Вибрирующая реальность. роман

На исходе третьего года поисков любви, он встретил свою вторую жену. Это было милое, юное создание с большим количеством различных комплексов, спровоцированных одиночеством и множеством иных личностных факторов. Ей, как и многим молодым женщинам детородного возраста, хотелось семью и детей. Вполне объяснимое явление – материнский зов, природная потребность и результат – истерия, блуждание матки по организму, как говорили древние греки. А что же Вазян? Во-первых, он был мужчина, а во-вторых, у него имелась дочь, от первого брака, с которой ему доводилось видеться очень редко. В-третьих, искусствовед смотрел на свою будущую жену, как на очередную партнершу для секса и, в-четвертых, продолжал пить, страдать, ходить на работу и в церковь, в общем жить, так, как жил до этого, в свое удовольствие.

Марина, действуя скорее по наитию, нежели обдуманно, попыталась любыми путями проникнуть в его нутро и перепаять там тайные проводки его души, и получить не просто удобоваримый продукт, а идеальный предмет личного пользования. Увы, ей это не удалось. Однако в ранимую душу искусствоведа она проникла и даже проводки перепаяла, но, как-то неправильно их соединила.

Вазян изменился, перестал страдать из-за утраты первой жены, закончил поиски партнеров для секса и меньше стал пить. Однако меньше – понятие относительное. Вазян стал пить меньше, по сравнению с тем, как пил раньше, однако пить совсем не перестал. Марину такое положение дел не очень устраивало, она нашла Арнольду замену, статного, высокого, упитанного менеджера среднего звена. Конечно же – это самый надежный тип мужчин, однако, Марину смущало, то, что Владислав был женат и имел ребенка. Несмотря на это, чувство влюбленности было взаимным. Владислав проявлял к Марине недюжинный интерес. Он дарил ей подарки, говорил ласковые слова, но главное – не курил, не пил и в отличие от Вазяна, зарабатывал деньги. Марина видела во Владике решительного, целеустремленного, прекрасного принца. Прекрасный принц ушел от жены и дожидался, когда же Марина бросит своего алкоголика неудачника, и переедет к нему. Но Марина все тянула. Она в отличие от своего принца была нерешительна и все взвешивала и сомневалась. В один прекрасный день Марина раскрыла все карты перед Вазяном и предоставила ситуации развиваться своим чередом.

Зарубцевавшиеся душевные раны Арнольда потрескались и принялись кровоточить. Поначалу Вазян с остервенением стал пить, затем слегка приостановился и на трезвую голову принял решение измениться, найти себя, встать на ноги. Он долго анализировал произошедшее, ища оправдание себе, копаясь в своем внутреннем мире, словно патологоанатом в трупе, с целью найти первопричину, источник всех бед. Найдя множество причин для самоуничижения, Вазян сломался окончательно, возвестив всем и вся, что Марина нашла ему замену. Однако сам делал все, чтобы удержать ее. И Марина осталась. Ее принц, как это часто бывает с людьми среднего возраста, погулял и вернулся в семью. Год спустя Марина ушла от Вазяна.

Третья жена Арнольда нашла его сама. Через месяц после знакомства искусствовед пригласил ее перебраться к нему. Еще через месяц, стоя на колене попросил руки и сердца. Вазяна все устраивало и взрослая дочь его спутницы, и ненужность штампа в паспорте, и то, что новая супруга не запрещала ему употреблять алкоголь, а порой и сама вместе с ним прикладывалась к бутылке. Но, несмотря на все это, чаще всего в душе Вазяна всплывали нежно лелеемые им воспоминания о той стройной, как лань, женственной и загадочной художнице. Он уже не помнил ее лица, разговоров, которые они вели при встречах, но сам образ ее, вызывал в сердце приятное, светлое чувство.

– Чего-то долго он – сказал загрустивший Штиц.

– Что? – легкая задумчивость Вазяна растаяла, словно дым. Он, оглядевшись по сторонам, посмотрел на врача.

– Очередь наверное, чего-то задерживается наш менеджер. Я тоже не против сходить.

– А – пришел в себя Вазян – так сходи, я-то здесь.

