Он шагнул на первую ступеньку, подсвечивая себе мощным фонарем, я двинулся следом. Поднявшись до внешней двери, мы замерли, вглядываясь в показания дозиметра. Никаких изменений, вроде даже чуть уменьшились цифры. Я отчетливо услышал в наушнике, как брат хмыкнул и, пробормотав под нос «Только бы не присыпало», толкнул дверь. Никакого результата. Он толкнул еще раз, потом приналег всем телом. Тщетно.

– Кажись, привалило нас тут – брат хотел озадаченно поскрести в затылке, но, натолкнувшись на шлем, досадливо сморщился.

– Так это… дверь вроде вовнутрь открывается, не?

Леха глянул на меня как на врага народа:

– А сразу сказать не мог?

– Так ты глазки-то разуй, тетеря. Засовы на кой ляд, если б дверь наружу открывалась? Сам же их в пазы забивал.

Брат, ничего не ответив, взялся за первый из трех засовов, державших дверь…

С засовами справились быстро, я рванул на себя дверь, и она неожиданно легко отворилась. В лицо ударил обжигающе яркий солнечный свет, выбивая из отвыкших от яркого освещения глаз слезы. Перед дверью вырос немаленький сугроб, но больше ничего не было – ни кирпичей, ни еще какого мусора. Странно. Брат шагнул наружу, взобрался на сугроб, огляделся по сторонам и как-то обреченно выматерился.

– Лех, что с радиацией, а?

Брат, словно опомнившись, поднес приборчик к глазам, вгляделся, встряхнул, вгляделся еще раз, потом растерянно сказал:

– А хрен его знает. Или прибор сломан, или радиация в норме.

– Как в норме? – я рванулся вверх, забрался на сугроб рядом с братом и протянул руку. – Дай гляну.

Глянул. На экранчике дозиметра застыла цифра 0,4 мкЗв/ч.

– Блин. Как такое может быть?

Леха не ответил. Он смотрел вокруг и молчал. Я поднял глаза и тоже замолчал. Все вокруг как-то странно изменилось. Пара соседних домов почти уцелели, как и наш. Сталинские постройки с метровыми кирпичными стенами оказалось не так просто разрушить. Стены стояли. Не было ни одного целого окна, крыши сдуло и унесло неизвестно куда, всюду лежали поваленные тополя. Гаражи завалены снегом и мусором по самые крыши, но уцелели. И снег. Он был белым-белым, удивительно чистым. Такого снега в нашем городе не было никогда. Всегда его покрывала черная корка сажи и угольной пыли. И тишина. Ни одного привычного звука. Ни гула машин, ни лязга работающих экскаваторов, ничего. Мне стало жутко.

– Птиц нету, брат – осипшим голосом сказал Леха. – Как думаешь, они улетели или их всех… – он не закончил.

– Пошли… осмотреться надо бы – мой голос звучал не лучше.

Мы осторожно двинулись вперед, проваливаясь в пушистый снег до середины бедра. Мда, долго так не погуляешь.

– Может, гараж откопаем? На снегоходе всяко удобнее будет.

Леха молча развернулся и пошел назад, к Убежищу…

– Как это – нет радиации?! – возмутилась истеричная тетка, назвавшаяся Иркой. – А чем тогда по нам шарахнули? Нет, вы мне скажите, чем?!

Она оглядывала стоящих вокруг людей, словно ища поддержки своему возмущению

– А какая разница? – Ленка Кузьмина приняла новость спокойно. – Наоборот, хорошо даже. Можно будет наверх выходить.

– А зачем выходить-то? – спросил ее дед Коля. – Чего там делать-то?

– А ты тут до второго пришествия отсиживаться собрался, как крот? – язвительно хихикнула баба Маша.

– Живых надо искать – сказал, как отрезал Серега, и спорить с ним никто не стал. Новость об отсутствии радиации снаружи всех взбодрила, народ оживился, послышался смех. Неопределенность заканчивалась.

