Эссе о развитии христианского вероучения В переводе Малимоновой С.А.

7.

Однако каков бы ни был риск искажения идеи из-за ее взаимодействия с окружающим миром, такой риск может иметь место, поскольку великая идея надлежащим образом должна быть понята, и более того, она должна быть полностью проявлена. Необходимо выявление и расширение идеи испытанием и борьбой до ее совершенства и превосходства. Она не избегает столкновения мнений даже в наиболее раннее время своего существования, но остается верной самой себе, и лучшим утверждением ее будет считаться одно и то же ее утверждение, внешне защищенное от превратности понимания и изменения. Иногда говорят, что ручей наиболее чист вблизи своего истока. Независимо от того, как может быть использован этот образ, это не относится к истории философии или к вере, которая, в противоположность, становится наиболее спокойной, чистой, и сильной, когда ее русло становится глубоким, широким и полным. Она неизбежно поднимается над существующим положением вещей и пробует почву. Ее живой элемент нуждается в освобождении от внешнего и временного и служит мерой последующего освобождения, которое становится имеющим вид энергичный и многообещающий с течением лет. Ее исток не являются мерилом ее возможностей, равно как и ее масштабов. Сначала никто не знает, что она есть такое или чего она стоит. Возможно, она остается в течение некоторого времени неподвижной, она делает попытки, подняться, как это бывает, и испытывает опору под собой, и нащупывает свой путь. Время от времени она делает попытки подняться, которые терпят неудачу, и впоследствии останавливается. Ей кажется неопределенным, каким путем идти, она колеблется, и, наконец, устремляется в одном избранном направлении. Со временем она вступает на незнакомую территорию, из-за этого появляются моменты полемики, оппоненты поднимаются вокруг нее; опасности и надежды появляются в новых отношениях, и старые принципы возникают снова в новых формах. Она изменяется для того, чтобы оставаться прежней. В высшем мире все иначе, но здесь, внизу, жить, значит, изменяться, и, чтобы стремиться к совершенству, она должна изменяться часто.

§ 2. О видах развития идей

Попытаться точно проанализировать или полностью закончить перечисление процессов мышления, умозрительных или практических, которые подходят для идеи развития, превышает притязания Эссе, подобного представленному; однако, без некоторого общего взгляда на различные умственные упражнения, которые идут под этим названием, мы не будем иметь никакой защиты от неразберихи в наших рассуждениях и неизбежно подвергнемся критике.

1.Сначала нужно учесть, что слово «развитие» употребляется обычно и употребляется здесь в трех смыслах неупорядоченно из-за несовершенства нашего языка. С одной стороны, для обозначения процесса развития, с другой стороны – результата развития, и кроме того, как правило, для обозначения развития истинного или неистинного (то есть, верного или неверного идее, от которой оно получило начало), либо исключительно для развития, заслуживающего этого названия. Ложное или неверное развитие более правильно назвать искажением.

2. Далее очевидно, что математическое развитие, то есть, комплекс истин, выведенных из математических определений или уравнений, не соответствует нашему настоящему предмету, однако, вместе с тем, аналогичен ему. Не может быть никакого искажения в таком развитии, поскольку оно сопровождается строгим доказательством; и выводы, в которых оно заканчивается, будучи необходимыми, не могут быть отклонениями от первоначальной идеи.

3. Здесь, конечно, не принимаются во внимание физические явления, такие, как развитие животного или растительного мира, за исключением того, что, как и математическое развитие, оно может рассматриваться как иллюстрация общего предмета, на который мы должны обратить наше внимание.

