Следящий за горизонтом

– Вам нельзя покидать город, – вклинился в диалог полицейский. – В конце недели, то есть послезавтра, вы должны подъехать в участок отметиться, ну и ответить на некоторые вопросы.

– Я понял. Что-нибудь ещё для меня? – попеременно смотря то на Рудо, то на полицейского, Майкл свесил ноги с больничной кровати.

– Инцидент пятнадцатой улицы, – проговорил полицейский.

– О, мне-таки расскажут?

– По официальной версии Мислав Бабич убил четверых человек, включая вас, в доме Энцу Маркеза, после чего скрылся в прилегающем лесу. К моменту приезда полиции всё здание полыхало. В течение следующих двадцати четырёх часов Бабич был найден, во время ареста нёс всю ту же чепуху, что и вы: про вирус, про то, что всем вокруг угрожает смерть. Психологические отклонения налицо.

– Что? – глаза Майкла расширились.

– Как по мне, история слишком неоднозначная. Я бы вас не отпускал. Вы можете быть опасны, – полицейский покосился на доктора Рудо, – но доктора решили иначе. Дело мы теперь точно поднимем и начнём расследование заново. Вы, мистер Рейв, один из основных фигурантов, к счастью вменяемый. И если вам есть чем с нами поделиться, не отмалчивайтесь, ради общего блага.

– Вы сказали четверых? – Майкл смотрел на грудь полицейского, будто бы нашкодивший ребёнок, которому стыдно поднять глаза.

– Да. Не могу дольше задерживаться, контакты заберёте на стойке у выхода. Всего доброго, Рудо, Рейв. – Полицейский в спешном порядке удалился из палаты.

– Одежда, выстиранная и подшитая, в том углу, – Рудо указал на дальний угол помещения, заставленный двумя высокими шкафами, – прошу вас освободить палату до конца дня. И если у вас есть ко мне какие-то вопросы, то я слушаю.

Наконец поднявшись со своей койки, Майкл тут же почувствовал болезненную слабость в ногах. Но проливавшийся сквозь окно солнечный свет, которому он встал навстречу, тут же сгладил неприятное ощущение. Майкл щурился в окно, до тех пор, пока не разглядел ближайший к нему рекламный баннер. Он хотел спросить ещё раз об убийствах, вменяемых Миславу, но вместо этого задал совершенно другой вопрос:

– А многих вам довелось проводить на тот свет?

– Достаточно, – доктор Рудо немного склонил голову на бок. Неуместность вопроса его нисколько не озадачила.

– Какой был самый недостойный случай?

– Что вы имеете в виду?

– Каждый, наверно, уходит по-своему. На вашей памяти был случай, когда человек… пациент вёл себя, ну, недостойно. На ваш взгляд.

– Довольно странный вопрос, – призадумавшись, начал Рудо, – нуу, одна наркоманка, помнится мне, до самых последних минут в сознании обвиняла врачей, что это они её отравили. Без доли иронии, она считала, что это они виноваты в её состоянии.

– Вас приглашают на случаи, когда у больного диагностируют ко всему прочему ещё и возможные проблемы с головой.

– Грубо говоря, именно так. Был сторож, кажется сторож, он попал в больницу с подозрением на рак. Так собственно и оказалось. Приходившая к нему жена такое выслушивала от этого чурбана… то ещё действо. Это страшно, тут не поспоришь, но мне казалось, что она до последнего питала к нему только самые нежные чувства, а он… – Доктор Рудо откашлялся.

Майкл смотрел на него, едва заметно приподняв брови.

– Хотя был ещё один. Ещё один случай, – доктор Рудо неожиданно для себя самого сложил руки на груди и, сделав шаг навстречу Майклу, тоже уставился в окно. – Ещё один. Очень давно. Мужчина с обструктивной болезнью лёгких. Медленно загнивающий, порядочно спятивший. Мы привели его в сознание, чтобы он смог поговорить с сыном, который очень хотел попрощаться, но больной был преисполнен лишь жалостью к себе. Он выказывал своё безразличие и невоспитанность неоправданно оскорбительным поведением в отношении всех присутствующих, кто бы перед ним не находился. Отдавая себе отчёт в том, что неминуемо скоро умрёт, тот пациент…

Доктор Рудо замолчал. В возникшей тишине было слышно всю возню, происходящую в коридоре: от лязганья колёс тележек до непрекращающихся пререканий какого-то ребёнка с двумя настойчивыми женщинами.

