С парусами по жизни. Часть 2.1. Онежско-Ладожские приключения

Вот та самая красная рыба, что идет за «Метеором»

Через три дня мы пришли в Петрозаводск в яхт-клуб на улице Речников, куда должен был приехать мой приятель. Боцман сбегал на вокзал, взял билет до Москвы, вернулся на яхту, собрал небольшую сумку вещей, мы пообедали, и он ушёл на вокзал – его отпуск закончился, но он обещал вернуться через месяц, уладив дела с начальством.

А я остался ждать своего друга и бывшего однокурсника, который прилетал вечером. Он многое повидал по жизни, бывал и на АЭС, и на Новой Земле, летал с военными на вертушках и самолетах, составляя карты радиоактивного загрязнения территорий после различных радиационных инцидентов. Вырвался он в отпуск, наверное, больше посмотреть на яхту да пообщаться, чем смотреть на местные красоты, устоять перед которыми очень сложно – штилевые дни и закаты тут красочны, влюбляют в себя надолго.

Я дремал в кокпите, кода появился приятель и, стоя на причале, заявил:

– Ни хрена себе кораблик, – и поднялся на борт.

Расположился Никита в кормовой каюте. Обошел лодку, задавал вопросы, потом сели ужинать. Запасы наши были пополнены еще при Боцмане, и терять время на беготню по городу было не нужно – решили, что утром после завтрака по погоде определимся и отойдем.

После вечернего чая пошли осматривать яхт-клуб. Дело в том, что в то время там стояла подлодка «Малютка», помните, на которой в фильме «Особенности национальной рыбалки» герои ходили в Финляндию за забытой водкой. На Ладоге была база этих лодок, и, видимо, по случаю одну из них приобрели и притащили в Петрозаводск в надежде восстановить и потом катать туристов «за водкой». Интересная «штуковина», надо сказать.

Утром мы, как большие моряки, смотрели большую бумажную карту, на которой стоял штамп её принадлежности к «ВМС СССР с грифом секретно», что произвело на приятеля хорошее впечатление. Я рассказал ему, что мы первоначально пойдем на Шардоны – само слово «Шардоны» и обведенные карандашом на карте острова произвели не меньшее впечатление, чем штамп на карте. Мне, например, при слове «Шардоны» сразу мерещатся острова на Средиземке или в Атлантике, типа Азорских островов. Надо сходить в Кижи и на остров Чур, потом в Восточную бухту на Большом Клименецком острове, а еще в Унницкую губу в брошенную деревню Пегрема. Так мы ползали по карте Онеги с час, и я рассказывал о предстоящих переходах. Мне кажется, что Никите это нравилось. Было желание половить красную рыбку в проводку, поставить сетку, сделать уху на костре и рыбу горячего копчения. Никита был мастер плавать, да и на солнце хотел погреться. Он вообще человек надежный и к туристическому быту привычный, спортивный, беспроблемный, головастый и рукастый, готовый делать любую работу – спасибо его родителям.

Мой друг Никита

На Шардонах мы наслаждались закатами, ставили сеть и коптили рыбу. Никита делал уху на костре – всё, о чем мечтали. Звучит просто и банально, но это для тех, кто часами не мог оторваться от меняющейся картинки заката, от смены цвета, освещенности и настроения всей картинки, от полета и посадки на зеркальную гладь чаек и уток, от запаха дыма костра, что, проходя с берега через яхту, уходит на закат. Можно молча часами сидеть и просто впитывать – это, поверьте, не надоедает. В такие часы я люблю сидеть и делать записи в дневнике – общаться сам с собой.

Познакомились с семьёй из Петрозаводска. Он – главный инженер судоремонтного завода, когда-то приехал из Питера и был покорен будущей женой, а она рыбачка из местных. Они пришли на острова на своей яхте самостоятельной постройки и стояли в очень уютном укромном местечке, что и не видно их, и никакой шторм бы их не достал. Было любопытно наблюдать, как они проверяли сети – жена на веслах, муж на подхвате рыбу вынимает. Яхтой больше занималась хозяйка. Я вспоминал их, когда оказался в Нидерландах, в Амстердаме, где мы выставляли свою лодку микро-класса «Электра-18», которую строили на верфи в Волгодонске, но об этом потом, отдельно. Так вот, в Нидерландах яхты выбирают женщины, причем разбираются в лодках они великолепно!