4. Также не рассматриваем мы вещественное развитие, которое, хотя и осуществляется в человеческой деятельности, все же является физическим, его называют национальным ресурсом. Мы говорим, например, об Ирландии, Соединенных Штатах или долине Инда, как местах, имеющих возможности великого развития, под этим мы подразумеваем, что эти страны имеют плодородные земли или обильные ресурсы, или широкие и глубокие реки, или центральные позиции для торговли, или вместительные и просторные гавани, то есть, материалы и орудия богатства, и все это нами не принимается во внимание. Развитие, в этом случае, пойдет через установление рынка, прокладывание каналов, строительство железных дорог, заводов, портов и через аналогичные работы, с помощью которых природные богатства страны могут приносить наибольший доход и оказывать наибольшее влияние. В том же смысле искусство является развитием природы, то есть, приспособлением ее к целям полезности и красоты, причем, развивающей силой является человеческий интеллект.

2.

5. Когда общество и его различные классы и интересы являются предметом действующих идей, развитие можно назвать политическим, мы видим его в росте государств или изменении Конституции. Варвары нападают на южные регионы из алчности, и их правомочностью в этом является меч: это не какой-либо интеллектуальный процесс, не способ развития представлений в цивилизованном обществе. Там, где существует цивилизация, разум в той или иной форме является стимулом или причиной для развития. Когда империя расширяется, это происходит из-за призыва союзников или из-за баланса сил, или из-за необходимости демонстрации силы, или из-за страха за свои границы. Она располагается неуверенно на своей территории, является несформированной до конца, имеет нечеткую пограничную линию и недостаточные связи между ее главными пунктами, или она незащищена, или имеет враждебных соседей. Так, в древности остров Эвбея был неотъемлемой частью Афин, а Цитерия – Спарты; и Август завещал удерживать Римскую Империю между Атлантическим океаном, Рейном, Дунаем, Евфратом, Аравией и пустынями Африки. На сегодняшний день, мы считаем Рейн естественной границей Франции, а Индию – восточной частью нашей Империи; и мы предполагаем, что в случае войны Пруссия изменит карту Европы. Развитие здесь материальное, но идея придает единство и силу его движению.

И вот, говоря о национальной политике, один из поздних авторов замечает в своем споре с Карлом [Первым] о Парламенте 1628-1629 годов, что он не только не посягал на справедливые полномочия ограниченного монарха, но и никогда не намекал на бумаги, необходимые для осуществления таких мер. Тем не менее, «двенадцать лет более чем регулярной агрессии, – он добавляет, – научили Долгий Парламент тому, что некоторые проницательные люди, возможно, уже начали понимать, что они должны поднять свою старую Конституцию из забвения, что они должны поддержать ее частичную слабость новыми документами, что для того, чтобы сделать существование монархии совместимым с существованием свободы, они должны не только лишить монархию всего, что она узурпировала, но и чего-то еще» [1]. Какова бы ни была ценность теории этого автора, его факты или представления являются иллюстрацией политического развития.

Кроме того, на сегодняшний день то, что Ирландия должна иметь население одного вероисповедания, а Церковь – другого, считается политическим устройством настолько неудовлетворительным, что все стороны, возможно, согласны, что население будет развивать власть, а политическая элита – влияния.

Политическое развитие, несмотря на то, что является действительным развитием идей, часто причудливо и нерегулярно по своей природе. Оно находится под влиянием личностей монархов, взлетов и падений государственных деятелей, исхода сражений и бесчисленных превратностей мира. «Возможно, греки все еще были бы вовлечены в ересь Монофизитства, – говорит Гиббон, – если бы конь Императора, к счастью, не споткнулся. Феодосий скончался, его ортодоксальная сестра [Пульхерия] добилась успеха и взошла на Престол» [2].

3.

Кроме того, часто или же обычно оказывается, что различные отдельные и несовместимые части идеи обнаруживаются при зарождении или в период становления убеждений или концепций, и некоторые из этих частей должны быть выброшены прежде любого их достаточного развития, если оно имеется. И они обычно отвергаются при постепенном возрастании сложности. Правление Карла Первого, о котором только что шла речь, дает наглядный пример этого.

Иногда несогласованные идеи долгое время связаны общим внешним выражением или наименованием. Так происходит с коалициями в политике и толкованиями в религии, от этого обычно ничего хорошего не следует ожидать. Обычная функция комиссий и коллегий и единственная цель примирений и уступок – сделать противоположные взгляды подобными и обеспечить внешнее согласие там, где нет другой возможности соединения.