– Так, мужики, одевайтесь, берите лопаты, пойдем гараж откапывать – Леха явно не был настроен на долгие разговоры. Мужики, переговариваясь, потянулись одеваться, а Леха, взяв еще один дозиметр, рванул назад, на улицу. Вернувшись, он радостно улыбнулся:

– Та же песня, брат. Не могут же два прибора врать? Так что одной проблемой меньше – он взялся стягивать с себя надоевший уже костюм.

– Слушай, так все-таки, почему нет радиации? Выходит, не было ядерного взрыва? А что тогда так мощно рвануло?

– Чего ты меня спрашиваешь-то? – Леха быстро натянул стандартный комок поверх термобелья, на голову нахлобучил шапку, вместо ружья подвесил на плечо АКСУ или «ксюху» в простонародье. – Готов?

Я тоже уже переоделся и сейчас как раз затягивал шнуровку на высоких, подбитых овчиной ботинках.

– Ствол не бери, лучше с лопатой мужикам помоги. Сам видел, сколько там за две недели намело.

– А тебе лишь бы пошланговать – проворчал я, натягивая вязаную шапку. – Ладно, пошли, стемнеет скоро.

Копать пришлось от самой двери и до заката, как говорил наш ротный. Температура за бортом опустилась до минус двадцати пяти, снег за две недели слежался и стал плотным, так что работали споро, с азартом. До гаража докопались уже в густых сумерках. Открыли, осмотрели – вроде все в порядке. Так только, мелкого мусора насыпало с потолка, а в остальном без происшествий. Уставшие мужики курили у ворот, тихо переговариваясь между собой:

– Все снесло нахрен…

– Угу. Интересно, много народу в живых осталось?

– Я думаю, «панельки» все сложились. Там на соплях все держалось.

Это Серега. Он в наш дом как раз из «панельки» перебрался, так что знает, о чем говорит.

– А вдруг не посыпались?

– Ну и что. Жить-то в них все равно не получится. Ни света, ни отопления, ни воды нету. В наших домах хоть печки есть да колонка недалече. Ну а свет… свет у нас же есть, так, может и в дом проведем наново и в своих квартирах заживем, а?

– Ты, Серега, не дуркуй – это дед Коля, который вместе с нами на улицу выбрался и сейчас покуривал, сидя на вытащенном из гаража ящике. – Как ты жить-то там собрался? Крыши нет, окон нет, в квартирах разруха точно. Нет, брат, пока в убежище поживем. А там, глядишь, домишки себе присмотрим…

– Какие домишки? – недобро прищурился Серега.

– Дак ведь домов сейчас много пустых останется, а в своем дому куда как хорошо. Там тебе и печка, и банька, и огород. Главное, что радиации нет – дед Коля разглагольствовал, не замечая Серегиных зло блестящих глаз. – Оно ведь сейчас зима, а потом лето будет. Можно хозяйство завести, молоко да яички свои…

– Яички, говоришь? Мир рухнул, старый! Ты о чем говоришь-то?

Дед Коля, нимало не смутившись, отрезал:

– Но ты-то живой. Стоишь передо мной, искры мечешь, что твой трансформатор. А жить дальше нужно. Ты детей на сухпае ростить собрался? Да и не вечный он, сухпай-то. Надо наперед думать. А если сопли на кулак мотать, так ничего не получится. Передохнем все без толку.

Леха, молча слушавший разговор, сплюнул и сказал:

– Лопаты собрали и в Убежище галопом. Там поговорим. Потому как решать теперь много чего нужно.

Когда я уже готов был закрыть внешнюю дверь, откуда-то из сумрака приземистой стремительной тенью в проем метнулась огненно-рыжая кошка. Я даже опешил на мгновение, выглянул за дверь, осмотрелся, но никого больше не увидел. Задвинув могучий засов, я присел на корточки перед терпеливо дожидавшейся меня кошкой:

– А ты молодец, не теряешься – кошка потерлась о мою ладонь. – Ладно, пойдем, там тепло и сытно.