– Хорошо – согласился Самсон – а вот идет.

Из кафе вышел Гриша, лицо его светилось счастьем. Самсон поднялся и отправился в туалет.

– Как оно? – спросил Вазян у, присаживающегося за столик, Гриши.

– Фу – выдохнул тот – отлично.

Врач сходил в туалет, помыл руки и вышел на улицу. Стоя на тротуаре, дожидаясь, когда проедут машины, он размышлял, а стоит ли возвращаться. «Чего я там забыл? Два дебила ведут пространные беседы и ни слова о работе, что мне с ними делать?» И тут он громко икнул, быстро перебежал дорогу и остановился.

– Чего встал – сказал он негромко сам себе – Рубикон перешел, обратной дороги нет.

Штиц вернулся к столику, на котором стояли три полные кружки пива, за столом сидели Гриша менеджер и Арнольд искусствовед.

– Ну, что – откашлявшись, начал он – довольно уж разговоры разговаривать, не пора ли, как говорится, перейти к делу? А то собственно…

– Да, да – закачал головой Гриша – дело превыше всего! – и хлопнул ладошкой по столу и вновь замолчал, раздумывая с чего бы стоило начать. Врач и искусствовед сосредоточенно ожидали презентации. Ничего дельного Гриша не придумал и, что называется, стал импровизировать.

– Вот в чем дело – начал он и осекся, немного подумав, продолжил – вот в чем дело. Наша фирма, как бы это сказать, короче мы предоставляем отдых для богатых, состоятельных иностранцев, но и для наших тоже, если захотят.

– Чего это за отдых, кабанов, что ли, стрелять? – перебил его Вазян.

– Кабанов? – задумался Гриша – нет, не кабанов. Короче иностранцам хочется русской экзотики, самой настоящей, без приукрашений, как бы полностью погрузиться в русский быт. Ну вот, мы должны им это дело организовать.

– Погружение с головой в бочку с дерьмом, забавно – иронично хихикнул Самсон – кстати, как вас зовут?

– Гриша.

– Так вот, уважаемый Гриша, я врач, а не массовик затейник и уж точно не ассенизатор.

– Вы не волнуйтесь – Григорий сделал паузу и вопросительно посмотрел на врача – вам Самсон…

– Можно без отчества.

– Хорошо, ну так вот, вам Самсон незачем волноваться, никаких шарад придумывать не придется, стихов и песен разучивать тоже. У нас есть – Гриша вновь сделал паузу и неоднозначно посмотрел на Вазяна.

– Я? – ткнул себя пальцем в грудь Арнольд.

– Да – Гриша кивнул головой – вас кажется Арнольд Вазян зовут?

– Да, так зовут, но извините меня, я занимаюсь искусством, а не массово развлекательными номерами, тамада из меня никчемный. Хотя я, конечно, писал сценарии, но только для компьютерных игр и то это было очень давно.

– Да, да, я знаю – закивал головой Гриша и, не обращая внимания на слова Вазяна, продолжил – так вот, мы работаем над программой отдыха для иностранцев, стопроцентное погружение в русскую действительность. Мы продумали и досконально прописали некоторые аспекты этого отдыха, однако, как говорится, и на старуху бывает проруха, и вот, чтобы не случилось прорухи с летальным исходом, для этого вы и нужны нам, Самсон. Собственно в этом будет состоять ваша миссия. Главное, начать, ввязаться в бой, а там клиент сам к нам повалит. Ну и что вы думаете по этому поводу?

Из этой сумбурной, сбивчивой презентации Самсон ровным счетом ничего не понял, ему показалось, что кто-то специально подослал этих двух олухов, чтобы разыграть его. Только не мог понять, кто и с какой целью. Он не так знаменит, чтобы попасть в программу «РОЗЫГРЫШ».

– На мой взгляд, бред собачий – сказал Самсон и отхлебнул пивка.

– И я не в восторге от ваших игр – поддакнул ему Вазян.

– У вас плохая уретра аура – смотря Грише в глаза, схохмил Самсон, пытаясь как-то вынудить противника обнаружить себя.

– Чего? – не понял менеджер.