– Это было противно.

– Это было чудовищно, – доктор Рудо выдохнул. – Тот пациент как будто не хотел верить в то, что может умереть. Он прибывал в каких-то своих представлениях и не собирался принимать реальность даже у самого края своего бренного бытия.

– Хорошо сказано, – заключил Майкл, и они оба нервно улыбнулись свету.

– Мой отец был тем ещё знатоком в жизни, в которой нет и намёка на смерть. А её, как показала практика, нельзя сбрасывать со счетов, – произнося эти слова, Майкл не увидел на лице доктора Рудо удивления.

– Вам виднее, мистер Рейв. В день вашего визита тогда, вы вели себя очень… достойно. Вы ведь про достоинство спрашивали?

– Да плевать как. Я-то здоров?

– Отклонений не обнаружено…

– А вы что думаете?

– Как раз хотел сказать. Вы, судя по всему, очень впечатлительны. Маниакально впечатлительны, а значит – нестабильны. Но это лишь мои личные выводы. И как на вас будет дальше отражаться ваше полугодовое заключение мне неизвестно. Чёрт, при всём желании такого не придумаешь, вы ведь верили в поглотивший поверхность вирус, – Рудо покачал головой.

– Ага.

– Я уже спрашивал, но сделаю это ещё раз на всякий случай: вас, пока вы жили в бункере, не мучили галлюцинации?

– Помимо того, о чём вы сказали? – усмехнулся Майкл. – Да вроде нет.

…1.4

Пересекая один городской квартал за другим, Майкл всё никак не мог надышаться счастливой действительностью в полной мере. Он, всё ещё терзаемый вопросами, связанными со случившимся тогда в доме Энцу, брёл в сторону дома, который был указан как адрес проживания Лорис. «Можно сказать, что я и не соврал. Галлюцинации в бункере меня не мучили. Они в меня вселяли так необходимую тогда надежду», – думал Майкл. Лорис, будучи по ту сторону экрана, ждала его. Она ждала его всю его жизнь.

Яркие вывески уходящего к ночи города переливались в замысловатые узоры, если на них не фокусировать взгляд. И под их вдохновляющей пестротой Майкла осенило. А кто ему сказал, что она его до сих пор ждёт? Ведь она не жила в их старом доме, она жила тут. Могла просто переехать, чтобы пережить утрату, а могла и подыскать себе уже кого-то.

Майкл присел на так удобно подвернувшуюся по пути лавочку. Сцепив руки в замок, он засипел. Да, он был не вправе требовать от неё того, чтобы она состаривалась вдовой, учитывая то, что он считался мёртвым, но если она… уже не одна, что делать ему?

Он даже не думал, он будто бы провалился в поток пустоты где-то внутри. С ним такое бывало, давно, когда ещё не появилась в его жизни рыжеволосая Лори, которая стала его путеводной звездой. Там, внутри, пытаясь отыскать хоть что-то от себя, он натыкался лишь на Лорис, которая была неотделима от него. Даже те полгода, которые он провёл в бомбоубежище Энцу.

Решив, что он этого никогда не узнает, если не придёт и не поговорит с ней, Майкл неуверенно встал и двинулся дальше, хоть его шаг и утратил былую резвость.

А пустота не отпускала. Удивительно, что будучи один на один с собой, в металлической коробке в земле, он не испытывал ничего подобного. Но сейчас, в окружении не одной сотни людей, его терзало надвигающееся одиночество. Будет ли он бороться и уговаривать её в случае, если она связала свою жизнь с другим человеком?

Наверно, нет.

Наверно, стоит возложить ответственность за принятие решения на неё. Но до чего же была сильна тоска, как будто то, что у Лорис теперь другая семья, неоспоримый факт, а не накрученная в голове неподтверждённая теория Майкла.

Это был здоровенный дом, огороженный массивным забором. У ближайшего входа висел звонок, рядом вывеска с надписью «охрана». Кирпичная громадина с панорамными окнами, отдельная парковка – всё, как когда-то хотела Лорис. «Как часто я прислушивался к её желаниям? – размышлял Майкл. – С верхних этажей этого здания, пожалуй, вид не хуже, чем из окна нашего домика. Только он другой, определённо другой».

Майкл нажал на кнопку звонка. Почти сразу ему ответили: «Я вас слушаю». Он даже растерялся, так как ему ещё никогда не доводилось иметь дело с такими кпп у жилых домов.

