величайшего русского поэта, живущего в России, а работающего в Америке, будут читать через 20, а быть может, и через сто лет и с бессмертными ролями то же самое. А что же срать-то гении перестанут? У гениев это атрофируется за ненадобностью? Будет просто голова и руки, ноги не нужны, зачем гениям ноги? Руки необходимы, чтобы жестикулировать, играть, к примеру, на балалайке, а все остальное лишнее, голова и руки – этого для гения вполне достаточно. Есть рот, чтобы петь, с руками разобрались, остался мозг, чтобы придумывать разного рода хрень. Все, всего остального не надо. Катится по городу голова, а навстречу ей другая.