MCM

Rule, Britannia! Rule the waves:

Britons never shall be slaves.

Rule, Britannia! Rule the nav’s:

Britons never will be slavs.32

Покончив с мелочами, он покинул квартирку, стал спускаться по лестнице – и почувствовал довольно резкую и распирающую боль в области печени и выше, ближе к диафрагме. «Нет. Только не это. Только не снова. Только не сейчас!» Пил он не настолько крепко, чтобы уже убить этот орган, – даже в экспедиции на Монмартр. Даже завтракать расхотелось. Хотя нет, тут же появилось странное желание съесть мармелад или что-то сладкое. Его бросило в пот, он почувствовал, что, не в манер наливающимся жизнью зданиям, от его лица отхлынула кровь. Усилилось слюноотделение. Голова склонилась на бок, дыхание стало поверхностным. Он намеревался присесть на ступени, но понял, что лучше упереться лбом в стену, да, вот так, с наклоном вперёд. Нет, лучше упереться руками в перила и нависнуть всем весом. Нет – лбом в стену. Нет, обратно. Ах, что за проклятье?! Ему пришлось простоять так несколько минут, а, быть может, и четверть часа – он даже не хотел смотреть на циферблат.

Ох, он ещё и забыл про столь неуместное ощущения торможения и умственных, и физических процессов, согбенного обмякания по окончании приступа. Сейчас он и себя ощущал ровно тем же мармеладом, что намеревался потребить. Ещё бы только дойти – а хоть бы и скатиться, пока никто не видит.

Вот и первый этаж. Куда же? Всё-таки пойти позавтракать сахаром и желатиной – или в аптеку? Мартин счёл нужным обратиться к аптекарю: в ближайшее время ему вот совсем не были нужны такие проблемы. В пустынном помещении он встретил фармацевта или его помощника, уже открывшего лавку, но пока что полностью посвятившего себя восстановлению законного порядка на полках. Появление Мартина удивило юношу, поскольку вид его не позволял предположить, будто ему нужны традиционные для такого времени средства, он в целом не очень вписывался в клиентуру этого часа.

– Чем могу служить, месьё? О-о, вы на вид какой-то… У вас, если позволите, весьма странный оттенок кожи.

– Что, по гамме не подходит к аксессуарам костюма? Или это они как раз его и выдают? Не извольте беспокоиться, сейчас сбегаю сменить наряд. А вы не забудьте внести в будущий счёт модную консультацию.

– Простите, сударь. Я лишь…

– Всё нормально… Нет, не нормально. Вы можете по перечислению симптомов предположить необходимое средство? Именно средство. Просто для облегчения состояния. Разбираться, что это такое, и как с этим жить, буду позже.

– Д-да, хотя должен предупредить, что возможен неверный вывод, а также не смогу вам без врачебного рецепта выписать определённые лекарства, коль скоро они понадобятся. Вам бы дождаться хозяина аптеки, но вижу, что это не терпит отлагательств.

– Терпит-терпит, но сегодня я вынужден составить компанию другим. Итак, препятствующая свободному движению боль в правом боку и верхней части живота, изменение цвета кожи…

– Вы позволите вас пальпировать? Гм-гм.

– Просто выберите наиболее вероятное из возможного. Или найдите средство, действенное и пригодное для нескольких недугов.

– Учитывая все возможные ограничения, я могу предложить вам только смесь бессмертника песчаного и мяты перечной. Следует заваривать и принимать за четверть часа до приёма пищи.

– Прекрасно, сейчас и попотчую себя… этим.

– Не собираетесь ли вы сделать это в заведении по соседству? Вы можете попросить их сделать отвар. Клеман и Эмери – кто бы из них сейчас там ни был – весьма деликатны.

– Поступлю по вашему совету.

– Также советую вам включить в рацион авокадо и цитрусовый сок.

– Благодарю. Вы отчасти вернули мне украденные приступом минуты: не придётся копаться в меню.

Мартин послушался рекомендаций, а его – ожидаемо с удивлением, но всё же без жеманства и актёрствования – владельцы ресторанчика. Странный, довольно жирный, как для утренней трапезы, орех также оказался доступен; это подвело было Мартина к мутноватым измышлениям, тут же затерявшимся и растворившимся в перетревоженном приступом иле мыслей.

