Так поговорим же о любви

В детском доме я прожил неполных три года. После окончания восьми классов определили учиться в СПТУ, одновременно «разбросав» младших братьев по интернатам. Проучившись два года устроился на работу в г. Бийске , одновременно поступил на заочное обучение в лесной техникум. Проучившись три года в техникуме поехал работать по специальности в с. Усть-Кан, что в Горном Алтае, с младшим братишкой, на которого у меня было оформлено опекунство, что и задержало до времени мою службу в Армии, пока не отслужил старший брат.

Глава 4.

Поговорим о любви. Что само слово, что его значение трактуется всяк по своему, примеривая под свою натуру. Дама в газетенке « Кредо» вот с такими большущими силикатными грудями взывает : « Приди ко мне, я подарю тебе любовь за вознаграждение». Ведь не пишет же «похоть дам». Но большинство понимают и подразумевают под этим словом соучастие, понимание, терпение и все хорошее. Так поговорим же о любви…

Много ли, немного ли лет тому назад работал в с. Усть – Кан. Летом то было, отправили меня в командировку в с. Шебалино, что тоже в Горном Алтае. В автобусе, что шел из с. Усть-Кокса на заднем сиденье сидела ну очень молодая и очень симпатичная девушка, зажатая со всех сторон молодыми мужиками. Старались мужики завлечь девушку разговорами, болтали всякую чепуху, и я подключился к ним. И пожалуй в то время я всех их превзошел –такой же молодой, спортивный, да и красивая форма помощника лесничего, что на мне сидела ладно, тоже не последнюю роль играла. С шутками и прибаутками незаметно и до Шебалино доехали. Прощаясь, я дал девушке свою визитную карточку. Забот много было в Шебалинском лесхозе, и за работой забылась та девушка. Вернулся домой, в Усть-Кан, и покатилась прежняя жизнь. Через две недели с момента встречи приходит письмо от неизвестного адресата. Пишет, что хотела бы встретиться. Зачем же дело встало? Отпрашиваюсь на работе и еду. И раз и два. Но много ли покатаешься за сто двадцать километров. Нахожу работу в с. Усть-Кокса с общежитием, отдельной комнатой, переезжаю. Устроился кочегаром, работа сутки –через трое, с любимой вместе круглые сутки; блаженство.

Через трое суток как я приехал, в мое дежурство заходит моя начальница с мужчиной сорока лет специально чтобы познакомить:

–– Это Николай, наш кочегар. А это наш новый инженер и твой непосредственный начальник, знакомьтесь.

–– Николай.

–– Геннадий Иванович.

Расспросили, какие проблемы. Проблем не было и они ушли. Но если по работе проблем не было, то на личном у меня были. Погода теплая, солнечная. Умылся, переоделся, кочегарку под замок, и на свидание. Вечером прибежал, поднял температуру и только опять хотел «слинять», вот он, мой новый начальник. Походил, пораспрашивал о системе отопления, о двигателях, что куда отходит и куда приходит, поинтересовался о системе безопасности, санитарии. Все пролазил, просмотрел. Когда все, что нужно, узнал, улыбнувшись сказал:

–– Вижу, от нетерпения сгораешь. Иди, да систему не заморозь.

–– Не заморожу, на улице тепло. Вот посмотрите, все форточки в общежитии открыты. Пока не захлопнут, из принцыпа топить не буду. А Вы завтра приходите ко мне после обеда в гости, у меня хороший чай есть, в нашем коллективе побудете, я живу с братишкой, и девушка моя со мной. Приходите. Комнате моя пятнадцатая, на втором этаже.

–– Постараюсь после работы заглянуть.

На следующий день попросил брата чтобы он уроки постарался сделать до вечера, ибо вечером будет не до уроков. Вечером собралась довольно большая компания в моей маленькой комнате. Когда стало смеркаться, пришел мой будущий тесть, в кармане бутылка самогонки и большущий кусок сала:

–– Пока там девки приходят в себя после похода в горы, схватил я кусок сала да к зятю. На вот сало, спрячь в сетке за форточку, на морозец. Да не говори моей, что я у тебя был.

