Соперники. Любовно-производственный роман

В обкоме воцарился новый первый – крепкий хозяйственник, прибывший из Сибири. Начиналась кадровая перетряска, под которую угодил и Виталий, планировавший для себя пост первого секретаря в одном из районов областного центра. И вновь не получилось. Подвело происхождение из Славского района. Услышав эту деталь его анкеты, первый резюмировал:

– Пусть на родину и едет!

Принимая на новом месте дела, Волосов отмечал для себя, что непременно будет менять в доставшемся от предшественника. Лишь одним объектом наследия он остался доволен. Секретарша Татьяна – высокая синеглазая блондинка с аппетитными формами. Возраст – к тридцати, замужем, детей нет. Грех не положить на нее глаз.

Первым делом он осведомился, где работает Ершиха. Понятно, что Кудряшов ее выпихнул. Татьяна сообщила: Галина Павловна работает на «Молмаше» начальником отдела кадров. Виталий вызвал ее к себе. Встретил в приемной, поцеловал ручку, проводил в кабинет, усадил в кресло. Потекла неторопливая беседа. Вначале – о заводских делах.

Промышленность Волосов не любил и знал плохо. В обкоме все годы проработал в сельскохозяйственном отделе. Но «Молмаш» обойти вниманием было никак нельзя: завод республиканского значения, градообразующее предприятие Славска, самая большая по численности партийная организация. Была еще одна причина, пожалуй, главная, объяснявшая его интерес к заводу: там работал ненавистный Андрей.

– О директоре знаю лишь его фамилию – Малышев. Что за человек, чем дышит?

– Директор старой закалки. Двадцать лет у руля. Пенсионер по возрасту. Но крепкий. Все в своих руках держит. В министерстве его ценят. На руководящих постах – тоже старая гвардия. За одним исключением. Главный конструктор, по заводским меркам, неприлично молод – всего сорок лет.

– Кто же? – уже понимая, что услышит в ответ, спросил Волосов.

– Твой земляк – Панкратов Андрей Петрович. Малышев восхищен его конструкторским талантом. Пять лет назад перевел в главные конструкторы.

– Панкратов – выскочка?

– Да нет, действительно способный конструктор. И руководитель неплохой. Директорское обожание ему только мешает.

Поговорив еще на заводские темы, Волосов объявил:

– Директора будем менять. Выйдем с предложением в министерство. Позицию горкома там обязаны учесть. Надо подыскивать кандидатуру на замену. Вам это поручаю, Галина Павловна. На прежний пост не приглашаю, а вот сектор учета возглавить прошу. На партийные кадры вас мобилизую. Кадры – наше все, – с нажимом добавил Виталий.

– Да ладно, а то я не понимаю! В одном котле варимся. Будут тебе кадры.

На том и расстались. Ершиха вновь обосновалась в горкоме, сохранив прежнее влияние серого кардинала в юбке. Не второй секретарь, не секретарь по идеологии, а заведующая сектором партийного учета стала по факту правой рукой Волосова.

Два дня спустя после своего назначения Ершиха предложила кандидатуру на замену Малышева. Люсин Эдуард Михайлович – директор молзавода.

– Молокозавода? – засомневался Виталий. – С живопырки на крупный завод? В министерстве нас не поймут.

– По образованию он инженер-механик. К металлу ближе, чем к молоку. Должны понять.

– А вообще что за кадр?

– В целом биография положительная. Правда, не без пятна. В моральном смысле.

– Что за аморалка?

История тогда вышла довольно скандальная. В горисполкоме отмечали день рождения одной из сотрудниц. Хорошо выпили. Когда пришло время расходиться, виновницу торжества вызвался проводить секретарь горисполкома Люсин. Проводил до квартиры, да в ней и задержался. Нашлись бдительные соседи, донесли ревнивой жене. Та выволокла мужа из квартиры и гнала по центральной улице города едва ли не с хворостиной. Сцену наблюдало множество людей. Город маленький, секретаря горисполкома многие знали. И вот предстал он перед горожанами в непотребном виде: полуодетый, взлохмаченный, вприпрыжку убегавший от разъяренной супруги. Словом, скандал нешуточный.

– На бюро горкома партии Люсину объявили строгий выговор с занесением за поступок, порочащий честь коммуниста. С секретарей горисполкома вылетел. Поработал на молзаводе механиком, потом, когда партийное взыскание сняли, назначили директором. Человек он исполнительный, линию горкома проводить будет, – заверила Ершиха.

