MCM

– Не желаете, чтобы танец «Serpentine» оброс навеваемым от «Греха» Штука?

– А вы мне нравитесь. Точно. Поразительно, что на этой Экспозиции, в общем-то, чествуют его дизайн мебели, а не картины.

– Лои, так в чём же наш возможный интерес к этому клубу?

– Когда один из булланистов пришёл к нам и после всех увещеваний раскрыл визитницу, чтобы оставить карточку с номером телефона, то ворохом рассыпал и остальные, бывшие там же. Мне в глаза сразу кинулась визитка «Œilcéan». Могу припомнить только одного-двух знакомых, кто мог бы показать такую же. Насколько поняла из его слов, они не только оформили крупный – в смысле, комплексный – заказ, но и попали в список излюбленных клиентов. Уж не стала уточнять, что эти любители чёрного искусства делают с таким количеством лампочек. Возможно, более полного портрета потребителя технологий «Œilcéan» вам не найти, а с определённой долей вероятности можно допустить, что увеличение количества использованных в выстроенной системе элементов положительно повлияет на шанс обнаружения улик, на поиски каковых иначе потрачено было бы слишком много времени и усилий.

– Хорошо. Свяжись с тем ловкачом, но настаивай: Исадора не сможет выступить у них по причине большой занятости, зато у тебя на примете есть парвеню, что жаждет отведать всё, доступное и покорное молодости. Мартин, успокойтесь и не мечтайте, речь не о вас.

– Селестина, а почему бы нам не проверить «Скиаграфию»? Не сомневаюсь, что за освещение отвечала «Œilcéan».

– Конечно. Только придраться не к чему. Образцовая работа без подозрительных включений. Помните, тогда Сёриз пошла искать минора-служащего? Нашла. И он заверил, что Дворец конгрессов чист, администрация Выставки дозволила только то, что не влияло на инженерные системы здания. Никаких шуточек и сюрпризов, как в Нёйи; ну, кроме виденного нами фокуса с исчезновением. Если говорить прямо, то он из тех, что поджали хвосты и уши, и не хотели бы для себя той же судьбы, а потому пристальнее следят за собой и окружающими, разбегаются каждый в свою норку и щёлку, ограничивают контакты между собой – вот по таким стереотипным минорам я уже соскучилась.

– Будем полагать, он не умолчал о чём-то, что выходило за рамки заданных вопросов.

– Да. Если Сёриз заявится к нему ещё раз, то кругами по воде разбегутся другие, нам такого не надо. Когда нужно выступить?

– После полнолуния.

– Отчего так неаккуратно?

– Не захотели, чтобы выступление совпадало по времени с сессией другого собрания, с представителями которого они конфликтуют, а то и враждуют.

– А они ревнивы.

24

– Ну, как мы вам? – голос Сёриз выплыл из-за угла раньше, чем она сама в обществе Селестины. Михаил бы вряд ли за недолгим знакомством смог это заметить, но вот Мартин был удивлён переменой. Вместо привычных нарядов в привычной гамме на «кузинах» были карминные с медовым оттенком неизвестной ему ткани облегающие – не смог он подобрать наименование в родном языке – le pull à col roulé57 с подобными цветам вставками бронзовых на вид лепестков-чешуек и свободного кроя – слишком свободного и слишком тонкой ткани – юбки, металлически отливавшие корольковой медью. «Не смотри на ноги. Глаза тут, а не где икры, лодыжки, стопы…» Усилием викторианской воли он удерживал внимание на лицах… На лице… И не сразу заметил, что волосы были убраны под сиявшие латунью шлемы, в которых днём было лучше не прогуливаться по улице, в кабаре-театре или доме модельера на показе – пожалуйста. Вроде бы, ничего совсем уж вычурного, но всё равно эксцентрично.

– Восхитительно. Но что это?