Теперь следовало отправляться в первый округ. Недостаточно хорошо подумав, воспользовался автобусом – одним из тех, что в рекламно-популяризационных целях курсировали по первой десятке округов. Это было прекрасное средство передвижения, которое ему непременно хотелось опробовать, ведь вряд ли такая возможность представится у себя на родине или в других странах ещё ближайшие пару лет, вот только он не учёл нынешнюю ограниченность маршрутов. До набережной Вольтера – о, вновь привет тебе, лестничный ум! – он мог и на конке добраться, а на тот берег попал бы и на обычном омнибусе, не говоря уже о том, что прямо к месту назначения его мог доставить старый добрый кабриолет, а в системе пересадочных билетов, именуемой correspondence, он, идиот, так и не разобрался – в отличие от тысяч благодарных пользователей (сесть на транспорт в точке A, испросить кондуктора о необходимых пересадках, взять у него билет une correspondance, сойти на остановке – пересадочном бюро, там потребовать un numéro транспорта доставки в точку B, не пропустить ближайший прибывший к бюро транспорт подходящего маршрута, отдать новому кондуктору пересадочный билет вместо платы). Город-соблазнитель явно не желал, чтобы месьё Вайткроу осуществлял намеченное на сегодня.

Что ж, Мартин стоял у моста Руаяль, и прикидывал, стоит ли вновь доверяться транспорту, или же пройти пешком – до цели было где-то полмили. Помыслив, что в этот день его будет замедлять всё и вся, чему доверится, он решил полагаться лишь на себя. Молча пересёк мост и совершенно без мыслей пересёк Тюильри, не удостаивая вниманием дразнившую его погоду утра. Свернул на запад, и предался глубокой перспективе той части рю Риволи, что он избежал в день приезда, – не только внушающую некоторые державные чувства вроде залога благополучия и безопасности, но и пригодную для фланирования в непредсказуемый на осадки день благодаря ряду галерей первых этажей, порождающих как бы вторую улицу: если первая, основная, посвящена быстрому перемещению капиталов, товаров и масс, то эта всячески предлагала прервать движение, вспомнить о своей личности, вырвать себя из общего потока, наградить свою индивидуальность и частность.

Пришло время коротко свернуть на север, на недостаточно буржуазную и своими пропорциями весьма османопротивную улочку, получившую имя в честь кульминации Июльской революции. «Должно быть, в этом и есть ироническая разгадка: так воздали почести её составу и силе».

И вот, наконец, Сен-Оноре, облюбованная отелями и клубами. Мартин исследовал уличные таблички, и определил, в какую сторону ему следует идти, чтобы добраться до №223. Вновь на запад, на миллиардные доли секунды удлиняя этот день. Да, сюда ему и надо – в одну из англоцентричных гостиниц под названием «Hôtel de Lille et de l’Albion», с фасадом, от уровня бельэтажа снабжённую четырьмя строгими пилястрами, опирающимися на балкон, под которым прижились поддерживающие консоли и картуш, венчающий входную группу с приталенными даже для французского стиля окнами и рустикой, добавлявшей джентльменскую брутальность с узором на манер извилин головного мозга или грецкого ореха.

– Приветствую, месьё, могу вам чем-то помочь?

– Будьте любезны сообщить, ожидает ли месьё Форхэд месьё Вайткроу? – удержался он от одной скабрезной остроты.

– Пожалуйста, проследуйте в курительную комнату, сэр. Это дальше по коридору за лестницей.

– Благодарю.

«Похоже, всё транспортное везение перетянул на свою сторону мистер Форхэд», – ухмыльнулся Мартин при входе в отделанную дубом комнату, саму по себе довольно тёмную, но вдобавок к этому просмолённую табачными маслами и заволочённую сиреневатым сигарным дымом, казалось, подкрашивающим при оседании византийски-пурпурные кресла, только и позволявшие оценить размеры часовни табака.

– Вы, безусловно, человек необычайного ума, но – «мистер Форхэд»? – воспользовался Мартин отсутствием в коморке кого-либо ещё.

– Здравствуйте, Вайткроу. Удобно, когда есть возможность слепить псевдоним из какой-то приметной черты: и мне напрягать воображение не надо, и при дотошном допросе никто не сможет сказать, действительно ли так звали человека, или же несчастный отождествил имя с физиологией.

– Но работоспособна ли метода при наличии записей? Вроде тех, что в книге регистрации отеля. Это же прямая ориентировка.

