Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки

И ведь «при банде» имелся ещё даже какой-то совершенно дикий, пожилой «тренер», что нетрезво мямлил худющему Колюньке: «Из тебя толк выйдет, ну или хотя бы твой сколиоз выправлю!». Вероятно, ему тоже подносили.

Неприлично много персонажей начали сегодня причислять себя к благородному племени ди-джеев. Это, конечно же, выглядит весьма анекдотично.

Про одного такого «диск-жокея» рассказал тот же чуткий и внимательный к смешному Колюня. Сей новоявленный DJ, да ещё играющий в жанре подросткового «drum’n’bass», прибыл «на ответственное собеседование на работу продавцом» (самое для него, надо сказать, и место).

«Играть» – так солидно и гордо «ди-джеи» называют, всё же признаю, весьма непростое своё ремесло. Но громкое слово «играть»… В таком вот контексте у нас, «живых» музыкантов, оно всегда вызывает «лёгкое» недоумение и даже порой раздражение. А тут ещё этот «игрун».

Но дело-то, собственно, было не в классе сведения музыкальных дорожек этим, так сказать, «драм’н’бассером». Просто, пройдя собеседование, он ежеминутно приставал к бедному Колюньке с повторяющейся загадочной фразой: «Чё-то тут не так… Да… Чё-то тут не так… Ну это не только моё мнение… Это не только моё мнение…». И так бесконечно. Вызывайте скорую! Принимайте ди-джея! В палату его, ну, в ту же самую, где Тиесто с Ферри Корстеном.

Изумительно хороша и модная «стори» про то, как нужно пугать «расслабленных прохожих»… скейтом. Нервно приседать, будто перед фатальным прыжком и пристально смотреть в лицо жертве, которая тут же шарахается в ужасе, словно от немецкого беспощадного танка.

В банде скейтеров-подонков, где служил верой и правдой и наш Колюня, состоял «престарелый старожил» аж двадцати восьми годочков от роду, ну уже, «вроде как, типа», скейтер-переросток.

И вот он, «адепт благородного олдскула», всегда назидательно говаривал молодёжи: «Нет у вас, у молодых стиля – вы роботы, катаетесь, словно механизмы какие!». Мне, как заслуженному рокеру-переростку, всегда умилительно слышать такие грамотные «старпёрские» наставления.

Не обошла своим гадким вниманием к нашему худенькому персонажу и мерзкая каста «гопничков». И достался ему совсем уж «трудный» экземпляр, который на его категоричный отказ поделиться денежкой, неожиданно заявил: «Денег нет – давай пиз…иться!». «Да не хочу я…» – разумно парировал утомлённый Колюня. На что ошарашенный «гопарь» растерянно, но с некоей укоризненной надеждой в тоне выдал очередной шедевр: «Ну ты чё, ты чё это, ты же можешь просто силой померяться?!».

Ну и на диетическую закуску, как полагается, сценка с доисторического порно-рынка, куда абсурдный Колюня, не подумайте худого, попал случайно – просто свидание с давнею девушкой была опрометчиво назначено в таком вот экзотическом месте. Не в меру активный чувак – «растленный» продавец «порнухи» профессионально приметил бесцельно слоняющегося долговязого паренька и принялся приставать к «клиенту» с предложениями «подобрать пикантного». Само собой, Колюнька ответил на всё обидным равнодушием. Немедленно посыпались всё более изощрённые варианты, какие-то совсем уж извращённые порноленты, но несгибаемый Колюня был твёрд, как сталь самурая, и даже уже собирался удрать. Но торговец «горяченьким» сумел-таки остановить его вот этой изумительной находкой: «Да постой ты, парёнек, щас посмотришь – и всё изменится!». Изменилось лишь его негативное отношение к порноиндустрии, ну а как же иначе, когда есть такие умопомрачительные продавцы «видеолюбовью».