– Тот самый посмертный подарок Алоиза. Бумага истлела, по большей части сохранились ушедшие в ничто признания Алоиза Агнессе. Остальное же, если суммировать, указывает, что это был так и не запущенный в производство прототип костюма для ангерон. Было изготовлено три экземляра. Два, как видите, на нас, а вот третий был на Агнессе. Ещё мы узнали, что изначально ни Игнациус, ни Атанасиус не должны были участвовать в эксперименте, но Блез предпочёл их. Игнациуса – из-за уже существовавшей особой ментальной связи с сестрой, которую надо было лишь подстегнуть эхо-техникой Жервеза. Атанасиус… Ну, действительно способных мужчин, которые годились бы не только в флю-мируисты, в каждом условном поколении всего несколько штук – на десятки ангерон, каждая из которых была на счету: тогда преобладала практика закрепления за каждой какой-то своей территории, не пересекающейся с другими; отозвать одну – оставить брешь и увеличить нагрузку на других в период, когда всё только распалялось и начинало бурлить, и ещё не оформилось в жажду маленькой победоносной войны. Атанасиус был более волен в выборе. Мы не разобрали, какой у него был пост, но он мог приказывать Алоизу, а Игнациус был его протеже. Более того, он настаивал, что из этических соображений не может позволить кому-то другому стать первым подопытным своего же проекта. Да, Фабрис понял, как реализовать задуманное на уровне техники, но саму методику разработал Атанасиус. Алоиз таскал бумажки из архива, Блез – шаманил.

– Но сейчас это не самые важные подробности. Саржа ещё разбирается, но суть в том, что эти костюмы, хоть и кажутся чудаковатыми, акцентируют наши способности и не мешают ими пользоваться. А ещё стройнят. И в них на удивление прохладно, м-м-бр-р, – поддразнивала Селестина одетых по всей форме представителей сильного пола, мужественно переносивших жару. Мартин уже несколько раз пожалел, что когда-то демонстративно отказался от пробкового шлема и тропической формы.

– Да, стоит полагать, что экзоскелеты эхоматов производятся в кустарных условиях, и потому могут соответствовать только основным требованиям в ущерб остальным. Вы думаете, нам это сегодня понадобится?

– Возможно. Вы и сами, Михаил, позвали друзей, – кивнула Селестина на мичманов Победоносцева и Деспина, возвратившихся из патруля и доложивших, что всё тихо.

– Друзей для вас, данайцев для иных. Один момент осталось прояснить, раз уж мы без поддержки с воздуха…

– О, да. Вам Луна вредит, нам же – благоволит. Селестина едет с булланистом, со мной держит связь по ис-диспозитифу. Узнаём, куда её привозят, осматриваемся, ну а дальше уже вы, ребята, по обстоятельствам пользуетесь, хм, этими вашими штуками. Мартин, вы сегодня без саквояжа?

– В этот раз предпочту короткую дистанцию и, для большей убедительности при возможном допросе, что-то злое на вид, – и вынул подарок апашей.

– К слову о вашем арбалете…

– Вам нравится?

– Он неконвенционален. Точнее, его снаряды. Гаагская…

– Ха, чушь! Признаю, что сие орудие в своей совокупности неэтично и неэстетично в степени не меньшей, чем его поражающие компоненты, однако, уж простите, вынужден прервать вас, дабы избавить от ошибочных доводов и рекомендаций касательно его применения. Я догадываюсь, на какой документ вы собираетесь сослаться, но даже если отбросить вопрос о характере конфликта и определении статуса его участников как комбатантов и некомбатантов, – а у нас здесь всё же не война, но нечто другое, что сложно артикулировать и потому, пожалуй, хотя бы на этом основании лучше не афишировать, – то позвольте напомнить вам содержание декларации: она гласит о неупотреблении снарядов, единственное назначение коих – распространение удушающих или вредоносных газов. Образование же паров белого фосфора и аэрозоли сероуглерода из жидкости, представляющей собой в раствор первого во втором, – процесс, технически говоря, попутный, в чём вы не столь и давно имели возможность убедиться воочию.

– А-а-ар-р-р, – уткнулась Селестина в плечо Сёриз.

– И раз уж вы вспомнили о конференции, то не сочтите за труд разрешить одну временами одолевающую меня логическую проблему, связанную с другой декларацией, подписанной тогда же – впрочем, не моей родиной, туманной и погодой, и политикой. К чему по своей – нет, даже Высочайшей – воле созывать подобное мероприятие и принимать на нём декларации, ведущие к ограничению собственного же, инициатора мероприятия, военного потенциала? Что же это – подготавливающий почву, в крайней степени прозорливый миротворческий шаг? Или, предложив пятилетнее ограничение на метание снарядов и взрывчатых веществ с воздушных шаров или при помощи иных новых подобных способов, вы не подозревали, что в следующем году создадите целый флот тех самых «иных новых подобных способов»? Или, может, ваше правительство больше верило в успехи команды графа Цеппелина, а также, как из этого следует, скорое начало войны с рейхом?

