Стрела времени

Перед глазами Мамина и его товарищей разворачивалась душераздирающая сцена переправы, когда немцы методично, как в тире, разрезали из пулеметов и автоматов воду вокруг голов тонущих, израненных, но все еще не добитых людей. В его душе перевернулось что-то, до этой последней минуты все еще не желавшее окончательно переворачиваться, он испытал не желание, нет, а потребность быть сейчас там, среди них, стрелять в ответе изо всех сил, бросаться в рукопашную и рвать зубами, как зверь.

За последние трое суток Мамин увидел столько мертвых русских солдат, что преклонение перед их мужеством, силой воли разрослось в чувство, которое относилось уже не только к тем, кто погиб на его глазах, но даже к тем, чьей гибели он не только не видел, а даже не знал о ней. Это чувство все росло и росло и, наконец, стало таким большим, что из страха за свою жизнь превратилось в гнев. И этот гнев душил сейчас Мамина. Он лежал в вырытой кем-то другим, не для него, щели и думал о фашистах, которые повсюду, на берегах Буга и Мухавца, насмерть выкашивали сейчас пулеметами одного за другим, жизнь за жизнью. Сейчас он ненавидел этих немцев так, как когда-то возненавидел «этих из строительного вагончика». Большей ненависти Мамин не знал, и, наверное, ее и не было в его природе. Еще два дня назад он дрожал под ударами мин, сидя под окном в зале ожидания, но сегодня, он дал себе право нарушить необдуманную клятву впредь не убивать!

Дерзким броском Мамин, Поярков, Стебунцов, Летун, Кудинов, Лившиц и еще четверо бойцов вплавь начали форсировать рукав Мухавца. Лиза со Славкой плыли позади. Вначале маневр для немцев был неожиданным, но вскоре ожили их пулеметные точки на валах противоположного берега. За спиной у бойцов были пистолеты-пулеметы МП-38, захваченные у немцев, но воспользоваться ими сейчас они не могли. Оставалось рассчитывать на огонь прикрытия остатков группы Шугурова и бойцов второй группы. Сквозь плотную стрельбу противника Мамин не мог не заметить, что ответный огонь наших ребят становится реже.

Поярков увидел слева запруду из деревьев.

– Лемыч, давай туда, – перекрикивая шум, сказал Саня.

Группа поплыла туда, чтобы под укрытием выбраться на берег. Но здесь они столкнулись с проблемой. К деревьям невозможно было подобраться. На два метра путь к стволам заслоняли трупы. Разбухшие и свежие; в гимнастерках, перетянутыми ремнями и просто в исподнем; изуродованные, побитые о корни и ветки и целые, как живые, с открытыми глазами, уставившимися в небо; были и подтонувшие неглубоко и сквозь прозрачную верхь воды провожавшие взглядом проплывающих мимо людей из двадцать первого века. С трудом продираясь между мертвыми телами, то и дело хватая ртом речную воду, соленую от крови, группа выползла на берег.

Но береговая линия на этом участке находилась под жестким контролем с высоты ПКТ-145 солдатами фон Паннвица. Мамин и его товарищи скинули автоматы и открыли огонь, не поднимая головы, в направлении пулеметов.

Внезапно, огонь пулеметов на ПКТ-145 стих. Это бойцы группы Шугурова на крепостном валу решительным броском гранатами подавили три пулеметные точки противника. Группа Мамина ринулась к ним. Отряд стал накапливаться в левом и правом бетонных капонирах, находящихся на этом пункте. В левом капонире теперь оставались, кроме Мамина и его товарищей, только Кудинов, которого ранило в грудь и Лившиц. Четверо бойцов осталось неподвижно лежать на берегу.

Лиза перевязала рану Кудинов бинтом из индивидуального пакета, но он слабел на глазах.

– Где Мамин, – с хрипом спросил майор.

Мамин подполз к Кудинову.

