Ежегодный альманах Владимирского регионального адвокатского бюро Залевский и партнеры

Гражданское право оперирует рассматриваемым термином в более узком смысле. Здесь речь идет о:

а) кредитном договоре, по которому банк или иная кредитная организация (кредитор) обязуется предоставить денежные средства (кредит) заемщику в размере и на условиях, предусмотренных договором, а заемщик обязуется возвратить полученную денежную сумму и уплатить проценты на нее (ст. 819 ГК РФ);

б) товарном кредите, предусматривающем обязанность одной стороны предоставить другой стороне вещи, определенные родовыми признаками (ст. 822 ГК РФ);

в) коммерческом кредите в виде предоставления отсрочки, рассрочки платежа, предварительной оплаты товара (работы, услуги) либо аванса (ст. 823 ГК РФ).

Используемое в законе понятие кредита не охватывает в полном объеме перечисленные экономические отношения, часть их именуется займом. Более того, именно займу гражданское право придает характер универсальности, а кредитный договор является особой, самостоятельной разновидностью отношений займа27. По договору займа одна сторона (займодавец) передает в собственность другой стороны (заемщику) деньги или другие вещи, определенные родовыми признаками, а заемщик обязуется возвратить займодавцу такую же сумму денег (сумму займа) или равное количество других полученных им вещей того же рода и качества (ст. 07 ГК РФ).

Несмотря на изначальную общность и сходность регулируемых отношений, термины «заем» и «кредит» с правовой точки зрения не могут употребляться в качестве синонимов, так как каждый из них имеет специальную область применения. Данный вывод подкреплен четкими определениями кредита и займа в гражданском законодательстве. К сожалению, этого нельзя сказать об аналогичных отношениях с участием государства.

Понятия «государственный кредит» и «государственный заем» тесно переплелись в отечественной науке и практике уже в конце XVIII – начале XIX в. При этом термин «государственный заем» изначально имел более конкретное содержание и в официальных актах той эпохи, посвященных привлечению денежных средств в казну, использовался именно он. Понятие «государственный кредит» было шире, оно объединяло все долговые обязательства государства, включая эмиссию денежных знаков. Четкого разграничения терминов ни в законодательстве, ни в теории не проводилось. Закон оперировал рассматриваемыми понятиями как данностью, не раскрывая их содержания28. Все без исключения базовые труды XIX – XX вв., посвященные данным отношениям, содержали в названии слова «государственный кредит» и вели речь о государственных займах29.

Подобный подход сохранился и в советский период, когда государственным кредитом называлась совокупность отношений, в которых должником являлось государство. В.Н.Твердохлебов в 1920-х годах ограничивал их государственным займом30. Позднее государственным кредитом стали именовать также отношения по привлечению временно свободных средств населения во вклады в сберегательных кассах31. Под государственным кредитом понималось также дополнительное финансирование общественных потребностей сверх текущих расходов государства32, иначе говоря, операции по предоставлению средств из государственного бюджета хозяйствующим субъектам на возвратной основе, так называемые «бюджетные ссуды» (в начале 1990-х – «государственные кредиты»33).

Таким образом, в процессе развития общественных отношений «наполнение» термина «государственный кредит» менялось, его значения смешивались, их количество росло.

Противоречия возникают при рассмотрении через призму категорий действующего законодательства отношений по привлечению и предоставлению государством денежных средств. Так, понятие государственного кредита с правовой точки зрения далеко не всегда совпадает с вкладываемым в него экономическим содержанием.

Часто используемое узкое определение государственного кредита (как исключительно отношений (урегулированных правовыми нормами) по аккумуляции государством и муниципальными образованиями временно свободных денежных средств юридических и физических лиц на принципах добровольности, срочности, возмездности и возвратности в целях покрытия бюджетного дефицита и регулирования денежного обращения34) совпадает по содержанию с легальным определением государственного займа.

В соответствии со ст. 817 ГК РФ по договору государственного займа заемщиком выступает Российская Федерация, субъект Российской Федерации, а займодавцем – гражданин или юридическое лицо. Согласно ст. 6 Бюджетного кодекса РФ, государственный или муниципальный заем (заимствование) – передача в собственность Российской Федерации, субъекта Российской Федерации или муниципального образования денежных средств, которые Российская Федерация, субъект Российской Федерации или муниципальное образование обязуется возвратить в той же сумме с уплатой процентов (платы) на сумму займа.

