Печальные рассказы

Мы подошли к стоянке автомашин, он открыл дверцу желтой ”Оки” и протянул руку:

-Сидаун, плиз.

-Твоя?

-Государство выделило, – то ли серьезно, то ли шутя, ответил Вагиф и продолжил:

-Сейчас быстренько заедем в твою гостиницу, забросим твои вещи и тут же ко мне.

-Что же так спешить? Прошлись бы по городу, осмотрелись.

-Еще время будет осмотреться. Дома все приготовлено, нас ждут. Жалко, что ты не согласился остановиться у меня. Неудобно, слушай. Стыдно. У нас так не поступают.

-Вот именно, неудобно. Но только мне. Как я буду вас стеснять? Мне лично в моей двухкомнатной квартире совсем будет ни к чему принимать на долгое время кого-либо. Ну, день. А так….

-Ты не обижайся, – выруливая со стоянки сказал Вагиф,-но это у тебя чисто московская психология. У тебя ты можешь и не принимать кого-то, но у нас так не принято. Разве ты не слышал о кавказском гостеприимстве?

Я промолчал и принялся смотреть по сторонам.

Машин было много, и мы двигались не так быстро.

-Говорят, у нас безработица, – нарушил молчание Вагиф, – никто не работает. А ты посмотри сколько машин! И откуда? У нас здесь, у аэропорта, толкучка. Ну, рынок такой, дешевле, чем в городе. Ну как у вас на Измайловском рынке. Видишь, сколько автобусов ездят? Все на толкучку. Значит, у людей деньги есть, если и машины покупают и на толчок ездят. Везде пробки. Чтобы в центр города попасть за час раньше выезжаю из дома. Представляешь?

-Ну, недаром говорят, что Баку стал вторым Кувейтом. Хорошо живете, – улыбнулся я

-Хорошо? Второй Кувейт? Я тебя прошу, давай не будем про политику. Я человек рабочий, мне не до политики, а то я бы тебе такое рассказал, знал бы ты как, простой народ живет.

– Я тоже против политики. Мое правило такое: надо зарабатывать столько денег, чтобы не думать о политике.

-Хорошо тебе говорить. Ты у нас начальник. А у меня что? Знаешь, сколько я получаю? Шестьсот тысяч манат, это сто тридцать долларов. Кому хватит? Приходится крутиться. С этой зарплатой при наших ценах далеко не уедешь.

Кстати, не узнаешь этот круг? Это Сабунчинский, раньше здесь Ленин стоял, Ленинским кругом называли.

-Нет, не узнаю. А что?

-Да тогда, когда вы в лагерь приезжали, мимо этого круга проезжали. Думал, можешь, вспомнишь.

Ну да ладно, сейчас выедем напрямую и постараемся быстренько доехать до города.

Вагиф водил машину как заправский автогонщик. Его маленькая ”Ока” виляла то вправо, то влево, практически не соблюдая правила дорожного движения, но именно благодаря этому мы минут через сорок доехали до гостиницы, где я быстренько оформил все необходимые документы и вновь оказался в машине Вагифа, который опять продемонстрировал свое умение водить и минут через двадцать пять мы были у него во дворе.

3.

Было начало первого ночи и я стоял на приморском бульваре и любовался ночным Баку.

Вагиф стоял рядом и не мешал мне.

После такого гостеприимства, оказанного мне, говорить не хотелось.

Дома у него нас встретили жена с дочкой, сосед с женой и двоюродный брат с семьей.

Стол ломился от всякого вида лакомств.

Когда мы подъехали, сосед уже разжег на балконе мангал и стал готовить шашлык. А потом мы очень много выпили. Нашу, российскую водку “Путинка”. Вагиф сказал, что те, кто заботиться о своем желудке и о здоровье вообще, пьют только российскую водку.

Потом был чай с восточными сладостями и разными вареньями. И много-много разговоров о политике.

О Карабахе, об армянах, о российско-азербайджанских отношениях, об азербайджанцах в России, о внутренней политике.

Честно говоря, я здорово захмелел и не хорошо помню свои слова. Меня заботило только одно: не ударить в грязь перед ними и не испортить своим поведением этот маленький праздник.

