Счастье безумца

– Слышь, мужики в поле пашут, козел! – ответил второй бандит, в руках которого была лопата, и пнул связанного ногой.

– Братаны! Не надо! Я верну все! – не унимался тот.

– Тебя Цепеш предупреждал не крысить? А ты за черта последнего его держать вздумал. Братанов нашел, нах, – процедил первый и, вытащив из-за пазухи пистолет, щелкнул затвором, – Уроком будешь для остальных, таких же ушлепков, как ты.

Он вскинул пистолет и выстрелил связанному в голову. Мы одновременно вздрогнули от неожиданно громкого выстрела, и я почувствовал, как волна мурашек пробежала от пяток до самой макушки, заставив волосы шевелиться. Второй бандит прочистил ухо, которое ему, видимо, заложило, и недовольно посмотрел на первого.

– Мля, ну ты и мудак, Валера, – выругался он.

– Че? – недовольно переспросил тот, – Ты с ним перетереть еще хотел?

– Перех..еть, придурок, – он сунул своему товарищу лопату, – На, теперь сам и копай, деятель.

Тот, поняв, что сглупил, выматерился от души и пнул труп носком кроссовка.

– Слышь, может снегом закидаем, да и ну его на хер? – с надеждой спросил он.

– Сказано, шоб не нашли, – возразил первый, – А ты подснежник сажать предлагаешь.

Первый, выдав очередную матерную тираду, принялся долбить лопатой мерзлую землю, а второй зашагал в нашу сторону, на ходу расстегивая ширинку. Я дернул сидящего рядом Аршама за куртку, а он потянул за собой Колю, и мы, стараясь не шуметь, выбрались из кустов, и припустились бежать обратно к нашей пирамидке. Сердце от волнения колотилось так, что в ушах стоял постоянный гул, а собственное дыхание слышалось будто через трубу.

Вскоре мы добрались до кучи мусора и рухнули в снег, переводя дыхание. Всех троих трясло от избытка адреналина, и около минуты мы молча переводили дух. Первым заговорил Коля, озвучив общую мысль, терзавшую нас троих:

– Что будем делать?

– Валить отсюда надо, – ответил Аршам и я согласно кивнул.

– Надо, – сказал я, подбирая с земли палку.

Честно сказать, в тот момент я не совсем соображал, что делаю, и исходил лишь из одной мысли, что это мой единственный шанс. Намотав на конец палки какую-то тряпку, что валялась здесь, я поднялся и зашагал в сторону "девятки", дожидавшейся своих хозяев.

– Ты че, Витек? – недоуменно спросил Коля.

– Щас, щас свалим, – заверил я, не сбавляя шаг.

– Во балда, – пробормотал Аршам, до которого дошло, что я задумал, – Ты че, нафига?

Коля тоже догадался, что сейчас произойдет, и взбежал на небольшой холмик, с которого был виден край пустыря и кустарник.

– Давай быстрей, пока никого, – стараясь не кричать, произнес он.

Я открыл лючек бензобака и свинтил крышку, которая оказалась незапертой, словно очередное подтверждение тому, что сейчас мой лучший шанс накормить жаждущего огня зверя, сидящего во мне. Конец палки с намотанной тряпкой нырнул в бензобак и вынырнул обратно, распространяя запах бензина.

– Смотри, брови не подпали, – предостерег Аршам.

Я сунул ему коробок спичек, и он, чиркнув, зажег пропитанную бензином тряпку. Импровизированный факел тут же вспыхнул, заставив Аршама отдернуть руку, а я, повернувшись к открытому бензобаку, сунул факел туда, и мы бросились бежать. Бак рванул едва ли не через секунду после того, как я заткнул его горящей тряпкой, и нам сильно повезло, что мы успели немного отбежать. Взрыв был не громкий, скорее гулкий, и взрывная волна разметала снег вокруг машины, догнав нас в спины горячим дыханием.

Я обернулся, дабы оценить результат своего труда, и снова было застыл, как вкопанный, испытывая при этом дикую эйфорию, благодаря которой, я, казалось, могу воспарить над землей.

– Э, нет, не тормози, – Аршам подтолкнул меня в спину, вынуждая бежать дальше, и я вновь заработал ногами, расшвыривая снег.

Конечно, я бы с удовольствием остался до конца, пока не погаснет последний тлеющий уголек, но хозяева машины, которые, наверное, уже возвращались, не разделили бы мой восторг. Добежав до другого края пустыря, мы снова обернулись, глядя на оранжевое зарево, и разом выдохнули.