– Судя по зрачкам у вас отрицательная мочевая энергетика. Должно быть, вы предпочитаете редиску халве, а это, в свою очередь, несет на себе патологические коллизии.

– Чего? – пришел в недоумение Гриша – какая редиска, какая халва? Я не понимаю вас, никаких редисок и холв я не ем и не собираюсь.

Легкая задумчивость, словно туман на реку, легла на глаза Самсона, но вмиг растаяла, как сигаретный дым.

– Значит, это морковь. Ну конечно, морковь и молоко. Другого и быть не может – продолжил каламбурить Штиц.

Гриша с силой утер ладонью лицо, начиная со лба вниз к подбородку, посмотрел на Вазяна, затем перевел свой взгляд на Самсона.

– Ты, пьяный, что ли, чего за пурга, какая моча, морковь, молоко? Я о деле говорю, а не о моче, ты врубаешься?

Гриша манерно достал из внутреннего кармана блокнот и ручку, вырвал листок бумаги и написал на нем цифры.

– Ваш гонорар, если все пройдет гладко. Это не рубли, ты доктор сможешь себе вагон халвы купить, в придачу с молоком – произнес он строя из себя крутого мачо.

Затем Гриша разорвал бумажку, положил в пепельницу и поджег.

– Но это строго секретно, только между нами – он театрально приподнял правую бровь.

– Само собой – отреагировал Вазян.

Менеджер вновь залез во внутренний карман и достал два листа.

– Читайте – небрежно бросил их на стол.

– Что это? – спросил Самсон, беря лист бумаги в руки.

– Как что, контракт.

– Какой еще контракт? – смотря, как школьник в книгу, поинтересовался Вазян.

– Обычный – досадливо произнес Гриша – обычный контракт, шесть пунктов, читайте и подписывайте.

– Но это же полная глупость – усмехнулся Самсон – какая-то бумажка, и что из того подпишу я ее или нет, никакой юридической силы она не имеет.

– Конечно же, не имеет – согласился Гриша – но это бизнес, а в бизнесе так положено, читайте и подписывайте. Во-первых – криминала нет, перед законом мы чисты, грабить, убивать, насиловать не нужно. Во-вторых – клиент уже есть, и клиент очень состоятельный. И в-третьих – все очень просто вот контракт, вы подписываете, завтра встречаемся в офисе и начинаем работать.

– Послушайте, товарищ – иронично произнес Самсон – пиво – это хорошо, но контракт, пусть он даже такой как у вас, дело серьезное и тем более то, что вы тут несете. Сумма приличная, спору нет, но так дела не делаются.

– Точно – поддакнул Вазян.

– Дела решаются на трезвую голову, ни в кабаке и ни в бане, это сугубо мое мнение, не знаю как у других и не хочу знать. Я предлагаю, сегодня все обстоятельно обдумать наедине, а завтра встретиться, без всякого пива и обсудить детально. А контракт, если вы не против, я возьму с собой, внимательно изучу его и, в случае отсутствия претензий, подпишу. Если возникнут вопросы, будем обсуждать. Вы меня простите если что не так. Я человек не авантюрный и на пустые цифры, как рыбу на голый крючок, меня не купишь.

За все время, пока Самсон говорил, Гриша обдумывал, что же он ответит этому дотошному докторишке, чем заманит в свои сети, какими козырями пробьет его неуверенную оборону. Ничего не придумав, откинувшись на спинку кресла, он произнес:

– Хорошо, давайте завтра в 14—00 вот по этому адресу – Григорий достал из кармана две визитки и протянул их приятелям. – Если что звоните.

Он сделал глоток пива, поднялся и направился в сторону метро. Самсон и Вазян проводили его взглядами.

– Что вы думаете? – спросил Вазян.

– Вы прямо как моя жена – ответил Самсон, все еще считая происходящее глупым розыгрышем – она постоянно меня спрашивает, о чем ты сейчас думаешь, милый.

– Я вовсе не нахожу вас милым – обиделся Вазян на такое сравнение – а в остальном, не хотите не говорите. Я не ваша жена и вытаскивать из вас клещами, что вы там себе думаете, не собираюсь.