– Ваше благородие, дамы, сударь, пора по кустам, – обратил внимание мичман Деспин на шум мотора и, с большой долей вероятности, предотвратил нелицеприятное и немногословное развитие ситуации.

Селестину пригласили взойти на борт автомобиля – новенького и, что называется, спортивного, – и повезли, как оказалось, не так уж и далеко: по рю дю Коммерс к дому под боком у Сен-Жан-Баптист-де-Гренель, практически на пересечении авеню Феликса Фора и рю де ль’Эглис. «Любопытно, в этом городе вообще кто-нибудь следит, названия каких улиц встречаются?» Но и булланисты, конечно, не отставали: на стыке двух церковных топонимов основали свою лавочку. Нет, даже трёх: Сёриз что-то обронила насчёт переименования обрамлявших церковь улочек в честь какого-то церковного деятеля.

– Буллан, – всё ещё тихо откашливался после своего первого перемещения Михаил, не пропустивший вперёд остальных «по тактическим соображениям». – Откуда мне известна эта фамилия?

– Учтите, – нестойко поднял палец опиравшийся о стену Мартин, – что собрание называет себя «Дело Буллана». Может, было смежным с «делом Чинского»?

– Ох, разумеется. Только оно не было уголовным, да и самого дела как такового не было. Это была, эм-к-хм, начавшаяся ещё за десять лет до процесса Чинского «магическая война» между Булланом, ранее низложенным и обвинённым в сатанизме католическим священником, и ещё одним сподвижником Папюса – Гуайтой, нанёсшим Буллану как-то профессиональный визит, но ушедшим, будучи шокированным и разгневанным содержанием познанных им ритуалов и практик. Это было не здесь, в Лионе.

– Лион, да? Вы, кстати, знали, что, возможно, город назван в честь одного бога-обманщика из языческого пантеона, и в этом городе проводились пышные празднества в его честь?

– Нет. Занятно. Как бы то ни было, но по старости лет или из-за «магических атак» Буллан всё-таки отошёл к своему хозяину в девяносто третьем. Официальных обвинений в убийстве Гуайте, лишь на четыре года пережившего своего противника, предъявлено не было, несмотря на публикацию обличающей Гуайту статьи ещё одной фигуры оккультного мира – Жюль-Буа. Как можете видеть, у них там всё серьёзно. Признаться, я даже с интересом читаю монографию последнего: «Маленькие религии»…

Михаилу пришлось прерваться, так как свет в окнах дома, за которым они наблюдали, на мгновение погас, стёкла задрожали, и донеслась пара криков – тоненьких, но ладно хоть мужских. Лейтенант Евграфов приказал мичманам расчехлять ружья, а сам с Мартином устремился ко входу.

– Значит, – на коротком бегу подытоживал Мартин, – «булланисты» против «папюсиан»? Тогда понятно, с чего бы «Œilcéan», аффилированной с Чинским, закармливать их своими технологиями – явно небезвредными!

– Да, только я ума не приложу, в чём злой умысел, – Михаил уже собирался ломиться в двери, но его упредила Селестина.

– Вы чем таким занимались, месьё, что вспотели? Всё под контролем. Прошу за мной.

Похоже, что ради устроения клуба был выкуплен весь бельэтаж. Средств затратили изрядно, но подумать только, на что! Стены, облицованные даже не какой-то тёмной керамикой, а тонкими пластинами отшлифованной лавы. Алтарь, больше похожий на операционный или прозекторский стол. Козлиная голова из качественного папье-маше или гипса, на матовую поверхность которой с двух киноаппаратов проецировались плёнки с запечатлёнными как мордами, собственно, представителей подсемейства козьих, занятых своими обычными делами, так и лиц людей, не бывших знакомыми; такой вот капраморфизм взамен антропоморфизма. Но куда большее удивление вызывал аппарат, который смешивал какие-то крошки и кусочки мучных изделий – просфор и облаток? – с тем, что можно обобщённо назвать биологическими жидкостями и выделениями. За чадящими благовониями как-то не сразу и удалось уловить эту омерзительную смесь ароматов. Рвотой, экскрементами, малафьей, кровью – пахло подчинением и насилием, каковые встречаются разве что в карцерах и камерах тюрем с особо опасными заключёнными, к которым для развлечения и выбивания показаний подсаживают дебютантов уголовного мира. Нет страшнее прутьев и их сплетений, чем те, что пронзают и делят разум.

