Печальные рассказы

Когда нужно было что-то отнести к ним в отдел или взять у них, то я с удовольствием выполнял эти поручения. Мало-помалу мы познакомились ближе, я заметил. Что она интеллектуальна, любит театр и литературу.

В один из дней, когда я захмелел от выпитого (за мной водился такой грех), я решился позвонить к ней и пригласить в театр. Не знал, что дают в театре, не думал, когда можно будет пойти, вообще ни о чем не думал, ждал лишь отказа. Я был уверен в нем, но все вышло по-иному. Она согласилась.

Скажу вам, что никаких похабных мыслей у меня не было. Только чистая и светлая любовь. После ее согласия я решил, что дело в шляпе, но торопить события не следует.

После этого мы встречались почти ежедневно. После работы, оба наскоро поужинав, приходили на место встречи и счастливые, по крайней мере, я, гуляли по городу, автоматически обходя мешавшие предметы, механически сворачивая с улицы на улицу.

Так продолжалось две недели. Наконец, я решился признаться ей и предложить свою руку и состояние. Я приготовил речь, даже отрепетировал ее и весьма довольный собой отправился на рандеву.

Мы гуляли долго, говорили о работе, о знакомых( может, это было неприлично?), о театре, литературе.

У меня было прекрасное настроение, и я почти все время насвистывал любимый вальс Сказки венского леса“.

Мы шли, не разбирая дороги, и вышли на окраину города, где сразу за широким четырехполосным шоссе чернел лес.

– Я никогда здесь не была,– сказала она и я ожидал, что сейчас она прижмется ко мне, но этого не последовало, – Как страшно, когда смотришь на лес. Темно. Кажется, волки так и ждут, чтобы кто-то вошел и заблудился.

– А зачем входить?– усмехнулся я,– И на тротуаре не плохо, по крайней мере, освещено,– и продолжал насвистывать вальс.

Она молчала, я насвистывал. Идиотизм? Я так и подумал. Резко оборвав свист, сказал запинаясь:

– Я думаю, что это просто глупо.

-Что глупо?– спросила она

– Глупо наше положение. Я тебе должен сказать…

– Не надо,– прервала она меня,– Я знаю, что ты хочешь сказать. Я поняла это еще тогда, когда ты пригласил меня в театр.

– Ну и что же? Что ты мне ответишь?

Мы некоторое время прошли молча. Сердце готово было разорваться в моей груди, но я терпеливо ждал.

– Я не могу принять твоего предложения,– наконец сказала она,– Я не люблю тебя.

Да, если б передо мной вдруг возник бы динозавр или птицеящер, я бы меньше удивился и не остановился бы как вкопанный.

– Я не могу полюбить тебя,– продолжала она бесстрастно и не видя моей довольно живописуемой физиономии,– Так, как я любила в свое время. Это уже прошло, но моя любовь не прошла. Да и стала я эгоистичной и однолюбкой. Ты не сможешь со мной жить.

Я засвистел любимый вальс. Сквозь зубы. Все во мне клокотало, я до крови искусал губы, готов был задушить ее, сделать из рук вон выходящее, вообщем, был в бешенстве. Но продолжал свистеть вальс.

И вдруг я услышал женское: “А-а!”. Мы оба остановились и посмотрели туда, откуда донесся голос.

– Помогите, а-а!– донеслось до нас вновь.

Это было то, что нужно. В моем положении мне как раз нужен был выход энергии. Не раздумывая, я бросился туда, но она схватила меня за руку.

– Зачем? Не надо! Сами разберутся.

– Оппортунистка,– зло ухмыльнулся я и вырвав руку, пошел на голос.

Никогда бы не поверил, что она может так бежать. Мои шаги, правда, быстрые, равнялись ее бегу. У леса мы оказались одновременно.

Я увидел их. Парень, весь в черном или мне так показалось, уже повалил девушку на землю и сам стоял на коленях.

– Отпусти ее,– тихо сказал я

Он обернулся ко мне и я увидел злое выражение лица, на котором было написано желание.

Он медленно поднялся:

– А тебе что?

Я не успел ничего сказать. Помню только, как в руке у него блеснуло лезвие ножа и как она, моя святыня, бросилась между нами.