– Мне в сорок седьмую попасть надо.

– Вы забыли магнитный ключ, господин Джонс? – голос из маленького динамика доносился с небольшими помехами.

– Нет, это не Джонс, это…

– Простите?

– Это друг… его жены.

– А-а-а, секундочку. Друзья миссис Джонс – это минимум половина этого города, судя по всему! Я соединю вас с сорок седьмой.

Короткие гудки. Сердце выпрыгивало из груди Майкла, но, не подавая вида, словно Лорис может появиться прямо перед его лицом, он послушно ждал.

– Привет, друг, – игриво зазвенело из динамика, – Митчелл сказал, что ко мне какой-то друг, но я убей не знаю, кто это может быть.

Похоже, женщина на той стороне говорила с кем-то ещё. И, похоже, этой женщиной была именно Лорис. Майкл сдержался, чтобы не воскликнуть по-мальчишески, что это он, что он может быть снова рядом, и они могут снова быть счастливы. Они могут снова быть счастливы?

– Лорис Рейв? – В нелепой попытке изменить голос Майкл усмехнулся сам над собой, дрожащей рукой поправив очки.

– Ну почти, друг. Теперь правда Джонс, – она засмеялась.

– Прошу прощения… я видимо ошибся.

– Кто спрашивает? Это та же Лорис, просто фамилия теперь другая. Да погоди, я с другом своим сначала разберусь, – Лорис снова отвлеклась.

– Я точно ошибся, извините меня. – Майкл чего-то ждал, сам не понимая чего.

– Ну, смотрите сами, раз ошиблись, – после недолгой паузы донеслось из динамика.

И она оборвала связь. Майкл оцепенел. Всё самое страшное, что он придумывал себе по дороге, оказалось непреклонной и очевидной правдой. Ветер обдувал его затрёпанную рубашку, ту самую рубашку, в которой он выходил на связь с Лорис из бункера. Выдуманная им же Лорис, которая его ждала. Реальность оказалось куда менее поэтичной, чем ему хотелось.

Майкл не сможет заставить себя позвонить ещё раз. Он не вынесет действительности из её уст.

Недолго простояв на одном месте, он поймал такси, и выехал в сторону своего дома. Теперь уже только его. В салоне автомобиля пахло потом, хамоватый водитель не сразу согласился ехать по указанному адресу, ссылаясь на слишком большое расстояние до места, но в итоге, за дополнительную плату, согласился. Машина была марки мазда, но такую модель Майкл видел в первый раз: сколько же воды утекло за эти полгода. Он не особо интересовался машинами, но зрительная память у него работала очень хорошо.

Как бы отреагировала Лорис на его внезапное появление? Неизвестно. Она достаточно давно похоронила его, и, уютно разместив Майкла на задворках своих воспоминаний, не упустила возможности начать новую жизнь. Он не имеет права злиться на неё. Он не может себе позволить развалить её новый быт, ведь она так трепетно относилась к нему, их жизни, холя её и лелея.

Она лучший человек в его жизни. Лорис. Любимая Лорис. Что-то внутри него билось в гневе, разбиваясь раз за разом о пустоту, которая охватила разум Майкла, зажимая его в свои леденящие объятия…

– Приехали.

Дорога до дома казалась Майклу достаточно длинной, чтобы он успел поставить в своей голове хоть что-то на место. А её не хватило даже на понимание ситуации, в которой он оказался. Он расплатился и вышел, и чтоб он был проклят, если то, что он видел сейчас, это был не тот же вид, за которым он наблюдал на мониторе в бункере. Тут, в отличие от прилегающей территории у дома Энцу, всё было многим мрачнее: брошенные как есть дома, бурьян на нестриженом газоне, разбитый асфальт и лишь звуки природы.

– Если что – в город туда, – прохрипел таксист и с пробуксовкой рванул в указанную им же сторону.

– Спасибо, – пробубнил под нос Майкл, – помню.

Их старый дом, уже его дом, выглядел хуже всех строений улицы. Неприглядный и ветхий, он будто бы стоял без хозяев уже года два минимум, а Майкл всё никак не мог вспомнить, обращал ли он на его состояние внимание раньше. Он хлопнул по левому карману ладонью, непроизвольно, пытаясь нащупать ключ и тут же рассмеялся. Плесневелые доски, обрушенный фасад. Лунный свет разливался по потрескавшейся черепице.