Опять скачу «литературным иноходцем», но только что ко мне на монструозной моей Горбушке подвалил маленький маньячного облика «человек с гор» и, досконально осмотрев все полки с «аудиофильским рокенролом», тихонько и с похабным значением спросил: «Здэс сэкс ест?».

Как всё ж бывает крайне тяжко навзрыд не рассмеяться, когда проплывают рядышком такие озабоченные восточной страстью феномены…

Ух, как я рад, что счастливо не растерялось по клочкам такое славное наследие нашего незабываемого Колюни Харитонова! И его добрый, милый и домашний юморок! Это ведь, кстати, он в своё младое время к вопросу о ненайденных маньяках брякнул цинично-будничное: «Появился серийный, что пацанов режет? Ну не-ет… Надо самих психов резать, их много!». Колюнька, брат, не пропади, и так держать!

Мой личный «еврейский вопрос»

В волшебном фильме «Сказ про то, как царь Пётр арапа женил» есть знаковая сценка, где молодой мордатый обормот – боярский сыночка с идиотической самодовольной радостью хвастает отцу, как его «за различную там лень и всякое растратство» сослали в простые матросы, а он, «смекалистый», «дал в зубы три рубля» и, мол, «уж не матрос – сижу в цейхгаузе!». И лишь боярин-папка укоризненно-расстроенно взирает на кретина-дитятку и, по-отечески горюя от сыновней тупости, законно сетует: «В цейхга-аузе… Да тебе по знатности твоей, да родовитости в сенате сидеть надобно! А он в цейхгаузе…».

Цитата, безусловно, крайне неточна, и до сих пор не шибко ведаю, что означает таинственное то «в цейхгаузе», но, судя по всему, выходит, что не самое престижное сие местечко. Так вот, я тоже, видимо, крайне давно и так надёжно «сижу в цейхгаузе»…

Согласен, что заметно припоздавший наш альбомчик всё же вышел и сотворился даже очень недурным («чего ж таить нам лишнего греха»), в защиту пара неплохих статей о нас в приличных журналах, но… По-прежнему нас нет, мы – всё ещё «алкоголики-невидимки»…

Да и чёрт с ним! А то и с «нимбом»! А то как «живописнейше» представлю, сколь нам пришлось бы нахлебаться положенного критиканского дерьма и нудно «отлизать» известнейших и нужных жоп… И «состоявшимся артистам», и «луноликим импресарио», и «нефтяным «наркобаронам», и «томным теле-радио ди-джеям», и «кино-клиповым магнатам», короче, всем этим «не совсем традиционным», что иногда так зрело хочется воскликнуть: «Да пошло оно!!! В кино…».

Мы, «Невидимки-Алкоголики» неспешно творим только лишь для Вселенной! И вот, ну никак не меньше, а меньше мы, пираты не берём! Вот это я, конечно, дал! Для Вселенной…

Смотри-ка, вспомнил об этом изумительном кинце, и тут же в небрежной памяти моей бойко побежали события, которых иногда нарочно-то не вытащишь из вывихнутых наших голов…..

Всё дело в том, что в «грустном детстве» я никогда не хаживал в кинотеатры в одиночку – и небезопасно и не так празднично. И только эту единственную, крайне странную и потому сомнительную по тем застойным временам картину я видел в гордом одиночестве. Ещё тогда, неискушенным пацаном, я «спинным мозгом» понимал – ну что-то в этой странной ленте как-то вот не так: и сумасшедшая буффонада неизвестного тогда мне Феллини и кривая «полуцирковая музыка» и сюрреалистические эпизоды, ну, в общем, этот фильм был явно не советский.

По нашим волшебным киношкам обыкновенно мы шлялись дружными салагами вдвоём с моим детским верным корешем – Ми́ркой Ливе́ном. Вообще-то, его звали Мирослав, но уменьшительное «Мирка» ему подходило, по-моему, намного больше. Тогда ещё маленький, чернявый и кудрявый мальчуган Мирка, ну а я в те же допотопные времена такой же дохлый и кучерявый, только рыжий.

