Стреноженная Россия: политико-экономический портрет ельцинизма

В ответе также подчеркивается, что поставленные в Обращении вопросы требуют исследования новых обстоятельств. Так исследуйте!

Двадцать лет страна «живет» в нелегитимном «конституционном поле». Это не только негативно отражается на внутреннем состоянии общества – российская экономика втянута в Великую российскую депрессию[622], но и на внешнеполитической деятельности.

К сожалению, в вопросе нелегитимной Конституции Российской Федерации и ее легитимизации не занял активную позицию Конституционный суд как орган конституционного правосудия, критерием деятельности которого является именно Конституция Российской Федерации. Именно Конституционный суд был вправе и был обязан указать на неконституционность указов, которые команда Б. Ельцина пекла как блины, а в дальнейшем выступить за легитимизацию Конституции (Основного Закона) России.

Между тем, с момента «принятия» новой ельцинской Конституции в 1993 г. Конституционный суд использует в качестве критерия своей деятельности нелегитимную Конституцию, безропотно наблюдает, как «совершенствуется, углубляется» ущербная «демократия» по-российски, при откровенном попустительстве гаранта конституционного правосудия избрание депутатов осуществляется «большинством» из числа принявших участие в голосовании, то есть любым каким угодно фактическим меньшинством избирателей, пришедших на выборы, российская «демократия» докатилась до выборов по партийным спискам, ликвидируя персональное голосование по одномандатным округам, формируя различные угодные власти «фильтры».

30 ноября 2012 г. президент Российской Федерации В.В. Путин встретился с представителями четырех думских фракций: «Единой России», КПРФ, «Справедливой России» и ЛДПР. В ходе встречи В.В. Путин был вынужден признать, что «нужно подумать об изменении Основного Закона» в направлении «большей демократизации формирования Совета Федерации». Вброшен шар, который определит, как общество отнесется к возможным изменениям ельцинской Конституции.

Лидеры КПРФ и «Справедливой России» Г. Зюганов и С. Миронов поддержали инициативу В. Путина о внесении «точечных изменений» в Конституцию. С. Миронов, в частности, заявил, что Конституция «не должна оставаться музейным памятником». Он предложил дополнить ее, расширив полномочия парламента и наделив Госдуму правом выражать недоверие как правительству в целом, так и отдельным министрам.

На невозможность внесения «точечных изменений» в Конституцию 6 декабря 2012 г. откликнулся и председатель Конституционного суда В. Зорькин. Вместе с тем, он особо подчеркнул, что «действующая Конституция имеет огромный потенциал даже при существующих недостатках» и «во имя чего требуется изменить Конституцию в целом, ведь это эпохальное событие» (?!! – Примеч. авт.).

Самое простое в этой противоречивой нелегитимной ситуации – уважаемым юристам спокойно закрыть глаза и продолжать игрища в нелегитимном конституционном поле, навязанном ельцинистами стране государственным переворотом сентября – октября 1993 г. для закрепления последнего.

Между тем, как представляется, именно Конституционный суд и юридическое сообщество в лице Ассоциации юристов должны выступить перед Президентом Российской Федерации В.В. Путиным инициаторами легитимизации Конституции, не являющейся к тому же и Основным Законом.

Об этом я, как председатель Ассоциации депутатов России, бывший первый заместитель Председателя Верховного Совета РСФСР, обратился с Записками лично к Председателю Конституционного суда В. Зорькину (исх. от 17.12.2012) и председателю Ассоциации юристов России П. Крашенинникову (исх. от 14.12.2012), в которых достаточно подробно раскрыл суть нелегитимности ныне действующей ельцинской Конституции РФ.

Однако ответ из Конституционного суда просто обескуражил. Ведущий консультант Отдела по приему граждан и работе с письмами А.В. Лаптева уведомила, что мое письмо не может рассматриваться как обращение в Конституционный суд Российской Федерации (в который я и не обращался, а обращался лично к В. Зорькину). Оказывается, я должен был в установленном порядке направить обращение в Конституционный суд Российской Федерации в соответствии с требованиями статей 37–39, 96 и 97 Федерального конституционного закона «О Конституционном суде Российской Федерации».