Должен признаться, что пили эти трое дай боже. Я пару раз схитрил, пропустил. Да за ними и не угонишься. Вагиф все время повторял:

-Что, кушать пришли что – ли? Поднимай рюмки.

Я глубоко вдохнул влажный морской воздух и обернулся к Вагифу.

Он пригнулся к парапету и задумчиво смотрел на море.

-Тебе нехорошо? – спросил я

-Мне давно нехорошо, – вяло ответил он

-Что-то случилось? – обеспокоился я

-Знаешь,– обернулся он ко мне, – вот мы за столом много говорили. А ответа нет. Как дальше жить? Дочка растет, я старею. В последнее время все боюсь умереть. А мне умирать пока рано. Знаешь, сколько незаконченных дел?

-это на тебя водка подействовала., – улыбнулся я , – она на кого как действует. Кому петь хочется, кому спать, а на тебя тоску наводит. Успокойся.

Мимо нас прошла молодая пара, тесно прижавшись друг к другу и весело щебеча.

-Спокойно как идут, не бояться, – проговорил я, – У нас так спокойно не пройдешь.

-У нас давно все спокойно. Благодаря Гейдар Алиевичу. Хоть до утра гуляй – обстановка под контролем.

-Слушай, а тебе домой не пора? Поздно уже.

-Домой?– задумчиво переспросил Вагиф, – Поздно? Я тебе вот что расскажу.

Это было в ночь на двадцатое января тысяча девятьсот девяностого года. Тогда обстановка в городе была ужасной. Народ сидел у костров на площадях и не собирался домой, было решено своим телами не допустить советские войска в город.

Я работал тогда в вечернюю смену. К ночи решил смотаться домой. Вышел из метро-а тут танки, машины с солдатами. Стрельба. Я струхнул и обратно в подземку. К своим. Что тогда творилось!

Ну, ты знаешь, были убитые среди гражданского населения. Их похоронили вон там, -он указал рукой вправо, – Нагорный парк. Бывший Кирова.

А через несколько дней ко мне пришел корреспондент оппозиционной газеты.

Узнал, что я в ту ночь в ночную работал. Ну и стал расспрашивать меня о той ночи. А я что? Как было – так и рассказал. А он говорит: “Так нельзя, русские фашисты совершили агрессию против нашего народа, фашистская коммунистическая партия стреляла в безоружный народ. И вы были в это время там, вы герой, который без оружия, без страха вышел против озверевших фашистов в советской форме. Вы не беспокойтесь, в завтрашнем номере прочтете о себе, не ту скромную историю, которую вы рассказали ”.

Я пожал плечами. Что он говорит?

А на следующий день товарищи по работе приносят газету, где на целую страницу рассказ обо мне.

Все с интересом слушают про мое геройство: и как я вышел из подземки и как бросился наперерез бронетранспортеру и как стал помогать раненым.

Одним словом- герой.

Ну написал -и написал. Посмеялись ребята надо мной и забыли.

А через год, в годовщину событий, приходят ко мне двое, журналист и фотограф. Пока тот щелкает, журналист все меня про тот, в прошлый год, спрашивает.

Я ему говорю, что ничего этого не было, я в ту ночь просто работал.

А он мне говорит: ”Не надо скромничать, страна нуждается в героях, мы одни противостояли армии всей страны, пусть мы потеряли убитыми несколько сотен человек, но мы доказали себе и другим, что мы сильны, мы – народ”.

На следующий день в газете опять про меня, большая моя фотография и мои воспоминания. И ни одного моего слова, все выдумки журналиста.

Прошло еще четыре года. На пятилетие меня опять посетители журналисты. И опять то же самое. Только на этот раз в газете вообще ерунду приписали. Буд то я, видя весь этот ужас, приготовил на работе что-то типа “коктейля Молотова”, наполнил бутылку машинным маслом, вышел из метро и с криком: “Фашисты! Нет КПСС” бросил бутылку в танк. А потом пытался уговорить солдат не стрелять.

И после этого пошло поехало. Меня стали приглашать на специальные вечера, приняли в общество, к десятилетию тех событий наградили медалью и я получил специальный статус. Через все это выдали квартиру и машину.

Каждый год в этот день меня приглашают в школы, и я рассказываю школьникам про свое геройство в ночь на двадцатое января.