В жестоком моём отрочестве били довольно часто, до обыденности… Но ещё хуже «обидно-обыденных» побоев мне помнится жуткая «куча мала». Эта была весьма варварская забава, состоящая в следующем: когда какую-нибудь «дохлятину», как вариант, меня сбивали с ног, и на тебя плашмя кидалась вся «поголовно-уголовная» дворовая шпана, образуя отвратительный курган из орущих от восторга непромытых тел. Рёбра трещали, голова билась о Землю-Матушку, и ты задыхался от страха умереть под шевелящейся мерзкой массой, да что там, просто от того, что воздух переставал проникать под живой плебейский холм.

В эти ужасные минуты один только Мирка, вернейший мой друг из дикого детства, отчаянно крича, пытался меня спасти! Он отважно оттаскивал от меня озверевших «пионеров с октябрятами», неловко колотил их тощими ногами и руками и трогательно звал своего рыжего дружка: «Гоша, Гоша, ты живой?!».

Когда на наши тонкие ручонки нечасто падали некие нехитрые родительские монеты, мы тут же всё делили поровну, счастливо скупая все билеты на непререкаемые шедевры детства: «Пираты двадцатого века», «Укол зонтиком» и «Инспектор-разиня». То же самое непререкаемо происходило с любым натуральным продуктом – конфетами «Морские камушки», кои по-братски бережно растягивались на весь сеанс, или астраханской восхитительной воблой, что жевали с наслаждением после сеанса, причём, словно какой-нибудь теперешний ресторанный стейк из лосося.

Где сейчас такая вобла, я вас спрашиваю? Тёмная, твёрдая, с тонким, а не сшибающим с ног, ароматом и топящимся на бочках янтарным жирком. Где-где, осталась там, в пропавшем нашем детстве…

Кстати, тогда же нами была выработана гениальная схема просмотра любимых кинофильмов несколько раз подряд без унизительной для юного интеллигента повторной оплаты. Мы просто втихаря оставались в полутёмном зале, прячась между рядами или под сидениями, и когда подозревающие всех тётки-билетёрши запускали новую партию «киноманов», мы бестелесными тенями присоединялись к следующему волшебному сеансу. И так раза по два или по три. И мне ни капельки не стыдно.

И в мельчайших деталях я помню, как интересно было в Миркином доме. Например, их славного песика Тёмку, что чуть слышно и уютно цокал по паркету, а придурки-соседи снизу постоянно жаловались на «жуткий лязг когтей животного». «Шерстяного пёську» иногда «планово» мыли в ванной, и Мира́сь, зарываясь носом в его чёрную шкурку, всегда умилялся: «Мыльцем пахнет…».

Моя соседка по этажу, замечательная тетушка Галя традиционно засылала меня сдать её накопленную за месяц стеклотару (муж её «приличнейше» выпивал) и всегда оставляла мне горсть серебряной мелочи, ласково поглаживая по рыжей моей голове. И вот тогда мы с моим Миркой наперегонки бежали на угол покупать эти кошмарные, а тогда сказочные для нас беляши, и если они оказывались на высоте, «авторитетный» Мирась неизменно важно и с видом знатока-кулинара изрекал: «Хороший беляшик, без вымя!».

Разумеется, все его шальные рубли-копеечки тут же шли на то или иное общее «благое дело».

Мы жили, в общем-то, в квартирах-близнецах, только я на два этажа выше. Но кое-какая разница всё же имелась. Родители Мирася являлись счастливыми обладателями роскошной Большой Советской Энциклопедии, полного собрания Конан Дойла и прочих чудес, которые я благоговейно листал каждый раз, бывая у него в гостях. В доме было фортепиано, дети играли на инструментах, недурно рисовали, и это было необычно. Я лишь слегка бряцал на «ненастраиваемой» гитарке, оставшейся от деда Степана, пиликал на его же аккордеоне марки «Вельмайстер» «Тирольский вальс», да прочёл раз по восемь «Петра Первого» Алексея Толстого и «Три мушкетера» Дюма – «обязательные книги» в каждом советском доме.