События полугодичной давности перепугали подавляющее большинство местных жителей, об этом ему поведал, незадолго до ухода, Волков. Этот край практически высвободился от людей. Новое воплощение не пугало, даже немного затягивало.

Всё тут теперь не так, и не только из-за времени и отсутствия соседей, но и из-за отсутствия Лорис. Её теперь не будет дома, она не пожелает ему спокойной ночи, не приготовит завтрак.

Она не поговорит с ним о жизни. Ведь общей жизни у них теперь нет и быть не может.

На земле под ногами были разбросаны маленькие чёрные камешки, разглядев которые, можно было понять – это лежали мухи. Мёртвые мухи.

Обойдя дом, Майкл остановился у окна возле чёрного входа. Подняв лежащий под ногами камень, он без особых раздумий швырнул им в направлении оконной рамы. Грохот разбившегося стекла утонул в пространстве, не вызвав абсолютно никакой реакции вокруг. Майкл даже не посмотрел по сторонам, а просто ввалился в помещение, которое тут же обдало его своей затхлостью. Ему в какой-то момент показалось, что он порезал руку, но покрутив её, осмотрев с разных сторон, не нашёл никаких следов повреждения.

Надвинув очки, он быстро прошёл в кухню, где открывался тот самый вид, вид на этот край чуда. В темноте, естественно, не было видно ничего, кроме очертаний долины. Майкл не увидел, не почувствовал того, что здесь, по его мнению, было всегда. Он осмотрелся.

В полумраке, на ощупь, он нашёл выключатель, но свет не загорелся. Майкл снова и снова ловил себя на мысли, что действует машинально, не задумываясь над очевидными фактами. Удивительно, но всё в этом доме говорило о том, что его покинули внезапно и достаточно давно. И если Майкл действительно пропал в один день, то Лорис должна же была где-то жить? Тут стояла посуда, там же, где и всегда. Стол, накрытый скатертью, той же, что и всегда. На столе стояла его чашка из под кофе.

Ностальгия захлестнула Майкла, и в купе со всеми переживаниями, которые он сейчас испытывал, она с силой сдавила его так хорошо сокрытые слабости. Он плакал, только когда погиб отец, много лет назад, будучи уверенным, что больше ничего в жизни его не выбьет из равновесия. Опустившись на стул, который так же был на своём старом месте, он, сняв очки, закрыл лицо руками. Майкл всё никак не мог решить, что же лучше: отравленный мир, но ждущая его Лорис, или живой и дышащий мир, в котором её нет.

Лишь успокоившись, и надев очки обратно, он смог разглядеть на грязном стекле жёлтый свёрток бумаги, что был приклеен к нему скотчем. Он, как и всё вокруг, был покрыт слоем пыли. По центру было написано «Майклу» знакомым почерком его любви, единственной за всю жизнь. Сорвав и развернув его он начал читать:

«Майк. Я не знаю, в какой момент ты перестал меня слушать, и слушал ли когда либо. Я очень долго сохраняла тебе верность, помогала и потакала тебе, но всё, что тебе было интересно, это копаться в бумажках архивов и пялиться в окно. Я люблю тебя, но уже достаточно давно какой-то другой любовью, так больше нельзя. Ты человек, который принимает всю жизнь как нечто вялотекущее, как то, что происходит не с тобой. Этот дом куплен на мои деньги, но я дарю его тебе.

С меня достаточно твоего философского бреда и житейских мудростей, я не хочу тут состариться – эта жизнь не для меня. И купи уже наконец это чёртово средство от мух, их становится всё больше, а на мои просьбы ты как будто не обращаешь никакого внимания. Я сомневаюсь, что ты вообще что-то знаешь обо мне, ты почти никогда ни о чём меня не спрашиваешь. Ты забрал все наши чувства себе, и тебе в них комфортно, а я как будто часть твоего пейзажа, на который ты любуешься.

Сейчас у меня есть мужчина, есть, где жить, так что не беспокойся. Ты чёртов зануда, который останется в моём сердце навсегда.

Не пытайся звонить мне ближайший месяц – я не отвечу. Прими факт нашего расставания, как ты принимаешь свой непринуждённый быт. Всё случилось, существуем дальше в таком виде, как ты любишь говорить».

Майкл опустил руки на колени. «Лорис не любила меня всё последнее время, а я даже не замечал этого. Она была рядом, вынашивая план ухода».