–– Ага, обязательно скажу.

–– Да ну тебя, предать меня хочешь.

–– Да тетя Паня вчера у меня была, и тоже наказывала не говорить тебе.

Маленькая немая сцена.

–– Да ну вас обоих. Отрезай кусочек сала на закуску.

Но расположиться не успели. В дверь постучали и заходит мой новый товарищ. Познакомил его с тестем, нарезал сало, картошки, чай уже были готовы –расположились за столом. Геннадий Иванович принес с собой конфет и бутылку шампанского. Снова стучат. Пошел открывать. Теща. С большой чашкой пельменей. Уставилась на своего. Немая сцена.

–– Что, ты не говори, что я приходила?

И засмеялись оба.

–– А где Люба? –спрашиваю я.

–– В себя приходит после шока. Скоро подойдет.

–– А что случилось?

–– Сейчас вдвоем расскажем. У вас вижу стол готов, давайте по стопочке выпьем.

Каждый вечер дружеского застолья по своему неповторим. После стопочки самогонки меня попросили взять баян, что я с удовольствием и сделал. В то время я играл на нем довольно неплохо. И полилась песня за песней, вальс за вальсом. Теща с тестем довольно много хороших песен знали, и гость от них не отставал, и получился хороший хор с двух мужских и одного женского голоса. И соседи попросили, чтобы дверь была открыта, ибо тоже послушать хочется и принять участие в пении, по возможности. И два часа не замолкал мой баян. Пришла моя, протолкнулась сквозь толпу и уселась на кровать. Я кивнул ей не прекращая играть, получив улыбку в ответ.

–– Что, наигрался? Сыграй еще.

–– Нет братцы, хватит. В следующий раз.

Соседи разошлись. Напоследок мои будущие папа с мамой в два голоса спели, как они сказали, народную : « Мы живем в одной деревне». Гость на них уставился, повторяя беззвучно, одними губами слова, а когда они закончили петь, рассмеялся:

–– Да это же Тагор, его песня.

–– Тагор, не Тагор, а мы её частенько поем. И засобирались – Пора.

–– Подождите. Расскажите как в горы сходили.

Расположились поудобнее и начали рассказывать в два голоса, дополняя друг друга.

-– Для своей коровы и телка летом косим сено в ущелье, в трех километрах от поселка. До покоса дорога начиная от дома очень крутого подъема, да и сам покос расположен под большим уклоном. Участок небольшой, но сена хватает до весны с избытком. И какого сена! Тут и душица, и земляника, и зверобой, и медуница. На покос подымаемся всей семьей, вчетвером, берем с собой продукты питания, одеяла. На покосе стоит большой кедр, вот под его кроной и устраиваем себе жилье. Под кедром всегда сухо, никакой дождь не промочит. В первый день нам надо туда забраться, отбить литовки, я дома их не отбиваю чисто из принципа. Пока я отбиваю литовки и накашиваю сена для постели, девки заготавливают дрова и кушать варят. Накашиваю травы поболее, что б вчетвером можно было в сено забраться и посапывать. В первый день не работаем, отдыхаем, любуемся красотой, пьем чаи. Девчонки иногда пойдут, переворошат сено, что б до вечера немного подсохло, и это все. Рядом ручеек разговаривает на камушках, костерок потихоньку потрескивает, прямо над головой на кусту белочка что-то расшумелась, тараторит, верно сердится, что покой нарушили. Высоко в небе коршун парит, высматривает добычу. Мы с женой лежим на траве, радуемся жизни, дочери ушли выше по ручью, объедаются земляникой, о чем-то разговаривают, доносится их смех. Вечером подсохшую траву располагаем под кедрой –вот постель и готова. Поужинали и с женой зарываемся в сено. Когда девчонки лягут спать, мы и не знаем, спим.