И знаешь, что самое интересное? Я столько раз рассказываю историю о том, как бросал бутылку в танк с криком “Фашисты”, что очень четко это себе представляю и сам в это поверил.

Я задумчиво смотрел на него: ну, чем не герой нашего смутного времени?

История Гюлистан      

1.

Гюля была моей лучшей подругой.

Ее родичи родом из Грузии, переехали в Баку после развала Союза и она пришла к нам в класс уже в середине учебного года.

Через несколько дней мы подружились, когда она предложила мне поменяться куклами (меня в школу, в потаенном кармашке рюкзачка, всегда сопровождала кукла Маша), я отказалась, а она повела меня к себе домой, чтобы показать свои.

Мы тогда учились во втором классе, я пошла с ней, а за мной приходила бабушка и не найдя меня во дворе школы, чуть не умерла от переживаний, благо ей потом сказали, что видели меня уходящей вместе с Гюлей и ее старшим братом.

Меня через полчаса нашли, привели домой и строго отругали. Потом к нам пришла мать Гюли и просила за меня. Так мы и сдружились.

В одиннадцатом классе Гюлистан выделялась во всей школе. Она была высокой, метр восемьдесят, симпатичная, никаких изъянов на лице и фигуре.

Одевалась всегда стильно, обязательно в мини-юбку с телесного цвета колготками и туфельками на шпильке. Даже зимой она ходила в мини, только туфельки меняла на классные сапожки.

Мать ее все время сидела дома, старший брат переехал в Россию, в Томск и держал там пару магазинов. Отец гнал машины из-за границы и продавал здесь.

Жили они хорошо, можно сказать, богато, по крайней мере, Гюлистан себе ни в чем не отказывала.

Все свое свободное время мы проводили вместе. Делились друг с дружкой сокровенным.

Она знала всех моих парней и никто ей не нравился.

Среди тех же, кто увивался возле нее, мне нравился Надыр, парень с соседнего двора, но она ни в грош его не ставила, в перечне его недостатков были отсутствие собственной квартиры, недавнее возвращение из армии, работа экспедитором и его бакинское происхождение.

Вот это последнее всегда меня и раздражало.

Я сама коренная бакинка не знаю, в каком поколении и ее негативное отношение к бакинцам возмущало меня.

Но Гюля постоянно повторяла тезис о том, что бакинцы привыкли думать только о себе, у них нет той сплоченности, что присутствует у выходцев из других регионов страны, что она выйдет замуж за любого азербайджанца, но только не за бакинца.

Эта тема постоянно вызывала наши споры, но в остальном мы были близкими подругами.

Закончили мы школу по-разному: я училась лучше, она же просто проводила время на уроках. Но вот в университет Гюля поступила на бесплатное отделение, а я на тестах вообще провалилась.

Она сама говорила, что отец подмазал кого-то из приемной комиссии, за меня же подмазать было некому.

Честно говоря, это обстоятельство подпортило нашу дружбу.

Что скрывать, у меня развилась жгучая ревность к ее поступлению в педагогический университет.

Кроме этого, у нее появилась дурная манера все время проводить со своими однокурсниками и, приходя домой вечером, звонить мне и рассказывать все происходившее за день.

Я же целыми днями обивала пороги различных фирм в поисках работы, но нигде меня не брали и это вгоняло меня в депрессию.

Гюля стала не только раздражать меня, я чувствовала, что начинаю ненавидеть ее.

Это состояние неизбежно должно было привести к разрыву наших отношений, я ощущала его приближение, но неожиданно она уехала.

Отец Гюли вернулся из очередного похода за автомобилем и решил устроить себе отпуск: взял жену, дочь и уехал на историческую Родину, в Грузию, где у них еще оставались родственники.

Те три недели, что ее не было, показались мне мучительными.

Оказалось, что я действительно сильно к ней привязалась, мне не хватало ее каждодневных звонков с кучей подробностей, хвастовства и сплетен.

Я здорово соскучилась и ждала ее приезда.

И как не скучать, если с работой все не клеилось, дома обстановка накалялась из-за придирок матери, а отец все чаще стал пропадать во дворе с соседями за бутылкой водки.

2.

Гюля позвонила мне, еще не доехав до дома, была где-то на границе, на нашей территории, обещала заскочить сразу же, как только приедет.