Сформировавшаяся широкая трактовка государственного кредита, согласно которой он представляет совокупность кредитных отношений, в которых одной из сторон является государство, а кредиторами или заемщиками – физические и юридические лица, выделяет государственные займы как основную форму государственного кредита, в которой государство выступает главным образом в качестве должника35. Данная концепция также основана на отождествлении рассматриваемых категорий с той лишь разницей, что к государственному кредиту дополнительно отнесены сделки, в которых государство выступает в качестве кредитора.

Л.Г. Ефимова констатировала, что «кредит, в котором заемщиком является государство, традиционно называется государственным займом, а не государственным кредитом»36. Однако анализ работ на данную тему показывает, что указанный логичный подход пока не стал обычным ни для экономики, ни для финансового права.

Сложность описанной ситуации усугубляется отсутствием четкого определения государственного кредита в нормативных актах. Несмотря на объективные особенности и традиционное выделение в самостоятельный вид кредита наряду с банковским, коммерческим и кредитом частных лиц категория государственного кредита не нашла места в системах гражданского и финансового законодательства. В общую же конструкцию кредитного договора введение рассматриваемых отношений невозможно по субъектному признаку кредитора.

Таким образом, нормативному определению государственного займа de facto соответствует лишь многозначное теоретическое понятие государственного кредита. То, что в теории принято называть государственным кредитом, на практике представляет собой совокупность отдельных видов договоров.

Договоры, в которых государство выступает в качестве должника:

а) государственный заем;

б) кредиты, привлекаемые от кредитных организаций, иностранных государств, международных финансовых организаций.

Данные сделки объединены в Бюджетном кодексе РФ, подпадая под новое понятие «государственные заимствования». В эту категорию вошли также займы и кредиты, по которым возникают долговые обязательства Российской Федерации как гаранта (ст. 89 Бюджетного кодекса РФ).

Отнесение к государственным заимствованиям государственных гарантий погашения займов (кредитов) другими заемщиками можно назвать неудачным решением, поскольку названные гарантии, являясь способом обеспечения исполнения обязательства, не имеют ничего общего с заемными отношениями в юридическом смысле. Государственные гарантии и договоры поручительства Российской Федерации по обеспечению исполнения обязательств третьими лицами справедливо отнесены тем же Бюджетным кодексом РФ к наиболее общему понятию «долговые обязательства России», которое, помимо перечисленных форм, включает переоформленные в государственный долг Российской Федерации на основании федеральных законов долговые обязательства третьих лиц; соглашения и договоры, в том числе международные, заключенные от имени России, о пролонгации и реструктуризации государственных долговых обязательств прошлых лет.

Договоры, в которых государство выступает в качестве кредитора:

а) бюджетный кредит – форма финансирования бюджетных расходов, которая предусматривает предоставление средств юридическим лицам или другому бюджету на возвратной и возмездной основах;

б) налоговый кредит – задолженность организаций по обязательным платежам в федеральный бюджет;

в) государственный кредит – предоставление средств иностранным государствам, их юридическим лицам и международным организациям.

Принимая во внимание сказанное, следует отметить, что к настоящему времени в системе нормативного регулирования заемно-кредитных отношений с участием государства сформировалась сложная система категорий, несколько отличающаяся от сложившихся в науке стереотипов.

Из рассматриваемых терминов наиболее прозрачным является «государственный заем», получивший легальное определение в Гражданском кодексе РФ, а в бюджетном законодательстве четко соотнесенный с более общими понятиями «государственные заимствования» и «государственные долговые обязательства».

Что касается дефиниции «государственный кредит», то, претерпев существенную эволюцию, она до настоящего времени не получила нормативного закрепления в своем универсальном значении. В реалиях действующей системы область применения данного термина, ограниченная отношениями по предоставлению государством денежных средств определенному кругу субъектов – иностранным государствам, их юридическим лицам и международным организациям (ст. 122 Бюджетного кодекса РФ), неоправданно сужена до отдельной разновидности. Это обусловливает необходимость введения в законодательство России наряду с нормами, посвященными государственному займу, общих положений о государственном кредите, в которых следует, наконец, сформулировать его определение и основные принципы. «Золотой серединой», думается, стало бы отнесение к государственному кредиту отношений, связанных с предоставлением государством денежных средств неограниченному кругу субъектов на возвратной, платной и срочной основе.

А.В. Семенович. Эстетические основания судебного процесса

При всем многообразии существующих в настоящее время идей и доктрин в философии и эстетике судебный процесс остается за рамками непосредственного внимания и изучения его со стороны специалистов в области эстетики. Вероятно, такая ситуация связана с тем, что традиционно эстетическое прежде всего связывается со сферой искусства, к каковой судебный процесс в силу присущих ему определенной утилитарности и прагматизма не принято относить.