…4.4

В этот день они впервые разделили между собой постель. Каждая новая грань, которую открывала для себя Лори в Майкле, была очень ожидаемым призом, сокровищем, значимость которого обусловливалась ещё и тем, что до неё, он не открывался никому. Майкл становился более внимательным с каждым новым днём их отношений, с каждым новым днём он становился увереннее и искреннее.

В то же время его идеалы всё ближе соприкасались с идеалами, которые он впитал от отца. Майкл старался не вспоминать день его смерти, редко вспоминал о нём как о личности, но неосознанно всё чаще пользовался его мировоззрением, принимая это мировоззрение за своё. Помня почти каждый разговор с отцом, он, по существу, руководствовался не своим опытом. Майкл анализировал мир вокруг, совершенно не признавая очевидного факта – наполненность и целостность этого мира напрямую зависит от угла, под которым ты на него смотришь.

В гостинице, которую они сняли на одну ночь, пахло совершенно потрясающе. В их номере, казалось, была идеальная температура. Лори изначально предлагала провести эту ночь у него дома, но Майкл практически сразу отказался. Его жилище, где они ещё год назад жили с отцом, было местом, где царило недопонимание и одиночество, неприятные запахи и серость. И хоть он там и успел навести маломальский порядок, микроклимат этого дома тяготил его. Майкл был убеждён, что рано или поздно продаст эту квартиру.

Они лежали, один на одном боку, другой – на другом, смотря друг другу в глаза. Из магнитофона, стоявшем на подоконнике, слышались заунывные нотки одной из песен Элвиса Пресли. Оба были переполнены приятным волнительным чувством, которое поддерживалось абсолютно всем, что их окружало. Майкл зарёкся для самого себя запомнить этот день, впитать эту непринуждённость и не отпускать её. Не отпускать Лори.

– Я решила пойти учиться на рекламщика.

– М-м-м?

– Ещё не знаю, куда именно, но мне это нравится. Хочу получать от работы удовольствие.

– Любая работа полезна и служит общей цели. При правильном подходе, любая деятельность может приносить удовольствие.

– Ну боже, Майк! У меня к этому душа лежит, понимаешь?

– В целом, да, я тебя понимаю. – Майкл пододвинулся к Лори и они поцеловались.

– Я тут подумала, – Лори легла на спину, – а ведь ты почти идеальный.

– Ага, конечно.

– Честно. Есть только одно. И это одно меня даже порой пугает. Ты будто бы большую часть времени безучастен.

– Я включу телевизор? – Майкл уже тянулся за пультом, который лежал на прикроватной тумбе. Ему стало интересно: может тут и каналы есть другие, по-настоящему интересные.

– Мы должны с этим что-то делать, это ненормально. Да, врубай. Но ты же не очень его любишь.

– Если что – выключим.

– Ладно.

Они ещё не один час провалялись в кровати, позже слившись в порыве страсти в последний раз. Последний раз в этой гостинице, что излучала постоянное спокойствие и умиротворение. Постояв у окна тринадцатого этажа, они, сцепившись за руки, вышли из номера, заперев за собой дверь. Это всё больше походило на иллюзию, эйфорию в чистом её виде.

Как Майкл и предполагал, сразу выйдя из здания, Лори предложила взять по пиву. Он не противился, Майкл просто нёсся на волне этого дня, принимая его таким, какой он есть. И обойдя несколько кварталов, усыпив себя бесконечными разговорами, они обнаружили, что уже поздний вечер и Лори было пора показаться дома ещё с полчаса назад.

– О, чёрт! Сейчас же позвоню Альбертине, предупрежу, что задерживаюсь. Мне пора, Майк. Это было… клёво.

– Беги, пока не опоздала ещё на час.

– Позвони мне.

– Непременно.

Лори унеслась, юркнув за угол, а Майкл неспешно побрёл в противоположном направлении. Сегодня он, наконец, чувствовал себя, свою принадлежность к чему-то. Майкл не представлял больше свою жизнь без Лори, она его как будто заколдовала. И он был рад этому. Светофор на перекрёстке загорелся красным, и Майкл смиренно выжидал остановки потока автомобилей в толпе остальных пешеходов.

Сегодняшний день как идеал нужного настроя по жизни. Пытаясь прочувствовать каждую мелочь, Майкл для самого себя начал казаться одержимым. Одержимым этим днём и этим человеком. Не тот возраст, для того чтобы всё обдумать, он просто растворялся в единственной своей отдушине.