Было по нашим меркам поздно, около одиннадцати часов, но она влетела к нам с таким шумом, что моим домашним показалось раннее утро.

Мы прошли на кухню, а куда еще, в нашей двухкомнатной квартире не сильно расположишься: в гостиной отец смотрел футбол, в спальне мать готовилась ко сну.

-Ну, давай, колись, – начала я после всех поцелуев и шлепаний по разным частям тела, – Как ты?

-Классно! Знаешь, как там хорошо? Саакашвили такой порядок навел. На границе никаких проблем, не то, что на этой стороне. И в Тбилиси клево. Грузия как европейская страна.

-Чего ж тогда вы все в Баку ринулись, если там клево? Кстати, большинство из вас даже паспорта не поменяли, гражданами Грузии являетесь.

-Ну, это я не знаю. Папа решил не менять гражданство. Но, – она чуть замялась, – Не по всей Грузии хорошо. У нас в деревне, в Марнеули, деревня и есть деревня. Ты что это на меня накинулась? В Баку, когда переезжать стали? Когда там Гамскахурдия азербайджанцев гнать стал. Боялись, что как с Арменией станет. А теперь, что, возвращаться? Опять ты свои бакинские подколки кидаешь?

-Успокойся ты. Раз там хорошо, вот и предлагаю переехать.

-Вот ты и переезжай, а мне здесь хорошо. Стерва ты, я к тебе лечу, даже дома почти не побывала, а ты…Ничего не буду рассказывать.

Но Гюлистан не была бы собой, если бы долго хмурилась. Я знала ее натуру: перекипит и выльет на меня массу информации. Так и случилось.

-Я тебе должна кое-что рассказать. Об этом пока никто не знает. Ну, родители, но это не в счет.

Я там с одним чуваком познакомилась, из нашей деревни. В Москве живет, своя хата там, бизнес имеет. Приезжал родителей проведать. Он на меня запал, начал все время у нас околачиваться. Ну, и я подумала, присмотрелась – стоящий. Не урод, бабки есть, хата в Москве…

-Вот дают, а? – не выдержала я, – Два слова по-русски связать не могут, а туда же, в Москву, да еще со своей хатой!

-Почему это не могут? Что, я не на русском говорю?

-Ну, ты в русском секторе обучалась. А другие?

-Не знаю, – отмахнулась Гюлистан, – Я с ним по-азербайджански говорила.

-Ну, хорошо. И что дальше?

-Дальше все просто. Он намекнул нашим, что хочет сватов послать. Вот тогда хохма и произошла. Их родни в Баку нет, придется родичам из Грузии сюда переться. Поэтому и решили все там обмозговать.

-Ничего я не поняла. Тебя, что, сосватали?

-Ну, не совсем. Так называемо, глаз положили. Пока. А на Новруз приедут, хяри получат и обручение сделают. Он поехал в Тбилиси, кольцо купил, хотел подарить, но мама не разрешила. Говорит, подождем до весны, если все будет хорошо, тогда по закону и сделаем.

Он нас на Новый год пригласил к себе в Москву. Мама, папа и я обязательно поедем. Надо посмотреть как у него там. Ну, как, клево?

-Чего клево-то? Поехала на пару дней, встретила какого-то обормота и вот тебе: замуж.

-Почему обормота? – рассердилась Гюля, – И не на пару дней. Ты, что, завидуешь?

-Чему завидовать? Я его не видела, не слышала. Зовут-то хоть как?

-Ниджат. Красивое имя, да?

-Имя как имя. Куча красивых имен. По имени замуж не выходят.

-Вот, – Гюля достала мобильный телефон, – Посмотри, это он.

С фотографии на меня смотрел молодой человек лет под тридцать, ничего особенного, таких в нашем городе навалом, пройдешь мимо и даже не обернешься.

-Ну, как? – улыбалась Гюля

-Ничего особенного, – отозвалась я.

Тут вмешалась мать, было уже поздно, Гюле возвращаться домой – кто проводит?

Пришлось звонить домой, за ней приехал ворчливый отец. Я же всю ночь не могла уснуть.

Не потому, что завидовала. Нет, зачем? Я не могла понять, как так можно, знать всего пару дней, без любви? Только из-за того, что деньги есть и хата в Москве? Стерпится – слюбится? А может, он козел какой – то? И опять мысли про то, что вот мы здесь, в Баку околачиваемся, работу найти не можем, а тут козлик из деревни, без знания языка и в Москву. И ведь живет же припеваючи, гад!