Кроме того, развитие, перемены, реформы, революции и изменения различных видов перемешаны с фактической историей государств, философских направлений, следовательно, очень трудно показать их в каком-либо научном анализе.

Часто интеллектуальный процесс отделен от практического, предшествующего ему. Соответственно, после того, как Елизавета I узаконила Реформацию, Хукер сформулировал новую теорию Церкви и Государства, как одного и того же, отличающегося только в представлении; а после Революции и ее политических последствий, Уорбертон написал свой «Союз»27. И теперь опять нужна новая теория для конституционного законоведа, чтобы примирить существующее политическое состояние вещей с обоснованными требованиями религии. И, кроме того, в парламентских конфликтах люди сначала приходят к своим выводам под давлением внешним обстоятельств или под влиянием принципов, не зная как; затем они должны сделать заявление, и они ищут аргументы; и тогда публикуется памфлет на тему дебатов или появляется статья в «Обзоре», чтобы представить общие положения для многих.

Иное развитие, хоть и политическое, строго дисциплинировано и является результатом идей, которые оно представляет. Таким образом, философия Локка была реальным руководством к действию, а не просто оправданием эпохи Революции, воздействующей насильственно на Церковь и Правительство в его время и после его смерти. Подобными были теории, которые предшествовали свержению старого режима во Франции и других странах в конце прошлого века.

Однако же, пожалуй, существуют способы правления, основанные не на идеях совсем, но на традиции, как у азиатов.

4.

6. В ином развитии интеллектуальный характер так заметен, что оно может даже быть названо логическим, как в англиканской доктрине Королевского Верховенства28, которая была создана в судах, а не в кабинете министров и не на местах. Следовательно, она проводилась в жизнь последовательно и с сиюминутной применимостью, которая в истории конституций не обнаруживается. Она существует не только в уставах, статьях или клятвах, она реализуется в деталях, как например, в congé d'élire29 и письме-послании при назначении Епископа, в церемониях в Тайном Совете, в Государственных Молитвах, в определенном порядке, который наблюдаются в Книге Общей Молитвы, где всемирная или абстрактная Церковь предшествует Королю, но национальная или реально существующая следует за ним, в печатании его имени прописными буквами, в то время как Святых Имен – строчными буквами, в установлении его оружия в церквях вместо Распятия: кроме того, пожалуй, в том, что «подстрекательство, тайный сговор и восстание» на молебне произносится раньше, чем «ложное учение, ересь и раскол».

В свою очередь, когда какая-либо новая философия или ее часть вводится как критерий законодательной власти или как уступка, сделанная по отношению к политической партии, торговой или сельскохозяйственной политике, часто говорят: «Мы не видели конца этого», «Это важно для будущих уступок», «Наши дети увидят», и мы чувствуем, что эта философия имеет неизвестное происхождение и непонятные пути развития.

Допуск евреев в муниципальные органы власти в последнее время защищается [3] на том основании, что это не есть введение какого-то нового принципа, но развитие одного из общепринятых; предпосылки к этому были определены очень давно, и ныне следует лишь получить результат; что нам не дано исследовать, что должно быть сделано абстрактно, так как нет идеальной модели для непогрешимого руководства народами; что изменение – это только вопрос времени, и что есть время для всех вещей; что применимость принципов не должна выходить за рамки существующего положения, не только предшествующего настоятельной потребности, но и последующего; что евреи в последнее время фактически были избраны в муниципальные органы, и что закон не может отказать в легитимности таким выборам.

5.