Никита главный по натяжке вант и креплению краспиц

Общение с новыми знакомыми было очень интересным. Познакомились мы на воде, когда мы и они просто катались на своих Тузиках между островами. Мы были приглашены посмотреть их лодку, и, в свою очередь, пригласили пару к себе. У них была деревянная лодка, а в них особый аромат и аура. В каждой детали виден труд и любовь к этому делу. Пили чай с вареньем и выпечкой хозяйки – вкуснотища. Просидели часа два-три, много говорили о яхтах, политике и проблемах с работой. Они с интересом слушали мои рассказы про бот-шоу в Париже и Дюссельдорфе.

К их приходу к нам мы также готовились – я пек «блины Капитанские», а к ним у нас были сгущенка и джемы. Гости пришли на Тузике, встали у нашей кормы. К нашей лодке у них был особый интерес – таких тут они еще не видели. Обошли, осмотрели и ощупали всю лодку. Особый интерес был проявлен к системе водоснабжения, устройству гальюна и душа, они спрашивали, как уходит вода, как стоит газовая плита, холодильник и мойка на камбузе. Лодка им очень понравилась. Женщина (извините, не помню имени, а судовой журнал того времени хранится в яхте, а она стоит в Приозерске – прямо секрет Змея Горыныча) сразу отметила, что лодка обжита и имеет свой неповторимый стиль хозяина – ей виднее. Блины пошли на ура. Самым приятным были разговоры. Мне всегда интересно общаться с такими людьми, неравнодушными к происходящему, рукастыми, откровенными, готовыми помочь. Вот и из-за таких встреч стоит туда ходить. Люди на Севере совершенно другие.

У нас в гостях яхтсмены из Петрозаводска

Неожиданные встречи бывают разными

Много позже у меня произошла неожиданная встреча в порту Бари (Черногория), куда мы пришли из Бари (Италия). Иду я по длинному причалу мимо различных яхт и вдруг мен6я окликают:

– Алекс, Алекс!

Оборачиваюсь. Стоит небольшая яхта, максимально футов 36, над кокпитом раскрыт огромный зонтик от солнца, а из-под него выглядывает загорелый мужчина небольшого роста средних лет, лысоватый.

– Алекс, … (что-то на французском – переводится как «клянусь мамой»), Алекс.

И тут до меня доходит – это же француз Марио, мы с ним сидели в соседних камерах во французской тюрьме:

– Марио, черт тебя дери (всё равно не понимает), дружище, как ты тут оказался?

Подошла моя команда и стала помогать переводить мне и Марио. В итоге я понял следующее: он отсидел, вышел, женился, жена нашла работу в Черногории, и они ушли из Франции на яхте сюда, живут на яхте. Марио ждет жену с работы, занимается хозяйством, они любят друг друга и по выходным катаются на яхте. Очень сожалел, что я не смог вернуть недвижимость на Канарах. Спрашивал, отдал ли я долг тому человеку, у которого взял, чтобы полететь во Францию и сесть в тюрьму. Он научился великолепно готовить. Приглашает вечером в гости, хочет познакомить с женой…

Какая была история, какие встречи, какие люди. А как тесен мир! А тот парень, с которым мы сидели в одной камере, поляк, учился в Москве в МАИ, а сел за перегон ворованных авто в Польшу. Чудны твои дела, Боже.

Пока мы стояли на островах, выяснилось, кстати – гости подсказали и детальный осмотр, что на мачте неправильно стоят краспицы – они опустились по вантам к палубе, а надо, чтобы они были горизонтальны, а лучше чуть вверх смотрели. И ослабли ванты поддерживающие краспицы. Предстояла большая работа по настройке вант и краспиц, а для этого пришлось поднимать матроса на мачту. Почему матроса? Первое – он легче Капитана, второе – ему хотелось что-то поделать руками (любоваться закатами надоело и хотелось чего-то серьезного), и третье – Капитан должен руководить матросами и учить их, сам он и так всё умеет. Выбора не было!