Итак, Конституционный суд РФ все более дрейфует в направлении рассмотрения бытовых вопросов, оставляя за рамками основополагающие вопросы политической жизни общества.

К числу таких вопросов относится, к сожалению, и вопрос легитимизации «принятой» Конституции Российской Федерации.

«Наши» прокуроры

…Не каждому по плечу дерзко примеряемые доспехи.

Гёте

Б. Ельцин всегда стремился подбирать подчиненных по принципу личной преданности. Это было характерным для него, как вспоминают его сослуживцы, в бытность руководителем Свердловского обкома КПСС и будучи первым секретарем Московского горкома партии. Но этот маниакальный синдром особенно усилился после избрания его в 1991 г. Президентом Российской Федерации.

Многие, наверное, помнят, как после утверждения Седьмым Съездом народных депутатов В. Степанкова[623] в должности Генерального прокурора России Б. Ельцин на всю страну заявил, что «теперь Генеральным прокурором назначен наш человек». И «наш прокурор» начал следовать не духу и букве закона, а указаниям «всенародно избранного», что и привело впоследствии В. Степанкова к политическому падению с генпрокурорского Олимпа.

В дни государственного переворота отношение к нему высших чинов российской прокуратуры и роль «нашего» Генерального прокурора В. Степанкова вызывали негодование. Прежде всего возмущало циничное переподчинение Генеральной прокуратуры лично президенту, которое Б. Ельцин осуществил Указом № 1400. Все, в том числе и В. Степанков, не могли не понимать, что это делает Генерального прокурора всецело зависимым от Б. Ельцина, его администрации. Но молчали…

Я уже писал, что события октября 93-го могли и не пойти по роковому сценарию, займи Генеральный прокурор России такую же принципиальную позицию, какую занял Конституционный суд Российской Федерации и его председатель В. Зорькин.

«Почему он молчит?» – этот вопрос в адрес Генерального прокурора В. Степанкова витал в стенах осажденного парламента. Его задавали лидеры оппозиционных партий и движений, защитники Конституции, сочувствовавшие газеты. Вполне понятно, что на поведение В. Степанкова оказывала мощное давление тень ГКЧП – как на молодого Гамлета тень убиенного отца. В. Степанков объяснял потом, что боялся вновь впасть в ошибку, как в августе 1991 г., поспешив тогда квалифицировать действия высших должностных лиц Советского государства как «измену Родине».

Советская юриспруденция не припомнит случая, чтобы материалами уголовного дела, не рассмотренного судом, приторговывала сама Генеральная прокуратура. Да еще столь цинично и беспардонно. В вину В. Степанкову ставилась «утечка» информации из прокуратуры по делу ГКЧП и опубликование в западнонемецком журнале «STERN» протоколов допросов В. Крючкова, В. Павлова, Д. Язова. Тяжким бременем лежат на нем и его заместителе Е. Лисове упреки общественности по поводу опубликования (до окончания судебного процесса!) опуса «Кремлевский заговор»[624]. В книге были использованы закрытые материалы следствия, что вызвало негативную реакцию общественности, подсудимых и их адвокатов[625]. Авторы, ничтоже сумняшеся, обвиняли руководителей СССР, высших должностных лиц страны в попытке «заговора с целью захвата власти»! Самое гнусное то, что авторы и не скрывали, что цель публикации – оказать давление на общественность, которая, по их мнению, сочувственно относилась к заключенным в следственный изолятор гэкачепистам.

Второй раз Генеральный прокурор В. Степанков «прогнулся» перед «всенародно избранным» после подписания Беловежских соглашений, разваливших Советский Союз. Столкнувшись с этим открытым и явным беззаконием, он не встал на защиту Конституции (Основного Закона), не возвысил свой голос протеста, пренебрег и служебным, и гражданским долгом.

На глазах Генерального прокурора происходили также события 20 марта 1993 г., в центре которых была попытка Б. Ельцина ввести ОПУС – особый порядок управления страной, поставивший под вопрос существование Верховного Совета РФ. Генпрокурор тогда усомнился в законности этой меры. Многие хорошо помнят листовки «ДемРоссии» с требованием интернировать А. Руцкого, Ю. Воронина, В. Зорькина и В. Степанкова за их отстаивание Конституции и за участие в телевизионном репортаже сразу же после выступления Б. Ельцина по телевидению.