7. Следующий вид развития может быть назван историческим, это постепенное формирование мнения о людях, фактах и событиях. Суждения, которые сначала были известны среди немногих, затем распространяются в обществе и получают всеобщее признание, благодаря накоплению и совпадению многих свидетельств. Таким образом, некоторые авторитетные утверждения перестают существовать, а другие приобретают свое обоснование и, в конце концов, принимаются как истина. Суды, парламентские слушания, газеты, письма и другие исторические документы, труд историков и биографов, ошибки разных лет, которые допускали спорящие стороны, предубеждения – все это на сегодняшний день инструменты такого развития. Вот потому Поэт называет Истину дочерью Времени [4]. Так делается подробная оценка трудов и личностей. История не может быть написана иначе, как после случившихся событий. Так, путем развития, был сформирован Канон Нового Завета. Таким же образом общественные деятели довольствуются тем, что оставляют свою репутацию потомкам; во мнениях могут быть большие расхождения, более того, Святые иногда переживают оппозицию и поношение. Однако Святые канонизируются в Церкви через много лет после того, как они упокоились.

6.

8. Этическое развитие не является подходящим предметом для споров и дискуссий, но является естественным и персональным, и то, что желательно, благочестиво, уместно, великодушно, выражается в строго логических выводах. Епископ Батлер приводит нам замечательный пример в начале второй части своей «Аналогии». Как принципы подразумевают их применение, а общие утверждения включают частности, так, говорит он нам, определенные отношения подразумевают подходящие им обязанности, а определенные объекты требуют соответственных действий и чувств. Он говорит, что нам не было предписано прямо оказывать божественные почести Второму и Третьему Лицу Святой Троицы, но то, что говорится о Них в Писании, было достаточным основанием, косвенным предписанием, более того, обоснованием для этого. «Не вытекает ли, – он спрашивает, – обязанность религиозного поклонения этим Божественным Лицам непосредственно, с точки зрения разума, из самой природы таких обязанностей и отношений, подобно тому, как внутренняя добрая воля и доброе намерение, которыми мы обязаны нашим ближним, вытекают из общих взаимоотношений между ними и нами?» Далее он говорит о внутренних религиозных потребностях в благоговении, чести, любви, доверии, благодарности, страхе Божием, надежде. «Каким внешним способом должно быть выражено это внутреннее поклонение – это чисто вопрос предписания; … но поклонение, само внутреннее поклонение Сыну и Святому Духу, не есть чисто вопрос предписания; поскольку отношения известны, обязательства по такому внутреннему поклонению являются обязанностями разума, вытекающими из самих этих отношений». Это и есть развитие доктрины поклонения, параллельные примеры которой, очевидно, должны быть обнаружены в Церкви Рима.

7.

Далее следует упомянуть развитие, противоположное тому, о котором говорит Батлер. Так как определенные объекты пробуждают определенные эмоции и чувства, поэтому определенные чувства, в свою очередь, подразумевают определенные объекты и обязанности. Таким образом, совесть, существование которой мы не можем отрицать, – доказательство доктрины Морального Управляющего, который один лишь и придает ей значение и цель; другими словами, учение о Судье и Грядущем Суде является развитием феномена совести. Кроме того, очевидно, что страсти и зависимости действуют в нашем сознании до того, как появляются соответствующие им объекты; и их действие должно, конечно, быть априорным доказательством предельной убедительности реального существования страстей, если мы предполагаем, что они неизвестны. Итак, социальный принцип, который является врожденным в нас, дает божественную санкцию обществу и гражданскому правительству. И использование молитв за умерших подразумевает определенные обстоятельства, когда они необходимы. А обряды и церемонии – естественные средства, через которые ум облегчает себе благочестивые и покаянные чувства. И иногда культивирование благоговения и любви к величайшему, возвышеннейшему и невидимому, приводит человека к отказу от своей частности (секты) ради какой-либо более ортодоксальной формы вероучения.