– На нем тогда и остановимся. Готовьте представление в министерство.

Кандидатура в Москве прошла. Малышева с почетом проводили на пенсию. Люсин принял завод. Виталий вызвал его на беседу. В кабинет вошел лысый полноватый человек ниже среднего роста. От волнения вспотело не только одутловатое лицо, но и вялая рука, до которой первый лишь дотронулся. Начав с общих рекомендаций новому директору, Волосов с особым нажимом сказал:

– Присмотритесь к главному конструктору Панкратову. Мне говорили, что он был любимчиком у прежнего директора. Не совсем заслуженно. Вы с ним строже!

– Понял, Виталий Васильевич, – с готовностью согласился Люсин, хотя на самом деле ничего не понял. С Панкратовым познакомиться не успел, даже в глаза его не видел. Но рекомендацию партийного начальника принял к исполнению.

А в особняке, наконец, был закончен ремонт. Виталию вдруг нестерпимо захотелось привести в новый дом не Аллу, а Анюту. Ее он подкараулил возле школы после уроков. Анюта, стройная и все еще ослепительно красивая, неторопливо шла по тротуару. Виталий за рулем служебной «Волги» неслышно подкатил, выскочил из машины, затащил опешившую женщину в салон. Стал сбивчиво бормотать о своей любви, о новом доме, в котором она будет хозяйкой, об Алле, с которой сразу разведется. Обнял, хотел поцеловать. Анюта отстранилась.

– Отпусти, – негромко потребовала она. Виталий повиновался. Анюта спокойно вышла из машины и неспешно продолжила свой путь. А Виталий едва не застонал от отчаяния. Лишь одна женщина имела над ним власть, лишь ей одной он был готов подчиниться. Но она не была его женщиной…

Вернувшись в горком, по радиотелефону из машины велел Татьяне одеваться и выходить на улицу. Усадил в «Волгу», привез к особняку. В пустом доме сорвал одежду и прямо на паркете грубо овладел ею, похотью пытаясь подавить недавно пережитое отчаяние.

Глава 11. Колхозная принудиловка

Завод «Молмаш» в Славске готовился к 90-летнему юбилею. Он был основан в конце XIX века купцом первой гильдии Иваном Егоровичем Зотовым. На первых порах это был, конечно, не завод, а железоделательная мастерская, где несколько человек изготовляли нехитрую металлическую бытовую посуду: вёдра, чайники, ковши.

Познакомившись с Николаем Васильевичем Верещагиным, Зотов захотел стать его деятельным сторонником по развитию в России артельного маслоделия и сыроделия. Получение сливок (для сбивания из них масла) путем снятия верхушки с отстоянного молока было занятием примитивным и непроизводительным. Поэтому, побывав за границей и изучив тамошний опыт, Иван Егорович на базе своей мастерской организовал производство небольших домашних, а затем и артельных сепараторов, которые имели широкий сбыт.

В годы революции и гражданской войны завод Зотова сумел каким-то образом сохранить производство. Затем советская власть его национализировала, а основатель завода был лишен в правах. Свою семью Иван Егорович сумел переправить за границу, но сам не спешил покидать Славск. Он не представлял себе жизни вдали от завода. Кончилось тем, что, не пережив потери своего детища, Зотов умер в нищете и одиночестве.

В период индустриализации завод, не относившийся к гигантам советской промышленности, тем не менее, в силу своей значимости, попал в список предприятий пищевого машиностроения, оснащавшихся иностранным оборудованием, и стал ведущим в стране производителем сепараторов. Война до этих мест не дошла, так что на заводе и на пороге 90-летия в первозданном виде сохранялись постройки еще зотовских времен. «Молмаш» по статусу был предприятием республиканского значения, занимавшим монопольное положение в производстве сепараторов, часть которых даже отправлялась на экспорт – в страны так называемого социалистического лагеря. Один из видов продукции был удостоен государственного Знака качества.