Не стану умалчивать и о том, что в тот период Генпрокуратура энергично взялась за расследование коррупции в высших эшелонах власти. На допрос вызывали любимцев Б. Ельцина – Шумейко, Полторанина и других.

Фактически уже тогда судьба В. Степанкова как Генерального прокурора была предрешена. Но Б. Ельцин не мог освободить его своим указом, поскольку назначение и утверждение Генерального прокурора по действовавшей в то время Конституции были прерогативой Съезда народных депутатов РФ.

Казалось бы, наученный горьким опытом Генеральный прокурор В. Степанков, подотчетный парламенту, в таких сложных для себя условиях из разряда «наших прокуроров» перейдет в разряд государственных и даст правовую оценку перевороту. И многие депутаты ждали его объективной реакции на факт государственного переворота.

Выступая на первой же после 21 сентября 1993 г. сессии Верховного Совета Российской Федерации, В. Степанков достаточно прозрачно выразил свои выстраданные жизнью опасения. «Я никак не рассчитывал, – говорил с трибуны Верховного Совета, – что в моей прокурорской судьбе, так же как и в вашей, выпадет дважды присутствовать при таких событиях, которые в этом зале называются государственным переворотом. Но те события меня многому научили. Поэтому я вам могу и на сегодня сказать только одно, что Прокуратура будет действовать исходя из признанной и законной Конституции и того Закона о прокуратуре, который вы приняли. Конституцию и этот Закон мы будем выполнять, исходя из этого, будем принимать те меры, которые этим Законом и Конституцией нам даны». (Аплодисменты.)

Депутаты настойчиво требовали от Генерального прокурора оценки указа Б. Ельцина № 1400, спрашивали: «Почему же, Валентин Георгиевич, вы не возбуждаете уголовного дела по факту государственного переворота в отношении лиц, причастных к нему? Какие у вас сомнения даже после решения Конституционного суда?»

Но В. Степанков твердил, что оценка указа не входит в компетенцию прокуратуры и вопрос о полномочиях президента может решить только Съезд народных депутатов РФ, поэтому у него-де нет повода возбуждать какие-либо дела. Все отчетливо понимали, что он юлит.

По-человечески В. Степанкова понять было можно. Но в 1991 г. он почему-то не терзался сомнениями, не ждал решений сессий союзного и российского парламентов, а брал автоматчиков и арестовывал руководителей СССР. В то время он понимал, что имеет карт-бланш от «всенародно избранного», который без суда и следствия назвал руководителей ГКЧП «изменниками Родины». Знал и о трусливой позиции М. Горбачева, который никогда не станет под напором «демократов» защищать своих товарищей по партии, по совместному руководству государством.

В сентябре 93-го Генеральный прокурор В. Степанков не сумел по-государственному соизмерить события августа 91-го, которые трудно поддавались юридической квалификации, а носили больше идеолого-политический характер, с государственным переворотом сентября – октября 1993 г., вердикт по которому вынесли Конституционный суд и Верховный Совет РФ.

И до государственного переворота 21 сентября 1993 г., и после В. Степанков, словно ища поддержки, часто заходил ко мне. Мы обсуждали различные варианты развития событий. Казалось, он пытался выверить линию своего поведения. Беседы были довольно откровенными. Все они кончались его заверениями о том, что теперь-то, после ГКЧП, он однозначно понял: только Конституция и закон. Никаких эмоций. Не обнаруживал я лишь одного – мужества.

Я не переставал говорить ему, что «если за вами, Валентин Георгиевич, нет ничего по делу Якубовского, то вам бояться нечего. Вы – законник. В любом случае правда будет на вашей стороне». Он полностью соглашался с таким подходом. Но жизнь рассудила по-иному. В команде Б. Ельцина знали слабости В. Степанкова и не просчитались.