Сейчас я, конечно же, понимаю, что была это обыкновенная хорошая еврейская семья, где учить детей музыке, языкам и приличной литературе было делом нормальным.

Этот самый пресловутый «еврейский вопрос» я не просекал совершенно класса до девятого, лишь смутно что-то отмечая в столетиями осаждаемой «антисемитизмом» родовой памяти. Единственный только раз Мирка как-то робко сообщил мне, что, мол, в семье их всё вовсе непросто, и дедушка у них… еврей. На что я растерянно пробормотал какую-то детскую невероятную чушь, вроде «ну, дедушка – это же не считается», даже тогда смущённо ощутив, какой же бред я сморозил.

Тем более что, я абсолютно не понимал тогда, в чём же проблема, если кто-то там «хохол», «еврей» иль «татарин», ну разве что цыганки пугали меня своим антисоциальным пёстрым обликом и крикливым вызывающим поведением.

Честно говоря, единственный и неповторимый друг моего непростого детства Мирась – есть лучшее доказательство отвратительности такой зловонной штуки, как «антисемитство». Услышал я как-то в метро эдакое корявое словечко.

Кстати, презабавнейший случай на эту щекотливую, но «вечную» тему произошёл со мной в так называемом незабываемом «Лагере труда и отдыха» в классе восьмом или девятом.

Тогдашняя наша классная – Эра Моисеевна Кирзон, национальность её озвучивать, думаю, глупо, торчала почему-то денно и нощно в нашем домике-бараке, где обретались исключительно юноши. На мой непросвещенный взгляд, охранять честь и непорочность развесёлых наших девчонок было бы куда разумнее.

Она была превосходным преподавателем биологии, замечательно рисовала нам разноцветные потроха различных обитателей планеты, причём левой рукой, хотя энергичные замечания в наших дневниках исполняла строго правой.

Так вот, ведя с нами умиротворённые беседы по различным «политкорректным вопросам», один из вредных ученичков неожиданно и подловато задал ей такой вот вопросец: «Эра Моисеевна, скажите, а кто такие семиты?». К этому моменту туманное осознание, что есть какие-то вот не такие «специальные» люди, уже наклёвывалось в детских головенках, и мы затаив от ужаса дыхание, ждали возмущённого разгрома неделикатного невежи. «Я сейчас отвечу на твой вопрос» – по виду спокойно ответствовала суровая наша Эра, и неспешно закончила свою, начатую было тему. Но на деле, конечно же, она дала себе некий тайм-аут на обдумывание более чем компетентного ответа: «Ну а теперь по поводу твоего интереса: семиты… Это жители Северной Африки!».

Вы только представьте, насколько неловкая эта была тема, что наша весьма смелая, а и порой бесцеремонная Эрушка была вынуждена дать такой глупейший ответ. (Хотя формально она почти не слукавила – действительно, учёными предполагается, что предки протосемитского языка «протопали» в Переднюю Азию именно из Африки). Она могла запросто взять любого здоровенного хама за ухо и выставить вон из класса, никто и никогда не смел ей перечить, ни из учителей, ни тем более из шелупони-ученичков. А тут так нелепо уйти и трогательно спасовать от простой, но, видимо, настолько уж «запретной» темы.

В школьные годы я с любопытством думал, ну надо же, какие же у людей случаются странные имена, наверное, так непросто жить с такой витиеватой и нестандартной фамилией, и как она, вообще, такая вот могла появиться на свет: Эра Моисеевна Кирзон, Лилия Ильинична Сегалович, Наум Израилевич Цейтлин – все наши почтенные преподаватели.