– Скажи, мы победим? – еле слышно спросил Кудинов.

– Да, мы победим.

– Когда …войне…кон…, – Кудинов не договорил, его взгляд стал угасать и Мамин испугался, что не успеет ответить ему на этот вопрос, а он очень хотел, чтобы майор, умирая, знал, когда кончиться война, и Алексей, схватив Кудинов за голову почти прокричал ему:

– Май 45-го.

– Долго…, – прошептал Кудинов, повалился на бок, пальцами выдернул клок порыжелой и влажной травы и затих.

***

26 июня 1941 года, Брестская крепость, утро.

Под прикрытием бетонных навесов бойцы приводили себя в порядок. Протирали и очищали от песка оружие, готовили к бою гранаты.

Семен наткнулся на труп женщины. Она была одета, несмотря на лето, в меховую шубку, убита в голову. Поярков опасался, что страшная картина боя деморализует ефрейтора. Но вид убитой женщины, жены какого-нибудь командира, пытавшейся выйти из осажденной крепости, взяв с собой самое ценное, что было: шубку, совсем иначе повлиял на Семена. Ему невольно пришла в голову мысль: фашисты это могут сделать с матерью, сестрой, любимой Лизой. Теперь он называл про себя ее так! От злости и ненависти к врагу крепче сжались пальцы рук. Взгляд стал острым! От Пояркова не ускользнули эти перемены.

– С этот момента, принимаю руководство операцией на себя, – вдруг заявил Поярков.

Возражать никто не стал.

– Киньте мне маяк, отцы командиры, шо дальше, – проговорил Сашко, разглядывая в бинокль позиции немцев.

– Задача: прорыв к сухому долу за валами, – спокойно сказал Поярков, рассовывая гранаты за пояс.

– Санчес, почему мы пошли через крепость, а не вышли сразу в город? – спросил Мамин, улучив момент, когда рядом был только Летун.

– Там либо погибли либо в плен попали. А здесь мы можем и должны прорваться. Как только пройдем внешнее кольцо, в дело вступит Славка. Он нас проведет в город. Бесболезненно.

– Вот шлимазл, – проскрипел Лившиц. – Ему на кладбище уже два года прогулы пишут.

– Что ты там увидел, Сашко? – спросил Мамин.

– Да вон ту поганку, – Сашко поправил бескозырку и, чуть приподнявшись, показал пальцем на немецкого офицера, стоящего открыто на бруствере с биноклем.

– Не высовывайся, – успел только крикнуть Поярков.

Но Сашко уже летел навзничь на дно капонира, пронзенный пулей снайпера. Все, кто был в капонире подбежали и сгрудились над морячком.

– Вот те и маланские мансы, – глядя вверх, сказал Сашко, и умер.

С боем прорвали первое кольцо осады и двинулись в направлении на Брест к внешнему валу. На подступах к нему, фашисты накрыли группу ураганным артиллерийско-минометным огнем. Группа укрылась в сухом доле.

– Ты видал, как Летун воюет? – во время передышки спросил Поярков.

– Не до этого было. А что?

– А мне до этого. Я еще с вокзала наблюдаю за ним. Профессионально двигается, бой ведет короткими очередями, использует перекаты и кувырки. Не жалел гранат в ближнем бою. И вообще, показал обученность военному делу. Откуда?!

– Ну, он же летчик. Учился, воевал. Санчес, ты со своими гэбистскими штучками всех на карандаш берешь. Здесь не 21 век. Сам говорил, какие люди. Так чего сомневаешься?

Поярков в ответ улыбнулся и пожал плечами.

Прорваться удалось только к утру 27 июня. У Семена было легкое ранение плеча, Лиза его перебинтовала еще во время боя. Остальные были незначительно посечены осколками. В основном пострадала форма. Теперь она вся расползалась и свисала клочьями.