Он должен был либо выступить на высшем форуме законодательной власти страны как Генеральный прокурор (с большой буквы этого слова), назначенный Верховным Советом и утвержденный высшим законодательным органом страны – Съездом народных депутатов Российской Федерации, либо с поникшей головой уйти в отставку. Ни того ни другого он не сделал, чем навлек несмываемый позор на себя и на всю систему прокуратуры России.

Мне рассказывали потом, что после заседания Верховного Совета В. Степанков провел расширенное совещание с руководящим составом прокуратуры. По общему мнению, он выглядел весьма растерянным, в основном изливал душу, пытался оправдаться по поводу своего двусмысленного положения. С одной, мол, стороны, на должность его назначили Верховный Совет и Съезд народных депутатов РФ, стало быть, он должен неукоснительно стоять на стороне закона и Конституции. С другой стороны, Б. Ельцин своим указом распустил Верховный Совет и переподчинил его, В. Степанкова, как Генерального прокурора себе. Значит, он и прокуратура должны исполнять волю Б. Ельцина, а следовательно, одобрить разгон парламента и Съезда. И это говорил «юрист», высшее государственное должностное лицо, которое должно четко следовать Конституции РФ! А по Конституции РФ президент Б. Ельцин 21 сентября 1993 г. после 20.00 становился просто гражданином Б. Ельциным. Совсем запутался юрист-«младенец»!

Все это напоминало терзания Агафьи Тихоновны из гоголевской «Женитьбы»: «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича… да, пожалуй, прибавить к этому еще дородности Ивана Павловича – я бы тогда тотчас решилась…» Но собравшиеся члены коллегии Генеральной прокуратуры ждали не словесных комбинаций в духе провинциальной невесты, а четких указаний. А их, к сожалению, не последовало…

Двадцать третьего сентября народные депутаты услышали от В. Степанкова новые увертки: вместо сообщения о мерах по пресечению государственного переворота, как значилось в повестке дня теперь уже Десятого (чрезвычайного) Съезда народных депутатов Российской Федерации, В. Степанков произнес что-то маловразумительное по поводу урегулирования конфликта политическими средствами. Да, подтвердил Валентин Георгиевич, он согласен с решением Конституционного суда Российской Федерации о том, что указ Б. Ельцина от 21 сентября 1993 г. антиконституционен. Да, президент не имел права нарушать Конституцию и разгонять Съезд и Верховный Совет Российской Федерации, но, тем не менее, пусть спор решает… суд. (Смех в зале и возгласы: «Какой? Какой?»)

Кто же должен возбудить дело, если не прокурор, чтобы суд имел возможность выяснить степень вины всех совершивших государственный переворот? Эти вопросы задавали В. Степанкову народные депутаты. Но ответа от «нашего прокурора» так и не получили.

Вечером В. Степанков рассказал мне, как его пригласил «хозяин Кремля» и вручил указ о назначении его Генеральным прокурором Российской Федерации, словно до этого он был мальчиком с улицы. А в глазах и интонациях голоса – все то же лизоблюдское желание оправдаться, найти сочувствие.

«Поверьте мне, – заверил я, – вы на этой должности не усидите. В последнее время вы заняли позицию закона. Слишком тесную связь держали с Верховным Советом. Вы слишком много знаете о кремлевских вершителях и их ставленниках, их коррумпированности, продажности, нравственном падении. Таких они не любят, обид не забывают и возле себя не держат».

Как в воду глядел. Однажды вечером в блокадном Доме Советов меня встречает В. Баранников и сообщает: «Только что принесли перехват телефонного разговора Шумейко и Якубовского. Речь идет о Степанкове. Хотите почитать?»

«Ш.: Дима, можешь возвращаться обратно. Здесь все кончилось. Можешь жить в России спокойно.

Як.: Филипыч, вы же назначили Степанкова генеральным. Пока он будет там, я приехать не могу.

Ш.: Кончай. Это игра. Через две недели мы его уберем.

Як.: Вот тогда и приеду».

Спрашиваю у Виктора Павловича: «А Вы Степанкову показывали?»

«Показывал».

«Что же он?»

«Даже в темноте было видно, как он побледнел. Понял, что его использовали, сыграли с ним злую шутку. Прокуратура в критические дни помалкивала, что и нужно было».

