Счастье безумца

– Папа прилетел, – сказал Аршам, пришедший меня навестить, – Но он нас в Москву забирает. Послезавтра улетаем.

– Жаль, – ответил я, – Меня пока не выписывают. А то бы в "денди" еще разок рубанулись.

– Ага, – он улыбнулся и снова принял серьезный вид, – А кто это был?

– Где? – не понял я.

– Ну кто за нами гнался на стройке?

На момент я испугался, ведь я так и не предупредил, что незнакомец искал именно их. Ведь он мог вернуться.

– Какой-то мужик, вас искал. Не русский.

– Армянин? – чуть удивился Аршам.

– Нет, точно не армянин, – покачал я головой, – На чеченца похож.

– Я папе передам, – задумчиво сказал он.

Тем же днем, уже ближе к вечеру, когда я был один, дверь в палату снова открылась и вошел отец Аршама. Сначала я подумал, что он пришел вместе с кем-то, и удивился, когда он, войдя, плотно закрыл за собой дверь.

– Боец, – поприветствовал он меня, улыбнувшись золотыми зубами, – Скоро опять мяч гонять будешь.

– Здрасте, дядя Гарик, – поздоровался я.

– Э, какой дядя, ара, просто Гарик, – он поставил на тумбочку пакет с продуктами, – Тут айран, фрукты, сок-мок. Витамины, ара.

– Спасибо, – поблагодарил я, все еще не понимая, почему он пришел один.

– Слушай, Витя, – он заговорщицки понизил тон, – Мне Аршам передал за мужика того. Ты расскажи мне, он кто такой есть, что говорил, как выглядел? Все что помнишь, расскажи.

Я описал незнакомца, и вспомнив, добавил:

– Он сказал, его Фархад зовут.

– Фархад, Фархад, – вполголоса повторил дядя Гарик, – А, ворэт кунэм. Сказал, нас ищет?

– Ну да, – подтвердил я, – Я ему не сказал, где искать.

– Ай, молодец ты, Витя, красавчик, – он хотел было от души хлопнуть меня по плечу, но вовремя сдержался – видимо, мой бледный вид подсказал ему этого не делать, – Ты забудь его, как сон плохой. Нехороший он человек, Богом клянусь, нехороший. Ты лучше, впредь, знаешь как? Ты, если кто что спросит за Фархада, ты скажи – не знаю ничего. С людьми нехорошими лучше вообще не связываться, а то утянут. Понимаешь меня?

Я кивнул, хотя тогда не очень понимал, что он хочет сказать. Он, убедившись, что донес мысль, пожелал поскорее выздороветь, попрощался и ушел, оставив меня в глубоких раздумьях. Позже, когда меня уже выписали и привезли домой, я слышал разговор мамы с Мишей. Мама рассказывала ему то, что рассказала ей тетя Вануш.

– У Гарика торговый бизнес в Москве, импортные товары из-за границы идут, – говорила мама, – И к нему какие-то афганцы все подход искали, чтобы с его грузовиками свою наркоту возить.

– А этот зачем сюда приезжал? – спрашивал Миша.

– Страшно думать, зачем. И не видел его больше никто. Уехал, наверное. Надеюсь, не вернется.

– Бардак кругом, – заключил Миша, – Вот как себя защищать? Купил бы ружье, так нет, вслед за Игорем посадят.

***

Выздаравливал я довольно быстро, и даже застал последние две недели в школе, вместе со всеми закончив шестой класс. Физические нагрузки мне пока были противопоказаны, хоть и хотелось выплеснуть накопившуюся энергию. К тому же, летние каникулы обещали быть скучными, так как оба моих друга уехали, и общаться больше было не с кем. С ребятами постарше, что были с нашего двора, я общаться не собирался. Вся их компания была воспитана блатной романтикой, и некоторые из них уже успели побывать в колонии для несовершеннолетних, так что я предпочитал в одиночестве сидеть на лавочке, бросая на землю подожженные спички.

От скуки я перечитал практически все книги, что у нас были, и переворошил старые вещи, лежавшие на балконе, в поисках чего-нибудь нового. Но вместо книг я наткнулся на другую, весьма неожиданную находку – старую шкатулку своего отца. Мама давно избавилась от всех его вещей и фотографий, но плоская деревянная шкатулка, видимо, завалилась вглубь одной из сумок, и ее мама не заметила. А я нашел.

Внутри было пожелтевшее фото, сделанное еще задолго до рождения Машки. Только родители, и годовалый я. "Северобайкальск, октябрь 1987" – было написано на обороте, и я вспомнил, что там жил дедушка, мамин отец, который скончался еще до того, как я стал запоминать свою жизнь. Не сказать, что находка меня обрадовала, но несколько вопросов к маме у меня появилось. Хотя бы про дедушку, которого я совсем не помню. Ведь после случившегося с отцом мы никогда не говорили о нашей прошлой жизни.