Надо сказать, что с этим занятием Никита справился легко и делал его с удовольствием. Сделал он это настолько хорошо, что стоит всё это до сих пор – мы мачту не снимаем, когда лодку поднимаем, только слегка ослабляем ванты на зиму.

А еще мы с матросом ходили на Тузике под его водительством вокруг островов и занимались фотосессиями, благодаря чему была сделана масса фотографий, которые потом пошли и на фотовыставку.

После Шардон мы отправились в Уницкую губу – я хотел показать Никите деревню, которую, в связи с отсутствием к ней дорог, враз переселили при Сталине в другое место. Это была «забота» о людях – медпункта там не было, школы не было, магазина не было… Все так и осталось брошено – дома, амбары, церковь, сады, всё… Людей погрузили на баркасы и увезли на «большую землю». На фото видно, какие крепкие и замечательные дома вынуждены были бросить люди. Всё это стоит до сих пор, немного с годами ветшая. Здесь великолепные покосы, и селяне из других деревень, например, деревни Ламбас ручей, приходят сюда на больших плоскодонках и косят траву на сено. Помню, настроение у нас было не очень, видимо, на нас действовала аура места, помнившая людские переживания, отчаяние и злобу. В каком же обществе мы живем, когда всех постоянно ломают через колено? Справедливости нет нигде, но разве это правильно? Многие хотят уехать, а куда? Хорошо там, где нас нет? Нет, надо жить так, чтобы было хорошо там, где мы есть, и делать это хорошо, хоть и в отдельно взятом месте. По миру не набегаешься. Хотя те, кто живет исключительно из-за денег, ищут, где глубже, и находят. Вопрос – не утонуть бы.

Остатки домов в Пегреме

Когда мы пришли в Кижи, то встали у дебаркадера, куда подходят пассажирские корабли, и зашли слева, почти обойдя пристань. Начальник причала осмотрел нашу яхту и сказал:

– Ладно, стойте, ваша яхта вид не портит, даже наоборот, а то на кораблях много иностранцев, что им на наши лодчонки-то смотреть.

Мы задрали нос выше козырьков бейсболок и пошли осматривать заповедник. Интересно все же жили наши предки. Мы обсуждали стоящие дома и думали, а почему, через столько времени, современные дома селян не лучше, а, может, и хуже по сути своей. То, что мы видели, было устроено для развития семьи и рода, автономной крепостью, каким и должен быть семейный дом. Главный храм был на реставрации, и, как оказалось несколько лет спустя – на вечной реставрации. Этот храм – памятник деревянного зодчества, собранный без единой металлической детали, в войну не бомбили ни немцы, ни финны, а при нас в мирное время он стал рушиться, как очень многое в нашем обществе. Справедливости ради, надо сказать, что в момент написания этих строк поступила информация, что все реставрационные работы в заповедники «Кижи» завершены, и он открыт для посещения туристов.

Часовня, стоящая в деревне Пегрема

Начальник причала был прав – иностранцы, шедшие с прогулки на корабль, а ими были французы, увидевшие родной «Дюфур», подошли и через переводчика стали расспрашивать нас, как мы сюда попали. Пришлось рассказать им «страшную историю» о покупке яхты во Франции и о том, как мы её перегоняем в Москву из Ла-Рошели, а тут просто мимо проходили. Французы остались очень довольны и просили с нами сфотографироваться – теперь будут у себя рассказывать, что в Кижах, в этой дыре российской, видели двоих русских, которые во Франции купили яхту и пришли туда своим ходом. Думаю, что мы бы справились!

Кижский фарватер не очень интересен, но по нему мы вышли в восточном направлении и отправились на остров Чур. По ветру и прогнозу встали с восточной стороны, а сеть поставили с западной на прибое в каменистом заливе, перенеся Тузик на руках через небольшой перешеек. Я, как обычно, заполнил СЖ и занимался записями в дневнике, Никита обследовал берег – он вообще любил ходить пешком, забираться на скалы, собирать грибы и ягоды – не может сидеть на месте. Видимо, шило в заднице – это наш с ним неоперабельный атрибут.