– Сели, кажется, ты слегка перестаралась, – ступала Сёриз по пошедшему трещинами стеклянному фальшполу, под которым была насыпана земля, устланная кладбищенскими табличками и указателями.

– Не учла усиление костюмом, извините. Михаил, у ваших людей же при себе есть едкий аммиак? Их, – указала она на поверженных оккультистов, – чувствую, проймёт только он, притом залитый в ноздри.

– У меня его не было и на момент того недоразумения в Павильоне. Да и так ли «булланисты» нам нужны? Авксентий, Никанор! – позвал Михаил и понятным им жестом велел изучить устройство электросети.

– «Тема сегодняшнего собрания: Иисус победил, когда внедрился в имперский аппарат подавления», – декламировала Сёриз по вырванной из-под одной туши бумажке, – «перемешав римское и иудейское оплодотворяющие культурные начала, не могшие не быть в конфликте…» – дочитала, смяла и запустила от себя подальше.

– Ваше благородие, извольте взглянуть! – Авксентий всегда находил искомое. – Вот, обратите внимание: некоторые лампы как бы двойные или тройные. Сейчас отвинчу. Никанор, подсоби. Ай, ещё не остыла, горячо, горячо! Ах, вот.

– Да, и впрямь: лампы крупнее привычных, а внутри ещё и с какой-то перегородкой, отделяющей нити накаливания. Я бы даже сказал, что на уже ставшие привычными лампы решительно не похожи. Вот этим разделением выходов на катод и анод, знаете, чем-то напоминают британские раковины с раздельными кранами под горячую и холодную воду… Ха, да ведь никакая это не нить! Подайте кто-нибудь электропитание обратно, хочу посмотреть на аналогичные лампы в действии. – На бельэтаже зажглось всё освещение, каковое только было возможно.

– Михаил? Михаил?

– Да, да, прошу извинить, задумался. Охо-хох, а кузину-то и не признал!

– Чью кузину? Вы можете говорить яснее?

– Яснее света, что облепляет нас? Да-да, конечно. Поймите: я и стыжусь, и взбудоражен. Стыжусь за то, что сразу не признал технологию, с которой и сам в последние месяцы плотнейшим образом работал. Взбудоражен же тем, как эта технология замаскирована и, чёрт побери, непониманием, как удаётся избежать критического перегрева. Узрейте же, дамы и господа, племянницу Крукса – Хитторфа.

– Это что же, источник X-лучей? Рёнтгеновских?

– В точку! Ох! Селестина, Сёриз, ваши устройства как-то выключаются? Скорее, скорее выключайте их! И вы, вырубайте тут всё! – этаж погрузился во мрак, разбавляемый желейным пламенем декоративных свеч с чёрным воском.

– Да что с вами, Михаил? – тут уже не выдержал Мартин. – Соберитесь.

– Я… Искренне прошу прощения. В голове столько всего вертится. Признаюсь: ваше устройство, Селестина, я случайно уничтожил, когда пытался просветить его X-аппаратом, имеющимся в нашем распоряжении. Для меня обошлось без последствий – но обойдётся ли для вас? Я плохо осознаю, если вообще осознаю, что такое умбрэнергия, но, похоже, с рёнтгеновскими лучами она несовместима. А здесь, я вас уверяю, мы имеем дело с ними. Не передать, как дико себя вело ваше устройство под подобным излучением. Если Директорат ранее не знал о таком эффекте, то пусть немедленно это учтёт. Если «Œilcéan» уснастил этими лампами добрую половину городских развлекательных учреждений, то в каждом из них вас ожидает ловушка. А если не только их? Если они спрятали лампы по всему городу?

– Сомневаюсь, что слепота Директората вызвана преимущественно действием ламп: их ещё и запитывать надо, а изменения в городской энергосети в штабе бы заметили, для этого не надо хитроумных устройств с фронтира законов физики, – Мартин видел состояние Михаила, и потому для уравновешивания решил вести диалог с позиции скептицизма.

– Но ведь и Алоиз тогда одни только предположения высказывал, так что исключать это нельзя.

