*Дежурный автомат – в подразделениях, как правило, было «ничье» оружие, и так как за него никто не отвечал, то за ним не нужно было ухаживать, и оно становилось своеобразным переходным вымпелом, передаваемым от одного дежурного другому. Но «ничьим» оно было условно – это оружие было погибших солдат. Так в 3-м ПТВ у «дежурного автомата» не было откидывающегося приклада, и цевье было разрублено – след от осколка мины.

*РАВ-склад – склад ракетно-артиллеристского вооружения

*Эфка – оборонительная граната Ф-1

Глава III

Вечером, после отбоя, загрузив тушенку, консервированный сыр и сало в вещевой мешок, Пожидаев, направился в сторону офицерского модуля, где его ждал начальник столовой – капитан Ковалев. В отличии от солдат, проживающих в палатках, офицеры квартировались в модулях – быстросборные, одноэтажные здания из легких фанерных панелей.

Сергей выполнял «спецзадание», по дополнительному обеспечению закуской командного состава полка, из солдатского резерва, по приказу все того же капитана Коваленко. Питались офицеры тоже, очень даже ничего: своя, отдельная, офицерская столовая, где готовили им пищу вольнонаемные женщины;* неслабая зарплата, позволяющая покупать качественные продукты за чеки* в магазине военторга, да и дуканы* с удовольствием принимали эти самые чеки. Но это нисколько не мешало им залазить, в уже и так в скудный, продуктовый запас полуголодных солдат. Наверное, это одна из причин, почему их солдаты называли – «Шакалами».

Совсем недавно, неделю назад, построили ангар, в котором разместили новую столовую, с паровыми котлами, и наконец-то, повара перешли из походной кухни в стационарную. Выполняя «спецзадание», Сергей не успел отойти и десяти шагов от ангара, как услышал какой-то шелест над головой, и тут же – бабах! Как ему показалось, взрыв произошел в столовой. «Котел рванул», – почему-то подумал он, и развернулся, чтобы пойти и посмотреть, что произошло… И опять, какой-то шелест в небе, потом, левее от ангара, метрах в тридцати, Сергей увидел всполох огня с искрами, и снова – бабах!. Следом, еще всполох – и,… бабах!… Потом еще, еще и еще…

Только секунд через тридцать, когда прозвучал пятый или шестой взрыв, когда Сергей увидел, как повыскакивали солдаты из палаток, и завыла сирена, до него дошло – это обстрел. Он всюду видел разрывы снарядов, но так и продолжал стоять, повернувшись лицом к столовой, с вещмешком за спиной – его как будто заклинило.

Эти взрывы, возбудили миндалевидное тело в мозгу, и сознание его наполнилось страхом, который, в свою очередь, запустил работу сердца в режиме отбойного молотка, что невероятно повысило давление и адреналин в крови. Избыточное содержание адреналина в крови, рикошетом подействовали на сознание, и происходящее вокруг, стало казаться каким-то нереальным. Параллельно, страх активировал инстинкт самосохранения, который настойчиво требовал от его костно-мышечной системы, двигательных действий. Только последнее звено в этой цепочке – работа костно-мышечной системы, зависело от воли Сергея, все остальное произошло автоматически, но он упорно не включал ее. У страха есть еще обратная сторона медали: помимо того, что он подталкивает человека к своему спасению, он же, когда находиться на предельных показателях, его и останавливает – сковав волю и разум. В следствии чего, Пожидаев впал в ступор – страх подавил все эмоции и инстинкт самосохранения, нажав в его сознании на кнопку «Delete», и в голове был чистый лист,… ни одной команды…

Автоматы и пулеметы затрещали на постах, устроив в черной мгле игру красных огней, а он, все также продолжал стоять, лишь, чисто механически, поворачивая голову то вправо, то влево. Конечно же, все это происходило максимум, в течении минуты, но в такие моменты жизни, время останавливается, косвенно подтверждая теорию об его относительности. Для Сергея, столкнувшегося в первый раз с реальной войной, эта минута растянулась до невероятных размеров, вместив в себя целую маленькую жизнь.

Да и раньше бывало такое, и оно, время, тоже могло ползти медленнее самой ленивой черепахи, когда он с другом Колькой ждал окончание урока по «руссязу», чтобы рвануть на перемене в чебуречную. Но то была совсем другая «маленькая жизнь», в которой не было страха, и вместо запаха гари, был весенний аромат плодовых деревьев, бьющий по обонятельным рецепторам, через открытое окно в классе.

В полку творился сплошной хаос: все что-то кричали, куда-то бежали, группами и по одному, причем, по замысловатой, непредсказуемой траектории. Иногда бойцы сталкивались друг с другом, и если б на эту картину можно было бы взглянуть сверху, то она бы напомнила школьный, учебный фильм про Броуновское движение. Вдруг, везде погас свет – дежурному на подстанции, хватило ума дернуть за рубильник, чтоб не подсвечивать цели для духов.