Стоянка у о. Чур

К вечеру в залив подтянулся аккуратный кораблик голубого цвета. Странным было то, что мы не услышали русской речи – только английскую и финскую. По их маневрам стало понятно, что первоначально они хотели встать там, где стояли мы – у приглубого берега и сосен на скалах. Но место занято. Тогда их капитан решил носом выехать на песчаный пляж, бросив метров за 100 за кормой якорь. Носовые швартовы они вынесли далеко на берег и обмотали за огромные валуны, скинули большую деревянную сходню. Встали в 100 метрах от нас. Когда закончились работы по «швартовке», мы вышли на них по радиостанции на 5-м канале, поздоровались и обменялись новостями по погоде и прогнозами, что у нас и у них были. Капитан сообщал, что они гидрологи, ведут исследования акватории – он говорил на русском без акцента.

Через пару дней мы пошли на Большой Клименецкий остров в бухту на южной его оконечности с восточной стороны. Обычно там располагалась Детская парусно-спортивная школа из Московской области. Энтузиаст-тренер и несколько родителей, пап и мам, приехав заранее, разбивали палаточный лагерь, строили кухню, устанавливали навесы, словом, налаживали быт. Потом, в двадцатых числах июня, к ним на корабле из Петрозаводска доставляли группу детей в сопровождении нескольких родителей, продукты и другое оборудование, лодки «лучи», «кадеты», «фины». Жили они тут до двадцатого августа. При входе в бухту, там, где располагался лагерь, стоял небольшой дебаркадер, к которому и приставал корабль, а когда он уходил, стоял парусный флот.

Мы же, обладая малой осадкой, заходили далеко в бухту туда, где она превращалась в блюдце в диаметре метров сто, и стояли по центру на носовом якоре.

С нами произошел занятный случай – мы же стараемся природу беречь и не мусорить: сжигаем мусор или складываем его в большой черный полиэтиленовый мешок литров под 350 и возим его, пока не найдем место сбора мусора. Так вот, накопив мусор, а мешок у нас стоял в кокпите и стал мешать, решили избавиться от него на «большой воде» там, где глубина была более 70 метров. Правда, Никита был против. Для этого приготовили три больших булыжника килограмм по десять, положили их в мешок, а мешок, не подумав, плотно и герметично завязали. Когда нашли нужное по глубине место, бросили мешок за борт в надежде на то, что он утонет. И он утонул, но не совсем. Сначала он ушел под воду, а когда мы уже были от того места метрах в трехстах, а шли мы под парусами, мы увидели, что мешок всплыл – о ужас! Мы думали, что со временем он утонет. Не тут-то было. Через три дня, когда мы шли в бухту Восточную, на штилевой зеркальной поверхности стоял столбом наш мешок на метр из воды, как буй. Что делать, подошли. Оказалось, что на солнце мешок раздуло, и он всплыл. Проткнули в нем дырку сверху, чтобы воздух выпустить, и ниже «ватерлинии», чтобы вода поступала, и наблюдали, как с пузырями мешок медленно уходил на глубину. Каюсь. Такого делать нельзя!

Мы долго болтались под парусами в безветрие, не выдержали, завели дизель и пошли на моторе. Это в штилевых гонках, которые считаются самыми сложными и нервными, когда команде часами нельзя двигаться, махать руками и прочее – а то вытряхнет дуновение из парусов – можно часами сидеть и ждать ветра, а в нашем случае надо двигаться к цели.