Я бил его яростно, методично нанося удары ногой по почкам, легким и лицу.

Но все это было ни к чему. В сердце моей любимой торчало лезвие ножа.

Я ударил его камнем по голове и побежал звать милицию.

Так до сих пор я и не понял: благодарить ли мне ее за спасение моей жизни или проклинать за то, что оставила меня все эти годы страдать.

Соседка

Одним из пасмурных московских дней, когда было грязно и сумрачно, и лужи блестели в свете неоновых реклам, ко мне заехал Ильгар Джавадов, топ-менеджер одной из азербайджанских компаний сотовой связи, мой давнишний приятель.

Ильгар нетипичный азербайджанец: высокий, под сто восемьдесят пять сантиметров, крупный в плечах, аристократично бледный, с носом а ля принц Кондэ, крупными алыми губами и обворожительной белоснежной улыбкой.

Он чисто говорит на азербайджанском, русском и английском языках с каким-то неуловимым акцентом и это интригует.

Всегда чисто выбрит и носит деловые костюмы под строгие галстуки. Ходит медленно и важно.

Одним словом, тип, при виде которого девушки готовы выскочить из трусиков.

– Ты в командировку? – спросил я первым делом

– Отнюдь. У меня здесь дело.

В чем заключалось его дело, я узнал за столом на кухне, где мы отметили его приезд.

_________________

– Шел третий день моего квартирования в одном из домов на Восьмом километре.

Я зарабатываю очень даже прилично по бакинским меркам и продав свою квартиру в “хрущевке”,купил апартаменты в новостройке у метро” Гянджлик”.

Пока там начался ремонт я и снял квартиру, неплохую, двухкомнатную, со всеми удобствами и даже спутниковой тарелкой.

Так вот, шел третий день моего квартирования и после того, как я вернулся домой часиков в девять вечера и не успел переодеться, как раздался стук во входную дверь.

Я пошел открывать.

Передо мной стояла девушка лет двадцати пяти до того не красивая, что даже описать тебе ее я не смогу. Она была какая-та маленькая, метр шестьдесят что-ли, смуглая, с выщипанными бровями, полными щеками, ярко накрашенными губами и тройкой передних титановых зубов.

От нее приторно пахло дешевой туалетной водой, сладковатый запах которой заставил меня отступить на шаг.

Одета она была также несуразно: красные в синюю полоску шерстяные носки, шерстяные шорты чуть ниже колен, что- то вроде обрезанного халата по пояс с крупными пуговицами.

В правой согнутой руке она держала ребенка лет четырех, такого же страшненького, как и она сама. Описывать ребенка не стоит.

-Здравствуйте,– сказала она противным скрипучим голосом, – Я ваша соседка снизу. Я у людей спросила, вы здесь квартирантом, один живете. Вот я пришла сказать…. Я ваша соседка снизу. Наверное, вам надо будет готовить, стирать, убирать квартиру. Вот я пришла. Все сделаю, договоримся, дорого не будет. Довольны останетесь.

Она говорила на ярко выраженном районском диалекте, но из какой местности – определить мне было трудно.

– Спасибо за предложение, но я уже долгое время живу один и привык управляться сам.

– То, что сделает женская рука, не сделает мужская. Довольны останетесь.

Все это стало меня раздражать.

– Я ем в ресторанах, стираю сам и убираюсь. У меня не много работы по дому. Извините.

– Каждый день уборку можно не делать. Но раз в неделю обязательно. А что может быть лучше домашней еды?

– Извините, но я …

– Вы не думайте, довольны останетесь.

Отвязаться, казалось, не было никакой возможности. Я был в растерянности. Нужно было найти убедительный предлог для отказа.

– Повторяю вам, я допоздна задерживаюсь на работе, обедаю или там или с друзьями, часто не бываю дома, убираться мне не сложно.

-Хорошо,– вдруг согласилась она,– Не могли бы вы дать мне пять “ширванов”?

Я потом вам верну или отработаю, нам сейчас очень деньги нужны.

Я сначала опешил от такой наглости, но потом глубоко вздохнул, обреченно достал требуемую сумму и протянул ей.

– Аллах эвэзини версин,1- сказала она, что, в принципе, означает, что она не собирается возвращать эти деньги.