– Круто! – выпалил Коля, – Ну мы безбашенные.

Полученный адреналин явно доставлял ему удовольствие, и Коля откровенно наслаждался, не в силах стоять на месте. Он подпрыгивал, приплясывал, пока Аршам озирался по сторонам.

– Я ж сегодня не усну, – сказал он, в очередной раз глубоко вздохнув и выдохнув, и не сдержал смех.

В отличие от друзей, адреналин в которых хлестал через край, я чувствовал спокойствие и умиротворение, будто последние несколько часов созерцал красоту водопада, как те буддийские монахи-кунгфуисты, фильмы про которых мы смотрели по видику.

– Дома никому ни слова, – предостерег я друзей.

– И вообще, никому ни слова, – подхватил Аршам, – Серьезно, никаких рассказов в школе, или где-то еще. Будет нашей общей тайной.

– Да мы и про сарай не трепали, – пожал плечами Коля, – Ладно, погнали по домам, уже скоро девять.

Дома, когда мама спросила, как прошел мой день, я на секунду задумался, что действительно есть моменты, когда правда только навредит. "Ну, меньше часа назад мы стали свидетелями убийства, а потом сожгли машину местных бандитов, чтобы я мог утолить свою жажду, доставшуюся мне от отца – маньяка-поджигателя."

– Хорошо, – ответил я, – Прогулялись с пацанами вокруг квартала.

– Ужинать готов? – спросила мама, и только теперь я почувствовал, с какой страшной силой бунтует мой желудок, требуя двойную порцию.

Позже, едва я добрался до кровати, как уснул прежде, чем голова коснулась подушки.

Глава 4.

Время шло, и вскоре после того, как мы подожгли "девятку" на пустыре, ко мне вернулся страх превратиться в моего отца. К тому же, я не знал, как будет дальше развиваться моя мания поджигать. Будет ли она похожа на наркозависимость, и раз после сарая мне хотелось спалить машину, то значит ли это, что в следующий раз мне захочется поджечь дом? Но ничего такого не было, и почти весь следующий месяц тяга к огню внутри меня сидела спокойно, и особо не рвалась наружу.

Наступил новый, девяносто шестой год, и Миша, несмотря на протесты мамы, накупил нам с сестрой подарков. Можно долго описывать ликование подростка середины девяностых, который нашел под елкой "денди", да и Машка была довольна, таскаясь по квартире с огромным плюшевым жирафом.

– Ты с ума сошел, – сказала мама, когда он протянул ей коробку с часами "радо".

– За декабрь премия неплохая, – скромно ответил Миша, который работал механиком в железнодорожном депо.

– Лучше бы оставил, чем на подарки тратить, – мама все еще переживала из-за дорогих покупок.

– Один раз уже оставляли, всей страной, – усмехнулся Миша, – Помнишь, чем закончилось?

Я был рад, что осенью прошлого года мама потеряла паспорт, и это привело к знакомству с Мишей. Не потому, что он был щедрым и дарил подарки, просто я был рад за маму, которую история с отцом серьезно выбила из колеи. В десять лет мало соображаешь о человеческих отношениях, да и сравнивать я мог разве что с героями фильмов и книг, которые, допустим, тяжело переживают измену. Но измена – это ничто по сравнению с нашим случаем, а теперь я не мог не замечать, что мама вновь становилась прежней, веселой и жизнерадостной, какой она была до случившегося в девяносто четвертом.

Машка все чувствовала несколько иначе, так как отца она почти не помнила. Будучи капризной по отношению к большинству взрослых, Мишу она стала подпускать к себе почти сразу. Своих детей у него не было, но он вел себя ненавязчиво, чем ей и нравился. Многие взрослые, видя мою сестру, начинали сюсюкать и улюлюкать, что всегда вызывало у нее отвращение, особенно, когда вдобавок к умиленным звукам шли пальцы, норовящие потрепать ее за щеки. Миша же общался с ней самым обыкновенным образом, не меняя голос, и не коверкая слова на дебильные "покушанькать", "спатки" и прочую мерзость.

Со мной он тоже старался сдружиться, чему я, в общем-то, не противился. Когда обледенение на дорогах спало, он стал возить меня на старую загороднюю трассу, где учил водить, и к весне я уже умел управлять автомобилем, сидя на краю кресла, чтобы доставать до педалей. За зиму моя тяга к огню еще несколько раз проявляла себя, и результатом ее стали несколько больших костров на свалке и найденный там же разбитый автомобиль, благополучно мною сожженный. В последний раз я сполна насладился огненным шоу и еще на какое-то время утолил жажду огня. На пустырь мы долгое время не ходили, опасаясь, что бандиты будут нас поджидать, но о них мы больше ничего не слышали.