Вечера на Шардонах

Детский спортивный лагерь уже функционировал. У дебаркадера стоял парусный флот, две-три лодки были на воде – шла тренировка, на берегу полно детей, которые приветствовали наш заход в бухту. Было тихо. Воздух насыщен запахами леса и разогретой воды – под +280С. В прозрачной воде было видно, как стаи рыбок кружат вокруг цепи носового якоря. Мы сразу поставили сетку в надежде вечерком поесть рыбки. Никите оставалось до отлета несколько дней. Мы решили не дергаться, стоять здесь и просто отдыхать, кататься на Тузике, собирать грибы. Мобильной связи здесь не было, а радио Петрозаводска на 5-м канале мы слышали. На второй день, при совершенно ясном небе и штилевой погоде, в полдень передали прогноз метеослужб: юго-восточный ветер 5—7 на порывах 9 м/с, с переходом на восточный и усилением до 11 м/с. Одно то, что ветер будет восточных направлений, будет усиливаться к вечеру и поворачивать против часовой стрелки, меня насторожило. Идти нам до Петрозаводска около 35 миль, а это хода не менее 7 часов. У нас еще было три дня до отъезда Никиты, и я принял, как оказалось, ошибочное (не проинтуичил) решение остаться и, дождавшись нормальных условий, уйти. А надо было уходить сразу. В 18:00 мы услышали прогноз на ближайшие шесть часов: усиление ветра до 11—13 м/с с порывами до 15 м/с, снижение температуры до +14—160С (аж на 100С) и дожди.

– Ничего, – подумал я, – стоим мы надежно, перед нами перешеек с перелеском – волны не будет, если что, поставим второй якорь.

– А надолго это? – спросил матрос.

– Не думаю.

Как я ошибался!

Погода портится

Из подробных воспоминаний тех дней

Второй день мы ждем улучшения погоды, чтобы покинуть бухту. Периодически выхожу на палубу. На ветру холодно, но хочется подышать этим буйным воздухом и услышать рев бури. От того, что нам видно с высоты гика в бинокль сквозь перелесок перешейка, становится неуютно. Волны высотой до трех метров с грохотом накатываются на скальный перешеек прямо напротив яхты. Перешеек в этом месте невысокий – метра два-три, и неширокий – метров пятнадцать-двадцать. Шум наката усиливает впечатление от стихии. Ветер постепенно крепчает. Вся вода в бухте завалена мусором, выдуваемым из леса. На узкой полоске перешейка стоит сухая сосна с ветками без коры, выбеленная солнцем, а на ней, как игрушки на рождественской елке, сидят чайки и большой ворон. Обычно чайки и вороны не дружат. Спустя лет десять я увидел, как стаи чаек и ворон объединялись в захвате новых земель и сидели на песчаных отмелях Волги – река стала мелеть, обнажив песчаные косы.

Периодически одна из птиц отрывается от ветки и парит на ветру минут пять-десять, возвращается на место, уступая место в воздухе другой, а ворон в это время каркает. Зрелище жутко-зловещее, но завораживающее. Лодку, стоящую на носовом якоре, болтает ветром, и она описывает хитрые траектории, напоминающие восьмерку. Появляется боковая волна со стороны входа в бухту, а это означает, что ветер и волна усиливаются. Видимость ухудшается. Появляется туман, начинается дождь. Придется еще ждать, а сколько? Спускаюсь в кают-компанию, где меня ждет продолжение разговора с матросом. Стучу по барометру – стрелка падает, и падает быстро – дурной признак. Сажусь за своё место, смотрю на показания метеостанции: стрелка ухудшения погоды мигает и прогноз – шторм.

– Что скажете, господин Капитан? – с серьёзным видом спрашивает матрос.

– Если тучи, сплотившись, по ветру летят —

Скоро все снасти твои затрещат,

Если ж на клочья начнут они рваться —

Ставь брамселя, их не стоит бояться.

Чайки коль к берегу держат свой путь —

Ветер здоровый, поверь, будет дуть.

Ходят чайки по песку,

Моряку сулят тоску

И пока не влезут в воду,

Штормовую жди погоду.

Что тут еще скажешь: ветер и волна усиливаются, барометр падает, прогноз неутешительный! Так что ставь чай, матрос. Теперь ты просто матрос, пока мы не выкарабкаемся. Яхтсмен должен использовать любую возможность, чтобы подкрепиться – неизвестно, когда еще представится такая возможность.

– Есть, господин Капитан, но я и матрос, и кок!