Дальше двигались вдоль высохшего русла реки. Потом лесом. Молчали. Каждый думал о своем. Позади не переставало грохотать сражение. Крепость продолжала неравный бой с 45 отборной дивизией вермахта.

Удивляясь тому, как легко и быстро идет Санчес, Мамин шел следом за ним, перевешивая автомат с левого плеча на правое и обратно: у него болели от усталости спина, шея, плечи, болело все, что могло болеть. Солнечный июньский лес был чудо как хорош! В нем пахло смолой и нагретым мхом. Солнце, пробиваясь через покачивающиеся ветки деревьев, шевелилось на земле теплыми желтыми пятнами. Среди прошлогодней хвои зеленели кустики земляники с веселыми красными капельками ягод. Славка то и дело на ходу нагибался за ними. Да и остальные не гнушались.

При всей своей усталости Мамин шел и не уставал замечать красоту леса.

– «Живы, все-таки живы», – думал он.

Из почти девяноста бойцов, пошедших в прорыв, в живых осталось шесть человек. Всего шесть. Из каждых десяти, девять словили пулю или утонули.

К обеду остановились в дубовой роще, куда они углубились с рассветом. Поярков полностью взяв командование в свои руки, объявил привал. Расположились тут же, на жухлой, прошлогодней листве. Мамин хотел поговорить с другом. Оставалось много недосказанного. С момента неожиданного появления Санчеса спокойная жизнь только снилась. По лицу Пояркова Алексей понял: не время. Да и сил на разговор не осталось. Опрокинувшись спиной на кряжистый ствол, Мамин задремал. Остальные также попадали от усталости и уснули.

Пояркову не спалось. Он смотрел на Алексея и думал. Глубоко в сердце ядовитым жаром растекались муки совести. Он пытался затушить марево привычным потоком безразличия и долга, но не выходило. Зачем вытащил Лемыча сюда. Прадед Лемыча – полный его тезка – Алексей Степанович Мамин был призван в 1928. Служил на Дальнем Востоке. Потом отучился на командирских курсах. Участвовал в качестве советника в испанской войне. Потом во всех конфликтах с японцами. Наконец, командовал взводом в зимней войне, штурмовал линию Маннергейма. Перед войной прошел специальную подготовку в Москве. Рекомендован на оперативную работу в иностранный отдел НКГБ. 18 июня 1941 года выехал поездом из Ленинграда в Брест. В купе, которое для него забронировали сотрудники государственной безопасности, по пути должен был сесть некий корреспондент «Вечерней Москвы» Онищенко. Корреспондент сильно наследил в Москве, заинтересовал гэбистов, и капитану Мамину (настоящему, а не попаданцу из двадцать первого века) поручили войти в контакт с корреспондентом, в ходе разведопроса подтвердить или опровергнуть информация о шпионаже.

Задание находилось в запечатанном конверте. Вскрыть его Мамин должен был в поезде. С 18 июня следы капитана теряются и обнаруживаются только в 42-м под Сталинградом. В отделе Пояркова существовала версия, что прадед Лемыча в поезде был перевербован и проходил с осени 41-го по весну 42-го подготовку в диверсионной школе Абвера. В Сталинграде Мамин занимался сбором разведданных для немцев. После уничтожения остатков 6-ай армии Паулюса, в руки только что созданного подразделения СМЕРШ попали сведения о работе Мамина на Абвер. Арестовать его не удалось. Он – исчез.

Задумка путешествия заключалась в том, чтобы Мамин (из двадцать первого века) оказался в том самом купе вместо своего прадеда. Порылся в чемодане, вскрыл пакет и выполнил задание. То есть завел контакт с Онищенко. А Поярков в Бресте до начала войны ликвидировал корреспондента и «попаданца».