Между прочим, фронтовик и умница Наум Израилевич почему-то всегда ценил мои несуществующие (на мой убеждённейший взгляд) математические способности. И всегда, встречая меня уже студентом Универа, обязательно говаривал с уважением: «Ну, Игорёк, я даже не спрашиваю, как у тебя дела в этом вашем институте, я просто-таки уверен – всё в высшей степени блестяще!». Спасибо Вам, милый Наум Израилевич, но мне всегда так неловко было принимать эти Ваши лестные комплименты – я был на самом деле совершеннейший оболдуй…

В праздных разговорах с моими приятелями, евреями по происхождению, я намеренно не ухожу от этой «деликатнейшей темы», и на меня даже иногда обижаются, а бывает и наоборот, слышу я изумлённое: «Чувак, я хочу с тобой выпить и поговорить…».

Это неожиданное предложение излить измученную душу я получил от наполовину хохла, наполовину «жителя Северной Африки» Лёши – бухгалтера одной из моих нелепейших «промежуточных» контор. Он как-то бодренько прошёлся по темочке «все люди братья», на что же я в своей «аля Максим Горький» суровой манере заметил: «Лёш, ну ты что, сам, что ли не понимаешь, что отношения эти «братские» очень и очень даже непростые…». Тут-то он и поражённо присел, не предполагая, что на эту «тематику», которая «двести лет вместе», можно запросто и честно пообщаться.

Братцы, не нужно прятаться от «еврейского вопроса», ну правда! Конечно, я так изумительно толерантен, возможно, лишь потому, что прадеда моего звали Яков, но…

Но если серьёзно, давайте всё же лучше мы поговорим, озвучим все эти нелепые взаимные претензии, и может быть всё-таки поймём друг друга, как понимали хотя бы в детстве…

Магическая цепочка судьбы

Наверное, это стрёмно – писать книгу про себя. Даже когда читаешь автобиографии людей, по-настоящему сделавших что-то для музыки (Майлза Дэвиса, например), порой так и подмывает иногда сказать: «Ты чё, чувак, это серьёзно? Пар-то выпусти, сдуйся немножко!».

Но как бы то ни было, а сочинено мною уже немало, и бросать это «волнительное дело» я уже никак не собираюсь. И душевно надеюсь на то, что кто-то из вас, «читателей моих и почитателей» хоть ухмыльнется, листая мои «старпёрские» россказни, а может даже и прослезится разок-другой над трогательными самокопаниями лузера-автора.

Я всё ещё пытаюсь проследить цепочку хулиганки-судьбы – как же это я оказался в этой затейливой ситуации, когда мальчик-отличник, закончивший Универ и начинавший «карьеру» в монструозном Сбербанке, превратился в музыканта-неудачника, поэта-маргинала и попросту пьяницу, который шестой год, будучи взрослым, тогда ещё семейным мужиком, обретается в грязной общаге.

Если залезть совсем уж сакрально далеко, то началось всё с того тощего пацана, брошенного законно занятыми собой моими красавчиками-родителями. Я был классически «сдан» на руки милым моим бабушке и дедушке. Замечательная моя бабуля открыла мне настоящую народную «от печали до радости» истину простой, но великой жизни, а вот суровый дед приучил к патологическому чтению всего и вся – книг, журналов, газет и даже объявлений на столбах. Это и было хорошим пинком к вселенскому поглощению информации, коим страдаю я безмерно до сих пор.

Одиночество и изоляция – вот, что осталось в трепетной памяти от этих совсем юных лет. Никто из вечно сопливых и орущих непонятно зачем детей не желал общаться со мной! Я был принципиально не интересен им своей серьёзностью и страстью к пространным сказочным беседам. А мне, напротив, так хотелось дружить… Хоть с кем-то… Даже с этими, оголтелыми чадами улиц предместий тусклого, как лампа на этаже, города Горького.