Утром, до света, подымаюсь, разжигаю костер, бужу Прасковью. Пока она готовит кушать, прохожу два небольших прокоса. Когда кушать готово, бужу девчонок. Бегут к ручью умываться, шум и смех –обливают друг друга. Набаловавшись, садятся к столу. У нас там и стол смастерен и лавочки. Позавтракав, начинаем косить. Не торопясь, не понукая, с оглядкой –как бы не споткнуться и на свою литовку не упасть. Перед тем как взмахнуть литовкой, смотришь, куда ступать, как пойдет литовка, где она свой ход закончит. Не ленимся, но и не перетружаемся, с отдыхом, с перекурами. Тут как только бдительность от усталости потеряешь, так и до беды недалеко. Пока мы косим сено в горах, дома управляются соседи по нашей просьбе.

Закончив с покосом, перевернув валки, спускаемся домой. Потом дочери через определенный промежуток времени пару раз подымаются на покос перевернуть валки. Когда валки подсохнут, подымаемся опять все вместе, собираем сено в копны и на этом летняя работа с сеном закончена. Спускаем сено зимой, когда выпадет снег и ударят морозы. Коня у нас нет, смастерили санки, чуть менее настоящих конских, но легкие и удобные. Девчонки на них с горки катаются, с трамплинов летают, на них же и сено привозим.

По ущелью вдоль нашего пути бежит ручей. Начинается с малюсенького ручейка, что бьет из под скалы выше нашего покоса, потом на протяжении полукилометра в него впадают еще три ручейка и получается довольно мощный и говорливый поток. У потока есть свое русло и летом он не доставляет никаких хлопот. И заканчивается ручей возле нашего дома, уходит куда-то под землю. Но не везде у него есть русло, в ста метрах, специально замерял от нашего покоса он разбегается по поляне и там вечное болото, где-то на протяжении пяти метров, и летом, чтобы не бродить в ледяной воде, эти пять метров мы пробираемся горой, там даже тропинку протоптали. Как только начинаются морозы, поляна покрывается льдом, ручей поверх льда мочит далее и далее траву. И бежит поверх травы в ущелье а потом уж и поверх льда, заполняя все ущелье. В течении короткого времени, когда все ущелье по всему пути покрыто толстым слоем льда, и не раньше, ручей уходит в свое русло. Как нам добраться по ровному, как стекло, льду, на такую высоту, сену? Купив телочку я тут же заказал кузнецу подковы, восемь штук. Но не такие, как у коня, а квадратные, со щипами, и чтобы на каждой подкове было крепление под два ремешка, крепить на сапог или валенок. Берем санки, идем за сеном. Где начинается лед, привязываем подковы и потихоньку подымаемся. Вот и сегодня, нагрузив сена на сани, впрягся я в оглобли, сзади копны пристроилась моя Паня с младшенькой Валей, придерживать за веревки сани, чтобы они не быстро катились, а Люба решила прокатиться, забралась на верх копны. И сколько бы вроде должно быть весу в девчонке, но сани набрали скорость неимоверную, а сзади как ты их удержишь, когда и сам катишься. И без дополнительного груза до дома доезжал за шесть минут, засекал. А на самом крутом и узком участке крутой поворот и посреди ущелья валун лежит, место только-только чтобы саням проехать. Так-то я успевал выруливать, а сегодня не успел. Перескочил валун, сани резко тормознули и стали, а так как я крепко держал оглобли, посадили меня на валун. Слышу над головой шум: Люба с саней ласточкой и в большущий сугроб, одни валенки торчат. За валенки тянуть –а вдруг при ударе она что-нибудь нарушила. И с Параней давай мы с двух сторон её откапывать, как собаки землю роют. Снег пушистый, не слежавшийся, мигом мы её откопали. Ну мигом, не мигом, а от испуга и от нехватки воздуха девчонка сидит в полуобморочном состоянии и дышать боится. Паня и давай её нахлестывать по щекам, приводить в чувство. Вздохнула Люба глубоко и полились слезы, зарыдала –слава Богу, жива. Подождали, подождали, когда успокоится, и не дождавшись, продолжили путь. Так с рыданиями и домой прикатили.