– Уже гипертрофированная фантазией вследствие спроса на неё одну.

– Мы можем продолжить в разговор в помещении, менее напоминающем внутренности гроба в крематории?

– Ха! Конечно. В мой номер. Кстати, не желаете ли второй завтрак? Всего четыре франка, подают нашу национальную кухню.

– А вам мало нашей национальной кухни у нас на острове?

– Но ведь это уже будет наша национальная кухня в представлении французов, имеющих свою национальную кухню. Это, мистер Вайткроу, игра полутонов.

– Мне бы на полутона дверей и порогов сейчас не наткнуться.

– Из темноты видно лучше.

Номер на втором этаже был крайним по коридору и, как выяснилось, с довольно странной акустикой – возможно, из-за того, что одна из стен была глухой несущей. Сам же мистер Форхэд определённо не был намерен оставаться здесь на длительный срок: он не обживал пространство комнаты, держал свои вещи как можно компактнее и на поверхностях не ниже уровня пояса. То ли от холода, то ли по дурной привычке мистер Форхэд подёрнул стоячий воротник и перешёл к сути встречи:

– Итак, мистер Вайткроу, «ГОСПОДИН ИМПРЕСАРИО ЗПТ МАЭСТРО ТЧК КОМЕДИАНТ НАШЕЛ ЦИРК ТЧК СМЕНИЛ АМПЛУА ЗПТ ПРЕКРАСНО РАЗОГРЕВАЕТ ПУБЛИКУ ТЧК НЕ ИЗВОЛЬТЕ БЕСПОКОИТЬСЯ ТЧК»?

– Всё верно.

– Вашу телеграмму можно препарировать на четыре… нет, пять элементов, если не считать начальной адресации непосредственно ко мне. Пойдём по порядку.

– Это он, я уверен. Кстати, теперь его зовут Бэзи.

– Очаровательно. Как и то, что в конце отчётного периода нас не обвинят в растрате средств на погоню за призраком по Лазурному берегу и через полрейха.

– В какой-то степени он им стал. Взрыв пережил, но теперь он – живой мертвец.

– Так, может, сам издохнет? Тогда мы ещё чуть-чуть расходы сократим.

– Нет, его гниющий организм разносит инфекцию. Его следует, хм, поместить в карантин.

– Гуманно.

– Нужен допрос.

– Что объясняет следующие четыре пункта.

– Да. Например, когда это он успел стать основателем движения здесь, если до этого безвылазно, как мы считали, сидел в рейхе с наездами в Австро-Венгрию?

– Быть может, во время, как вы выразились, «наездов»?

– Нет, его перемещения как раз без проблем отслеживаются и подтверждаются документами и расчётами: поезда не могут двигаться быстрее такой-то скорости, в среднем же делают столько-то километров в день, вот донесение, что его действительно видели в ячейке такого-то города, вот квитанция – и прочее-прочее. Похоже, всё случалось, когда мы полагали, будто он тихо ждал дальнейших инструкций и занимался рутиной в Карлсруэ. Там он мог, при известной доле сноровки, распределить подручным задания и время встреч различных звеньев так, чтобы создавалась видимость его присутствия, общей инерцией движения скрывать отсутствие приложения своих усилий к тому.

– Но это было возможно до того, как за ним установили прямую слежку. Напомните, когда это было?

– В том декабре, в десятых числах.

– А местный цирк когда начал собирать труппу и давать представления?

– Этой весной. Точнее сказать не могу.

– То есть, грубо говоря, получается временной лаг величиной в квартал. Не сходится, правда? Либо соглядатаи были безалаберны, либо проект цирка гораздо старше, либо он не основатель. И это отнюдь не строгое «либо», но для различения лучше считать, что варианты самостоятельны. Первый я не склонен считать реальным, второй проверить нет никакой возможности, а вот третий… Скажите, как вы узнали, что он – основатель?

– Перед его выступлением помощники сообщили, что на этой сходке половина собравшихся впервые увидит основателя.

– Ха! Вы же понимаете, мистер Вайткроу, что никакой второй половины могло и не быть вовсе, но каждый считал соседа слева, то есть статистически – каждого второго, тем самым ветераном движения? А даже бы если сказали, что лишь треть его не видела, то и это сработало, потому как не пришлось бы выбирать, куда вертеть голову – кругом знатоки, лучше не задавать глупых вопросов.