С тоской припоминаю, как кому-то из детишек зажиточные предки торжественно подогнали в подарок сияющий спицами велик с оглушительным звонком. Звонок трещал довольно противно и совсем непохоже на хрестоматийный перелив в песне группы «Queen» «Bicycle Race». Все детки нашей мрачной улицы были намного старше меня, трёхлетнего доходяги и, путаясь под ногами, я, мелкий, пытался пробиться к сверкающему чуду, явленному нашему нищему двору. Было решено кататься до упаду, соблюдая строгую, справедливую возрастную очерёдность: сначала «старшаки», потом вся остальная «шушера». Когда же я робко заявил о своих наивных правах, отказано мне было с саркастическим смехом. Обиженный и потерянный, я попросил было о вовсе унизительной забаве – ну хоть бы дохлою ручонкой немного покрутить педали, но и на эту малость было жестокое детское «нет».

Я был оскорблен настолько в этот чёрный для меня день, что решил больше никогда не проявлять интереса ни словом, ни деянием к этим бессердечным отрокам. С этого тяжкого момента я замкнулся на несколько лет настолько, что кроме любимых детских книжек и старой, затасканной игрушки «Буратино» меня не интересовали более никто и ничто. Уже тогда, выходит, я был «одинокий изгой и непонятый плебеями поэт»!

Детсадовские, а тем паче, школьные годы заставили меня формально разговаривать с себе подобными, но только лишь настоящая дружба с замечательным Миркой Ливеном вывела меня из омута ребёнка-аутиста. Новые книги и необычная музыка – всё это жило в его волшебном доме, и судьба снова упрямо подталкивала меня к странной своей цели.

Как говорится, «дальше-больше» – тучи романов от «Мастера и Маргариты» до «Улисса» и мириады альбомов от «Abbey Road» до «London Calling» продолжали наполнять магией детское сердце. И вот он, приятный сюрприз для меня самого: зачем-то и непонятно откуда появились первые косолапые стишата и кривобокие мелодии!

Чуть ранее я уже «заложил» моего папочку вам, моим славным читателям, на предмет неосторожного подтаскивания «всего это джаза», так что процесс, казавшийся случайно необязательным, стал фатально неизбежным.

Только очень прошу вас, любезные вы мои друзья, не подумайте напрасно, что всё это – досужие жалобы на предков, окружающую среду и перст судьбы, ни в коем разе! Я всем очень доволен, и я всё получил по заслугам…

И всегда буду благодарно помнить о тех, кто «забил» на свои волшебные стихи, картины и гитарные соло, ради моей непутёвой и невыполнимой затеи – стать «идолом рокенрола». Конечно же, Ражева – поэт и художник Божьей Милостью, гораздо талантливее, чем я… Я при всех обещаю, что издам её книгу необыкновенных, явно лучше моих, стихотворений, и вы поймете, что я не просто хвалебно пою дифирамбы.

Пропуская мелочи развития творческого упрямства, скажу лишь одно: никогда я не думал и уж точно не гадал, что это несерьёзное дело рождения песенок станет для меня главным в игрушечной жизни. Ну вот просто не могу я не творить их, моих шальных частушек, хоть сдавайте в дурку! И никакие взрослые работы, позорные карьеры, убогие морали и подлые людские сплетни с пересудами не смогли вытравить из меня этот пустячный, но такой бескомпромиссный для меня дар.

Думаю, первым прямым толчком к переезду «в столицу рок-музыки Москву» было неосторожное заявление Лёшки Баскакова, нашего тогдашнего директора, благодетеля и отличного певца по поводу, мол, «сейчас надо писать, как «Звери», про то, как «выпускные закончатся минетом», тогда точняк хиты пойдут!». Этот вульгарный и навязчивый шлягер от «Мумий Тролля» для гопников давно выводил меня из равновесия, когда я вынужденно корчился от него в муках по душным маршруткам. Потому-то и не было предела оскорблению «святых чувств поэта», и я, оскалив по-волчьи клыки, за три минуты в праведном гневе сочинил наш будущий боевик «Не сдамся», злорадно думая при этом: «Ну сейчас я вам покажу «Зверей» с «выпускными» и «минетом», и вы, б…я, поймете щас, что такое реальный «рокенрол»!».