Все пошло не так с самого начала. Алексей отказался участвовать и его пришлось против воли «оправлять»; сам полковник случайно оказался роте Шадера на другой стороне; Мамин, судя по всему, пакет так и не вскрыл, соответственно контакта с Онищенко не завел. Но Мамин еще нужен, потому что он знает Онищенко в лицо. Осталось вывести его в Брест, доставить на «точку» у комендатуры, и дать ему опознать корреспондента, то есть «доктора». Дело, в общем, несложное, учитывая, из какой свистопляски они выбрались. Захватить, допросить и забрать с собой в двадцать первый. Для этого есть две ампулы. Их всего две, для него и для «доктора».

Когда он дал согласие на операцию «путешествие», ему удалось заглушить сомнения и мораль. Полковник это делать умел и слыл человеком железным. Теперь выполнение задуманного не казалось таким простым. Поярков думал.

Алексей очень хотел, чтобы в его сне была Маша. Но Маши не было. Он долго ходил в пустом городе. Заглядывал в подъезды, квартиры. Никого! Потеряв надежду хоть кого-то встретить в незнакомом городе, Алексей увидел похожего на себя человека, одетого в форму курсанта разведшколы Абвера. Мужчина стоял на дороге, прямо посреди проезжей части, широко расставив ноги. Рукава немецкого полевого кителя были завернуты до локтей, а кисти он держал перед собой, взявшись за поясной ремень. Мамин подошел. Так они стояли долго и молчали. Потом мужчина стал рассеиваться, как будто кто-то стирал его ластиком. Сначала исчезли руки, затем пропала часть туловища, шея, голова, наконец, он растворился полностью. Перед Маминым широким прогоном уходила вдаль дорога, а в самом конце ее виднелся знакомый шпиль Адмиралтейства.

Бойцы не слышали, как по дороге мимо рощи проносились колонны грузовиков, конных тяг. Шли маршевые группы пехоты. Забегавшие по нужде в лесок немцы, не обнаружили спящих. Поярков предусмотрительно увел группу поглубже в лес. Лежбище было укрыто со всех сторон.

Сквозь сон Алексею показалось, что рядом разговаривают. Вот женский голос, быстрый и певучий, напоминал щебетание птиц. Что-то про гуляние в парке…вымощенные плиткой дорожки…ярко светит солнце…где-то играла музыка…в парке многолюдно. Следом к женскому присоединился мужской. Мягкий, пылкий, возбужденный.

Алексей открыл глаза. Лиза с Семеном полушепотом что-то обсуждали. Им ни до кого не было дело. Поэтому Алексей подумал, они будто наедине. Было хорошо! Мамин улыбнулся молодой паре, увлеченной друг другом. Вокруг бушует война, собирает обильную жатву смерть. А на этом пятачке под дубом царит любовь.

– «Из такого пятачка или таких пятачков, как оазисы будут разрастаться новые семьи, появляться дети, вопреки тому кошмару, что творится на земле», – подумал Мамин.

Семен наклонился к Лизе и замурлыкал мотивчик. Мамин прислушался. Что он поет? Неизвестная песня на знакомый мотив.

Но однажды в день туманный

Уходили моряки

В край, где нет ни океана,

Ни пролива, ни реки.

Вместе с ними в тучах пыли

Шел и он сквозь дым и мрак –

Неизвестный по фамилии

Дальних плаваний моряк.

– Лемыч, – Мамин тряханули за плечо. Над ним стоял Поярков.

– Поднимайся. А ты – музыкант закачивай свою арию. Ромео! Нашел время, – Поярков гневно взглянул на вокалиста, тот замолк.

Мамин встал, осмотрелся.

Вновь реальность.

Война.

***

– Где Летун? – Поярков настороженно огляделся.

Летуна не было. У ели стоял прислоненный к стволу его вещмешок. Автомата тоже не было.

– Здесь я, – раздалось за спиной Алексея.

Все резко обернулись. Привалившись плечом к молодому дубку, стоял Летун. В левой руке он держал связанные вместе четыре фляжки. Правая кисть лежала на рукоятке МП-38, ствол был опущен к земле.