Фотографию я сложил пополам и сунул в карман, снова вернувшись к шкатулке. Тут была старая, так называемая опасная бритва, аттестат об окончании института и бумажка с каким-то набором цифр. Все кроме фотографии я сложил обратно в шкатулку и поставил ее на свою полку, не решив, что с ней делать. Поговорить с мамой хотелось как можно скорее, но дома никого не было. Взрослые повезли Машку на прививку, и я, сунув фото в карман, отправился во двор, дабы встретить их еще на подъезде к дому.

Едва я оказался на улице, как попал в поле зрения Нины Вячеславовны, ковылявшей с какими-то сумками. Едва она увидела меня, тут же принялась голосить, будто я был главным виновником того, что она устала тащить свою поклажу.

– Ну чаво смотришь то, чаво смотришь?! – накинулась она на меня, – Най сумки, тащи кверху.

– Мне нельзя, – честно ответил я, так как таранить ее баулы на четвертый этаж у меня не были ни желания, ни здоровья.

– Най, я сказала, тащи! – гаркнула она.

Не знаю, почему я просто не плюнул и не пошел прочь. Опять же, излишняя детская скромность и замкнутость, с которой я тогда ничего не мог поделать. Я подошел и взялся за ручки сумок, тут же об этом пожалев. Было тяжело, каждая весила килограмм по двадцать, а Нина Вячеславовна, шагавшая сзади, ни на минуту не умолкала, приговаривая "давай, давай, не филонь". Едва я преодолел один лестничный пролет, как боль в боку стала невыносимой, и я разжал ладони.

Сумки упали на пол, послышался звон бьющегося стекла, запахло солеными помидорами. Сам же я, схватившись за едва заживший шрам, упал рядом, пока вызванные острой болью яркие белые круги вспыхивали перед глазами.

– Ах ты ирод! – донесся голос соседки откуда-то издалека, – Ах ты паразитина такая!

Мне показалось, что она сейчас пнет меня ногой в живот, с нее станется. Но она продолжала орать на весь подъезд, ставя всех, кто ее слышит, в известность о том, что Витька Скворцов из двадцать седьмой квартиры – мразь и малолетный фашист, на которого надо написать заявление в "мялицию". Внезапно она стихла, и наклонившись, что-то подняла с пола. Боль же начала отступать, и я, подняв взгляд, со страхом увидел, что у нее в руках.

– А это чевой? – пробубнила она, глядя на фотографию, выпавшую из кармана шорт.

– Отдайте! – выпалил я.

Я пытался говорить жестко, но от боли в районе шва голос предательски дрогнул.

– Это ж этот. Это ж людей жег. А чевой тут мамка твоя?

Чертова дурында не могла запомнить отчество почтальонки, Евдокии Афанасьевны, называя женщину старше себя Дуней. Не могла выучить номер своего телефона. Расписание разных контор всегда оказывалось для нее сюрпризом, когда она приходила в какой-нибудь собес или водоканал за пять минут до перерыва на обед. Но лицо преступника, которое крутили по телевизору и печатали в газетах три года назад, она помнила так, будто это был ее близкий родственник. Нина Вячеславовна недоуменно смотрела на фотографию, изредка переводя взгляд на меня, пока я поднимался с пола.

– Отдайте, это мое! – уже более уверенно выкрикнул я.

Она издала какой-то смеющийся и одновременно булькающий звук, подхватила свои сумки, с которых текла вода, и бросилась наверх, оставляя на ступеньках две мокрые дорожки. Я остался внизу, слушая, как быстро, даже слишком проворно для ее возраста, шаркают ее ноги, удаляясь наверх, как звенят ключи и щелкает дверной замок. Я не хотел думать, что будет дальше, и едва хлопнула соседская дверь, зашагал на улицу.

Позже, когда вернулись взрослые, я рассказал им о случившемся, начиная с того, как нашел шкатулку. Я принес ее на кухню, и теперь она лежала на столе, тогда как мы втроем стояли вокруг.

– Я думала, что избавилась от нее, – вздохнула мама и обернулась на стену, за которой жила соседка, – Она теперь трепать начнет. Может, уже начала своих клуш обзванивать.

– Тогда надо что-то делать, – изрек Миша, и взяв кусачки, вышел на лестничную площадку.

Выглядел он, как школьник, затеявший шалость, даже кончик языка прикусил, когда подкрался к соседской двери.

– Миш, ну ты дурачок, что ли? – сорвалась на шепот мама.

Тот молча поднял руку с кусачками и перекусил телефонный провод, ведущий в квартиру Нины Вячеславовны. Я не выдержал, прыснув от смеха, и мама впихнула меня в прихожую вместе с Мишей.

– Теперь не будет трепать, – констатировал он, убирая кусачки в ящик.

– Ну не портить же имущество ей, – мама все еще выглядела слегка возмущенной.

– Тебе ее жалко что ли? Весь подъезд от нее стонет, – возразил Миша.

– Эх, ладно, – сдалась мама, – Я с ней поговорю вечером.

– Давай вместе поговорим, – предложил Миша, – Чтобы с первого раза поняла. А то меня завтра целый день дома не будет.

– На работе завал?

– Завтра за деталями ехать в Братск. Так что это даже, скорее всего, на сутки.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.