Насколько обманчиво было это благополучие, Андрей понял, впервые побывав в зарубежной командировке по линии Министерства мясной и молочной промышленности РСФСР. Командировка была в капиталистические страны – Швецию и Голландию. Оснащение машиностроительных предприятий металлообрабатывающим оборудованием, организация и культура производства, качество выпускаемых сепараторов, пастеризаторов, стерилизаторов, гомогенизаторов, другого оборудования для переработки молока – все впечатлило главного конструктора «Молмаша». Вернувшись из командировки, он со своим отделом плотно засел за создание усовершенствованного сепаратора, способного выполнять две функции: очистителя и сливкоотделителя. Разработка была включена в министерский план по новой технике, ее важность возросла. Поэтому напряженно трудились весь август и первую половину сентября. Внезапно работа была прервана.

Андрей не мог знать, с чем это связано. Оказалось, что есть задачи поважнее новой техники. Директора завода Люсина срочно вызвал первый секретарь горкома Волосов. Разговор был коротким.

– Сколько у тебя подшефных хозяйств?

– Колхозов – два, совхозов – четыре.

– Колхоз «Знамя труда» – не ваш?

– Нет.

– Будешь и ему помогать.

– У меня и так треть коллектива в подшефных хозяйствах, план выполнять тяжело, – вздыхая, пытался отказаться Люсин.

– Меня за твой план не спрашивают, с меня требуют ускорить сдачу льна государству. «Знамя труда» поставки срывает. Твои люди поедут и решат эту задачу. Человек пятнадцать наскребешь.

– Да негде скрести, – все еще отнекивался Люсин. – Не посылать же отдел главного конструктора – у них срочный заказ. В министерский план по новой технике включен.

– Мне новая техника до лампочки. Лен надо убрать и сдать! Сколько у тебя конструкторов?

– Двенадцать. Главный конструктор тринадцатый.

– Вот и посылай весь отдел вместе с Панкратовым. Ему важное партийное поручение: возглавить группу и обеспечить выполнение задачи.

– Панкратов беспартийный…

– Не важно. И с беспартийного спросим по всей строгости. А ты персонально отвечаешь. Выполняй!

Директор понуро отправился выполнять. А Волосов довольно потирал руки: нашел оригинальный способ досадить давнему сопернику. Колхоз – самый отсталый, у черта на куличках. Работники – одна пьянь. Пусть Панкратов хлебнет лиха! Это ему не за кульманом штаны протирать!

У Панкратова директор понимания не нашел. Андрей наотрез отказался ехать в колхоз.

– И отдел отвлекать от заказа не позволю!

– Вашего согласия, Андрей Петрович, не спрашивают, – обычно мягкий в обращении, Люсин прибавил твердости в голосе, невольно подражая интонациям Волосова. – Есть вещи важнее новой техники. Урожай гибнет! Завтра же выезжайте. Приказ уже подписан.

Дальше упираться было бессмысленно. Следующим утром отдел в кузове заводского грузовика ГАЗ-66 с двумя ведущими мостами (иным транспортом по бездорожью не проехать) отбыл в колхоз, Преодолев полсотни километров, до места добрались лишь после обеда.

Андрей был готов к тому, что приедут в захудалый колхоз, но увиденное на месте превзошло все ожидания. Председатель по фамилии Семечкин, кургузый мужичок в светлом грязноватом плаще, мятой шляпе и кирзовых сапогах, повел Панкратова знакомиться с фронтом работ. Льняная треста была уложена в ленты на большом поле. Как вытеребили – так здесь и оставили. От времени треста почернела, от дождей – отсырела. Семечкин объяснил: ленту надо собирать в снопы, увязывать, грузить на телегу и возить в сарай, там снопы развязывать и укладывать как можно более тонким слоем – пусть под крышей немного подсохнет. Потом высохшую тресту надо будет вручную грузить на заводскую машину ГАЗ-66 и отвозить на льнозавод. В сарае сначала предстояло убрать прошлогоднюю полусгнившую тресту, которая так и не добралась до завода.

– Ничего, – пытался успокоить приунывшего Андрея председатель, – за месячишко-полтора управитесь. Подмогу не проси, от нее толку мало – народ у нас редко когда трезвый бывает.

Разместили шефов в заброшенной деревенской избе, посреди которой стояла большая русская печь.

– Она и для тепла, и еду готовить можно, – ободрил застывших шефов Семечкин. – Дрова – во дворе, продуктами колхоз обеспечит – мясом, молоком прямо с фермы. Хлеб – в магазине сельпо.