– Ты где был? – спросил Поярков.

– За водой ходил. Жрать-то надо. Не на сухую же.

– Так нечего, вроде, – заметил Стебунцов.

– У кого как, – ответил Летун и полез в вещмешок.

Через мгновение в его руках появился кулек с сухарями.

Наскоро перекусив скудным пайком, двинулись дальше. Теперь дорогу показывал Славка.

– Почему я не слышал, как ты подошел? – спросил Мамин, нагнав Летуна.

– Давно служу. Научила жизнь, – небрежно ответил Летун.

Подошли к дороге, перерезавшую лес. Решили осмотреться, переждать.

– Че дальше, командир? – спросил Летун.

– У нас с Маминым задание. Славка проводник, Лиза с ним. А вы со Стебунцовым можете пробиваться к нашим, – ответил Поярков.

– Нее, – протянул Летун. – В одиночку из такого леса не выбраться. Немец кругом. Где наши, один Бог знает. А вы, деловые, как я погляжу. С вами фарта больше.

– Я тоже остаюсь, – добавил Стебунцов.

– «Навязались на мою голову», – подумал Поярков. Он хотел разогнать мешающих ему бойцов, но, в последний момент, передумал. Вспомнил заставу у Коденя, превращенную в лунный кратер; вспомнил застреленного Вааком пленного; вспомнил трупы в реке.

– Ладно. Возьмем с собой.

С этими словами он потянулся к своему вещмешку и достал четыре гранатные сумки.

– Все, что осталось.

Каждый имел при себе ручные гранаты, которые теперь перекочевали из карманов и поясов в специальную сумку, крепившуюся на поясном ремне. Она представляла собой четырёхугольную тканевую сумку с тремя отделениями. В два больших укладывались гранаты, в третье, малое – детонаторы для них. В боевое положение гранаты приводились непосредственно перед применением. Материалом сумки была палаточная ткань. Закрывалась на пуговицу.

Всего группа имела четыре РГД-33 и восемь «лимонок» Ф-1. Из оружия автоматы МП-38, по два неполных магазина к ним. Противогазных сумок с патронами не осталось. У Пояркова был пистолет ТТ с обоймой. Ножи. Это все!

– Не густо, – резюмировал командир.

На какую дорогу не пытались выйти группа Пояркова, везде встречались немецкие разъезды либо целые подразделения. В любую минуту могла появиться немецкая колонна танков или техники, поэтому решили идти лесом, хотя это и замедляло.

На северо-восток идти оказалось сложнее. Здесь леса заканчивались. Передвигаться тайно становилось затруднительно, а в форме красноармейцев на свет божий выйти нельзя. Необходимо было кардинальное решение.

Обходя какую-то деревню, Поярков приметил два «цюндаппа», стоявших у реки.

– Каменка, – шепнул на ухо Славка.

Около мотоциклов лежала аккуратно сложенная немецкая форма, комплектов пять. Из коляски выглядывали стволы карабинов и автоматов. За небольшим кустарником ольхи из речки доносились всплески и немецкая речь.

– Фрицы решили искупнуться, – сказал Поярков. – Место тихое, со всех сторон кустами поросшее.

– Ты что задумал, – спросил Мамин, насторожившись.

– Другой немчуры поблизости вроде нет, – прошептал Поярков. – Пойдем-ка, прогуляемся.

Они с Маминым спустились к самой воде. Немцы беззаботно плескались у самого берега. Переживать им было нечего, к 27 июня Брест – глухой тыл.

– Вот что, Лемыч. Остаешься с Семеном. Берешь на прицел пятачок с мотоциклами, Сема пусть просматривает подъезд с дороги. Если что пойдет не так, валите всех очередями. Идет?

Мамин кивнул.

– Летуна я возьму с собой. Навестим эту группу в полосатых купальниках.

На самом деле, немцы были в белых тельниках.