Я до сих пор никогда никому не подавал и не давал взаймы и что на меня нашло в эту минуту – не знаю.

Таким образом, я от нее отвязался.

2.

На следующий день я вернулся домой пораньше. И опять, не успел переодеться, как раздался стук в дверь.

На пороге стояла соседка, но уже без ребенка.

– Здравствуйте,– улыбнулась она своей отвратительной титановой улыбкой,– Услышала, что пришли.

– И что?– раздраженно спросил я

– Вот мы вчера не познакомились, меня Шахниса зовут. Соседка я снизу. Муж здесь с детства живет, а я замуж сюда вышла.

Сейчас услышала, что вы пришли, ребенка с мужем оставила и к вам поднялась. Здравствуйте сказать и сказать, может вам что нужно. Не стесняйтесь, ведь недаром в народе говорят: близкий сосед лучше дальнего родственника.

Я опешил. Вообще-то меня, бывшего игрока в брейн – ринг и КВН, прочитавшего не один том ”Мысли и афоризмы”, прошедшего трехмесячные курсы в Стэнфорде, не так-то легко смутить. Но тут я стоял как вкопанный и не мог найти ответных слов.

– Если хотите, спуститесь к нам, с мужем познакомитесь, поужинаем вместе. Я курицу купила, хорошо с картошкой приготовила. Соленья есть. Вы водку пьете?

Я автоматически кивнул.

– Водки нет. Если захотите выпить с мужем – здесь внизу магазин есть, хороший. Сами выберите водку.

Я почувствовал жгучее желание задушить ее. Сжав кулаки, нервно проговорил:

-Ай, девушка, спасибо вам, мне ничего не нужно. Оставьте меня в покое, я устал.

-Хорошо, хорошо. Если что будет нужно – не стесняйтесь, обращайтесь.

Минут через десять после ее ухода у меня начался нервный смех. Что за навязчивая баба?! Успокоился я выпив сто грамм водки без закуски.

Если я скажу, что и на следующий день повторилось почти то- же самое – ты не поверишь. Это стало походить на скверный еврейский анекдот.

Можешь считать это бредом, вымыслом, хохмой – мне все равно. Но я понял, что надо нанять ее – домработницей, приходящей раз в неделю убирать квартиру.

Я предложил ей двести тысяч манат, по пятерке “ширванов” в неделю. Она согласилась как-то буднично, не торгуясь, будто ждала именно этого, была уверена в победе своей настырности. И тут же деловито сказала:

_____________________________________________________________________

1.Да возвратит тебе Аллах (прибл. перевод), (прим. автора).

-Дайте мне деньги, мне надо будет купить порошок для стирки, для газовой плиты, посуду мыть, новый веник, швабра у меня есть, не надо, потом “Доместос” хорошо.

Я был словно в трансе. Протянул ей деньги и уже не смеялся.

Я прожил тридцать один год, но такого не видел и не слышал.

Поделиться с кем-то – стыдно признаться…

Еще через день она вытянула у меня ключи – для уборки тогда, когда меня нет, убираться она собиралась ежедневно.

И я безропотно отдал ей ключи, сделав себе дубликат.

Никогда бы не поверил, что подобная ахинея может произойти со мной.

Но я был в ее власти – она не достала меня – доконала.

3.

Шестой день моего квартирования выдался еще более занимательным.

Была пятница. Мы как обычно, отправились после работы в кебабную. Засиделись допоздна. Вернулся я домой в начале первого ночи захмелевший.

И только я успел снять туфли и кое-как повесить плащ на вешалку, как раздался стук в дверь.

Я был уверен, что это она, но почему-то открыл – теперь я вспоминаю, что испугался не открыть – она бы стучала до посинения.

Итак, я открыл, махнул рукой и пройдя в комнату плюхнулся в кресло. Меня подташнивало.

Она деловито прошла за мной.

– С застолья идете? Выпивший? Сейчас.

Я закрыл глаза, слышал, как она прошла на кухню и загремел чайник. Потом вновь услышал ее скрипучий голос:

– Я услышала, как вы открываете дверь. Так и сказала мужу: Только вернулся, наверное, в гостях был. Пойду, посмотрю, может, что-то надо.