Надо было обживаться на новом месте. Андрей, привычный к деревенскому быту, отдавал распоряжения растерявшимся коллегам. Затопили печь, сходили на ферму за продуктами, приготовили нехитрый ужин. Улеглись на ночлег кто где – на теплой печи, на двух кроватях, на полатях, а то и на полу. А утром вышли на работу. Трое – в сарай, остальные – в поле.

Увидев в сарае ворох прошлогодней тресты, Андрей вспомнил июньскую поездку в пригородный совхоз на заготовку веточного корма для овец. Там они тоже сбрасывали с чердака фермы все прошлогодние березовые веники, не пошедшие на корм, заменяя их свежими. Кормить овец ветками – такое было тогда поветрие, а на бессмысленное занятие отвлекали от основной работы шефов с завода.

В первый же день на новом месте Андрей понял: с не привыкшим к сельскому труду отделом они много не наработают. Показал коллегам, как собирать лен в снопы, как их увязывать скрученным пучком тресты. Получалось плохо и медленно.

У колхозной мастерской Андрей обнаружил старый трактор «Владимирец». Юркая машина, но не на ходу. Тракторист, которого здесь иначе как Федькой не звали, находился в постоянном подпитии, но на ногах стоял довольно крепко.

– Чего надо? – осклабился он на выходе из магазина. Из кармана замызганной телогрейки торчала четвертинка водки.

– Нужен механизатор широкого профиля.

– Тогда – это я. Никто лучше Федьки в технике не смыслит.

– Раз так – пошли со мной.

Под напором Андрея механизатор сутки не отлучался от трактора, вдвоем его подремонтировали, привели в рабочее состояние. С тем же Федькой из подручного металлолома соорудили навесное приспособление к трактору в виде четырехзубых вил с загнутыми кверху концами зубьев. Опробовали на поле. Дело пошло быстрее.

Трактор медленно шел по полю, «вилы» сгребали тресту в довольно большой рулон и везли к сараю. Трактор въезжал внутрь через широкие ворота, поднятые «вилы» опускались, рулон сползал на пол. Его распределяли по всей площади сарая на просушку. Через день езда туда-сюда Федьке наскучила, и он куда-то пропал. За руль трактора пришлось сесть Андрею.

Так прошло две недели. Андрей с тревогой оглядывал все еще не убранную площадь поля – оставалось больше половины. На исходе – первая декада октября. В ноябрь придется зайти – раньше не управиться. Бессмысленность того, чем они здесь занимаются, становилась все более очевидной. Машина с подгнившей трестой все чаще возвращалась с завода обратно – ее отказывались принимать. В дальнем углу сарая рос ворох непригодной тресты. А на заводе – не законченная разработка нового сепаратора. На душе было неспокойно.

После обеда он подозвал Лизу Калугину:

– Вот что – отправляйся-ка в город. Прямо сейчас и отправляйся. Созвонишься с министерством, узнаешь, сколько у нас времени осталось. Разрешат ли зайти в новый год. Как разузнаешь, сразу же звони в правление – меня позовут к телефону.

До большака надо было идти пять километров пешком, а там вся надежда на попутку. Лизе повезло: до большака идти не пришлось. Ее обогнал видавший виды «козлик» ГАЗ-69, притормозил.

– Садитесь, барышня, – пригласил представительный мужчина в полувоенной форме.

По дороге разговорились. Павел Борисов (это был он) возвращался из проверки дальних лесных угодий. Вся дорога проходила, как он выразился, по пересеченной местности. Участливо расспрашивал притомившуюся Лизу, откуда и куда. Обрадовался, услышав про Андрея Панкратова:

– Вон куда его занесло! Давненько мы не виделись.

Сыпал шутками-прибаутками, односложно поведал о себе, все внимательнее поворачивал улыбающееся лицо к Лизе, ввергая девушку в смущение. В Славск приехали затемно. Павел подвез прямо к дому.

– Адрес теперь знаю, – улыбнулся он. – Поэтому не прощаюсь, а – до свидания! До скорого! – Еще шире улыбнулся и уехал.

Дозвонившись до министерства, Лиза выдержала град упреков. В плане новой техники под угрозой невыполнения оставалась всего одна строка – по славскому заводу. Лиза принялась названивать в колхоз. С трудом удалось связаться с Семечкиным, уговорить сходить за Панкратовым, позвать к телефону.

– Андрей Петрович, все плохо! Не успеваем! О переносе на новый год и слышать не захотели. Велено срочно заканчивать проект. Мне возвращаться в колхоз?