К слову, Миша довольно быстро заметил за мной странную тягу жечь спички и любовь к кострам, и однажды я рассказал ему все, как есть. Мы тогда возвращались из депо, куда он меня иногда брал за компанию, и Миша, заметив, как я убираю в карман коробок спичек, сказал:

– Я не мог не заметить, что ты любишь играть со спичками.

– Да я аккуратно, – заверил я.

– Очень надеюсь. От твоей одежды часто пахнет дымом, а милиция ищет хулиганов, которые жгут хлам на свалке.

Меня будто окатило жаркой волной, и я с испугом взглянул на Мишу. Он же в ответ улыбнулся, показывая, что не собирается читать нотации.

– Не волнуйся, – успокоил он меня, – Я в детстве тоже дома не сидел.

– Маме не говори тогда, – попросил я.

– И не собирался, – ответил Миша, – Но одежду то стирает она, и дым учуяла тоже она. Сигаретами не балуешься?

– Не-а, – я помотал головой, – Так, фигню всякую жгем.

– Мы в детстве тоже так делали. Но ты постоянно со спичками ходишь, жгешь их. И видно по тебе, что тебе это очень нравится.

– Ну да, нравится, – я задумался, – Нравится и пугает.

– Это вроде мании? – спросил Миша.

Я кивнул, соглашаясь, и теперь задумался он.

– А почему так, не знаешь? С мамой об этом не говорил?

– Не знаю, – машинально ответил я, поскольку быть скрытным мне уже становилось привычно, и делать это было легче, чем делиться.

Миша не ответил, только смотрел на дорогу, а я снова почувствовал желание выплеснуть все, что меня гложет. Подростковая психика еще не позволяла мне сбрасывать наболевшее в темный омут и семь дней в неделю носить маску притворства для остальных, и я решил рассказать ему все.

– Ты ведь не знаешь, кто мой отец? – спросил я его.

– Нет, – ответил Миша, – Кристина не говорила, а я не стал расспрашивать.

– Он…, – я сделал вынужденную паузу, поскольку ни разу никому этого не говорил, – Его зовут Максим Делов.

– Оу, – произнес он, – Ясно. Так при чем он тут?

– Ты не знаешь, кто это? – я слегка удивился его реакции.

– Ну, теперь, когда ты так спросил, имя кажется знакомым, – Миша пожал плечами, – Так что с ним?

– Июнь девяносто четвертого, – стал напоминать я, – Вспомни новости.

– Боснийские конфликты, – он сморщил брови, вспоминая, – Аум синрике.

Тут он вдруг вытянул шею от удивления, свернул на обочину и остановился, глядя на меня.

– Поджигатель? Максим Делов?

Миша, казалось, испытывал шок, и я не придумал ничего иного, как развести руки в стороны, не зная, что сказать.

– Что ж, это многое объясняет, – произнес он наконец, и я приготовился увидеть разочарование в его глазах.

Однако ничего такого в его взгляде я не увидел. Напротив, это было, скорее, понимание. Понимание и заинтересованность.

– Послушай, – заговорил он, – То, что твой отец был… тем, кем он был, еще не значит, что тебе суждено повторить его судьбу. Скажи, что ты думаешь о человеческой жизни?

Вопрос был сложным для подростка, и тогда я впервые задумался над этим в таком контексте.

– Люди ее берегут, – наконец ответил я, – Значит, это большая ценность.

– Так, – кивнул он, – А как ты относишься к чужой жизни?

– Обычно, – я пожал плечами.

– Тебе не кажется, что ты должен выбирать, кто заслуживает жить больше, а кто не заслуживает вовсе? – спросил Миша.

– Нет, – честно сказал я, – Мне нет дела до остальных людей. Меня заботят только близкие.

– Вот видишь, – Миша потрепал меня за плечо, – Ты мыслишь в правильном направлении. В тебе есть моральный стержень, и ты растешь совершенно адекватным человеком.

Сказать честно, я мечтал услышать что-то подобное, и после этих слов мне стало удивительно легко. Будто огромный камень, который я тащил на спине, вдруг перестал весить, и идти дальше стало очень легко и комфортно.