Все же инстинкт самосохранения запустил костно-мышечную систему, и Серый рванул, не зная зачем, в палатку к связистам, к своему знакомому по кличке «Мультик». Ветер засвистел в его ушах, и с этим свистом, влетела первая мысль, с начала обстрела: «Только бы Мультик был в палатке». Зачем он так срочно понадобился ему, в это, так скажем, не очень удобное для встреч время? – Сергей не смог бы дать ответа ни тогда, ни сейчас, по прошествии тридцати лет. С первой мыслью, у него восстановилась способность рассуждать, и пока он бежал, понял, что правильно бежит, вспомнив о кэшеэмке,* которую видел сегодня днем, стоящей возле их палатки. Подбежав к ней, Сергей снял вещмешок с консервами, и долбанул им, что было сил, по броне, прокричав:

– Мультик, ты здесь!? – подкрепив значимость заданного вопроса, еще одним ударом, все тем же вещмешком с консервами.

Вместо ответа, открылся люк десанта, и из него донеслось:

– Давай сюда!

Сергей упрашивать себя не стал, и через секунду он уже сидел в кэшеэмке.

– Ты какого хрена стучал? Что, не мог сам залезть? – спросил Мультик Серегу, но тот молчал. – И вообще, почему сюда прибежал, а не в бомбоубежище? – не унимался он, заинтересовавшись неадекватным поведением Пожидаева. Но тот, продолжал молчать, и только прислушивался к взрывам, опустив голову вниз, для чего-то зажав ее с двух сторон руками. Когда в ответ на обстрел полка, начали лупить наши танки и Гиацинты*, то Сергей, повернувшись к Мультику, и смотря на него расширенными от ужаса глазами спросил:

– А это что?…

Все это продолжалось не более двадцати минут, вернее столько времени моджахеды вели огонь по расположению полка, а наши, в обратку, чуть ли не до утра молотили из тяжелых орудий по близлежащим сопкам. Так Сергей впервые «понюхал пороху». В дальнейшем, он увидел, что все молодые солдаты, примерно так же ведут себя, как и он, и столкнувшись первый раз в жизни с войной – делают в штаны от страха. Да и потом, страх никуда не уходит, просто с опытом боевых действий, солдаты научаются с ним бороться, что позволяет им принимать хоть сколь-нибуть осмысленные решения, и как следствие – действия.

* * *

На пару дней раньше Пожидаева, в полк прибыл новый зампотыл*, подполковник Фурса. Первое, с чего он начал свою деятельность – это всех «блатных и расписных», т.е. поваров, кладовщиков, писарей, банщиков и прочую братию, разместил в отдельной палатке, на прачке, которая была на отшибе. Это Фурса сделал для того, чтоб уменьшить текучку продуктов и военного обмундирования в подразделения, а также пресечь выбивание дедами всяких регалий у писарей, и отменить ночные купания личного состава в офицерских саунах, так сказать начал борьбу с «коррупцией» местного пошиба.

В принципе, все, сколь-нибудь значимые, вновь прибывшие офицеры из Союза, начиная с комбата и выше, в начале, предпринимали усилия по борьбе с анархией в полку. Но побившись, как рыба об лед, на той же заднице и садились, потом, махнув рукой на это дело, они успокаивались, и все шло своим чередом, как и раньше.

Такой поворот был только на руку Пожидаеву. Не пробыв и десяти дней в палатке РМО, он поселился на прачке, среди «блатных», но все так же оставался приписанным к роте материального обеспечения. Отпахав сутки на кухне, теперь он имел один день отдыха, что конечно же, было не возможно в роте – командиры всегда находили чем занять свободные руки, хотя Сергей имел законный выходной. Нельзя конечно сказать, что на прачке были кренделя небесные. Среди «блатной» братии, тоже были дембеля, дедушки и черпаки, но они, не были так сильно обожжены порохом войны как обычная пехота, поэтому такого беспредела, в смысле безумной дедовщины, как в РМО, не было.

1-ый разведвзвод, и 3-я разведрота, были элитой в полку, и пользовались уважением всего личного состава, включая и офицеров с других подразделений. Они редко участвовали в общевойсковых операциях, а специализировались по уничтожению караванов. По большому счету, только разведка по настоящему воевала, часто входя в прямое столкновение с духами, и как правило, силы противников были примерно равны. Очень часто, единственным преимуществом у разведчиков, была атака из засады и внезапность. Они, уничтожая караваны, поступали точно также, как и моджахеды, которые постоянно жгли наши колонны, неожиданно нападая с выгодных тактических позиций, т.е. разведчики платили духам тою же монетой.

Но иногда караван усиленно охранялся, и в этом случае, разведчикам приходилось туго, ситуация менялась на противоположную, тогда нападение переходило в оборону. Дважды, за службу Пожидаева, полк был поднят по тревоге, чтоб вытащить разведку из передряги, в которую они попали. А общевойсковые операции проходили при подавляющем преимуществе наших войск, с мощной поддержкой с воздуха и артиллерии, что минимизировало наши потери. Что-что, а за потери, которые превышали, определенные в высоких кабинетах максимумы, с офицеров, начиная с младших чинов и заканчивая комдивами, спрашивали, как говориться, по полной.