Даже привычная тягостная обстановка его собственного дома не смогла сбить его с толку, он был уверен, что теперь будет счастлив. Он набрал номер Лори незамедлительно.

– Ты дома?

– А ты?

– Да.

– И я.

– У тебя осталась брошюрка из отеля, которую ты на ресепшене взяла?

– Хах, наблюдательный. Осталась.

– Как называется отель, в котором мы были?

– Секунду, – в телефонной трубке то ли что-то заёрзало, то ли зашипело. – Отель премиум класса Айнис.

– Айнис. Надо запомнить и как-нибудь попасть туда ещё разок.

– Майк, это слишком дорого! Только если второй такой раз будет этого стоить, – Лори рассмеялась, – название ты точно забудешь, я уверена.

– А вот и нет.

– Вот и да.

– Посмотрим… Доброй ночи, Лори.

– Доброй, Майкл Рейв.

…1.5

Новость, что один из убитых по делу инцидента пятнадцатой улицы на самом деле переживал вымышленный апокалипсис в бункере дома Маркезов, будучи живым и абсолютно здоровым, разнеслась за считанные дни по всему городу. Потихоньку, умирающие последние несколько месяцев улицы близь долины Путука и сама пятнадцатая улица оживились благодаря наводнившим их журналистам и репортёрам, каждый из которых хотел задать не одну сотню вопросов Майклу.

Если бы не право частной собственности, то они бы неминуемо влезли в дом, чтобы подставив к заспанному лицу Майкла массивный микрофон и начать свой «совсем ненавязчивый» опрос: «Каково осозновать, что вы психически нездоровы?; Что вы чувствуете после пережитого?; Есть ли что добавить к делу инцидента пятнадцатой улицы?; Мучают ли вас кошмары?; Как вы выжили и почему решили, что земля отравлена?».

Майкл слышал лишь вопросы, вопросы, ещё раз вопросы. Он не отвечал, и вообще редко выходил из дома. Живя только лишь в пыли и грязи, подавляя регулярные позывы к наведению вокруг себя хоть какого-то порядка, Майкл бесцельно бродил по дому, вспоминая и анализируя, он размышлял, что же ему делать с данной ему жизнью.

Майклу, в который раз, не давала покоя та детализация процесса жизни в бункере, что касалась его иллюзий относительно связи с Айнисом и Лорис, с наблюдениями за окружающей его поверхностью: он ведь отчётливо видел пустые, заросшие бурьяном улицы и дома, он видел проходящих мимо животных и свирепствующие проявления природных циклов. Слишком всё было детально, не как мираж, а как хорошо отснятый фильм. И каждая деталь была понятна и объяснима.

Через день у него должен состояться допрос в полиции, дело-то о массовом убийстве на пересмотре, и на Майкла, судя по всему, рассчитывают как на главного свидетеля. Суть только в том, что Майкл до сих пор не мог точно вспомнить и с уверенностью сказать, что и как происходило в тот самый день. По правде говоря, он не помнил и последующие недели, проведённые под землёй. Как и с чего всё начиналось, когда с ним первый раз вышли «на связь», ну и т.д. Воспоминания настолько сумбурно прыгали у Майкла в голове, что любой из сценариев, предложенный самому себе, казался истинным, и в одночасье прекращал таким быть. С такой же лёгкостью. Он больше не был уверен абсолютно ни в чём.

Ознакомившись с делом, через заголовки газет, что сегодня пестрили подробным описанием произошедшего полгода назад, до него, наконец, дошло, в связи с чем он был отпущен на волю до пересмотра дела. Ведь исходя из его собственных выводов, это он стал причиной вторжения в дом Маркезов, это он в приступе паники стал инициатором ситуации, в которой человек, борющийся за свою жизнь, без раздумья лишил жизней других людей. Это его вина.

Мислав Бабич, обвинённый в массовом убийстве, был признан невменяемым. В день суда он прятался под стол и толкал охранников, вопя об угрозе жизням людей и Эрбе. Любые попытки участников процесса объяснить ему, чем на самом деле является Эрба, заканчивались тем, что он лишь ещё больше возбуждался, всячески пытаясь вырваться из зала суда. Мислав был виновен, виновен безоговорочно. Те немногие свидетели, которые видели за рулём автомобиля в день происшествия Майкла, легко списывали это на то, что Мислав мог держать его в заложниках, заставляя исполнять свою волю.