Появление нового жителя было встречено радостным гомоном. Оно означало, что жизнь в городе осталась, и у всех нас есть шанс. Женщины затеяли что-то вроде праздничного ужина, на общем столе появилась даже бутылка водки. Такая, чтобы всем по маленькой стопочке досталось. Пьянство мы решили не разводить и любые поползновения в сторону алкоголя пресекать самым жестким образом. Когда все расселись, Леха на правах командира поднял тост за всех живых, сколько бы их ни было. Водка размазалась по пищеводу, горячей волной ударив в мозг и окатив теплом. Никогда еще водка не пилась с таким удовольствием. И никогда еще так не хотелось следом замахнуть вторую порцию. Но нельзя. Дисциплину отцам-командирам нужно блюсти строже остальных, это я в армии усвоил крепко.

После ужина все расползлись по своим углам, ребятня смотрела мультик на чьем-то ноутбуке, а мы с братом устроились у печки с чаем в руках.

– Ну что, брат, с утра в поход? – Леха невесело усмехнулся. – Где-то еще точно есть живые. А я «Комбата» хочу забрать – закончил он неожиданно.

– Зачем он тебе? По такому снегу на нем не наездишься.

– Так весна впереди, по грязюке самое оно.

Я махнул рукой и перевел разговор на более насущную тему:

– Слушай, надо народ к делу приставлять, иначе сам понимаешь, мысли лишние в голову полезут. Только вот я ума не дам, какую общую работу придумать?

– Не боись, я все давно придумал.

Леха покопался в кармане и достал оттуда аккуратно сложенный вчетверо лист бумаги, положил его на ящик между нами и аккуратно разгладил.

– Во. Смотри, высказывай соображения.

На листке убористым Лехиным почерком был составлен целый список специальностей, которые нам, по его мнению, нужны.

– Это когда ж ты успел, мыслитель?

– Пока некоторые массу давили, особо умные и ответственные о будущем размышлять изволили. – Леха горделиво приосанился. – Ну ты читай, читай, там и про тебя есть.

Я поднял голову вверх, посмотрел на тускло светящуюся лампочку, поднялся и пошел за налобным фонариком. Вернулся и увидел на ящике керосинку. Леха возился с ней, пытаясь разжечь.

– Зачем? Вот же – я сунул ему в нос свой фонарик.

– А затем, что побереги батарейку. Этот фонарик нам ой как пригодится там – он ткнул пальцем вверх, явно имея ввиду внешний мир. – Там ты с этой дряхлой лампадой не находишься.

Я пожал плечами – правда в его словах была. Когда фитилек наконец разгорелся, я уселся поудобнее и погрузился в чтение. А почитать было что. Леха озаглавил список емко – «Выживание». И был он не очень обширным, но очень содержательным.

Первым пунктом значились разведка/поиск, и напротив наши с Лехой имена. Следом шел завсклада, эту роль брат отвел бабе Маше. В графе «хозработы» значилось 5 м. Пятеро мужиков что ли? Далее безопасность, снова 5 м. Медик и знак вопроса напротив. Повара и буква «ж» напротив. Ну тут все ясно. Присмотр за детьми и та же песня. Ремонтные работы и вопрос. ТО техники и снова вопрос.

Я закончил изучение списка, отложил его в сторону и закурил. Следовало подумать. Когда окурок улетел в печь, брат не выдержал:

– Что скажешь-то?

– Вроде все толково, но как будто чего-то не хватает.

Он сумрачно кивнул:

– Вот и меня гложет. И так вертел, и этак, но больше в голову ничего не идет. Давай по пунктам?

– Давай. Сразу вопрос. С разведкой все ясно, а с поиском что? Выживших искать будем?