Действительно, со времен И. Канта эстетическое восприятие принято отличать от обычного опыта тем, что оно не связано с практическими целями. Эстетическая оценка включает суждение об объекте с точки зрения удовольствия или неудовольствия, которое является полностью не заинтересованным, то есть не связано с практическими целями или следствиями. Незаинтересованность стала отличительной характеристикой, отделяющей искусство от всех других сфер37.

Судебный процесс, безусловно, имеет своей целью разрешение споров о правах конкретных субъектов в отношении конкретных предметов, объектов, свобод, интересов. В связи с этим может показаться, что говорить о незаинтересованности применительно к восприятию судебного процесса невозможно. Поэтому и предложение рассматривать судебный процесс в качестве эстетического явления, может показаться высокомерным, философски несостоятельным или даже парадоксальным.

Однако ограничение эстетического восприятия исключительно сферой искусства представляется необоснованным, не соответствующим духу и сути эстетики.

Прежде всего, обратим внимание на то, что αἴσθησις дословно с греческого означает «чувственно воспринимаемое» или «переживаемое».

Уже из этого обозначения видно, что эстетическое относится к формам, образам, ощущениям и переживаниям, которые делают возможным осознание и понимание любых духовных человеческих усилий. При этом очевидно, что духовные человеческие усилия, ощущение и переживание которых возможно, а иногда и необходимо, возникают и проявляются не только в искусстве, но во всех сферах человеческой деятельности, включая, в частности, судебный процесс.

Бычков В.В. определяет, что «категорией эстетического обозначаются особый духовно-материальный опыт человека, направленный на освоение внешней по отношению к нему реальности, и всё поле связанных с ним субъектобъектных отношений»38. Учёный полагает, что суть такого опыта «сводится к специфической системе неутилитарных отношений субъекта и объекта, инициированных, как правило, конкретно-чувственным восприятием объекта субъектом или сотворения им художественного произведения, в результате чего субъект получает духовное наслаждение (эстетическое удовольствие, достигает катарсиса, блаженного состояния и т.п.), которое не является целью эстетического опыта, но всегда сопровождает его, ибо свидетельствует о том, что реально состоялся конкретный акт этого опыта: эстетического восприятия или творчества»39.

Тенденции, наблюдающиеся в настоящее время в современной культуре, решительным образом размывают и даже разрушают границы эстетического. В связи с этим значительное количество объектов, явлений, которые ещё недавно в рамках классической эстетики вообще не рассматривались в качестве эстетических, сегодня в эстетической нонклассике позиционируются в качестве эстетических «шедевров». При таких обстоятельствах, когда в постнеклассической эстетике и инсталляция из кучи мусора может быть признана произведением искусства, полагаем, что судебный процесс получает полное право рассматриваться в качестве эстетического объекта.

На необходимость рассмотрения судебного процесса в качестве эстетического объекта указывает и активно развивающаяся в рамках современной эстетики концепция «процессуальности», акцентирующая свое внимание на свойствах вещей постоянно изменяться, последовательно развиваться во времени. Согласно данной концепции мир, культура, окружающая среда трактуются как текучее, динамическое поле, находящееся в процессе непрерывного становления «обусловленное конфликтом ценностей, норм и правил»40. Особое значение придается не наличию согласия и непрерывности, а, напротив, плюралистичности, процессуальности, проницаемости, открытости для толкований. Выдвигается идея о том, что вся реальность состоит из процессов.

Очевидно, что судебный процесс является одним из важнейших процессов, составляющих и выражающих реальность. Включенность человека в судебный процесс более чем отчетливо определяет его существование. Текучесть, плюралистичность, открытость для толкования, процессуальность движения истины – свойства, непосредственно присутствующие в судебном процессе.

Судебный процесс, помимо безусловно присутствующего в нём прагматизма, рациональности, представляет собой весьма специфический способ коммуникации. Выступая в качестве средства коммуникации, судебный процесс создает особое культурно-эстетическое коммуникативное поле. В этой связи особую ценность судебного процесса составляет уже не столько его способность разрешить те или иные противоречия, а сами противоречия, находящие свое выражение, обоснование, доказательства и критику в рамках коммуникативного поля судебного процесса.

Понимание судебного процесса в таком коммуникативно-плюралистическом смысле предполагает необходимость признания его неутилитарной ценности и, соответственно, очевидного наличия незаинтересованности у его субъектов по отношению к нему, т. к. само по себе выражение мнения не предполагает обязательной возможности получения каких-то практических выгод.