Я почувствовал ее дыхание рядом с собой, раздражающий запах сладковатой туалетной воды вперемежку с потом. Открыл глаза: она склонилась надо мной и попыталась освободить узел галстука. Перед взором открылась манящая ложбинка между грудями.

Действовал ли я сознательно или не отдавал себе отчета – не суть важно. Крепко схватив ее за плечи, толкнул ее на спину и мы повалились на пол.

– Мне так больно,– выдохнула она

Я поднял ее на руки и бросил на диван. Судорожно стянул с нее штаны и навалился всем телом.

Через полчаса она ушла. Все еще хмельной, в одной майке я уснул на диване.

На следующий день я с ужасом вспоминал ночное приключение.

Даже в кошмарном сне не мог бы представить себе, что могу переспать с этой уродливой соседкой. Удивляясь самому себе, поехал на работу.

Но самое интересное началось после этого.

В воскресенье, когда я был дома, она пришла днем, убирать и стирать.

Была она опять в своих дурацких носках, но в кофте и юбке, которая открывала взору толстые маленькие ноги.

Я подошел к ней, развернул к себе и впился в ее грудь.

Она отдалась мне безропотно.

И так стало продолжаться почти ежедневно.

Я иногда спрашивал у нее о муже.

Неужели он ничего не подозревает? Как отпускает ее иногда по ночам ко мне?

Выяснилось, что и старшим тренером, и капитаном команды в этой семье была она, а муж так, простой полевой игрок.

Что это было? Любовь? Боже упаси! Страсть? Вряд ли.

Но я уже не мог без нее. Каждую ночь мы были вместе. Я уже домой возвращался с охотой, потому что там меня ждала она.

Этот ужас продолжался два года. Представляешь – два года!

Но вот закончился ремонт в моей новостройке, но я не смог переехать. Я не смог ее покинуть. И продлил срок аренды этой квартиры.

А через год я женился. Ну, ты знаешь об этом, мы тебе и свадебные фотографии высылали. И я все-таки переехал в свою квартиру. Но забыть Шахнису не смог.

Мы придумали легенду о том, что она устроилась уборщицей в одну фирму.

Ее муж был безработным уже несколько лет, держала семью на плаву она.

И вот я вновь снял квартиру, в Ахмедлах, она по утрам уезжала туда, якобы на работу и ждала меня, а я вырывался на обед к ней. И продолжал платить ей помесячно, как зарплату.

Самое ужасное в том, что даже лежа в постели с собственной женой, я представлял вместо нее Шахнису. Это было начало безумия.

А потом произошла катастрофа.

Какие-то знакомые мужа позвали его в Москву – торговать на рынке.

И они уехали. Представляешь, Шахниса уехала – и во мне что-то оборвалось, как – будто я потерял что-то родное, близкое.

Даже жена почувствовала мое отчуждение. Она не могла заменить мне Ее.

И вот я здесь.

_______________

Он долго искал мужа Шахнисы по всем рынкам Москвы, чтобы через него выйти на нее.

Я провожал его в Домодедово. Издерганный, замученный, он возвращался в Баку, так и не найдя ее.

ШАПКА

Я рано, в семилетнем возрасте, потерял отца.

Жили мы бедно, мать работала уборщицей в районной поликлинике и нам приходилось экономить буквально на всем.

Сколько себя помню – никогда у меня не было своих вещей.

Школьную форму купил мне родительский комитет школы, белую рубашку все время передавали нам соседи, сын которых на два класса выше учился. На физкультуру я всегда ходил в своей белой майке и черных трусах, кеды мне тогда подарил учитель. Одну единственную куртку я носил столько, что в школе меня обзывали не прозвищем, как всех, а загадкой: ”Зимой и летом – одним цветом”.

А вот шапки у меня никогда не было. Денег на нее не хватало, никто не дарил и поэтому в даже самые холодные дни зимы я ходил с непокрытой головой.

У всех была детская мечта, у меня такая – шапка. Помню, тогда я прочел сказку “Шапка Гугуце” и так мне врезалась в память волшебная сила той шапки, что я непременно хотел иметь именно такую, большую, накрыть ею весь город зимой и всем сразу станет тепло и уютно.