– Выживших и любые годные ресурсы. В первую очередь продукты, оружие и боеприпас. Технику и топливо. И обувку с одеждой. И… да все нужно. Мы ведь на этих припасах долго не протянем.

– А оружие зачем? Думаешь, воевать придется?

– А ты один такой умный за разным нужным полезешь? Нет, брат, придется драться.

– И чего ты вдвоем сделаешь в случае чего?

– Во-первых, на снегоходе только вдвоем и можно. Во-вторых, с нами будут верные помощники, то бишь стволы. В-третьих, не факт, что мы кого-то встретим – брат зло сплюнул. – Ты как думаешь, что это так рвануло без радиации? Город в пыль.

– Ну не совсем уж в пыль…

– Завтра поглядим. Так что думаешь-то?

– Думаю, Завод взорвали. Нечему больше так взрываться, понимаешь?

– А зачем его рвать? Там же огромное количество взрывчатки, оружия, топлива, техники… Нет, нелогично.

– Тогда не знаю. Может какую вакуумную бомбу кинули? От них вроде невероятная ударная волна случается.

– Да, точно! У америкосов была такая, они ее «Мать всех бомб» назвали. Как же они ее сюда доставили? ПВО отключили, что ли?

– Теперь-то какая разница – я махнул рукой. – Будем выживать…

Утро началось в восемь. Брат зычным голосом гаркнул на все Убежище:

– Подъем, лежебоки! Работы у нас за гланды.

Народ зашевелился, заворочался, мужики потянулись к печке покурить. Баба Маша вышла на середину помещения и принялась командовать:

– Так, девочки, умываться и готовить завтрак. Ребятня, завтракать и за уроки. Ну а мужики с дедами сами разберутся.

Наскоро умывшись и проглотив по паре бутербродов, мы засобирались. Брат открыл решетчатую дверь в «ружпарк» и принялся подбирать амуницию и стволы. Мне досталась пятизарядная помпа, старый добрый МР, себе брат прихватил «ксюху». Увидев мой недоуменный взгляд, пояснил:

– Ты рулить будешь, а мне с коротким крутиться удобнее.

Натянули термобелье, поверх надели зимние тактические комбезы и утепленные куртки. Мне пришлось подпоясаться патронташем и напихать патронов по карманам. Брат пристроил на груди небольшой бинокль, прицепил на пояс подсумки с магазинами, попрыгал.

– Все, пора.

В этот момент в комнатку заглянула баба Маша. Она держала в руках термос и небольшой сверток:

– В дорогу вам, паек.

– Спасибо, баб Маш!

– Ладно уж. Повнимательнее там…

За ночь подсыпало немного снега и пришлось поработать лопатой, откапывая гаражные ворота. На улице царила абсолютная тишина. Казалось, снег поглощает звуки. Страшноватое ощущение, как в фильме ужасов. Залили бак снегохода до краев, по бокам приторочили две двадцатилитровые канистры. Все, можно заводить.

Движок схватился со второго раза, звонко зарычал, потом умиротворенно затарахтел на малых оборотах.

– Выкатывай помалу.

– Да погоди, пусть хоть чуть помолотит, недавно же с ремонта, поберечь надо.

– Мы тебе новый найдем, вот увидишь.

Через пять минут я аккуратно выкатился из гаража. Солнце уже поднялось над крышами и заливало голубоватый снег ярким светом.

– Брат, надо взвоз делать, как мы из этих сугробов выскочим?

Леха буркнул:

– Надо – давай делать.

Минут двадцать мы прокапывались, затем уложили на снег две плахи для надежности.

– Да, машина тут до лета. Пока снег не сойдет, нечего и мечтать отсюда выбраться.

– Ладно, разберемся. Поехали, чего время терять.

– Куда сначала?

Леха подумал мгновенье, что-то решая, потом рубанул ладонью воздух:

– А давай на Ленина спустимся и в сторону ОРСа. Наверняка там выжили все, в бункере этом.