– Смотри на свою любовь к огню, как на хобби, – посоветовал он, – Не обязательно жечь то, за что можно огрести неприятностей. Можно сжигать, к примеру, мусор. И делать это там, где разрешено. Из практически любой мании можно сделать безвредное, а то и полезное хобби. И я тебе с этим помогу.

– Спасибо, – сказал я, переосмысливая услышанное.

Пообещав, что будет помогать, Миша не просто так бросался пустыми словами. Вскоре он принес стопку журналов по пожарной безопасности, объяснив это тем, что с моим увлечением я должен быть готов к последствиям вроде распространяющегося пламени и угрозы пожара. Журналы были разные: более-менее новые, несколько старых, советских, один аж семьдесят девятого года, и даже британский "файр", в котором было много фотографий и непонятного мне текста на английском.

Читать эти журналы мне нравилось, и уже скоро я знал много разных нюансов про пожары, обратную тягу, легковоспламеняющиеся и огнеупорные поверхности и прочие детали, которые действительно могли помочь в случае чего. На мое одиннадцатилетие, четвертого мая, Миша устроил нам экскурсию в пожарную часть, где один из пожарных рассказал нам о своей работе, устройстве оборудования, и даже пустил посидеть в кабине пожарного "зила".

Было бы довольно иронично, если бы я, со своей особенностью, стал бы работать пожарным, когда вырасту, но в тот момент я совсем не вспоминал о той своей сущности. Возможность разжечь свой следующий костер мне предоставилась спустя пару недель. Мы запланировали поездку на Байкал, которую я очень ждал, и чувствовал приятное предвкушение, когда таскал необходимые для отдыха на природе вещи в багажник Мишиного "опеля".

На берегу озера мы поставили палатку, и пока мама занималась нанизыванием шашлыков на шампура, я развел чудовищных размеров костер, не стесняясь перестараться. Однако от меня не ускользнул и тот нюанс, что мама смотрела на мои действия спокойно и без страха. Видимо, они с Мишей обсудили мою проблему и пришли к какому-то выводу, который успокоил их обоих.

– Как настроение? – спросил меня Миша, когда мы сидели с удочками у кромки воды.

Я понял, что он имеет в виду мое общее состояние, которое менялось в зависимости от моего персонального наркотика, и ответил:

– Отлично. В неприятности не влипаю.

– Вот и хорошо, – кивнул он и посмотрел вдаль, – Запоминай такие моменты, как этот. Именно на них строится человеческое счастье.

Я тоже посмотрел вдаль и увидел двух охотников, уходящих в лес с ружьями за спиной.

– А ты когда-нибудь охотился? – спросил я Мишу.

– Не-а. Не мое это, – он покачал головой, – Я когда чуть постарше тебя был, от браконьеров пострадал.

– Это как? – спросил я.

Миша снял ботинок с левой ноги, стянул носок, и я посмотрел на его ногу. Мизинец у него был вдвое короче, чем должен быть, и Миша пояснил:

– Гуляли по лесу, и я в капкан наступил. Медвежий, с такими здоровыми зубьями. Вот мне этим зубцом полпальца и отчекрыжило.

Собственно, ту поездку на Байкал я действительно запомнил хорошо, но лишь отчасти потому, что мы отлично провели время. Главным образом запомнить те дни меня заставило то, что случилось по возвращению домой, и это никак не вяжется с человеческим счастьем, про которое говорил Миша. Нет, последующие события развили во мне сильное разочарование в людях и полностью уничтожили веру в справедливость, которая на тот момент была еще по-детски наивная и прочная.

Глава 5.

Когда мы возвращались в Сосногорск, Миша развлекал нас разговорами, заведя одну из своих любимых тем – далекий и прекрасный остров Куба. Он часто говорил про Кубу, оказаться на которой было его мечтой с самого детства. Миша даже учил испанский язык в институте, а на стене в нашей гостиной красовался красивый плакат с изображением песчанного пляжа с пальмами, лазурного океана, и надписью "Bienvenido a Cuba – cielo en la tierra". "Добро пожаловать на Кубу – рай на Земле" – призывно гласил плакат, и Миша подкреплял эту фразу сотнями историй и фактов, которые слышал о Кубе.

– К нам еще в школе приходил один бывший вояка, рассказывал, как они были на Кубе, – говорил Миша, – Ну это, оплоты коммунизма несли, американцев ракетами пугали. Конечно, на коммунистов с их ракетами мне глубоко плевать, но сама страна меня заинтересовала.