Первыми, кто серьезно обратил внимание на такое коммуникативно-плюралистическое значение судебного процесса, были древнегреческие софисты.

Так, Протагор утверждал, что человек есть мера всех вещей, существующих, что они существуют, и не существующих, что они не существуют. «Эта доктрина истолковывается в том смысле, что каждый человек есть мера всех вещей и что когда люди разнятся между собой, то нет объективной истины, благодаря которой один прав, а другой неправ»41.

«То, чему учили софисты, не было связано с религией и моралью. Они учили искусству спора и давали столько знаний, сколько было для этого необходимо. Вообще говоря, они могли, подобно современным адвокатам, показать, как защищать или оспаривать свои собственные выводы»42.

В современных эстетико-философских взглядах рассмотрение судебного процесса в качестве особого культурнокоммуникативного поля, на наш взгляд, тесно связано с игровой концепцией культуры, которая берет своё начало от идей Ф. Ницше.

Например, Ж. Делез, осмысливая тексты Ницше, замечает: «Жизнь, понимаемая исходя из инстинкта игры, превращает существование в эстетический, а не моральный или религиозный феномен»43.

Ж. Деррида, также анализируя творчество Ницше, обращает внимание на одухотворение им вражды, которая согласно Ницше является основополагающим в человеческой жизни феноменом, так как ведет к глубокому постижению ценности врага. И это одухотворенное, эстетизирующее вражду состояние есть позитивная альтернатива тому, что мы называем желанием уничтожить врага44.

«Своего врага ищите вы, свою войну ведите вы, войну за свои мысли! И если ваша мысль не устоит, все-таки ваша честность должна и над этим праздновать победу!»45. «Надо, чтобы вы гордились своим врагом: тогда успехи вашего врага будут и вашими успехами»46.

Соотнесение приведенных мыслей с практикой судебного процесса приводит к выводу о том, что для эстетического понимания судебного процесса не имеет значения ни то, в чью пользу вынесено судебное решение, ни то, насколько результат судебного процесса, выраженный в судебном решении, соответствует справедливости и объективной истине. Действительное значение имеет духовный опыт, приобретенный лицом, вовлеченным в судебный процесс или наблюдающим его. Итог судебного процесса может быть как положительным, так и отрицательным с материально-правовой точки зрения. Однако вне зависимости от материально-правового результата любой итог судебного процесса позволяет четко осознать лицу, вовлеченному в судебный процесс, свое собственное бытие и соотнести его с бытием мира, осознать самого себя, свое существование, экзистенцию.

Таким образом, с учетом обозначенных коммуникативно-плюралистических и игровых функций судебного процесса в современной культуре полагаем возможным говорить, что судебный процесс представляет собой особый творческий акт, направленный на постижение смысла бытия и мира посредством выражения мнений, взглядов, утверждений, противоречий в рамках особого коммуникативного эстетического пространства.

Раздел 2. Отрасли права

В.Г. Залевский. Отказ заемщика от исполнения договора государственного займа на первоначальных условиях: законодательство и арбитражная практика

Comple promissum1

Вопрос о возможности отказа стороны гражданско-правового договора от исполнения обязательства на первоначальных условиях имеет большое практическое значение: экономические реалии часто коренным образом меняют акценты в отношениях участников хозяйственного оборота. Поэтому гражданское законодательство содержит нормы, призванные урегулировать механизм прекращения обязательств, расторжения договора или изменения его первоначальных условий.

Согласно Гражданскому кодексу РФ обязательства прекращаются исполнением; предоставлением отступного; зачетом встречных однородных требований; совпадением должника и кредитора в одном лице; новацией; прощением долга; смертью гражданина или ликвидацией юридического лица; вследствие невозможности исполнения, а также на основании акта государственного органа. Изменение или расторжение соглашения возможно по соглашению сторон; по требованию одной из сторон в судебном порядке; в строго определенных случаях – вследствие одностороннего отказа от договора (поскольку по общему правилу одностороннее изменение его условий не допускается).

В отношениях государственного займа, осложненных публично-правовыми элементами и отмеченных очевидной спецификой, проблемы, связанные с односторонним отказом заемщика от первоначальных условий договора, традиционно возникали довольно часто. Путем издания нормативных актов государство в той или иной степени пересматривало их, не согласуя с контрагентом.