– Простите – состроил отвратительную гримасу Самсон – мне кажется я слегка пьян, пожалуй, будет лучше если мы оба пойдем домой.

Врач поднялся с желтого пластмассового стула и направился неровной походкой в метро, слегка шатаясь и прихрамывая на правую ногу.

Вазян, со своими думами и неприятным чувством на душе, остался допивать пиво.

Глава 2

Вазян сидел и размышлял обо всей этой тупой и непонятной ситуации. Его не попросили в очередной раз заполнить анкету, он не сидел в большой очереди ожидая, когда к нему подойдет менеджер и начнет задавать вопросы, почему покинули место прежней работы.

Более того, он пил пиво с представителем фирмы, которая ищет подходящие кандидатуры. Может быть, нужно было отказаться? – размышлял Вазян – и тогда этот Гриша стал бы по другому вести с ними беседу. А то, что случилось, явно не укладывалось ни в одну стандартную схему. Хотя все-таки работа им была предложена, но и сама эта работа была такой же, как это нелепое собеседование. Непонятные иностранцы, развлечения и ничего конкретного. Пока Вазян усиленно размышлял о произошедшем, к нему за столик подсел подвыпивший мужичок. Он, прищурившись, наглым, недобрым взглядом посмотрел на искусствоведа.

– Я с 13 лет спину гну – выпалил он зло, сжав левую руку в кулак, и слегка потряс им.

Затем замолчал и принялся скрипеть зубами. Жвалы на его угрюмом лице заходили ходуном. Скрип зубов и грозный вид пьяного мужичонки произвел на Вазяна пугающее впечатление. Арнольд занервничал, но виду не подал. Пульс его участился, мысли в голове заскакали, как голодные блохи.

– Всю Россию продали, всю разворовали – устав скрипеть зубами, вновь подал голос мужик – где теперь рабочие руки, нет их нигде. Куда ни плюнь всюду одни барыги, менеджеры, певцы, художники, поэты сраные, да артисты, мать их, а рабочих нет. Стыдно быть рабочим, не престижно. А я сызмальства вот этими руками – мужик показал Вазяну свои крепкие натруженные руки – копейку добываю, каждый рубль трудовой с потом и кровью. И что же мне за это, почет и уважение? Нет. Мне за это шиш с маслом – мужик поднес к лицу Арнольда кукиш, дабы наглядно подтвердить истинность своих слов.

– И как мне после этого не пить?

– Да – задумчиво сказал Вазян – все как у Некрасова, «он до смерти работает, до полусмерти пьет…».

– Чего? – встрепенулся мужик. В интонации его речи, явно прослеживалось агрессивность и неприятие собеседника.

– Так просто подумалось – попытался оправдаться Вазян.

– Ты в армии служил? – мужик буравил Арнольда своим тяжелым, пьяным взглядом.

– Нет – покачал головой Вазян.

– Больной? – не отставал от него мужик.

– Нет, в институте учился.

– Ученый, значит. И что за наука? – наседал пьяный.

– История культуры – произнес Вазян, особо выделяя слово история, так чтобы было понятнее мужику.

– История – одобрительно кивнул мужичок – это хорошо. Скажи мне историк, почему трудовой человек в дерьме таком живет, где справедливость?

– Не знаю – сквозь зубы произнес Вазян, и чтобы как-то скрыть свое волнение глотнул пива.

– Должен знать, коли историк, а вот не знаешь. Хреновый, стало быть, ты историк, коли не знаешь, говно, стало быть, ты, а не историк. А я вот знаю – не унимался мужик – все знаю.

Почти кричал он, отчитывая Вазяна. Люди, сидящие за столиками, стали обращать на них внимание.