Хочу заметить что через неделю такой же полет и на том же самом месте совершил мой младший брат. И правил санями я с Любой. И также с Любой откапывали из снега его, и тоже были слезы, хоть и без рыданий. Они в таком случае сами, произвольно льются. И больше у брата не было желания прокатиться, хотя за сеном всегда с нами ходил.

Мы все помолчали, «переваривая» происшествие. Люба не принимала участие в разговоре, потихоньку играя с братом в шашки. Отец и мать не торопились уже покинуть нас, заново переживая свое приключение. Наконец дядя Сережа, мой тесть, нарушил молчание:

–– О своем путешествии за сеном рассказали. Теперь Иванович, твоя очередь. Знаю, инженером у нас работаешь. Вот и расскажи, как попал к нам, чем в свободное время занимаешься? Если , конечно, не секрет большой.

-– Нет, не секрет. Я из Лениногорска, что в Восточном Казахстане. Там у меня и работа и квартира. Проработал на одном предприятии много лет. И заболела у меня жена, водянка, распухли ноги. И к врачам и к знахарям. Не помогает. Врачи говорят что нужен свежий, хороший воздух. Где, спрашиваю? Ехать надо, говорят, на Алтай, там сосновые боры, воздух легок и свеж. И конкретнее, на Бийск указали. Пошел увольняться, хоть и очень не хочется. В кадрах расспросили причину увольнения и посоветовали не увольняться а взять отпуск без содержания по причине болезни жены, без указания срока давности, до полного выздоровления, поставили соответствующую запись в трудовой и выдали трудовую книжку. Так что вернуться на свое предприятие могу в любое время. Приехал в Бийск, устроился в гостиницу. А Бийск как бы не более загозован, чем Лениногорск, жене совсем плохо стало, умываться и в туалет на руках носил. На третью ночь ей совсем плохо стало, вызвал скорую. Сделали укол, жена успокоилась, уснула. Врач скорой говорит:

–– Вам надо в горы подаваться, ей там легче будет. Ей нужен покой и горный климат.

–– На Тянь- Шань? –спрашиваю.

–– Ну зачем же так далеко. С автовокзала через каждый час в Горно- Алтайск автобусы отходят. Съездите, посмотрите, разузнайте. И вернуться в один день успеете, и даже в этот же день снова туда уехать. Первый автобус отходит в шесть утра. Всего доброго, до свидания.

Утром на первом автобусе я уехал в Горно- Алтайск. Город меня просто заворожил. Снял номер в гостинице, уехал за женой и вечером этого же дня мы были в Горно- Алтайске. Пожили два дня и пошел я устраиваться на роботу в абозо- строительный завод. При оформлении документов пожилая кадровичка спросила причину приезда, и узнав, посоветовала съездить в Уст-Коксу:

–– Это самый благодатный район в Горном Алтае. Должность придержу на недельку на всякий случай, а Вы съездите, разузнайте.

И вот я здесь. А в свободное время пишу стихи, вот мой сборник стихов, изданный в Усть-Каменогорске.

И Геннадий Иванович достал из кармана пиджака сборник стихов. Почитали вслух, пораспрашивали как он их пишет. Лаконичность, точность –и красота.

Уже за полночь попрощались, я пошел проводить отца и мать. Геннадий Иванович просил и к нему в гости забегать. Рассчитывал со своей Любой погулять немного по ночным улицам , но она тоже попрощалась и «упорхнула» в дом следом за родителями.

В череде беспрерывного свидания «вырвал» время я чтобы вечерком забежать к Геннадию Ивановичу. Познакомил меня со своей женой, так же как и мою звать Любовь Сергеевной, моложе Ивановича лет на пять, платье до полу, в волосах уже проблескивают седины. Пробыв у них полчаса, удалился, пообещав через день их навестить.