– Конечно, но сейчас я в большей степени готов заключить, что действие ламп направлено против людей, а не организаций. Разница может быть не столь очевидна, поскольку из людей институции и состоят, но попробуйте вдуматься. Также я попрошу вас сейчас хорошо подумать и сообщить, есть ли у X-лучей какие-то известные опасные или необратимые последствия. Нет-нет, подумайте, не спешите говорить что-то вроде: «Я третий месяц чуть ли не дышу этим излучением, и всё в порядке». Также попрошу и вас, – обратился он к Селестине и Сёриз, – вспомнить, было ли что-то, выбивающееся из общего, простите, бардака этого лета. А, и чтобы простимулировать работу мышления… – Мартин открыл окно настежь, вернулся обратно к группе, полез во внутренний карман пиджака с очень недоброй улыбкой, что-то медленно, нагнетая напряжение, оттуда извлекал в плотно стиснутых пальцах так, чтобы укрыть от зрителей до кульминации сжимаемое в них, на секунду предъявил всем колбочку, чтобы успели осознать, но не отреагировать, и резко метнул её на пол перед открытым окном. Мичманы весьма удивились визгу и тому, сколь ретиво лейтенант Евграфов отвернулся, согнулся и зажал глаза и ноздри, но, кажется, остались довольны шуткой.

– Мартин, – кричала на него Селестина, – а с вами-то что? Вы… Вы больной! Нельзя же так! И… Мы не горим и не дышим ядом?

– Нет, мы совершенно точно не горим. И нет, не дышим ядом, но это уже заслуга выдувающего сероуглерод сквозняка, хоть и не пойму, откуда так дует. Однако, что важнее, позже, когда эта дрянь выветрится, а освещение можно будет вновь включить, вывернув все подозрительные лампы, то вы увидите, что фосфор сменил аллотропное состояние: из белого превратился в красный. Как? Теперь я знаю ответ, исключив все иные возможности объяснения. И также знаю, Сёриз, что тот минор, которого вы уходили допрашивать в субботу, либо лжец, либо бесполезен. Тем же вечером во дворе я решил использовать одну из колбочек как гранату, да вот только что-то она не произвела положенного ей действия. Чем же она отличалась от прочих? Я брал её с собой на «Скиаграфию». Да, каюсь, но заверяю, что ни одна невинная душа не пострадала бы, дойди всё до применения колбочки. Однако это не всё. Та колбочка не страдала от одиночества. Вы правильно догадываетесь. А по тому, что она разбилась без пламени и вспышки, можно заключить, что воздействие, которому подверглась её «сестра» за субботу, в отношении неё было приумножено и этой ночью. Поэтому я вас всех спрашиваю: на что ещё способны X-лучи?

– Как я мог забыть? – Михаил смотрел на свои руки. – Как я мог забыть тот эксперимент Кюри? Он ведь продемонстрировал, что уран – или радий? я даже этого не помню! – может вызвать раздражение кожи, стоит поносить его в кармане рубашки. Как я мог не сложить два и два? Как мог даже не задуматься, что возможно проявление сходных свойств? Беккерель ведь показал, что соли урана засвечивают фотопластинку… У себя под носом и не заметил. Как?

– Как-как, «Сирано де Бержерак», – буркнул кто-то из мичманов.

– Отставить глумление, невежды.

– Есть отставить глумление!

– Чтоб меня! – теперь уже бегали глаза Селестины – Я тоже хороша. О, Саржа как узнает, так ещё полгода язвить будет. С установлением жары, конечно, стало поступать множество сведений о солнечных ожогах и солнечных же ударах с соответствующими симптомами, вот только планка была задана ещё до пекла. Флю-мируисты отмечали, что больницы и имеющие собственную практику доктора чаще обычного начали сталкиваться с ожогами и отравлениями необъяснимой природы у пациентов, бывших преимущественно буржуа или аристократией. Хе-хе, а некоторые светские львицы, куртизанки и легкомысленные демимонденки сейчас сколь безуспешно, столь и постыдно пытаются излечиться от отсутствующих у них паскудных…

– Спасибо, Сели, мы поняли. Верно ли, что, скорее всего, это те же, кто запечатлён на снимках «Скиаграфии»? Но знают ли люди Бэзи о таких побочных эффектах? Или их и добивались, и это просто приятное визуальное приложение, чтобы никто не сомневался, что всё происходит на самом деле?

– Доказательство отдачи от инвестиций? Возможно, но представлено наверняка было ранее: зачем же ещё и своих нанимателей облучать? А впрочем, Алоиз говорил, что Игнациусу элиты не нужны. Да и уж вряд ли Бэзи – хоть старому, хоть новому – эта идея претила бы.

– Рёнтгеновская бомба! Беззвучная и неумолимая. Здравствуй, о дивный новый век!