– Нет в этом мире справедливости, нет. Да и Бога тоже нет никакого. Не укради сказал Христос, а ведь воруют, все разворовали и живут себе припеваючи. А что же Бог, ничего. Они сначала наворуют у народа, а затем поставят церковь, якобы грехи замолить, опять же для народа благо. А денег-то затратят на это благое дело, считай меньше чем на своего пуделя. А что же Бог, ничего. Я двадцать пять лет на одном месте, а что взамен? Хрен взамен, денег вот, на водку только и хватает. Я же не раб, а рабочий, а на деле раб, самый что ни на есть раб. Кто виноват? Сам и виноват. Свобода, свобода, а на кой она сдалась ваша свобода, что мне от нее жить легче стало? Сто пятьдесят сортов водки появилось и триста пятьдесят два колбасы и куда они мне, за каким таким, я спрашиваю тебя, если я даже один сорт и тот с трудом могу себе позволить купить. Нет, от голода слава богу не помираю, семью кормлю и одеваю, но понять не могу почему же так нас лихорадит, все тяготы на наши плечи. Сволочь эта жирует, а мы пашем с утра до вечера, на кого пашем, на них упырей, чтобы они могли на островах банановых со своими блядьми отдыхать? Чтобы сынок их в Кембридже учился, а они десять вилл имели по всему свету, и вот ради всего этого я должен жилы рвать, горб свой гнуть?

Мужик со всего размаха ударил кулаком по столу. Пластиковый стакан Вазяна подпрыгнул и упал набок, пиво из него вылилось.

Вазян приподнялся из-за стола, для того чтобы уйти. Пиво было разлито, пьяный бред рабочего ему порядком поднадоел, да и, собственно говоря, пора уже было идти.

– Куда – рявкнул мужик, вошедший в раж – сядь, я еще не закончил.

– Заканчивайте без меня – превозмогая страх, произнес Вазян.

– Ты чего сявка, вякать вздумал, сядь я сказал, историк недоделанный.

Пьяные глаза мужика налились кровью, толстая жила, разделяющая лоб пополам, вздулась и было заметно, как она пульсирует.

– Всего доброго – монотонно произнес Вазян и направился к выходу, под прицелом любопытных глаз посетителей кафе.

– Пидор гребанный.

Услышал он, брошенную ему в спину, словно финский точеный нож, фразу. Народ притих, все устремили свои любопытные взгляды на Арнольда, будто вопрошая его – «ну что трусливый заяц, ответишь ему или бросишься наутек?»

Вазян пошмыгал носом, поморгал глазами, развернулся, сделал пару шагов в сторону неприятеля и со всего размаха заехал мужику в ухо. Удар был такой силы, что пьяный рабочий грохнулся на пол. Вазян победным взглядом терминатора осмотрел публику, театрально закурил и развернулся в направлении выхода.

– Ваши документы.

Перед искусствоведом стоял милицейский наряд. Сержант – мужчина лет сорока и двое молодых парней, еще не имеющих никакого звания.

– Поднимите его – скомандовал сержант.

Помощники подняли матерящегося мужичонку на ноги.

– Итак, ваши документы – грозно произнес сержант, злорадно пялясь на Вазяна.

Арнольд пошарил в карманах и достал студенческий билет. Сержант недоверчиво взял корочку, как-то брезгливо открыл ее и начал читать вслух, добавляя свои комментарии.

– Арнольд Вазян, да, странно, что не Шварцнегер. Более существенного ничего нет?

Вазян был на грани обморока, за годы учебы в университете у него выработалась стойкая неприязнь к работникам правоохранительных органов. Лишь только ему случалось увидеть милиционера, как его спина в тот же миг покрывалась легкой испариной, сердце начинало интенсивно стучать, в горле пересыхало, а в коленках образовывалась дрожь.

– Я не понимаю – пролепетал, словно нашкодивший ребенок, Вазян.

– Чего именно вы не понимаете? Мне нужен документ, удостоверяющий вашу личность: паспорт, права, документ, на котором стоит печать МВД.

Вазян сглотнул подкативший к горлу ком.

– Пройдемте – сухо произнес сержант – этого тоже в машину – скомандовал он ребятам.