Аристотель дает нам пример такого типа развития в своем рассказе о счастливом человеке. После того, как он показывает, что счастье этого человека включает, по своей сути, все то, что доставляет удовольствие, что является наиболее очевидной и популярной идеей о счастье, он продолжает, что ему все еще необходимы некие блага, о которых, тем не менее, определение о счастье ничего не говорит; то есть, определенное благоденствие связано с неким внутренним состоянием счастливого человека, а не с логической необходимостью. «Ибо невозможно, – он замечает, – или нелегко быть в высшем благоденствии без достаточных средств. Многие благие для человека вещи совершаются посредством друзей, богатства и политической власти; но есть некоторые вещи, отсутствие которых является облаком, закрывающим солнце счастья, такие, как благородное рождение, многообещающие дети и внешность; человек совершенно уродливый или родившийся в низкой доле, или бездетный, не может полностью быть счастливым: и он еще менее счастлив, если он имеет никудышных детей или друзей или они были хороши, но умерли» [5].

8.

Этот процесс развития хорошо был описан ныне живущим французским автором, в его «Лекциях о Европейской цивилизации», на которые следует сослаться более подробно. «Если мы сведем религию, – он говорит, – исключительно к религиозному чувству, то станет очевидным, что она должна остаться чисто личным интересом. Но я либо необыкновенно ошибаюсь, либо такое религиозное чувство не будет являться полным выражением религиозной природы человека. Религия, я полагаю, весьма отличается от религиозного чувства, и является гораздо более широким понятием. В человеческой природе, в человеческих судьбах есть проблемы, которые не могут быть разрешены в этой жизни, и которые зависят от вещей, не связанных с видимым миром, но которые постоянно волнуют человеческий ум, вызывая желание понимать их. Решение этих проблем является источником всей религии, и ее главная задача состоит в том, чтобы обнаружить вероучения и доктрины, которые содержат или должны содержать его».

«Обращаться к религии человечество побуждает также другая причина… Откуда берется нравственность? Куда она ведет? Является ли она самосущим обязательством делать добро, обособленным явлением без автора, без результата? Не скрывает ли она, вернее, не открывает ли она человеку свое происхождение, свое предназначение за пределами этого мира? Наука о нравственности этими спонтанно возникающими и неизбежными вопросами о поведении человека приводит его к порогу религии и показывает ему сферы, куда он не имел доступа. Таким образом, несомненные и неизменные источники религии – это, с одной стороны, проблемы нашей природы; с другой – необходимость искать для нравственности санкцию, первоисточник и цель. Поэтому религия принимает много других форм, кроме чистого религиозного чувства; она является соединением доктрин, предписаний, обетований. Вот это и есть то, что действительно составляет религию; это ее фундаментальная характеристика; религия – не просто форма чувствования, импульс воображения или разновидность поэзии».

«Возвращаясь к своим истинным элементам, к своей сущностной природе, она не является больше чисто личным интересом, но мощным и плодотворным принципом объединения. Рассматривается ли она в свете системы веры или системы догм? Истина не является достоянием какого-либо отдельного человека, она абсолютна и универсальна; человечество должно искать и исповедовать истину совместно. Рассматривается ли она со ссылкой на предписания, связанные с вероучением? Закон, который обязателен для одной личности, является таковым для всех; он должен быть обнародован, и наша обязанность – пытаться привести все человечество под его доминион. То же самое относится и к обещаниям, которые дает религия от имени своего вероучения и заповедей, они должны быть распространены, люди должны быть побуждены воспользоваться их благами. Религиозное сообщество, следовательно, естественно образуется из существенных элементов религии, и оно есть такое неизбежное следствие их, что термин, который точно выражает наиболее энергичное социальное чувство, наиболее интенсивное желание распространять идеи и расширять сообщество – это термин прозелитизм, термин, который особенно приложим к религиозной вере и фактически посвящен ей».

«Когда религиозное сообщество сформировано, когда определенное количество людей объединено общим религиозным вероучением, руководствуется одними и теми же религиозными заповедями и осуществляет одни и те же религиозные надежды, ему необходим какой-либо образ правления. Никакое общество не выдержит и недели, и более того, никакое общество не выдержит и одного часа без управления. Действительно, в тот момент, когда общество образуется, оно самим фактом своего образования требует управления, правительства, которое провозглашает общую истину, являющуюся связующей для общества, а также провозглашает и отстаивает предписания, которые эта истина должна производить. Необходимость высшего авторитета, как формы управления, сопровождает и факт существования религиозного общества, как и любого другого.