Я заполняю судовой журнал, занося в него данные метеостанции и барометра, а также результаты собственных наблюдений, включаю и прогноз метеостанции, и жду прогноз погоды. Через несколько минут из динамика слышится женский голос диспетчера Петрозаводского порта:

– Всем судам, всем судам! Передаем штормовое предупреждение до 6 утра (следующего дня): ветер восток, северо-восток, 13—15 м/с, с усилением до 17 м/с.

– Ну, вот застряли еще на день или сутки.

– Ну и ладно. Стоим-то хорошо, время еще есть, – отвечает матрос.

Ветер и ливень, почти ничего не видно

Мы садимся за изящно сервированный матросом (он эстет и гурман, когда есть на это время, а оно теперь есть) к чаю стол и, наливая из китайского чайника заварку, довольно крякаем и улыбаемся друг другу. Молча выпиваем по первой чашке и, покрывшись испариной, стягиваем с себя теплую одежду и начинаем футболить друг другу:

– Ты помнишь…?

– А ты помнишь…?

– А где сейчас…?

– А чем занимается…?

По сути, до этого момента у нас и не было возможности откровенно поговорить – присматривались, прислушивались друг к другу. Незаметно разговор с воспоминаний о прошлом переходит на обсуждение положения текущих дней, и лица теряют улыбки, становясь серьезнее. Я заметил, когда обстановка становится «серьезной – внушает опасения», люди стремятся сказать друг другу что-то откровенное, то, что наболело, чем-то поделиться, как в последний раз. А наболело у нас и многих, кто о России думал, как о Родине, о том, что творилось в государстве.

Чтобы скоротать время, завели разговор о наболевшем. Пересказывать нет смысла, было больше вопросов, чем ответов – мы не понимали, почему мы живем так бедно, в такой богатой стране. Конечно, высказывались резкие суждения и в адрес Правительства, главным образом в адрес либеральной экономической его части, и в адрес тех, кто развалил Страну и Союз, кто три раза обокрал Народ. Словом, обычные разговоры.

Шум прибоя превратился в рев, а брызги от разбивающихся о камни волн стали долетать до яхты. Ветер усилился и стал кренить яхту при каждом повороте ее лагом к ветру. Было решено жарить рыбу и варить макароны, к чему матрос незамедлительно и приступил, а я подставил лицо брызгам и ветру. Низкая облачность, туман, ветер и дождь – видимость метров сто. Похолодало до +80С. С камбуза валит пар с запахом жареной рыбы.

В 24:00 передали очередной прогноз до 6:00 утра следующего дня: ветер 9—11 на порывах до 13 м/с, ливневые дожди, туманы, видимость в пределах 250 метров, температура +8—120С. Надо было что-то решать – на завтра у Никиты билет на самолет. Мне не хватило опыта принять правильное решение: всегда надо думать, что погода будет хуже, чем в прогнозе (так и было), экипаж физически и профессионально должен быть готов к данным условиям (а это было не так – матрос не имел ни опыта, ни навыков и плохо знал яхту, хотя и старался во всем). Надо исходить из того, что вы сможете ориентироваться и не попадете на камни (Капитан, штурман и рулевой в одном лице ночью с такой видимостью и в шторм – такого не бывает), весь расчёт делался на «навигационную систему электронных карт», а если бы она вышла из строя – был бы полный пипец, и на Онеге стало бы на две чайки больше. Вопреки «хорошей морской практике» я решил выходить.

Это моё рабочее место

Когда стало темнеть, ветер немного стих, а дождик превратился в ливень и сгладил волну, мы сделали попытку выйти из бухты, преодолевая навальную волну, но ничего не получилось. После 5-й преодоленной волны я понял, что, повернув направо и огибая мыс, мы не сможем идти боком к трехметровой волне. Выждав минимальную по высоте волну, я развернулся и пробкой на волне, гонимый ветром в корму, влетел в бухту и успел уйти влево вглубь нее. Мы встали на носовой якорь отдышаться.

Это был знак судьбы – тебе дали понять, что идти не стоит, остановись, ночуй, а утром уйдешь. Но куда там. Через два часа, когда волна улеглась до полутора метров, а ветер не превышал 7 м/с, я повторно принял неправильное решение – выходим. Капитан не имеет права без оправданной нужды рисковать кораблем и командой!