На взвоз я выскочил со второго раза, и то Лехе пришлось забираться следом самому. Нас двоих снегоход бы, конечно, вытянул, но нужно было проверить, как держит снег. В конце концов Леха устроился позади меня, и я выкрутил гашетку. Рык двигателя с треском разорвал застывшую над городом тишину, заставив нас вздрогнуть и вжать головы в плечи. Проскочили мимо занесенной до середины окон первого этажа двухэтажки, мимо бывшего 25-го магазина и выкатились на Ленина, центральную улицу нашего городка. Выкатились и остановились. Когда-то нарядная улица с красивыми домами в стиле сталинского ампира была завалена снегом, из которого тут и там торчали отдельные плахи и целые фрагменты крыш. Дом, в котором всегда был «Гастроном», был разрушен наполовину, и обломки кирпича торчали тут и там окровавленными сломанными костями. Ничто не нарушало тишины. Легкий ветерок кружил поземку, иногда тонко посвистывая в обрывках проводов и невозбранно гуляя по квартирам – ни одного целого окна в округе не наблюдалось. Соседний дом, в котором когда-то давно был магазин «Малютка», уцелел чуть больше, но дальше по улице в обе стороны все было разрушено. Вдруг под стеной дома справа от себя я заметил что-то неправильное. Вгляделся пристальнее…

– Брат, там…

– Вижу – Леха сцепил зубы. Под самой стеной лежало тело какого-то мужика, наполовину занесенное снегом.

– Похоронить бы…

– Всех не похоронишь – брат сумрачно смотрел на тело.

– Ты представь, сколько их под снегом, в домах, магазинах… Весной придется бежать из города.

Вдруг откуда-то выскользнула здоровенная крыса и прямиком направилась к трупу. Брат молниеносно выхватил из наплечной кобуры пистолет и, почти не целясь, влепил крысе пулю. Та подскочила и скрючилась в снегу, почти разорванная пополам.

– Ловко – я присвистнул. – Только зачем? Она ведь явно не одна, да и не первый день они на нем кормятся.

– Терпеть не могу – зло выдохнул брат, убирая пистолет. – Поехали, чего стоять.

Впавший в кому город смотрел на нас зияющей пустотой выбитых окон, заставляя меня неуютно ежиться. Где-то мерно бряцал кусок то ли жести, то ли кровельного железа. Эхо от работающего двигателя билось о стены домов по обеим сторонам улицы, дробясь и рассыпаясь окрест. Ехать по Ленина на снегоходе было как-то… неправильно, что ли. Я невольно прижимался к стенам домов там, где это было возможно. Затылок холодило ощущение опасности, рука тянулась выкрутить газ на полную. Но не надо сейчас спешить,

– Что-то у меня загривок дыбом, как бы чего не случилось – брат за спиной поудобнее перехватил свою «ксюху». Тоже, значит, неуютно ему.

Через минуту мы уже крались мимо 14-й школы, в которой я проучился 11 лет. На видимом с Ленина главном фасаде уцелело только одно окно, у входа на первом этаже. Было оно закрашено белой эмалированной краской и сейчас бельмом выделялось на красном кирпичном фасаде. Крышу со школы сдуло, завалив ее остатками стоящую рядом маленькую гостиницу. А вот памятник Ленину в окружении высоченных голубых елей устоял и по-прежнему указывал рукой в светлое будущее. Ошибся ты, великий революционер, будущее рисуется нам в черных тонах…

От мрачных размышлений меня отвлек брат. Он хлопнул меня по плечу, призывая остановиться. Мы как раз въехали на главную городскую площадь перед администрацией, до ОРСа нам оставалось около километра.

– Глуши мотор.

Я молча заглушил двигатель, и на нас упала тяжелая, как бетонная плита, тишина.

– Ты чего?

– Тссс – брат прижал палец к губам. – Прислушайся.