Утром у меня все болело. Не выспалась, выглядела как свежеотделанное мясо на прилавке в супермаркете, делать совершенно ничего не хотелось.

Злая на себя, а еще больше на Гюлю, я отправилась покупать газету “Биржа”, надеясь найти в ней приемлемое объявление о приеме на работу.

3.

Дела Гюлистан, не в пример моим, шли по восходящей. На Новый год она уехала в Москву, вернулась с полными трусиками счастья и целыми днями долбала меня о своем Ниджате.

Я к тому времени устроилась в одну строительную фирму секретарем, проработала четырнадцать дней и столкнулась с притязаниями шефа. Не грубыми, с намеками. На следующий день я не вышла на работу.

А через месяц устроилась в рекламную компанию менеджером по продажам.

Как это мне нравиться – менеджер. Сейчас у нас все менеджеры, даже уборщицу называют менеджером по экологической чистоте. Забавно.

Все это Гюлю не волновало. Слушала она меня в пол-уха, всеми мыслями была там, в Москве, у этого козла. Готовилась к обручению, назначенному на праздник Новруз.

Но внезапно все изменилось. Обручение назначили на четырнадцатое февраля, в день святого Валентина, наслышался, наверное, гад, в России про этот праздник вот и решил форсировать события.

Сабантуй провели дома у Гюлистан, что для меня оказалось неожиданностью, я предполагала увидеть все это торжество в каком-нибудь ресторане.

Людей было не так много, только близкие. И все обсуждали одно: сколько подносов с подарками было, что подарили невесте, подходят ли они друг к другу.

Я сидела скромненько в углу и откровенно скучала: на этом празднике так называемой любви мне отводилась роль статиста.

А потом была свадьба. На второй день Новруза, в шикарнейшем доме торжеств La Donna.

Буквально за неделю до свадьбы Гюля сидела у меня.

-У нас будет две свадьбы. Одна здесь, другая в Москве. Здесь будут все наши и его родственники, знакомые. Соседи. А там оставшиеся родственники и бизнесмены. Клево, да?

-А воткнет он тебе здесь или после Москвы? – съехидничала я

-Лучшего слова не нашла? Ну, – сжеманилась она, – Наверное, после здешней свадьбы.

Мы еще на недельку после свадьбы поедем в Грузию, в его родительский дом, а оттуда в Москву. Что-то твое настроение в последнее время мне не нравиться, – обернулась она ко мне, – Ты как будто ревнуешь меня к нему.

-Что за глупости! Чего это я должна ревновать тебя к мужу? Что я, лесбийка?

Она звонко рассмеялась.

-Любимая моя подруга, – Гюля обняла меня за плечи, – Хочу тебе кое-что сказать.

Ты знаешь, в каком доме торжеств будет наша свадьба. Он очень дорогой. Я долго думала и решила, что тебя не приглашу. Не обижайся. Вам в семье самим деньги нужны, что ты будешь мне на свадьбу тратиться? Да и с кем я тебя посажу? Ты почти никого не знаешь. Его родственники, мои. Наши соседи, знакомые. Я даже с института никого не приглашаю. Зачем? Все равно переезжаю и никому на свадьбу не пойду. Не правда, что ли?

Я была ошарашена. Приставания пошлеца шефа на прошлом месте работы оказались для меня мелочью перед таким заявлением Гюли. Я беззвучно кивнула.

-Твоя свадьба, тебе решать.

-Самое главное, чтобы ты не обижалась. Ничего, – вновь улетела она в свои заоблачные дали, – Освоюсь в Москве, будешь приезжать ко мне. Клево будет.

-Наверное, всегда хорошо там, где нас нет.

-Обязательно приедешь. Я тебя позову, – и она запела под Аллу Пугачеву: Позови меня с собой.

Я готова была задушить ее. Такого оскорбления (если это не оскорбление, то что?) я не могла вынести. Под каким-то предлогом мне удалось ее выпроводить и зарыться в подушку в страшных судорогах. В конце концов, я пришла к выводу, что поступок Гюли это прямое предательство нашей дружбы.