Ну а дальше всё было ещё проще – единоличный отказ Михаила Козырева крутить песенку по «великому» «Нашему радио» (несмотря на единогласный восторженный прием её всеми ди-джеями и редакторами) не смог тиранически сломить нашу железную волю. И вскорости, наверное, в утешение, мы получили аж два «настоящих взрослых» контракта – от Леонида Бурлакова «из самого себя» и Олега Нестерова из «Снегирей».

Если эти легендарные имена ничего не значат для вас, то и нет смысла пускаться в пошлые разъяснения, а если да… Это было, словно нерукотворное чудо, никто уже и не верил в такое киношное предложение, что давно казалось просто смешной подростковой фантазией мальчишки-музыканта.

Такой она и оказалась в реальности – ничего у нас с Леонидом не вышло. Думаю, ежели бы выбрали «Снегири» – толку вышло бы едва ли больше, щеглы ещё тогда мы были для серьёзной жестокой игру по-взрослому.

Возвращаться домой было страшно, обидно и горько. «Поспивавшись» вволю долгий отчаянный годок, в «магнитную» Москву нас вытащил неутомимый да «движуху» лихой басист из Омска Лёшка Котречко – и снова финт упрямой судьбы! Не сидеть на жопе, бродяги, и хватит бухать!

Вот она, магическая цепочка – побежали события, поскакали, родимые… В Москве певец-романтик Олег Чубыкин знакомит меня на очередном, поднадоевшем уже всем «Максидроме» с писателем и журналистом Сеней Мариенгофом, поклонником нашего странного коллектива с пламенных Бурлаковских времен, а он лихо сватает меня в магазинчик «Репаблика» на холопские подработки. Вот так банально и были накоплены рубли-копеечки для недорогой, но «эпохальной» записи.

Там же, в «гламурной магазке», я счастливо встречаю шального хиппана и «старпёра навырост» глазастого Валюшку Артемьева, он тут же перенаправляет наши алко-опусы гению-программисту Лёнчику Журавлёву, который и представляет нас капризной публике сайта «Рок-герой», где нас провозглашают этого сайта спасителями!

Что дальше? А сейчас ведь раскручу точную цепь всех кренделей судьбы, как говорится, «по главным вехам с веселым смехом!».

Далее мы планомерно попадаем в лапы занятного персонажа Серёги, неформального лидера энтузиастов этого самого «Рок-героя», вот он-то и приводит нас на славный лейбл «WWW Records» под крыло заслуженного и почти народного продюсера Максима Швачко.

Здесь и начинается нежная дружба с дорогой нашей Юленькой Старцевой, что засунула нас, переростков на легендарный «Эммаус», и супераранжировщиком ди-джеем Ва́лером или Валерием Царьковым «для немногих своих». С ним-то, бывшим суровым бойцом Московского Динамо и его соратником, блистательным звукачом Гошей Боголюбским мы и сварганили этот наш долгожданный «С кем угодно».

Вся эта конкретная «нудо́та» весьма и весьма скучновата, о, как же я понимаю вашу законную зевоту, но я так давно хотел проследить, хотя бы схематично и поверхностно, что и как мистически двигало нами, никчёмными пылинками даже для гостеприимной Москвы.

Ведь надо же было мне со своим «свежеудуманным» твистом «Москва-Динамо» попасть в накаченные пауэрлифтингом руки Ва́лера, который пол-Москвы вырежет за родимое московское Динамо. Таких, кстати, странных и оригинальных людей на планете немного. Этот брутального вида чернобровый красавец-витязь закончил аж две консерватории, а одну из них, на минуточку, в Париже! Обладатель абсолютного слуха и разрядов по борьбе и «рукопашке», великолепный пианист, кларнетист, успешный кинокомпозитор и человечище взрывного, просто опасного темперамента, «влёгкую» и между делом аранжировщик Наташи Королевой и адепт древней религии Русичей – думаю, вы уже представляете, что за гремучая смесь течёт в этих могучих жилах.