Не для того я учился на баяне играть, что б радовать людей музыкой. Если бы для того, чтобы радовать музыкой, я бы не бросил игру на баяне, а вот уже пятнадцать лет не беру в руки баяна, ибо нет его у меня. Сейчас я пересмотрел вроде как бы свои взгляды, жизнь заставила. И в настоящее время я бы начал с нуля, начал бы учиться, именно чтобы доставлять радость людям музыкой. Для кого-то поздно и в двадцать лет начинать что-то новое, или повторять хорошее старое, но надо усвоить для себя, что время твое начинается не тогда, когда часы пробъют столько-то время, а когда ты начнешь отсчитывать время за конкретным делом. А что мы успеем, или не успеем –недолжно волновать. Мы не знаем дня смерти, и это хорошо. Сколько мы пройдем, неведомо, но надо идти, дорогу осилит идущий.

Сразу от Иваныча зашел к своему близкому товарищу. Играет на гитаре превосходно.

–– Боря, тут к нам в поселок новенькие приехали.

–– Знаю.

–– Так вот, Боря, у меня какое предложение. У Геннадия Ивановича жена больная; давай объединимся, потренируемся, сыграем им, взбодрим дух, прогоним уныние. Они нуждаются в поддержке. Я послезавтра обещал заглянуть, давай вместе?

–– В чем же дело, тащи баян.

Принес баян и пошли тренировки. Пришла Люба, послушала и ушла и три дня я её не видел. Не по нутру.

Через день под вечер «заваливаем» к Ивановичу толпой в четыре человека. Проходим по хозяйски, слегка, с легкой улыбкой отстранив удивленного хозяина в комнату:

–– Принимайте самодеятельный оркестр с двух музыкальных инструментов.

–– А как хоть назвали оркестр –улыбается с дивана Любовь Сергеевна.

–– Назовем его « дырявый лапоть» – сколь не черпай, все сухой. Так и мы сыграем, уйдем, и забыли нас

–– Почему мы должны забыть? – Иванович.

Вместо ответа заиграл « Я люблю тебя, Россия», с неё всегда начинал. Пондравилось, что подхватили и Иванович с женой. После песни с минуту перебежка пальцев по клавиатуре, и включилась гитара, баян чуть слышно –Венгерская цыганочка. Борина дочка, Оксана, четырех лет, как положено, с «выходом» протопала и прохлопала все, как мы учили. Опять быстрый и веселый перебор на гитаре и включается баян, гитару чуть слышно – « Исчезли солнечные дни» –и взял концерт полную силу, то гитара, то баян, то вместе. Репертуар неплохой, что слышал на туристических привалах, в путешествиях. Солистка наша, жена Бори Люда показала высший класс, да и все её поддерживали. Марш « Прощание славянки» –концерт закончился. И наступила блаженная тишина. Посмотрели весело друг на друга и захлопали в ладоши; хором : « браво».

–– Давайте уберем « дырявый», оставим «лапоть». Ведь еще пару таких концертов и я не только пойду, я Оксане пару составлю.

–– Хорошо, уже убрали.

–– Ну раз концерт закончился, пошли пить кофе, вы что думаете, я просто так вас отпущу. Гена помоги мне дойти до кухни, я сама хочу угостить. А ты поставь раздвижной стол, усади гостей и мне на помощь.

Попив кофе, тепло попрощались и ушли, пообещав через день прийти снова.

Что ты хочешь слышать, то и слышишь, не более. И тогда мне нужна была не «моя» Люба, а «передок». Нет, я услышал, но никогда «не перебирал» девчат. Три этих дня Люба провела на свадьбе в деревне, и довольно « весело» –доложили, и о « веселости» не скрыли. И вот тут-то бы и надо было поставить «точку» –ведь перекорежило от этой новости. Но нет, не поставил. Ну какая разница, мой « передок» и еще чей-то, износится что-ли? И пришла Люба, и опять « любили» друг друга в кочегарке, на дежурстве был; и опять она со мной. Смеялись –и за спиной, и в лицо. Здоровый я тогда был, двину в ухмыляющееся лицо за « честь» своей подруги. И более здоровые, которые могли сдачи дать, утрутся, покрутят пальцем у виска –что с дурака возьмешь –и уходили. И больше к посмешищу не подходили. Кто прикасается к смоле, тот очернится, и чем дольше, тем больше. И не останешься ты без греха, какую бы ты правильную и праведную жизнь не вел, общаясь с нечистоплотным человеком. И под сомнение надо взять ту праведность. Но ведь « передок», « передок»-то нужен.