– И поприветствуем век старый. Мартин, в Карлсруэ совершенно случайно не проживали учёные, имеющие сферой академических интересов, хм, радиологию?

– При университете таковые были, но центр подобных исследований всё же сложился в Мюнхене. И нет, что-то залежей ламп я не увидел.

– Или не приняли их за таковые. Возможно, думали, что по ним расфасуют фосфор.

– Не исключено, хотя ровно таких же форм я не видел. Чёрт, представил, как прямо перед громкой премьерой, на которой соберётся французский истеблишмент, «Œilcéan» заменяет лампы в Гранд-Опера на полные фосфора, те, нагревшись, лопаются и…

– До чего у вас занятное воображение, Мартин.

– Но возникает вопрос: а зачем и то, и другое? Более того, кроме эвакуации Бэзи, – каковую могли устроить по длинной, но надёжной цепочке знакомств, – не нахожу никаких указаний, что фосфор был нужен Совету анархитекторов. Его применение как-то не укладывается в рамки текущей кампании. Склоняюсь к тому, что то был чей-то ещё заказ, так что это уже моя печаль, и не будем на том зацикливаться.

– Объясните мне, а как делались снимки? Ну, допустим, заменили светотехнику, каждый вечер зрителей обдавало живительными X-лучами, но что дальше?

– А дальше вступал в силу контракт с пунктом об эксклюзивном допуске представителей «Œilcéan» к установленным ими элементам системы. Готов поспорить, что заявлялись ремонтные бригады в целях профилактики чаще, чем было нужно. Что они делали? Моя догадка: заменяли пластины, как-то запрятанные под кресла, ковры или ещё что. Это в свою очередь наводит на вопрос о том, что или они придумали, как быстро крепить и маскировать пластины за то время, пока якобы проверяют оборудование, или они ходили группами и под видом зрителей за время представления делали то же самое, или должна быть ещё одна фирма, которая бы уже занималась чисткой помещений и плотницкими работами. Недели труда – и вот, тысяча снимков, которые теперь можно не собирать столь интенсивно, если вообще нужно.

– Лои, вроде, про плотников не упоминала, хотя кто знает, не приходят ли они только к подписавшим договор с «Œilcéan».

– А не слишком ли длительная выдержка получается?

– Эти лампы по виду не такие мощные, как у нас – думаю, присутствующие не нуждаются в уточнении, у кого – или в больницах. Здесь… Здесь расчёт на сеансы в несколько часов, притом многократные. В общем, понятно, кто должен был пострадать более других. И в этой связи мне становится любопытно, что в ныне принудительно распущенном, назовём это так, клубе «Sub rosa» не было ни одной электролампы, вообще ни единого намёка на электропроводку.

– Зато здесь – с избытком. И непонятно, – потопала ножкой по гулкому полу Селестина, – где же должны были быть пластинки?

– Стоит проверить этажом ниже, если проницающая способность лучей выше, чем плотность межэтажных перекрытий. Но готов поспорить, что этих выбрали на травление вне конкурса. Они, как выяснилось, идеологические противники мартинистов.

– И всё же мы не можем оставить их…

– В живых?

– …Просто так, – Селестина тряхнула одного за грудки, тот слюняво булькнул, но подал признаки сознания. – Ну, скажешь, что-нибудь интересное? Или вернёшься к предложению «пролить кровь, дабы пролить свет» и сразу отправишься спать дальше?

– На вас сотней глаз смотрит бог, о каком вы и не подозреваете, потому что не знаете: вы его и создали. Он зрит на вас белками сотен глаз, а вы и не видите его. И мы не видели, пока озарение девятью десятками и ещё девяткой ламп не посетило нас. Сотней глаз он взирает на попытку вызвать Бельфегора. Сотней глаз он презирает суету суёт мух, их личинок и паразитов, что облепляют эту cloaca maxima58 и из неё родятся. Сотней глаз смеётся он над вами всеми. Сотней глаз он приветствует тысячи, десятки тысяч новых глаз, что вы взамен креста несёте, не ведая о том. Он надёжно прикрепился к плоти города. Вы ждёте, что я назову его имя? Вы ещё не поняли? Так взгляните на любой циферблат! Что вы ему противопоставите? Вздумаете бороться с ним – и он навечно будет против вас! – начал распаляться булланист, но был отправлен в царство ночных кошмаров по-барочному увесистым и так же вычурно украшенным томиком заклинаний ин-фолио.