Подобный подход, широко распространенный в советский период, стал обоснованием непризнания за договором государственного займа гражданско-правового характера и отнесения его к сфере финансового права. Корректировка роли государства в экономических отношениях, произошедшая в период крупномасштабных реформ, повлекла принципиально новое понимание сущности государственного займа, акцентирующее внимание на его договорном характере.

В соответствии с п.4 ст.75 Конституции РФ государственные займы размещаются на добровольной основе, а в силу п.4 ст.817 ГК РФ изменение условий выпущенного в обращение государственного займа не допускается.

Однако, несмотря на эти установления, за прошедшее десятилетие мы не раз становились свидетелями отказа государства от исполнения договора государственного займа на первоначальных условиях. Один из самых известных эпизодов касается операций с государственными краткосрочными бескупонными облигациями и облигациями федеральных займов с постоянным и переменным купонным доходом со сроком погашения до 31 декабря 1999 г., выпущенными в обращение до заявления Правительства и Центрального банка РФ от 17 августа 1998 г. Указанные события получили широкий резонанс в обществе, вызвав острую критику специалистов, подвергавших сомнению правомерность действий государства-заемщика47. Спустя три года, проанализировав ряд нормативных актов и судебных постановлений, можно попытаться осмыслить обозначенную проблему.

Начнем с того, что правоотношения сторон, вытекающие из договора государственного займа, регулируются ст. 807-811, 817 ГК РФ, Федеральными законами от 22 апреля 1996 г. N 39-ФЗ «О рынке ценных бумаг»48 и от 29 июля 1998 г. N 136-ФЗ «Об особенностях эмиссии и обращения государственных и муниципальных ценных бумаг»49 Условиями выпуска государственных облигационных займов.

Согласно постановлению Правительства РФ от 25 августа 1998 г. N 1007 «О погашении государственных краткосрочных бескупонных облигаций и облигаций федеральных займов с постоянным и переменным купонным доходом со сроками погашения до 31.12.99 и выпущенными в обращение до 17.08.98»50, Министерство финансов РФ должно было погасить облигации в сроки, установленные при их размещении, путем зачисления денежных средств на специальные транзитные счета владельцев ценных бумаг, откуда они могли быть реинвестированы по усмотрению владельца в новые государственные ценные бумаги.

Распоряжение Правительства РФ от 12 декабря 1998 г. N 1787-р «О новации по государственным ценным бумагам» определяло, что ГКО/ОФЗ должны были заменяться на вновь выпускаемые облигации федеральных займов по согласованию с владельцами с частичной выплатой денежных средств.

Данные нормативные акты прямо не противоречили закону, поскольку указывали на добровольное реинвестирование средств со специального транзитного счета в новые ценные бумаги, и держатели государственных ценных бумаг, согласившиеся на новацию, осуществили свое право в соответствии с п.1 ст. 414 ГК РФ. Однако в отношении инвесторов, не давших своего согласия на новацию, ситуация выглядит иначе: действия Правительства РФ ущемляли их интересы, ограничивая право распоряжаться денежными средствами.

Справедливо предположить, что если владелец ГКО/ОФЗ отказывается от предложенной реструктуризации и требует перечислить полагающиеся ему средства на свой расчетный счет, то деньги должны быть ему возвращены. Основываясь на нормах ГК РФ и Конституции РФ, многие держатели государственных ценных бумаг обратились в суд с требованиями о взыскании с должника суммы долга.

Многочисленные судебные процессы четко показали реальное состояние правоприменения в рассматриваемой сфере и дали богатую пищу для размышлений о соотношении современной доктрины участия государства в гражданском обороте и реальных отношений51.

Рассматривая дела в первой инстанции, Федеральный арбитражный суд г. Москвы в нескольких случаях, ссылаясь на нормы гражданского законодательства, удовлетворил требования истцов. В частности, по иску ЗАО «Инвестиционная компания «Прокси» «к Министерству финансов РФ арбитражный суд взыскал сумму основного долга по государственным краткосрочным облигациям с датой погашения 24 марта 1999 г., сославшись на доказанность факта обладания истцом вышеуказанными облигациями, а также на то, что истец не давал согласия на новацию обязательств52.

В кассационной инстанции, однако, требования истцов были признаны необоснованными, к чему арбитражный суд приходил впоследствии уже в первой инстанции53.

Доводы о том, что держатели своего согласия на новацию долга или же его реструктуризацию не давали, а Условия погашения рассматриваемых ценных бумаг были в одностороннем порядке изменены актами Президента РФ и Правительства РФ в нарушение ст. 4, 15, 75, 90 Конституции РФ и ст.124, 817 ГК РФ решающего значения не приобрели.