«Красивый город» – думал Арнольд, сидя в милицейском бобике. Из окна патрульной машины его взору предстала ночная Москва. Горящие разными огнями витрины магазинов, рекламные плакаты, залитые неоновым светом, спешащие по домам прохожие, гуляющие иностранцы, целующиеся влюбленные пары, машины, светофоры, фонари и чудесная архитектура старой Москвы, все это проплывало мимо Вазяна, как в каком-то фантастическом сне. «Должно быть, непросто приходится архитекторам – подумал Арнольд – нужно придумать, затем начертить, все комнаты, каждую завихрющку, воссоздать на бумаге, а после воплотить в жизнь, так чтобы стояло веками. И вот через сто лет, а может и двести, я еду в этой машине и любуюсь этим домом. Все-таки велика сила искусства». Вазян улыбнулся, но тут же черная мысль, обрушившаяся на него словно проливной дождь, заставила его занервничать.

«А что если меня везут на Лубянку и дело касается вовсе не этого пьяницы?» – подумал Вазян.

На его лбу проступил холодный пот, руки стали нервно трястись.

«Иностранцы, контракт, КГБ, шпионаж, мать твою, вляпался».

Вазян зажмурился, закрыл ладонью лицо, чтобы хоть как-то спрятать внезапно нахлынувшее волнение.

– Гнида буржуйская – скрежетал зубами мужичок – давить таких надо. На рабочий люд руку поднял, загрызу суку.

– Заткнись там – рявкнул сержант.

Мужик сжал челюсти и громко заскрипел зубами, сверля Вазяна ненавистным взглядом.

В отделении милиции Арнольда завели в кабинет, а униженный пролетарий остался сидеть в коридоре.

Вместе с Вазяном в комнату вошел сержант и один из молодых милиционеров, вихрастый белобрысый здоровяк с глазами спаниеля.

– Садись – сказал сержант.

Вазян присел.

– Петя – обратился сержант к коллеге – чего там у нас по наркоманам?

– Вроде в этом месяце план сделали, даже сверх нормы. На прошлой неделе притон накрыли, генерал лично поздравил.

Сержант пристально посмотрел на Вазяна.

– По кражам?

– Дак э-э, много висяков – пробубнил Петя – но этого-то вроде в кафе взяли, хулиганка.

– Хулиганка – задумчиво произнес сержант – портите вы нам показатели молодой человек. Что у вас там стряслось? – обратился он к Вазяну.

– Я просто сидел, этот подсел ко мне, начал нести непонятно чего, кричать я рабочий, рабочий, затем пролил мое пиво и стал меня обзывать.

– Как обзывать? – перебил его сержант.

– Он – замялся Вазян – ну, гомосексуалистом меня назвал, только в грубой форме.

– Пидором, что ли?

Вазян нелепо кашлянул.

– В общем, я ему и врезал – выдохнул Арнольд, произнеся последнее слово практически шепотом.

– Не понял – переспросил сержант – что сделал?

– Ударил – негромко произнес Вазян, чуя за собой неизгладимую вину, и опустил глаза. Напряжение было таким чудовищным, что Арнольд был готов вот-вот расплакаться, словно кисейная барышня.

– Я не хотел – добавил искусствовед, шмыгая носом – он сам вынудил меня.

– А я вот тебе сейчас нехотя засуну в задницу эту резиновую палку, а затем достану и заставлю облизать.

Сержант достал из кармана платок и звучно высморкался. Арнольд опустил голову, ему было страшно и стыдно. Он стыдился своих слез, которые уже не мог сдерживать. Они, словно моросящий дождь, предательски текли по его щекам, и падая, впитывались в одежду.

– И что мы молчим, Арнольд Шварцвазян?

Арнольд вытер ладонью мокрое от слез лицо.

– Я не знаю что сказать.

Сержант, открутил колпачок с шариковой ручки, достал стержень и принялся ковырять им в ухе.

– Где и кем вы работаете?

– Учусь в аспирантуре. Я искусствовед – пробормотал Вазян в нос.

– Искусствовед – загоготал сержант – сделай мне минет.