– Раньше много про них рассказывали, еще в мое детство, – вспомнила мама, – Наш товарищ Кастро, счастливые кубинцы, которые коммунизм строят, и все в таком духе.

– Насчет строительства, это, конечно, типичное вранье большевиков. Кубинцы от этого коммунизма огромными толпами в Америку бежали. Но условия там совсем другие, с нами не сравнить. Во-первых, климат. Вечное лето, солнце, океан. Я общался с одним мужиком с Выборга, он на сухогрузе работает. Вот он рассказывал, как там и что. Вояк то наших дальше военных баз не пускали, а он в Гаване жил. Недолго правда, но все же.

– В Москву бы переехать, а потом уж о Кубе мечтать, – спустила его мама на Землю.

– Только не к родственникам моим, – усмехнулся Миша, – Проще сразу застрелиться.

– Бабушка то нормальная у тебя, – вспомнила мама.

– А остальные – тихий ужас. Дядя Семен с тетей Полей – дети ее, мои дядя с тетей – хуже них людей не встречал. Не скрывают, что ждут, пока она помрет, наконец. Квартира в Москве ей принадлежит, а квартира хорошая, четыре комнаты. В Раменках.

– Не кисло, – удивилась мама, – Бабка челночница?

– В точку, – кивнул Миша, – В молодости рисковая тетка была. Дети знают, что наследство там весомое, готовы глотки драть друг другу. Батя мой младшим был из них, они его быстро из семьи выжили, чтобы не делиться. Даже на похороны кроме бабушки никто не явился.

– Ну что за люди, – покачала головой мама.

Какое-то время ехали молча, и когда "опель" уже подъезжал к нашему двору, тишину нарушила Машка, проспавшая большую часть дороги.

– Там дядя Иголь! – воскликнула она, показывая на молоковоз, идущий впереди.

– Дядя Игорь, Маша, – строго поправила мама, – Сколько говорить, старайся.

– Дядя Игор-р-рь! – в своей манере протянула сестра.

Миша догнал молоковоз, пристроившись позади, и хотел было что-то спросить у мамы, как грузовик вдруг резко ударил по тормозам. Миша крутанул руль вправо, уходя от удара, и вылетел на тротуар, сразу увязнув в грязном слякотном сугробе.

– Все целы? – спросил он, едва машина прекратила движение.

Все были целы и относительно в норме, только Машка испуганно озиралась по сторонам. Отсюда, с тротуара, стала видна причина столь резкой остановки молоковоза: со двора выезжал старый черный "мерседес" с типичными представителями блатного слоя населения внутри, и "газон" дяди Игоря едва не врезался в них, так как посмотреть по строронам, прежде чем выезжать на дорогу, водитель "мерседеса" не удосужился.

Трое братков повыскакивали из машины, правда прыть их несколько поубавилась, когда соразмерный медведю Игорь Анатолич спрыгнул из кабины на землю. Поначалу они, скорее всего, собирались без лишних слов наброситься на него, однако теперь просто окружили, а один из них осматривал свой бампер, хоть столкновения и не было.

– Ты ох..ел, дядя?! – заорал один из них.

– Я? – дядя Игорь был как всегда невозмутим, – А тебе голову повернуть, влево посмотреть, когда со двора выезжаешь, религия не позволяет?

– Слышь! Еще я чуханов всяких не пропускал вперед себя. Ты ножа захотел, или че, я хер пойму?

Тот, который осматривал бампер, тоже повернулся к остальным, почесывая бритый затылок, и гнусаво произнес:

– Короче, сто штук и разбегаемся.

– Не было удара, – возразил дядя Игорь, – Ищи другого лоха, за чей счет ты свою некропомойку починить хочешь.

– Да лоха то я нашел, вот он стоит, – гоготнул водитель "мерса".

К компании подошел Миша, поздоровавшись с соседом за руку.

– Гаи вызывайте, парни, если что-то не нравится, – сказал он, – Я подтвердить могу, что аварии не было.

– Ты адвокат его чоль, в натуре?! – повернулся к нему водитель, – Канай отсюда на, терпила.

Третий бандит, который все это время молчал, шагнул к кабине, и бесцеремонно полез внутрь.

– Ты это куда, сынок! – воскликнул Игорь Анатолич и, схватив наглеца за шиворот, сбросил его с подножки на дорогу.

– Ну ты че, сука! – взревел водитель и бросился на дядю Игоря, однако тут же отскочил назад, получив удар ногой в солнечное сплетение.