5 октября 1993 г. указом гражданина Б. Ельцина Генеральный прокурор В. Степанков был освобожден от занимаемой должности. Говорят, что он отказался дать санкцию на арест Р. Хасбулатова, А. Руцкого, «силовых министров» и согласился только на их задержание. Но было уже поздно… Мавр сделал свое дело – мавр должен был уйти!

Что можно сказать по этому поводу? В. Степанков рано обольстился своей значимостью. Его стремление быть на виду, «войти в историю», да еще с «демократами», обернулось для него потерей и должности, и доброго имени, и авторитета. (Чего стоят хотя бы аресты на территории России ее граждан, бывших рижских и литовских омоновцев!)

Бездействие Генеральной прокуратуры дорого обошлось защитникам Конституции, Дома Советов, да и стране в целом… «Степанковская болезнь» – трусость, угодливость и лицемерие – надолго охватила правоохранительные органы и пала черной тенью на тысячи их честных работников.

Вот как сам В. Степанков рассказывает о своей отставке: «Утром 5 октября (это был день, печально известный расстрелом Белого дома) я уже знал, чтоведутся переговоры с Казанником, моим будущим преемником. Позвонил руководителю аппарата президента Сергею Филатову: "Скажите, не крутясь, честно, готовится моя замена?" Филатов ответил, что ему ничего не известно, и попросил меня перезвонить минут через тридцать. Через полчаса, когда мы вновь связались, Филатов сказал, что никаких документов относительно меня в недрах президентской канцелярии не готовится и разговоры о моем смещении не более чем слух.

После разговора, где-то около 16 часов, поехал в Белый дом со своим заместителем Евгением Лисовым. Обошел, определяя объем предстоящих следственных работ, здание, которое еще горело. На выходе увидел убитого. Спецназовцы объяснили мне, что это один из защитников Белого дома…[626] Когда я вернулся в прокуратуру, раздался звонок начальника личной охраны президента Александра Коржакова, который сказал, что хотел бы поговорить со мной от имени президента. Вскоре он прибыл вместе с Барсуковым в прокуратуру. Казанник был с ними. Во двор прокуратуры въехал автобус с автоматчиками – силовое прикрытие на случай неповиновения. Коржаков зачитал мне указ президента»[627].

Через некоторое время (перед своим назначением заместителем губернатора Пермской области! – Примеч. авт.) В. Степанков согласился со своим увольнением: «Я должен признать, – сказал он в интервью пермской газете «Звезда», – что решение (об освобождении от должности. – Примеч. авт.) президент принял правильное». Вот это юрист!

Гораздо достойнее и определеннее вел себя в те суровые дни прокурор Москвы Г. Пономарев. Когда в Доме Советов выключили электро – и теплоснабжение, связь, его не нужно было дважды просить о помощи. Уже на другой день он позвонил мне: «Приношу глубокие извинения – все сделано по личному указанию Лужкова, с согласия Черномырдина. А на последнего моя прокурорская власть не распространяется. Думаю, и на Лужкова тоже. Тот признает над собой только закон силы».

Г. Пономарев дал указание всем тридцати трем районным прокурорам города заняться тщательной проверкой законности и условий содержания людей, задержанных милицией. Что ж, и на том спасибо!

После «ухода» отработавшего свое В. Степанкова его место занял очередной вроде бы «свой человек», А. Казанник[628], тот самый, кто вновь сделал

Б. Ельцина политической фигурой, уступив ему в 1989 г. свое место в Верховном Совете СССР.

Б. Ельцин баллотировался тогда в Верховный Совет СССР по спискам Российской Федерации, где на 11 депутатских мест претендовало 12 человек. При голосовании он набрал больше половины голосов от участников Съезда, но меньше, чем остальные депутаты в его группе. Таким образом, Б. Ельцин не прошел в состав Верховного Совета СССР. Будущему «всенародно избранному» отказали в таком доверии!

«Но как всегда бывает в нашей действительности, в конце концов появляется одиночка, который умудряется найти выход из самого тупикового положения, – объяснял впоследствии эту ситуацию Б. Ельцин. – На этот раз такой палочкой-выручалочкой стал А. Казанник, депутат из Омска». Он-то и отдал свое место оказавшемуся за бортом кандидату при непротивлении М. Горбачева. Не тогда ли было заложено пренебрежение волей депутатов? Ведь они отдали предпочтение именно А. Казаннику, не желая видеть в высшем законодательном органе как раз Б. Ельцина.