– Ни в коем случае! Мы срочно уезжаем.

Андрей тут же известил председателя, что группа шефов сворачивает работу. И, не желая выслушивать уговоры, выбежал из правления.

Коллеги обедали. Андрей приказал спешно собираться. На том же грузовике ГАЗ-66, все это время находившемся в их распоряжении (отвозил тресту на завод), отправились в обратный путь. Следующим утром отдел возобновил работу над проектом нового сепаратора.

Семечкин нажаловался в горком. Взбешенный Волосов вызвал Люсина.

– Что он себе позволяет – этот твой Панкратов! Уволить немедленно!

– На каком основании? За что?

– За однократное грубое нарушение трудовых обязанностей. Есть такая статья в кодексе законов о труде. Ни один юрист не оспорит. Давай – выполняй!

Придя утром на работу, Андрей по привычке скользнул взглядом по доске приказов и хотел пройти мимо. Но под сочувственными взглядами группы заводчан задержался. Вчитался. Придавила опустошенность. Добиваться отмены приказа, упорствовать не было сил и желания. Главный конструктор градообразующего предприятия в один миг стал безработным.

Глава 12. Монастырь

– Виталий Васильевич, я не пускала, но товарищ очень настойчивый, – извиняющимся голосом проговорила Татьяна из-за спины входившего в кабинет мужчины. Тот был очень высок ростом, фигура мешковатая, одет щеголем, по последней моде, выражение лица нагловатое. Незнакомец быстро подошел к столу и без приглашения уселся в кресло.

Одарив улыбкой незваного визитера, первый секретарь горкома вежливо спросил:

– Мы с вами знакомы? Где-то встречались?

– Не встречались. Но я о тебе много знаю. Присвоил старинный особняк, памятник архитектуры, бесцеремонно отобрал собственность у потребительской кооперации. Спишь с секретаршей, мараешь светлый облик коммуниста. Генсек у нас – примерный семьянин, изменщиков не терпит. Могу просигналить влиятельным людям в область, а то и в Москву – вмиг с теплого места тебя вышвырнут.

– Что вам угодно? – переходя на холодный тон, спросил Виталий.

– Угодно совсем немного. Охранную грамоту от горкома. Хочу ваш монастырь восстанавливать. Религия ведь теперь – не опиум для народа. И деньжат попутно заработаю. С тобой поделюсь. Черкни пару строк на горкомовском бланке: подателю сего Лошаго Петру Семеновичу горком рекомендует оказывать всемерное содействие и помощь. Тебя эта рекомендация ни к чему не обязывает, а мне развяжет руки.

Первым порывом было выставить наглого пришельца за дверь, но Виталий сдержался, спокойно проговорил:

– Я подумаю.

– Хорошенько подумай. Через недельку зайду за бумагой, – визитер не спеша поднялся и вальяжной походкой покинул кабинет.

А Виталий вызвал Ершиху и попросил по своим каналам выведать, что за фрукт этот Лошаго. На следующий день Галина Павловна доложила: москвич, сын крупного хозяйственника, имеет связи в влиятельных столичных кругах. В областном центре зарегистрировал кооператив. В Славске три дня назад поселился в гостинице.

Когда Лошаго вновь появился в кабинете, Виталий вызвал Татьяну и продиктовал текст рекомендательного письма. Поставил подпись и вручил наглецу. Тот довольно ухмыльнулся:

– Вот так-то оно лучше. Не пожалеешь – в долгу не останусь.

Виталий дал зарок больше не встречаться с хамоватым москвичом. Как оказалось, зря зарекался…

… Лиза Калугина увидела Лошаго, проходя вечером мимо гостиницы. Тот подъехал на новых «Жигулях», припарковался, грузновато взошел по гостиничной лестнице. На девушку не обратил внимания. А Лиза похолодела: меньше всего она ожидала вновь встретить этого человека. Здесь, в Славске.

В начале лета Лизе пришлось бежать от него. Девушка только что окончила институт в областном центре, получила распределение в Славск, на завод «Молмаш». Отдыхала после трудных госэкзаменов и защиты диплома. Жили они после ранней смерти родителей в двухкомнатной квартире со старшей сестрой Надей вдвоем. Впрочем, чаще всего – втроем. Надя была старше сестры на восемь лет. Природа не наделила ее привлекательной внешностью – замуж так и не вышла. Зато регулярно меняла сожителей.