Учился я в те времена не плохо, но в отличниках не ходил. А с двенадцати лет и работать пошел. Взял меня к себе на дневную ставку в пятьдесят копеек наш сосед, работавший приемщиком макулатуры.

Днем, после школы, я бежал к нему в приемный пункт и помогал сортировать бумажный хлам. Отбирал интересные ему журналы, газеты, а , иногда, и книги.

Так я и закончил восьмилетку и уехал в Баку. В родном районе мне было делать нечего. В столице я поступил в машиностроительный техникум, мне дали комнату в общежитии.

Чего-то такого сверхординарного в это время не произошло. Можно сказать, было еще хуже. Денег катастрофически не хватало, я почти не вылезал из общежития, одеваться мне опять было не в чего.

Большей частью мне помогла армия. Я попал в танковые войска, было ужасно трудно, русского языка я практически не знал, не считая обиходных слов, но вернулся я оттуда в полном обмундировании, на первое время был обеспечен носками, полуботинками и форменной рубашкой. То, что над моим нарядом насмехались товарищи по общежитию, меня не волновало. Я привык к насмешкам, а армия еще и закалила в этом.

После армии я устроился работать на завод электротермического оборудования учеником слесаря механосборочных работ с окладом в тридцать три рубля. Через три месяца, сдав экзамен, получил второй разряд слесаря и оклад в сто десять рублей.

Это уже достаточно. Я мог позволить себе новые туфли бакинской фабрики, рубашку, пуловер, легкую куртку – “ветровку”, но до шапки не дотягивал. Впрочем, уже привык обходиться без нее, но мечта о своей, родной шапке не умирала.

В те времена модной была ондатровая. Стоила она бешенных денег и купить ее можно было только “из – под полы”, по большому блату. Ни больших денег, ни блата у меня не было. Денег хватал, при большой экономии, от зарплаты до зарплаты. Если мои товарищи ходили по барам и, ососбенный шик, пить кофе на Морвокзале, то я даже в кино не ходил, так, пару раз на индийские фестивальные фильмы, “Слоны мои друзья” и ”Затянувшаяся расплата”.

Более или менее я стал приходить в себя через год, когда в очередной раз сдал экзамен и получил третий разряд слесаря механосборочных работ с окладом в сто сорок рублей.

После первой же получки с товарищами из цеха мы пошли в кебабную. Сейчас это называется “раскрутили”. Помню, когда официант сказал счет, мне стало хуже больше, чем от выпитой водки. Тридцать два рубля за этот обед для меня было многовато.

Самым страшным для меня в эти годы были приглашения на свадьбы. Каждый из этих походов сопровождался расставанием с определенной суммой денег, в зависимости от места проведения торжества: в палатке во дворе, в доме торжеств или в селе, за пределами Баку.

Сам я о женитьбе не думал. В столице у меня никого не было, знакомиться с кем-то на улице не мог, на заводе стеснялся, мать что-то говорила о девушках в родном селе, но это тоже было нереально: что отнести невесте в дом? Кроме маминого обручального кольца у нас ничего не было. А копить при моей зарплате надо долго и упорно.

Вот при таких очередных невеселых мыслях меня вызвал к себе начальник цеха и сразу же выпалил:

– Готовься, дорогой. Тебе выписывают командировочные в Москву, на ВДНХ. Знаешь, что это такое?

– Нет. А что?

– Выставка это. Вообщем, поедете вы двое, ты и Николай Степанович. Мы уже выслали в Москву наш агрегат, вы со Степанычем соберете его там, на ВДНХ. Ясно?

– Ясно. А потом?

– А потом домой. На выставке уже наши инженера будут работать. Через два дня выезжаете. Документы оформлены, билеты куплены. Иди, готовься.

Готовили меня к отъезду всей комнатой в общаге.

Рустам одолжил свои полуботинки и теплую куртку, а Фарид свою шапку.

– Возьми, у нас пока тепло, а там, в Москве, уже снег. Это, конечно, не ондатра, но очень похоже. Подделка, но не отличишь. Много денег за нее отдал, непрофессионал не поймет.