Б. Ельцин принял тогда политическое самопожертвование омича как должное. И вот, поди ж ты, вспомнил о далеком сибиряке. Полагаю, здесь был открытый расчет: вызволенный из сибирской глубинки юрист, практически сошедший с политической арены, в знак благодарности не будет строптивым. (Немногие, наверное, помнят, что президент пытался в свое время протащить этого же протеже в Конституционный суд РФ. Но его ответы на вопросы были настолько одиозными, что кандидатуру А. Казанника Съезд народных депутатов РФ отверг.)

Вот как сам А. Казанник пишет о назначении его на должность Генерального прокурора Российской Федерации. «Ночью на 4 октября 1993 г., когда шел штурм Останкино, президент Ельцин позвонил мне в Омск и сказал дословно: "Алексей Иванович, Родина требует. Нужен максимум законности, максимум объективности, максимум гуманизма". Я согласился, опасаясь, что если на этом посту окажется другой человек, то могут начаться массовые репрессии».

В первом же интервью А. Казанник заявил, что намерен следовать принципам, которым прокуратура должна руководствоваться изначально. То есть не позволять себе ни политических санкций, ни политических акций. И он готов был довести процесс над «октябристами» до конца.

Но, как впоследствии рассказывал А. Казанник, перед ним была поставлена другая задача: «…сразу после октябрьских событий из Администрации президента в прокуратуру поступили рекомендации о том, как нужно проводить расследование. Написано там было примерно следующее. Не проводить никаких политических процессов. Следственную бригаду не создавать, а выделить пять-шесть следователей. Октябрьские события расследовать за 3–4 дня, предъявить всем обвинения по статьям 102 и 17, то есть за соучастие в убийстве, и передать дела в военную коллегию по уголовным делам. Процесс должен длиться два-три дня, и всех надобно приговорить к смертной казни»[629].

Рекомендации были и устные, и письменные, но без подписи.

К счастью, не все потеряли совесть в нашей стране. Были государственники и в Генеральной прокуратуре.

С первых дней назначения А. Казанника Генеральным прокурором на него началось мощное давление со стороны президентских структур: этого – назывались фамилии – надо арестовать, такого-то отпустить, этого убрать из Генпрокуратуры, а того назначить. Первым поручением от «кремлевских звезд» было убрать с должности прокурора Москвы Геннадия Пономарева. Сколько сил стоило не допустить этого не обоснованного законом снятия, можно себе представить.

Или другой пример, приведенный А. Казанником: «На Конституционном совещании демократы во главе с руководителем Администрации президента Сергеем Филатовым решили прокуратуру ликвидировать полностью (свести ее роль только к поддержанию обвинения в суде. – Примеч. авт.). Со своей стороны я подготовил развернутый проект статьи 129 и определил все функции прокуратуры, чтобы ее деятельность наконец-то соответствовала Конституции. В ответ от Филатова услышал: "Да вы что, какая еще может быть прокуратура с четко очерченными функциями!" Так что реформировать прокуратуру в России власти не собирались».

Государственная Дума 23 февраля 1994 г. приняла пакет документов, связанных с политической и экономической амнистией. К ней можно относиться по-разному: с позиций политических, идеологических, нравственных.

Пять месяцев следствия убедили вдохновителей переворота в его полной бесперспективности. Стандартные обвинения в «организации массовых беспорядков» и «незаконном хранении оружия» ничем не подкреплялись. В то же время узники Лефортово, а также многочисленные свидетели задавали следователям один и тот же главный вопрос: «Кто будет отвечать за организацию расстрела Дома Советов, парламента, за сотни ни в чем не повинных убитых россиян?»

Ответ все знали. Но никто в правоохранительных органах не хотел произнести его вслух. В застенке оказались безвинные люди. Те же, по чьей вине в сентябре – октябре 1993 г. произошел государственный переворот, пролилась кровь народа, – неподсудны.