Всю неделю до свадьбы мы почти не общались. Она была занята приготовлениями, а я не могла простить ей предательства.

В день свадьбы я от злости кусала платок. Не пошла смотреть даже на их выезд со двора. Зачем? Потом вспомнила известный анекдот:

В брачную ночь новоиспеченный муж никак не может добиться близости. Невеста взобралась на высокий шкаф и не слезает. Кого только не вызывали образумить девушку – ни в какую. Догадались позвать муллу. Тот приходит и начинает уговаривать невесту спуститься и выполнить супружеский долг. Тогда девушка говорит:

-Мулла, ответь мне на один вопрос. Если бы ты знал, что как только ты спустишься со шкафа, тебя лишат девственности, ты бы спустился?

-Нет, конечно, – отвечает мулла

-Ну, вот и я не спускаюсь.

Почему вспомнился именно этот анекдот? И так все ясно.

Спать в эту ночь я не смогла. Долго крутилась, ворочалась и, естественно, наутро опять проснулась как свежеотделанное мясо.

4.

Жизнь продолжала идти своим чередом. Летом я успешно сдала экзамены и поступила в Бакинский госуниверситет на факультет журналистики.

Теперь начались мои студенческие будни.

Гюля вновь появилась в моей жизни через два месяца после свадьбы.

Позвонила на мобильный и обрушила на меня целую кучу впечатлений.

Та озлобленность, что была у меня весной, почти прошла, наоборот, появилось чувство успокоения: пошла бы на свадьбу, минимум 50 долларов надо было отдать, плюс прическа, маникюр, новый прикид – все это деньги, баксов на сто бы залетела. А так…

Первые тревожные симптомы ее московской жизни прозвучали для меня где – то на третьем звонке.

Она пересказывала события свадебного вечера и впервые назвала имя – Наджаф, родной брат ее мужа, с восемьдесят второго года уехавшего в Ленинград и поступившего в военно-политическое училище, ставшего офицером и после развала Союза уволившегося из рядов Вооруженных Сил и ставшим известным бизнесменом, активным членом азербайджанской диаспоры в северной столице.

-Ты не поверишь, – говорила Гюлистан, – Такой красавчик! Высокий, красивый, уверенный в себе. У него сеть оптовых складов в Питере. Я его впервые на свадьбе увидела. Это что-то!

-На мужа похож? – спросила я

-Совершенно не похож. Как будто не из этой семьи. А как же? Двадцать лет прожил в России, военный, он практически обрусел. Я тебе обязательно его фотку вышлю. Он часто к нам заезжает, сфоткую на мобилу и вышлю.

Фотографию она выслала через две недели: высокий, с небольшой проседью на висках, надменное, но действительно симпатичное лицо. Не скажешь, что это выходец из азербайджанского села в Грузии. Да и на азербайджанца он и не смахивал. Не зная его, трудно было бы определить национальность.

-Он женат? – спросила я в очередной ее звонок

-Как тебе сказать, – замялась она, – Раньше он был женат на русской, из Львова, где служил. Потом развелись. Теперь у него есть одна, здесь это называют гражданским браком.

-Что-то голос у тебя изменился, подруга, – насторожилась я, – Что это тебя его семейная жизнь так взволновала?

-Да, нет, так… Я знаешь о чем жалею? Жалко я его раньше не знала. Вот он точно мужчина моей судьбы.

-Мечты ты хотела сказать?

-Судьбы. Я бы связала с ним свою судьбу.

-А твой козел мужчина мечты?

-Почему ты так? Вообще тебя не понимаю. Ниджат мой муж. Здесь все понятно. А Наджаф это мечта, это судьба. Тебе не понять.

-Куда мне. Что ты болтаешь, не пойму. Ниджат, Наджаф…Все для меня одно. Что тот козел, что этот.

-Тебе не кажется, что ты переходишь всякие границы? Сколько можно оскорблять? То мужа моего, теперь его брата. Скоро на меня перейдешь. Если у тебя месячные или ранний климакс, то это не повод для обид. Что, между ног уже чешется? Так найди себе кого-нибудь.

Естественно, что мы поругались. И поругались здорово. Мне было интересно: сколько она выдержит и через которое время позвонит.

На мое удивление выдерживала Гюля довольно долго. Уже прошло полтора месяца, а она все еще не звонила.