Много советов давали по поводу еды:

– В поезде, – говорил Акиф, – при твоих деньгах в ресторан не пойдешь. Надо купить палку сервелата, “Докторская” не пойдет, пару бутылок водки, соленных огурчиков возьми, хлеба на пару дней не надо, до Махачкалы твоей буханки и Степаныча хватит. Ну и так, по мелочи. Еще подумать надо, может что-то забыли.

Также мне дали денег. Но не в долг, а купить кому-что в Москве.

Наконец, через два дня с железнодорожного вокзала в Баку мы отъехали. Меня никто не провожал, Степаныча же вся его многочисленная родня.

Я никогда не был в Москве. Не то, что в Москве, в России никогда не был. Службу проходил в Казахстане. И это все. Что я видел за двадцать четыре года своей жизни?

В вагоне поезда я много спрашивал Степаныча о Москве. Спрашивал так, как мог, на русском говорил все еще плохо.

Как-то после очередной порции водки Степаныч, хрустя соленым огурцом, сказал:

– Знаешь, я тебе честно скажу. Очень я удивился, когда узнал, что тебя со мной на ВДНХа посылают. Спрашиваю: А чего его, чурку этого? Больше некого, что ли? Он же по-русски ни бельмеса не знает. А мне говорят: Самое главное, что он исполнительный. А другие сейчас нужны. Конец года, план горит.

Вот так, дятел. Исполнительный… Ты все время за меня держись, а то ненароком того….

Я не сильно его понял, самое главное, что он со мной, старший товарищ, а там видно будет.

Через двое с половиной суток мы подъезжали к Москве.

Всю ночь перед этим у меня болел живот. И вот перед самой Москвой меня схватили такие рези, что терпеть невозможно было.

Самое странное, что туалеты были закрыты. Толстая некрасивая проводница со злостью говорила, что через двадцать минут будем в Москве, там и схожу в туалет.

Но даже через тридцать минут мы там не были.

Я кое-как дождался прибытия поезда на Курский вокзал. Как угорелый выбежал из вагона, спросил у кого-то, где туалет и забежал. Народу было немного, бросился в первую же открытую кабинку, хотел закрыть на щеколду, но ее не оказалось. В этот момент меня это не слишком сильно беспокоило.

Наскоро сняв брюки, присел, к “азиатскому” туалету мне не привыкать.

Я глубоко вздохнул, когда дверь неожиданно резко распахнулась, я увидел перед глазами растопыренную пятерню, которая мгновенно стянула с меня шапку, нога в коричневых ботинках захлопнула дверь.

От неожиданности я чуть не сел на всю пятую точку. Все произошло слишком быстро. Я крикнул: ”Эй”, встал, вытираясь заранее приготовленной смятой газетой, натянул брюки и, на ходу застегивая ремень, выбежал из кабинки.

Куда? Куда бежать? Сначала в зал ожидания, потом на перрон. Кого теперь и где искать?

Вся радость от поездки в Москву испарилась. Меня прошиб холодный пот. Что я теперь скажу и что я теперь верну Фариду?

Тяжела оказалась для меня шапка…

Шереметьев, но не граф

***

Владимир Шереметьев уже год был безработным.

Раньше работал на большом заводе конструктором, был известен по всему Союзу, с годами привык к этой известности и эгоистично делал вид, что немного устал от нее, как иногда устают люди, когда известность приходит к ним рано.

Но потом его выдвинули на еще большую должность, заместителем директора, а через три года и самим генеральным директором производственного объединения союзного значения, членом ЦК КП Азербайджана и эта известность уже не тяготила его и он не делал эгоистичного вида, не до этого было.

А затем все рухнуло. Рухнуло с развалом Союза, когда прекратились взаимные поставки, когда перешли на бартер, когда инфляция перешагнула за гиперинфляцию.

И сменилась власть. Народный фронт не пожелал видеть его во главе объединения пяти крупнейших заводов и попросил написать заявление.

Он написал и стал официально безработным.

Обстановка в республике накалялась с каждым днем, с трудом верилось в то, что ею кто-то руководит.

-Уезжать надо, Володенька, – в который раз сказала жена.

-Опять,– устало выдохнул он, – Куда? Не матушка мне Россия, я здесь родился. Да кому я там нужен на старости лет?

-Чего это на старости?– всплеснула руками супруга,– Это в твои пятьдесят восемь-то?