Поселок Кокса староверческий, и вокруг в деревнях русских староверы проживают. Одних разветвлений, толков насчитывалось девять –тут и «калинники», и «дырники», и прочие, не упомню. И каждый спорит что его «толк» самый правильный, самый верный. Нет, и к тому времени уже и втихомолку покуривали, и изрядно попивали. Староверов в литературе описывают как фанатиков, приписывают такую чушь и дребедень, что читать тошно. Фанатизм в любом движении есть, в любой вере, в любом виде деятельности. Но он несовместим с реальным взглядом на веру. У староверов, в отличии от православия, нельзя « замолить». «отбрехаться» от краеугольных, заглавных черт веры, на чем она держится. Чего нельзя делать, того, в большинстве своем не делают. При почитании Богоматери, при почитании всех человеков женского пола как возможных матерей пророков и святых –анафема всем блудницам и блудникам. Их обходят, их освистывают, с ними не общаются. И не общаются и с теми, кто даже кивнул блуднице. Там они на виду, на посмешище и поругание.

И когда я принял назад « свою» возлюбленную от меня отвернулось все общество. На работе никто и пару слов не говорил, и между собой прекращались разговоры, когда я подходил что-нибудь спросить по работе, и вздыхали при уходе облегченно –погань отошла. И будущие тесть с тещей уже не заглядывали ко мне, и при встрече прятали глаза. Но прилип я к Любе, привык к ней, и не понять и сейчас что больше привлекало –« передок», или еще что. И она улыбающаяся, веселая, старалась быть только со мной. И « любили» –в бане, сарае, в кочегарке. Ох, как « любили» же друг друга.

На пятый день отчуждения подошел ко мне Геннадий Иванович на работе, присел на бревнышко, где я сидел отдельно от всех. Помолчали, не глядя друг на друга, довольно продолжительно:

–– Да не могу я её бросить, прилип я к ней, Иванович, пойми ты меня.

–– Коля, останешься ты один, и без неё и без семьи. И никогда тебе не отмыться от грязи, что налипнет на тебя.

И отошел, не взглянув в мою сторону.

А через пятнадцать минут и Люба, вот она. Веселая, радостная от встречи, кушать из дома принесла. Но в душе поднимались противоречивые и противоположные чувства –и приятно что пришла и омерзение –и накатило с двух сторон, не перебарывая. Смотрю на неё испытующе –ни дрогнуло ни веко, не изменилось лицо:

–– Люба, забирай что принесла и иди домой.

–– А что случилось-то?

–– На свадьбе хорошо погуляла?

–– Так ты сам не захотел со мной быть, какой-то концерт репетировал, а я же и виновата.

–– Могла и с нами побыть, тебя никто не гнал.

–– Да зачем мне это нужно, все ваши репетиции, «пиликанья», какая-то там благотворительность.

–– Ладно, иди Люба домой, мне работать надо.

Схватив свой узелок, и уже без улыбки, с достоинством, не спеша гордой походкой удалилась. А рабочие смотрели издали, возьму ли я узелок и пойду ли с Любой в кочегарку «любить» друг друга. Не пошли. Значит не все потеряно с этим парнем. Через пятнадцать минут когда я уже включил вентиляторы и подымал температуру в системе, подкидывал уголь в топку, зашел наш токарь, довольно пожилой и уважаемый в поселке, дядя Леша. Я уставился на него вопросительно –отчужденно. Подошел, положил руку на плечо, заглянул испытующе в глаза:

–– Коля, успокойся и выслушай. Ты, Коля, в поселке на примете, все за тебя болеют и переживают. Не было еще такого здесь, чтобы двадцатилетний парень был опекуном, не было. Не лезь, сынок, в дерьмо, не останешься без вины, всю жизнь тогда «отмываться». Не зацикливайся, Люба не одна на свете и в поселке тоже. Перебори себя.