Я даже дыхание задержал, пытаясь хоть что-нибудь услышать, но тщетно. Полное отсутствие звуков давило на голову. Вдруг зверски захотелось заорать, громко, изо всех сил, чтобы только сломать эту тишину.

– Слышишь? – брат вопросительно посмотрел на меня.

– Неа. А чего я должен услышать?

– И я не слышу. А это плохо, брат. Это значит, что живые если и есть, то в город они не выходят. Ни одного следа, ни звука, ничего. А это в свою очередь означает как минимум две важные вещи. Первое – все доступные ресурсы пока еще доступны, и можно неплохо затариться. И второе…

Его прервал звук выстрела. Стреляли из ружья где-то в районе стадиона «Шахтер» метрах в пятистах от нас. Брат резко обернулся в ту сторону, скинул ремень «ксюхи» с плеча и снял автомат с предохранителя. Сделал он это одним слитным движением. Взгляд стал жестким, движения плавными. Куда делся здоровый увалень с повадками неадекватного медведя?

– Поехали помалу, только не шуми.

– Куда?

– К стадиону. Надо посмотреть, кто стрелял. Есть живые, есть!

Я тронул снегоход и потихонечку пополз в сторону Треста (так у нас называют кольцо, на котором расположен стадион). Выстрелов больше слышно не было. Зато метров через двести мы увидели медленно бредущего на лыжах мужика, который тащил за собой санки. Выглядел мужик странно. Дорогая кожаная куртка, джинсы, валенки и здоровенный малахай. На плече висело ружье, вертикалка. Брел мужик строго поперек кольца как раз в сторону стадиона. Красивая отделка трибуны была снесена ударной волной, но сама трибуна стояла как ни в чем не бывало. Нас мужик не слышал.

– Догоняй, побыстрей только, чтоб не успел среагировать.

Я вывернул газ, и снегоход с утробным рыком прыгнул вперед. Через десяток секунд мы поравнялись с мужиком. Он нас, конечно же, услышал и только начал оборачиваться. Брат хлопнул меня по плечу и чертом соскочил на снег:

– Здоров, друг. Тихо, тихо, не лапай ружье. Ты чего здесь?

Мужик хмуро и с немалой долей испуга глядел на нас из-под косматой шапки. Ружье осталось висеть на плече.

Я кинул взгляд на санки и разглядел, что там лежит ротвейлер, из его носа протянулись две кровавые вожжи.

– Здорово – тихим бесцветным голосом сказал наконец мужик. – Вы кто такие?

– Люди мы. Ты пошто собачку обидел, изувер?

– Жрать что-то надо.

– Чудак человек, в любой магазин заберись и затарься едой. Собака – друг человека, в нынешних условиях очень полезная зверюга. Ты один?

– Теперь один – мужик сплюнул.

– А куда идешь?

– Туда – мужик мотнул головой в сторону трибуны.

– Живешь там?

– Теперь да.

– А ружье откуда?

– Мое.

– Ты вроде как не рад нас увидеть?

– А чему радоваться?

– Тому, что мы живые.

– Мне и одному нормально. Теперь…

– Давно в город выходишь?

– Неделю уже.

– А неделю что ел?

– Там под трибуной сторож жил, у него припас был.

– Что со сторожем?

– Умер через два дня после взрыва.

– Сам?

Мужик непонимающе уставился на Леху и ничего не ответил.

– Что с семьей? – брат заметил на его пальце кольцо.

– Нет семьи… теперь.

Помолчали немного, затем брат снова принялся за расспросы.

– Что дальше делать думаешь?

– Лета дождусь и в деревню уйду.

– В какую деревню?

– На Чумыш.

– Еще живых видел?

– Только собак и крыс.

– Много собак?

– Много.

– В чем-нибудь нуждаешься?

Мужик подумал пару минут, затем сказал неуверенно:

– Три патрона осталось всего.