– Помимо того, что с одних спрашивали пароль, а с других – нет, было некоторое символическое разделение собравшихся. То был зала с помостом, явных неофитов вроде меня усадили в центре помещения на стулья, установленные перед ним, а встреченные без проверок становились плотным кольцом вокруг этого партера.

– Вы не учитываете глубину. «Ветеран» – это сколько: один, два и много? А то и вовсе раз-два? Допустим, что это собрание не было первым – целым вторым. Пожалуйста, вот вам и иерархия. Поймите, мистер Вайткроу, всех просто могли убедить в том, что он лидер, а на самом деле – именно что комедиант, актёр, исполнитель главной роли, а проект может быть чьим-то ещё. Кого-то, кто знал, что есть вот такой… как там его? Бэзи? Бэзи. И что он внезапно, гм-кхм-хах, погорел. Мало ли, местных талантов не хватает, нет запала Равашоля.

– Кстати, он его упоминал. И даже сказал, что учился у него. В этом я сомневаюсь и думаю, что это он о его судьбе.

– И правильно делаете. С Франсуа Кёнигштейном знакомство шапочное.

– Впрочем, главный урок – про увлечение взрывчатыми веществами – он так и не вынес. Или принял слишком близко к сердцу.

– Ха-хо-хо! Кхм. Я почему так дотошен в этом моменте? Потому что если всё же верен первый вариант, то мы никчёмны и неэффективны, порог работы нашей системы ниже нужного, он уже не справляется с учётом таких вот Бэзи. Если верен второй, то к нам снова появляются некоторые вопросы.

– Мы не можем отследить всех. – Да и анархисты – не вполне наш профиль, хоть и смежный.

– Они становятся нашим профилем, если их ведёт за собой – на добровольных или наёмных началах – бывший социалист-антимилитарист-профсоюзовец. Что подводит нас к третьему элементу.

– Отчасти можно понять психологию: последний решительный шаг, наиболее заметный. Ну, и, вероятно, всё-таки взрыв оказал пагубное действие на центральную нервную систему. Неплохое поле для исследований, но для нас просто важно то, что для рабочего движения он мёртв и ныне представляет другую позицию под другим именем. Но позже всё равно придётся, хм, удостовериться, что его личность вновь не откроется. Да, к слову, я постарался, как мог, воспроизвести содержание того собрания, – протянул Мартин конверт мистеру Форхэду.

– Прекрасно. Теперь четвёртый.

– Власти Шестиугольника, как можно предположить, тоже не в курсе существования группы. До сих пор. И точно готовится что-то большое, что-то, достойное размаха самого города. А значит, некоторую выгоду извлечь мы ещё можем.

– Именно что некоторую, а не всю возможную. Только если предложить выкупить само знание, что теми-то что-то готовится. Однако, не понимая, что именно готовится, мы даже не можем выдать аккредитованным лицам своевременные приказы на продажу без покрытия. Прибыль здесь решительно единовременная.

– Ещё можно вложиться в ценные бумаги крупных градостроительных подрядчиков. Когда прочтёте, поймёте, хоть и признаю, что вывод можно счесть надуманным.

– В это можно инвестировать и без подобного повода, мистер Вайткроу, просто отдача низкая. Если я прав, и верен третий вариант второго элемента, то кто-то наверняка сам готовится собрать ценнобумажный урожай. Поэтому действительно встаёт вопрос: возможно, нам всё-таки стоит предпринять некоторые действия, в том числе упредительного характера, а не стоять в сторонке.

– Пятый элемент и моя просьба не беспокоиться, отбитая точкой, понимаю. Как я и говорил ранее, Бэзи всё равно нужно найти для допроса… и облегчения страданий. Но остальное – должны ли мы делать работу местных властей?

– Мы делаем работу не их и не для них, но свою и для себя: узнаем, чья игра на бирже крупно не удалась, даже если это окажется некий синдикат или что-то ещё обезличенное, а так наверняка и будет. К местным властям мы могли бы обратиться, однако придётся слишком долго объясняться. Найдём на них удобный выход – воспользуемся, а нет – ну и ладно.

– Вы одобряете осуществление агрессивной провокации вплоть до срыва акции?