«И управление не только необходимо, но оно само естественно формируется… Когда события развиваются естественно, когда не мешает внешнее принуждение, властные полномочия попадают в руки наиболее способных, наиболее достойных, тех, кто в наибольшей степени правомочен осуществлять принципы, на которых основано общество. Нужен обществу военный лидер? Тогда самый смелый принимает командование. Является ли задачей общества научные исследования или научные предприятия? Тогда наилучшим образом осведомленный будет лидером… Неравенство способностей и влияния, которое является обоснованием власти в гражданской жизни, имеют тот же эффект в религиозном обществе… Не успела религия возникнуть в человеческом уме, как уже появляется религиозное общество; и как только религиозное сообщество формируется, оно производит свое правительство» [6].

9.

9. Осталось сослаться на то, что если какое-то понятие употребляется неопределенно и разнообразно, я бы назвал это метафизическим развитием; я имею в виду то, что является простым анализом идеи, обдумыванием и завершением ее точным и полным определением. Так Аристотель изобразил характер великодушного или щедрого человека, так Шекспир смог задумать и создать своего Гамлета или Ариэля, а Вальтер Скотт смог постепенно выпестовать своего Джеймса или Делгетти, по мере того, как действие его повествования продолжалось; и подобным образом в священной области богословия ум также может быть использован для развития важных идей, которые он сначала принял неявно (implicitly) и не подчинял их своим рефлексирующим и рассуждающим силам.

Я уже обращался к этому предмету подробно со ссылкой на самый высший теологический предмет в одной из предыдущих работ, из которой будет достаточным здесь сделать ссылки на некоторые высказывания для объяснения.

«Ум, который приучен к размышлению о Боге, Христе, Святом Духе, естественно с благоговейным интересом обращается к изучению объекта своего поклонения и начинает создавать утверждения относительно него прежде, чем поймет, куда или как далеко это его заведет. Одно утверждение обязательно предполагает следующее, и второе, и третье; и тогда требуется определенное ограничение; комбинация противоположностей вызывает некоторую эволюцию первоначальной идеи, которая на самом деле не может никогда быть полностью исчерпана. Этот процесс и есть развитие, и он имеет следствием последовательность или, скорее, корпус догматических утверждений: развитие продолжается до тех пор, пока то, что было отпечатком в мысленном образе, не станет системой или вероучением в Разуме».

«Такие отпечатки, очевидно, отдельные и завершенные, выше других богословских идей, поскольку они являются отпечатками Объектов. Сами идеи и их проявления обычно не одинаковы, так как развитие есть не что иное, как претворение идеи в ее следствия. Таким образом, доктрина Покаяния может быть названа развитием доктрины Крещения, но все же, сама является отдельной доктриной; между тем, как развитие доктрин о Святой Троице и Воплощении – просто части единого первоначального впечатления и способы его представления. Как Бог един, так и впечатление, которое Он дает нам о Себе, едино; это не предмет, состоящий из частей; это не система; это не что-либо неполное и требующее дополнения. Это откровение объекта. Когда мы молимся, мы молимся не совокупности понятий или представлений, а Одной Личности; и когда мы говорим о Нем, мы говорим о Личности, а не о Законе или Проявлении… Религиозные люди, согласно своим возможностям, имеют идею или откровение о Святой Троице в Единстве, Сыне Воплощенном и Его Присутствии, не как о множестве качеств, атрибутов и действий, не как о предмете множества суждений, но как о едином, отдельном и независимом от слов, как о впечатлении, передаваемом через чувства… Вероучение и догматы живут в одной идее, которую они предназначены выразить, и которая только и является субстантивной; и они необходимы, поскольку человеческий ум не может отражать эту идею иначе, как по частям, не может использовать ее в единстве и целостности или без расщепления ее на ряд аспектов и соотношений» [7].