– Патронами поделимся. Слушай, мы на Советской, 20, у паспортного. Знаешь где это?

Мужик кивнул.

– Если прижмет, приходи. Спросишь Леху или Саню.

Мужик снова кивнул. Я отсыпал ему пару десятков патронов, и он развернулся, чтобы уйти.

– И это. Как зовут тебя?

– Михаил.

– Вот и добре. Миш, не стреляй собак больше. Попробуй в какой-нибудь магазин пробраться.

Миша пожал плечами и двинулся дальше. Мы проводили его взглядами:

– Как думаешь, брат, а у него крыша не протекла случаем? Очень уж он неразговорчивый. И людям не рад.

– Мало ли что. Сам же слышал, он семью потерял.

– Я к тому, что ты его к нам позвал. Нужно ли?

– Сейчас каждый человек нужен, нам нужно становиться сильными. Ладно, поехали в ОРС…

Ворота на территорию ОРСа были закрыты и занесены снегом примерно наполовину, да и само одноэтажное здание почти скрылось за снежным бруствером. Что показательно, никаких следов пребывания человека видно не было.

– Что-то мне подсказывает, что ворота нам не откроют.

Брат ничего не ответил. Он привстал и внимательно вглядывался то ли в здание, то ли в идеально ровный сугроб, за которым оно пряталось.

– Гляди, курит боец. Курит, засранец. Нету на него нашего взводного. Тот за такие залеты окурки о лоб тушил – еле слышно проговорил брат.

Я пригляделся и только сейчас заметил легкое облачко синеватого дымка от сигареты, висевшее над сугробом.

Леха гаркнул во всю мощь легких:

– Боец-боец, а мы тебя видим. Выходи давай, дело есть.

В ответ ни звука.

– Не вынуждай меня самого подходить. Я с тобой миндальничать не стану, сдам тебя начальству с потрохами, и всех делов.

Тишина, ни звука.

– Ну, как знаешь – брат аккуратно ступил на снег и сразу провалился по колено. – А знаешь, боец, я тебя сдавать не стану – зло произнес брат. – Я за каждый свой шаг в твою сторону буду тебя в душу бить.

Добравшись до ворот, брат вцепился в одну из труб, из которых ворота были собраны, и полез наверх. Из-за сугроба тут же раздалось грозное:

– Стой, кто идет!

– Я это, я, солдатик. Ты, главное, не уходи никуда, мне с тобой переведаться надо.

Над сугробом показалась голова в лихо заломленной на затылок шапке, а следом и ствол такой же, как у брата, «ксюхи». Румяный и с виду абсолютно деревенский паренек сурово насупил брови и сказал как мог строго:

– Еще движение, и стреляю на поражение.

Брат и не подумал останавливаться, только спросил весело:

– Эк ты в рифму высказался. Это тебя близкая расправа на лирический лад настроила или ты по жизни дурачок?

Я, видя, что паренек закусил губу и стиснул автомат, подхватил помпу и взял его на мушку. Мало ли, решит еще с перепугу стрелять.

Брат тем временем продолжал развивать тему:

– Я когда в армии служил, ну вот навроде тебя, так у нас в роте был такой вот стихоплет. Что ни вечер, так он с тетрадкой после отбоя под одеялом прятался. И стихи у него были такие… грустные. Короче, через полгода сделал он себе самострел, да неудачно. Бедренную артерию перебил и за пару минут кровью истек.

Паренек нервно сглотнул, но больше попыток остановить брата не предпринимал.

– И вот иду я к тебе, солдатик, и думаю – а ты, случаем, самоубиваться не надумал? А то я ничем иным твое хамское поведение объяснить не могу.

Брат перебрался через ворота и ледоколом пошел по сугробу в сторону в конец растерявшегося бойца. Тот передернул затвор и сказал:

– Произвожу предупредительный выстрел. Следующий будет на поражение.

<1...3 4 5 6 7 >

На страницу:

Перейти

5 из 7