Лизу и Славку предусмотрительно оставили в лесу, охранять вещмешки и оружие, которое Поярков с Летуном оставили автоматы тут же в кустах. Взяли только ножи. У Пояркова еще остался пистолет. Они шмыгнули в кусты напротив «цюндаппов» и исчезли за густой порослью. Семен занял позицию спиной к реке, взяв на прицел автомата съезд с дороги. Мамин спустился ближе к воде.

Через несколько минут двое немцев, протиснувшись сквозь кусты ольхи, появились на пятачке. Мокрые белые кальсоны и сорочка прозрачно прилипли к телу и неровно топорщились. С кальсонов струйками стекала речная вода. Немцы остановились лицом к Мамину, запрокинули головы, и зажмурились от яркого солнца. Алексей навел на них свое ствол автомата, чуть коснувшись лиственного средостения, закрывавшего его от фашистов. В этот момент из кустов, со спины немцев, невозмутимо вышли Поярков и Летун. Они даже не крались, а просто неторопливо шли.

Летун ударил первым сверху вниз в шею немца, вогнав клинок по рукоять. Немец чуть вскрикнул и стал оседать. Второго Поярков прихватил за лицо, а нож всадил в спину. Все произошло внезапно, в один прием. Немцы мешковато повалились, а на белых трикотажных сорочка алыми кругами разбегалась кровь. Трупы Поярков с Летуном быстро оттащили в кусты, оставив четыре следа волочения от ног и комковатые кусочки из песка.

Едва ветви ольхи сомкнулись, как со стороны речки послышался шум и на пятачок вышли еще трое фашистов. Они, смеясь, оживленно переговаривались. Подойдя к «цюндаппам», один из них заметил следы на песке. Знаком обратил внимание остальных. Немцы, оглядели четыре полосы, ведущие к кустам, и бросились к автоматам. В этот момент выскочили Летун и Поярков. Летун сблизился с первым немцем, сделал один замах ножом, другой, надеясь поразить противника, но оружие раз за разом рассекало пустоту. Немец ловко уворачивался от ударов.

Противник Пояркова встал в стойку, преградив последнему путь к оружию, лежавшему в мотоциклах. Полковник сделал ложный замах, и, когда фашист поставил блок, он молниеносно перенес руку с ножом вверх и вонзил сталь в шею. Немец рухнул, как подкошенный.

Третий немец подбежал к «цюндаппу» и схватил автомат. Раздался выстрел. Мамин точным попаданием уложил фрица.

Противник Летуна остановился и поднял руки, поняв, что остался один. К нему подбежал Поярков, убрав нож за ремень. Рычагом кисти наружу свалил немца на песок, перевернул на живот и уселся сверху. Завернув руки фашиста за спину, он ловко стянул кисти солдатским ремнем.

Летун тяжело дышал и вращал глазами. Схватка утомила его. Он не ожидал, что немец окажется таким проворным. В глазах Летуна сквозила бешеная ярость.

Бой был окончен. Мамин вышел из своего укрытия. Помог Пояркову оттащить убитых немцев в кусты. Когда они вернулись на пятачок, увидели, что рядом с Летуном стоит Семен.

– Какого хрена? – гневно спросил Поярков.

– Ты где должен быть?

– Стреляли. Я подумал, помощь нужна, – попытался оправдаться Семен.

Попытка была признана несостоятельной всеми присутствующими.

– Ефрейтор, у тебя свой сектор. Без приказа оставлять ты его не должен, – пояснил Мамин.

Семен виновато опустил голову.

– Быстро надеваем форму и валим отсюда, – приказал Поярков.

Четверка бросилась к «цюндаппам» и стала разбирать одежду и оружие. Пленный лежал тихо. Внезапно, со стороны дороги послышалась игра на губной гармошке. Через мгновение, на тропинке, ведущей от дороги к пятачку, показался унтер-офицер. Пружинистой походкой он приближался к «цюндаппам», шел с опущенной головой, глядя под ноги, и наигрывал какую-то мелодию.