Вазян молчал, слезы куда-то пропали сами собой, лишь соленые разводы от них слегка пощипывали раскрасневшиеся щеки. Арнольду был ненавистен этот кабинет, мерзкий сержант с бульдожьей рожей, и даже молодой вихрастый милиционер, который по большому счету ничего плохого Вазяну не сделал. И, напротив, тот пьяненький мужичонка, которому Вазян заехал в ухо вдруг предстал перед ним в ином свете. Арнольду стало жалко этого уставшего, раздавленного жизнью и вечными проблемами рабочего человека. «Ведь по большому счету он не виноват – думал Вазян – он выбрал себе профессию по душе и отдается ей без остатка, пашет, как папа Карло, а получает гроши. Что же ему человеку труда делать, куда податься, нужно кормить семью, поставить на ноги детей, да просто получать за свой труд, и жить не думая о том, откуда завтра брать деньги сыну на завтраки. Чтобы хоть раз в своей жизни он смог с семьей съездить в Турцию или Египет. Наболело у человека, вот он и высказал, а то, что я встретился на его пути, бывает. Прости меня мужик» – мысленно покаялся Вазян, смотря в пол.

Арнольд родился в обычном провинциальном городке. В его биографии не было чего-то необычного, все, как у большинства российских граждан, детсад, школа, отец алкоголик, мать на трех работах, друзья, первая сигарета в 13 лет, первая рюмка вина в 14, первый секс в 16. Отучившись 11 классов, Вазян решил поступать в институт, но провалился. И самое обидное в этом было то, что первые два устных экзамена он сдал на отлично. Непреодолимым барьером для него стало сочинение. Вазян, как и девяносто процентов абитуриентов, писал на свободную тему. Он марал бумагу размашисто, легко и вдохновенно, мысли, буквы, фразы вылетали из него, как патроны из автомата Калашникова. Когда его мама пришла в институт подавать апелляцию, преподаватель лишь развел руками и предоставил ей самой прочесть сочинение сына. На двадцать четвертой грамматической ошибке она сдалась.

– Извините – досадливо сказал экзаменатор – вашему сыну было достаточно написать на троечку, но, увы, этого не произошло. Мама Арнольда покачала головой, вздохнула и вышла из комнаты. Осенью Вазян устроился дворником. «Поколение дворников и сторожей» – напевал он, всякий раз махая метлой, утром и вечером. В свободное время читал книги, готовился к новому штурму непокоренной вершины. Но и на следующий год результат был тем же, хотя сочинение он написал на тройку, проходной балл был уже выше, чем в предыдущем году. Мама Вазяна, видя его склонности к гуманитарным наукам и тягу к всякого рода писанине, в это время он стал писать стихи и коротенькие рассказики, устроила его на работу корреспондентом, в небольшую сельскую газетенку. Большое село – районный центр, где располагалась редакция газеты, находилось километров в десяти от города и Вазяну приходилось каждый день ездить на автобусе туда и обратно. Это слегка утомляло будущего искусствоведа, несмотря на сложности, новая работа и сотрудники редакции ему пришлись по душе. Арнольду выдали фотоаппарат, с которым он шатался по селу, фотографируя то облезлых собак, то покосившиеся заборы, а то и просто лепешки, оставленные крупным рогатым скотом на дороге. Фотокорреспондента из него не получилось и ему, скрепя сердце, доверили написать небольшую заметку о вновь открывшемся кафе в здании кинотеатра. Вазян взял блокнот, ручку и отправился в кинотеатр. Приветливая хозяйка кафе, встретила его радушно, напоила чаем и весело, задорно и очень эмоционально осветила эту тему. Статейка получилась скорее рекламного характера, нежели зарисовки на тему общепита, однако, она привлекла внимание главного редактора. Он сухо похвалил молодого сотрудника и послал его на ферму, за репортажем о путях повышения молочной продукции и эффективности молочного скота. Вазян тяжко вздохнул и отправился на ферму. Дальнейшие его газетные опусы вращались вокруг сельскохозяйственной темы: удои, привес свиней на откорме (взрослых и молодняка), приплод КРС, расширение курятников до яйцефермы и производство яиц в промышленных масштабах, фермер на селе проблемы и решения. Проработав там до весны, летом Вазян вновь подал документы на поступление в институт. На этот раз это был факультет журналистики. Статьи про коров и сельские угодья, очерки о проблемах села, предоставленные им на творческий конкурс, были довольно низко оценены приемной комиссией. И, хотя все экзамены он сдал без троек, благодаря собственной матери, договорившейся с преподавателями, это не помогло, ему не хватило одного балла и все из-за коровок.