Уронил я голову, что сказать на это? Зашел следом за дядей Лешей и Иванович, глянул исподлобья, испытующе. И вышли оба, оставив меня в сумятице чувств.

Утром, передав смену и хорошо отмывшись в душе, не торопился в свою комнату, ждал Геннадия Ивановича на проходной. Но он прошел слегка кивнув и я поплелся домой.

Соседи в общежитии не очень были рады соседству со мной. Ладно бы, хоть играл бы на баяне, а то одно « пиликанье». Когда был в нормальном душевном состоянии время в основном проводил на изучении нового материала, проиграв последнюю пьесу, что изучил:

–– Когда же ты играть нам будешь?

–– Когда все изучу.

Но когда на меня «нападало» какое-нибудь расстройство, баян «плакал» или « смеялся». Время деть некуда, поиграю, пойду пройдусь по парку, что сразу начинался за предприятием, полюбуюсь сверкающим снегом, прокачусь с трамплина на фанерке, и опять домой. Проходила несколько раз Люба под окнами, остановится, немного постоит и идет домой. Не весело.

Где-то на третий день зашел Боря. Послушав мой «плач» на баяне, предложил сходить в гости к Ивановичу. Пошли. Встретили не очень радушно, но и не прогнали. Через десять минут, когда мы засобирались домой, Любовь Сергеевна попросила:

–– Пришли бы завтра, сыграли бы что-нибудь?

–– Сергеевна, да мы не тренировались.

–– Ну так и что, играете хорошо.

–– Хорошо, завтра в это же время.

Пришли с инструментами, но не получилось концерта. Несколько раз сбившись, через пятнадцать минут положил баян в футляр, Боря отложил гитару:

–– Любовь Сергеевна, два вечера потренируемся, войдем в форму, тогда и сыграем.

–– Да я слышу –улыбнулась –не то. Но не забывайте нас.

И пошли у нас опять тренировки, опять включили и Люду и её дочку. Репертуар был другой, в основном пьесы, Оксанка оказалась хорошей ученицей и спела под ансабль две песенки. И хорошо удался вечер, хорош был чай при свечах, и назавтра обещались прийти. По дороге домой договорись что Люда возьмет печенья а я сахар и кофе, чтобы Ивановичу с женой не совсем накладно было привечать нас.

Родом из равнин Алтая, где женщина «уравнена» с правами с мужчинами, где все привыкли что женщина работает зарабатывая на жизнь наравне с мужчинами, а иногда и там, где из-за низкой зарплаты мужчины не пойдут –в поле, в лесу, на железной дороге и на всей неблагодарной работе; где почитания «слабого» пола никакого, где оскорбить и даже ударить мать –вполне рядовой случай; где с рождения дочь «сучка», «изморыш», а жена «блядь», среди всеобщего разврата и непотребства: с трудом усваивал иной образ жизни, иное мышление. Все удивляло и поражало –и до сих пор. Семья не без урода –как «моя» Люба –единицы, и они на виду. Район большой, самая дальняя деревня от райцентра за сто десять километров. Поражало, что седобородый семядисетилетний старец уступал место семилетней девочке, и та садится, хорошо если буркнет «спасибо» –так положено. Если местный парнишка не помог донести соседке, маленькой или взрослой, сумки с магазина –хорошо, если отделается выговором. В любой деревне если девушка или женщина выйдет неряшливо одетая –застыдят, засмеют, –и не отделаться отговоркой: «я тут недалеко». Красивее, женственнее девушек и женщин, чем там, не видел. На благодатной почве и сорняк зацветает. И почитание старших. И потому-то меня «давило» отчуждение ко мне из-за дружбы с Любой; и не понимал. Равнодушных там мало, если видят что надо сказать, направить, предостеречь, помочь –делают. Кому какое дело, с кем я «снашаюсь»? Нет, если можно предостеречь, если человек еще может услышать, понять –говорят, разъясняют. Но если человек не хочет менять своего нехорошего образа жизни – оставляют его с падением его. Но и отношение соответствующее.