Группа у мотоциклов встала, как вкопанная.

Наконец, немец поднял голову и обомлел. Перед ним стояло четверо мужчин, застывших в нелепых позах. Мамин, босой, одних трусах, держал в руках перед собой китель лейтенанта, как будто, рассматривал форму. Семен согнулся пополам, натянув до колен немецкое галифе, на плечи он успел накинуть китель рядового, но еще не застегнул его. Летун стоял также как и Мамин в трусах, всунув правую руку в рукав кителя. И только Поярков практически закончил переодеваться, левую руку он держал на ремне, а правая опустилась в карман галифе. Ни у одного из мужчин, кроме немца, оружия в руках не было. Свое лежало на песке, а оружие немцев – в коляске. До первого и второго расстояние не меньше метра.

Немая сцена продолжалась. Унтер-офицер, не мигая, смотрел на незнакомцев, те – на него. Никто не решался шевельнуться. Мамин видел, как лоб немца покрылся испариной.

Первым не выдержал фашист. Он бросил гармошку, сноровисто мотнул дуло автомата, висевшего у него на боку, в сторону незнакомцев, и, не целясь, полоснул очередью. Вороненый ствол выплюнул короткие языки пламени. Но, странное дело, дуло автомата стало задираться вверх выше и выше, а немец как-то нелепо стал клониться назад. Через несколько мгновений, он рухнул навзничь и только тогда автоматный огонь прекратился. Немец затих, смешно разбросав ноги.

Никто из группы не пострадал. А на кармане брюк, где Поярков держал правую руку, теперь зияла маленькая черная дырочка, из которой струилась тонкая полоска порохового дыма. Мамин подошел к унтер-офицеру. Тот лежал с открытыми и, как показалось Алексею, удивленными глазами. На лбу виднелось небольшое пулевое отверстие. По лицу стекала ручейком алая кровь.

***

27 июня 1941 года, дорога на Брест, 17.00

По пыльной летней дороге двигались друг за другом два немецких «цюндаппа. Черня эмалированной краска блестела и отражалась на солнце. Мотоциклы грузно тарахтели, опускаясь по тяжестью трех седоков в каждом. Рулевые, в зеленых прорезиненных плащах и касках, натянули на лицо подшлемники, а глаза закрыли толстыми мотоциклетными очками. Позади рулевых сидели тоже военные, только в обычных пехотных кителях, перетянутых кожаными ремнями. На груди у каждого повисли по автомату. В коляске первого «цюндаппа» сидела девушка, до глаз укутанная в защитный кожух. Во втором – сидел мальчик, держась за ручку. На каждой коляске стояло по пулемету МГ-40.

Рулевым первого мотоцикла был рядовой вермахта, в которого превратился ефрейтор Семен Стебунцов. За ним на «сидушке» Мамин, в форме лейтенанта. Вторым «цюндаппом» управлял унтер-офицер, форма которого подошла по размеру Летуну, а сзади, проверяя путь по карте, сидел Поярков, также в форме лейтенанта. Согласно обнаруженным документам, они приписаны к 130-му пехотному полку.

Невостребованное оружие сложили в багажник. Связанного фашиста ликвидировал Летун, перерезав последнему горло. Фрица с гармошкой взялся оттащить в кусты Семен. Но не рассчитал сил. От вида крови, залившей лицо солдата, да к тому же, еще и дурно пахнущей, у Стебунцова закружилась голова, потемнело в глазах и подступил рвотный рефлекс. Еще чуть-чуть и он бы изрыгнул содержимое желудка на убитого. Вовремя подскочивший Мамин не допустил осквернения, а отстранив бойца, сам выполнил эту задачу.

Поярков выбрал самый, что ни на есть простой маршрут. Они просто поехали по основной дороге, по которой перемещались целые колонны немецкой техники и пехоты.