Второй бандит, низкорослый и щуплый, казалось, был только рад такому развитию событий. В руке у него сверкнул нож, а на лице заиграла улыбка.

– Пи..да тебе, дядя, – процедил он и начал размахивать ножом, стараясь достать до лица нашего соседа.

Тот пару раз увернулся и, выбрав момент, боковым ударом кулака заехал бандиту в лицо. Пудовый кулачище дяди Игоря угодил щуплому прямо в висок, и тот рухнул на спину, распластавшись по асфальту.

– Даже не пытайся! – рявкнул Игорь Анатолич тому, кого он сбросил с кабины, глядя, как тот уже поднялся на ноги.

– Игорь, – тихо позвал его Миша и показал на лежащего щуплого.

Из уха у щуплого потекла тоненькая струйка крови, а сам он как-то мелко затрясся, будто в приступе эпилепсии. Миша и Игорь переглянулись, а тремор у лежащего на земле бандита заметно усилился, к тому же изо рта у него пошла пена.

– Э, Илюха, – со страхом в голосе окликнул его водитель "мерседеса", – Братан, ты че? Не гони беса, ты че!

На улице показался патрульный "уаз", на крыше которого тут же зажглась люстра. Он остановился возле нас и из него вышли двое патрульных. То, что происходило дальше, слилось в какую-то малообъяснимую кашу, в которую я верить отказывался.

Приехал еще один экипаж ппс и "скорая", врач которой констатировал смерть лежащего на земле бандита, уже застывшего с полуоткрытыми глазами. Его друзья орали на дядю Игоря, обещая ему самую страшную месть, один из них, вырываясь, ударил милицейского сержанта, и в итоге их обоих погрузили в "уаз". На дядю Игоря тоже надели наручники и посадили его в другой "уаз", после чего всех их увезли в отделение. Мишу тоже попросили явиться, как свидетеля, и он, отогнав грузовик соседа во двор, уехал вместе с тетей Аней.

Вернулся Миша поздно вечером, и судя по его настроению, хороших новостей он не принес. Он выглядел усталым, и скинув обувь, прошаркал на кухню и рухнул на стул.

– Ну что? – настороженно спросила мама.

– Жопа, – коротко отрезал Миша.

– Самооборона же! – воскликнула мама, – При свидетелях!

– Опер сразу сказал, что будут шить превышение самообороны. Говорит, если бы тот не помер, то и дела бы не было. А теперь, говорит, убийство, как ни крути.

– Что же ему, уговаривать их надо было? – мама всплеснула руками, – Их трое, этот с ножом был, какое превышение?

– Да всем там плевать. Гопоту эту уже выпустили, кстати.

Они еще какое-то время сидели на кухне, а я стоял в коридоре, слушал и недоумевал. Мне казалось непостижимым и аморальным, что человека судят за то, что тот спасал свою жизнь. Эти факты рушили и втаптывали в грязь мою веру в добро, которое всегда сильнее зла, в то, что справедливость торжествует, и прочую, как оказалось, чушь, которой нас учили с детства.

Через пару месяцев состоялся суд, и дядю Игоря приговорили к году исправительной колонии. Обвинение просило шесть лет, что возмутило всех присутствующих со стороны Игоря Анатольевича. "– Шесть лет?" – услышал я голос его зятя Кости, несколько дней назад вернувшегося из Чечни, – "Они его за кого держат, за разбойника?". Однако наличие у нападавших холодного оружия и их численного превосходства все же не позволяло выставить гражданина Михолапа воплощением абсолютного зла, которому не место на свободе. Встречный иск о нападении был отклонен, и наверное тогда я впервые в жизни испытал самые настоящие презрение и ненависть, которая взыграла во мне к тем ублюдкам на "мерседесе". До сих пор помню ехидные улыбки бритых наголо отморозков, которым все сошло с рук. Они прямо в зале суда хлопали друг друга по плечам, гыгыкая, и принимали поздравления от своего дорогостоящего адвоката, который в пух и прах разнес позицию вчерашнего студента, адвоката дяди Игоря.

Но больше всего жалко было тетю Аню, его жену. Мягкая и добрая женщина с грудным голосом, которая на моей памяти ни разу не кричала и не злилась, она тяжело переживала случившееся и старела буквально на глазах. Все накопленные ими сбережения ушли на судебные издержки, сама она переехала к дочери с зятем, которые забрали ее к себе. Теперь единственным напоминанием о наших соседях остался лишь старенький молоковоз "газ", на лобовом стекле которого ветер трепал объявление о продаже.