Лошаго она привела домой в начале мая. Познакомились в картинной галерее, где Надя возглавляла отдел древнерусского искусства. Новый сожитель интересовался старинными иконами. А Надя знала в них толк. На этом и сошлись.

Лизе Лошаго сразу не понравился. Внешне он очень соответствовал фамилии: длинное лицо, большие глаза навыкате, крупные зубы. Улыбаясь и смеясь, он скалил их, как лошадь при ржании. Сальными взглядами квартирант словно раздевал красивую, хорошо сложенную сестру своей сожительницы. Лиза его сторонилась с первого дня.

Надя уехала на двухдневный семинар искусствоведов в Москву. На ночь Лиза заперла дверь в комнату на шпингалет. Долго не могла уснуть в тревоге. Пробудилась от грубых прикосновений. В свете раннего июньского утра увидела совсем голого Лошаго. Страху добавляла обильная темная растительность на всем теле. Подняв ночную сорочку, сестрин сожитель беззастенчиво обследовал обнаженное тело девушки. Лиза оцепенела. Зажав ей рот рукой, грузно взгромоздился на девушку, грубо вошел в нее, долго и изощренно насиловал. От ужаса и боли Лиза зашлась в крике, но огромная ручища насильника заглушала звуки.

Уходя, пригрозил: «Пикнешь кому – убью». Следующей ночью Лошаго повторил свой гнусный визит. Даже когда Надя вернулась и крепко спала, сожитель опять пришел к младшей сестре. Отчаявшись от омерзения и бессилия, Лиза решила срочно бежать в Славск, где жила двоюродная тетка. Устроилась на завод в отдел главного конструктора. Опасалась беременности от ненавистника, но – пронесло. Страшные июньские ночи стали забываться. И вот насильник появился здесь, в Славске.

Боясь, что он ее разыщет, Лиза не знала, что и делать, к кому обратиться за помощью. Старая больная тетка помочь ничем не могла. Тогда к кому? Оставался Андрей Петрович, кому она безгранично доверяла. А еще Борисов, к нему Лиза с первой встречи прониклась симпатией. Но он не подавал о себе вестей…

А Лошаго успел забыть о своей сексуальной жертве, далеко не единственной в его бурной биографии. В Славске у него были важные дела. Неподалеку находился Николо-Тереховский мужской монастырь, основанный в пятнадцатом веке. После революции он был закрыт и почти полностью разграблен. Но, по легенде, наиболее ценные иконы монахи успели надежно спрятать в подвалах. Эти подробности Лошаго выведал у Нади Калугиной – ради монастырских тайн он с нею и сошелся. По Надиным словам, в главном соборе монастыря находились иконы, писанные темперой на липовых досках. По нынешним временам им нет цены. В Москве у Лошаго водились знакомые собиратели икон с целью перепродажи их за рубеж. В общих чертах, без подробностей поведал им об уникальных произведениях древних иконописцев, упрятанных в монастырских подвалах. У дельцов загорелись глаза. Находка сулила невиданные барыши и им, и ему, Петру Лошаго.

Вести поиск икон в открытую было рискованно. Кооператив в опустевшем монастыре стал легальным прикрытием. Горкомовская бумага – охранной грамотой. В Подмосковье активно строились загородные дома. На прежние строгие требования к скромным размерам строений уже никто не обращал внимания. Пиломатериалы застройщики раскупали влёт. Новоиспеченный кооператор Петр Лошаго оборудовал в опустевшем монастырском помещении пилораму, примитивную сушилку, строгальный станок. Лес брал тот, что поближе – без всякого разрешения. И погнал под Москву машины, загруженные брусом, обрезной доской. В карман потекли деньги. Когда собралась приличная сумма, толстую пачку двадцатипятирублевок выделил из нее и завез в горком Волосову. Подношения делал регулярно, хотя покровительства Виталия пока не требовалось.

Основное время Лошаго тратил на поиски икон. Обшаривал с мощным фонарем, не выпуская из рук привязанную на поверхности крепкую веревку, огромные подземные лабиринты. Время шло, а поиски не приносили результата.

… Павел Баранов, наконец, объявился. Поджидал Лизу после работы у дверей дома.

– Простите великодушно, Лиза, что не сдержал слова и недолго пропал. Каюсь, но не виноват. Начальство услало в Сибирь тушить лесные пожары. Только сегодня вернулся – и сразу к вам.