– Как же вы прямолинейны. Разрешается. Бэзи – на ваше усмотрение, мистер Вайткроу, тем более что провокация нанимателей может спугнуть его самого; обратное не гарантировано. Впрочем, это может быть его последнее дело, так что отступать ему некуда. Сможете убить двух зайцев сразу – прекрасно. Возможно, стоит убрать его фигуру с шахматной доски первой – в качестве тонкого намёка. Или без такового. Не факт, что ему известна вся экономическая подоплёка авантюры. В целом же старайтесь обойтись малой кровью – и малыми затратами. Сроки исполнения выбирайте сами. Вопросы?

– Почему мы уверены, что он на последнем издыхании?

– Мистер Вайткроу, вы же сами в начале беседы сказали, что он живой труп, а тело его гниёт.

– Я образно. Кто знает, как и где его подлечили. Но внешний вид его говорит о серьёзных увечьях, он будто демонстрирует это.

– Понятно. Это бы тоже не помешало выяснить. Но в данной ситуации крайне желательно убедиться, что это так или иначе будет его последний труд. А вообще, постарайтесь выведать как можно больше до того, как всё разнесёте в пух и прах.

– Полагаю, на этом ваш интерес к пребыванию в городе можно счесть исчерпанным?

– Да. Мне предстоит запустить кое-какие механизмы. Вам, ха-хм, осмелюсь предположить, тоже. – И кивком головы указал на дорожную сумку, которую Мартину полагалось принять.

На этом оба участника сочли беседу завершённой. Мартина проводили до выхода из отеля, заказали экипаж из тех, что отправной точкой любого своего маршрута сделали гостиницы и клубы Сен-Оноре, и велели доставить его в любое место за счёт постояльца. Это был акт вежливости, столь присущий джентльменам, но вместе с тем это мог быть и весьма мерзенький ходец. Если Энрико держал адрес этой квартиры в тайне, то таковым ему и надлежало оставаться. Мартин не был намерен его вот так выдавать – даже на Орфевр он указал адрес, по которому связывался с Энрико до своего прибытия. Заказать поездку до Нёйи-сюр-Сен он также не решился – следовало сделать некоторые приготовления. В связи с этим он, во-первых, приказал править вожжи к церкви Фомы Аквинского, от которой затем намеревался дойти до редакции «République ІІІ»; во-вторых, подъехав к её аметистовым вратам, не в святых стенах сказано будет, «напомнил», что оплату следует истребовать с мистера Форскина.

Не то, чтоб встреча с Энрико была необходима, однако он мог бы уточнить, когда и где будет следующее собрание группы Бэзи. И потом, ему просто хотелось увидеть «Анри» в естественной среде обитания. Для этого Мартину было необходимо с рю Грибоваль вернуться на Бак, – разумеется, перед этим он подождал, когда карета уже уедет, – а оттуда, как объяснил когда-то Энрико, свернуть на Монталамбер и в тупичок по правой стороне.

Нельзя было сказать, чтобы редакция бурлила работой, но Мартин интуитивно понял, что стоит дотронуться – и он почувствует всю мощь бурления, весь жар закипания. Учитывая общую летнюю аморфность журнально-газетного мира, можно было предположить, что всё это – подготовка к некоему будущему грандиозному проекту или же результат работы для нескольких изданий одновременно. Энрико говорил, что авторы издания также печатаются в «La Revue blanche» и «L'Ermitage», причём редакция последнего была в четверти мили отсюда, – такие вот оазисы, пользуемые кочующим племенем пытливых умов его поколения.

Энрико весьма вовремя оторвал взгляд от стола, избавляя Мартина от некоторой неловкости.

– Мартин, друг мой, ты всё-таки пожаловал к нам! Сегодня просто день сюрпризов! Позволь представить тех, кто не разбежался по делам и перекусить: Жак, Жан, Марсель, Морис и Анри, из-за которого мне отчасти приходится оставаться Энрико, благо хоть подписываться мне позволяет французской вариацией.

– Считай актом признания твоих притязаний на описание жизни этого города. И потом, Энрико звучит красиво. Желаю, чтобы музыка имени услаждала мои уши и далее!

– И вновь благодарю тебя! А что до той четвёрки, поместившей себя под стекло и не понимающей, что оно суть препарационное, то это Анрде, Таде, Люсьен и Себастьян.

– Хм, кажется, Себастьян мне знаком, – пригляделся он к фигуре с розой в лацкане сюртука.

– Ах, я надеялся, что ты его узнаешь. И даже бы огорчился в противном случае. Да, это Себастьян Мельмот.

– Мельмот. Конечно, меньшего ожидать и не стоило.

– Ты пришёл просто меня навестить или же надумал у нас печататься? Уверен, твой отзыв о влиянии Выставки на город пронесётся бризом по газетным киоскам!

– Ох, да как бы не затхлым духом отпёртой стариковской комнаты. Не посмею собою портить особую атмосферу издания. Честно говоря, пришёл тебя навестить. Пожалуй, всё-таки придётся отбросить рабочие планы и приняться за иное.

– Что, все разбежались? Ну, так лето на дворе.

– Или же я и впрямь владелец описанной выше комнаты, интервью которого в рейхе ещё как-то терпели понимающие Дильтей, Вебер и Зиммель… Кстати, если считаешь, что, прости за антагонизм, чувственно-образная аналитика города и впрямь востребована, возьми последнего на заметку. Быть может, академической карьере он и предпочитает среду высшей буржуазии и салонную жизнь, не связывая себя серьёзными отношениями с одной из групп, но иллюстратор и портретист он превосходный.

– Я-то возьму, а вот ты свой шанс можешь упустить. И потом, а кого ты хотел найти?

– Да мне бы одного Дюркгейма хватило…

– А ведь ты его как-то упоминал, только я в тот день совершенно не сообразил, что уже видел его фамилию: он хороший друг «La Revue blanche», Таде мог бы тебе посодействовать.

– Нет, его нет в городе, со всей ответственностью вам заявляю, – внёс свой штрих в разговор оторвавшийся от карандаша и бумаги Морис.

– Да и я не испытываю особой потребности отягощать кого-либо просьбой, особенно если перед этим придётся ещё и ожидать завершения явно нескончаемой беседы.

– Что ж, Мартин, похоже, у тебя действительно не остаётся иного выхода, кроме как наконец-то предаться отдыху или попробовать что-то новое. Только не знаю, чем ещё могу помочь.

– Да всё тем же. К слову, поддержали ли твой интерес?

– С такой-то образностью и артистичностью подачи революционной программы? Ещё бы. Будет главной темой. Возможно, придётся поцапаться с ребятами Таде за исключительные права на публикацию, как бы ни была им эта тема ближе. Уж без обид, братья по перу! – И проводил Мартина к выходу, заодно избавившись от лишних ушей.

– Ты им не доверяешь? – Продолжили они неторопливо разговор, уже неспешно прогуливаясь вдоль безлюдной улицы.

– Я не доверяю их способности сохранить самообладание. Невоздержанность при освещении дела Дрейфуса некоторым солидным изданиям обошлась дорого; впрочем, заодно и выявила тех, кто мог неприятно удивить сообщество в будущем. Считай это в большей степени заботой о дорогих моему сердцу.

– Это я понять могу. Итак, не подскажешь, когда будет следующее собрание? И, может, ещё что-то изменилось? Ты, кажется, с той поры имел ещё пару бесед с, хм, адьютантами?

– Всего одну. На той неделе ходил без тебя на новое собрание. Были знакомые лица, были новые.

– Что ж, значит, с набором рекрутов проблем нет.

– Да, число сочувствующих всё увеличивается. Умасливал их подготовить публику к грядущему, смягчить её рассказом о себе и не скрываться. Если только они замышляют символическое смертоубийство некой системы отношений, а не живых людей. Слухи о свержении золотого тельца помазанием кровью агнца домов праведных рано или поздно поползут, поэтому лучше упредить жандармскую пропаганду.

– Чудным образом ты сшил сюжет. Ну, хорошо, если только это. Неплохо бы ещё раз выслушать Бэзи, хотя иной раз я жалею, что не хватает либретто.

– Ха-ха! Да. Так, собрание… Будет оно всё там же, в Нёйи, в три часа ночи с двенадцатого на тринадцатое.

– Ого. Вовремя я. И можно узнать, отчего такое необычное обстоятельство?

– Полнолуние.

– А и правда. Нагонять атмосферу они мастера.

– Так и собрание будет посвящено чему-то символическому. Чему – не знаю.

– Ну да, их коронный номер. Ты намерен туда пойти?

– Намерен? Я приглашён! А вот ты, как пропустивший заседание, должно быть, считаешься недостаточно усердным в учении, чтобы получить новую степень посвящения.

– Более того – как увильнувший от сбора биографических данных. Но подожди, как это – «приглашён»?