Когда полк не был в рейде, разведчики не несли караульную службу, и не ходили в наряды по столовой, а как правило сидели где-нибудь в засаде, или готовились к ней. Только тогда, когда полк уходил в поход, и в расположении оставалось мало личного состава, 1-й разведвзвод вынужденно тянул наряды по столовой, но 3-я разведрота так и держала табу на дежурства и караулы. Именно у разведки, где казалось бы, как нигде, должно было быть боевое братство, когда они чуть ли не еженедельно вступали в столкновение духами, где плечо товарища в бою стоит очень многого, была самая жесткая дедовщина, хотя землячество отсутствовало напрочь.

Землячество – еще один пазл в картине «Война», где его присутствие кажется немыслимым, но он прекрасно в нее вписался, и ни где-нибудь, в полутонах, на втором плане, а в центре, в качестве жирных и четких линий. Он делил на группы, независимо от срока службы и звания: узбеки держались с узбеками, туркмены с туркменами и т.д., но еще, все они, объединялись в одну общую, большую касту – азиаты, аналогично народы Кавказа, а русские, украинцы и белорусы, хоть и были все славяне, но почему-то руководствовались присказкой: «Моя хата с краю – ничего не знаю». Вернее, земляки еще держались вместе, но если ты, к примеру, из Астрахани, а он с Твери, то, как говориться: «Судьбы у нас разные».

В разведке слово «землячество» не существовало в принципе, чижей били всех, не взирая на касту, но ситуация ухудшалась все больше и больше. Дело в том, что некоторые молодые солдаты, особенно кавказцы, давали серьезный отпор старослужащим, и часто конфликт заканчивался госпиталем для взбунтовавшегося чижика. Было понятно, что так долго продолжаться не может, и чтоб далее не искушать судьбу, командование полка приняло решение брать в разведку только славян. Но и в этом случае произошел инцидент, повлекший за собой расформирование 1-го разведвзвода. Как то так вышло, что на место «отлетавших» чижей, по праву перешедших в черпаки, не пришла замена. Молодые солдаты считали, что они свое «отшуршали», а деды с дембелями не собирались, ни с того ни с сего, делать грязную работу. Старые дембеля 1-го разведвзвода, улетели в Союз, и численно, силы стали примерно равны, и начались массовые драки – стенка на стенку. Эти баталии длились примерно с месяц, никто не хотел уступать, и комполка не видел другого выхода кроме как расформировать его по точкам.* Вот так закончил свое существование 1-й разведвзвод, но это произойдет только через полгода, ну а пока, чижи-разведчики, на «законных основаниях», когда полк был в рейде, ходили в наряд по столовой…

Но рейды вносили сумятицу не только в ряды разведчиков, они устраивали бардак и в поварской среде. Когда полк, пребывал в вместе постоянной дислокации, то на кухне работали повара от всех подразделений. Уходя же в рейд, танкисты забирали своих поваров, саперы своих и так далее, но всегда, кто-то из них, оставлял 3—4 повара, чтоб готовить пищу для оставшихся бойцов. Неизвестно, с чем это было связано, толи с тем, что все повара стали жить в одной палатке, хотя были приписаны к разным подразделениям, толи, как всегда, армейское головотяпство, вот только в расположении, после убытия полка в поход, остался один повар-чижик – Сергей Пожидаев. Не имея толком опыта работы на кухне, всего пару недель, он был вынужден готовить один, на триста человек. Это были не простые два месяца, когда ему приходилось спать в сутки максимум 4—5 часов. Он забыл дорогу на прачку напрочь, и жил прямо в столовой, в подсобке, так сказать не отходя от производства.

За эти два месяца, Сергей сдружился с чижами из 1-го разведвзвода, которые тоже стали жертвой общевойскового рейда, и были вынуждены ходить через день, в наряд по столовой, предваряя в жизнь, крылатую фразу из военной песни: «За себя, и за того парня». Несмотря на тяжелый ежедневный труд, все они, все же, были мальчишками, и им хотелось забыться от этого безумия которое творилось вокруг них в полку: от этой пахоты, от дедов и дембелей, от шакалов, от войны, которая короткими очередями на постах, и уханьем САУшек, почти каждую ночь напоминала о себе. Им хотелось, на короткое время одеть «розовые очки», и разведчики, часто, после того как заканчивали уборку в столовой, сидели у Сергея у в подсобке, тем самым сокращая драгоценные минуты своего и так короткого сна.

Там они все вместе, оградившись стенами подсобки, прятались от внешнего мира, отключив свой разум дымом чарса или градусами браги, и слушали музыку, убегая в мир мелодий, и хоть что-то светлое освещало их души загнанные в темноту войны. Быть может, с тех пор, Пожидаев так любит слушать музыку, наверное она, на подсознании, в его разуме вызывает какие-то положительные эмоции, как когда-то, в далеком 1986 году. В отличии от Сергея, который полгода пробыл в поварской учебке, и только почитай как месяц в 12-ом Гвардейском, разведчики были из трехмесячных учебок, и как следствие, на три месяца раньше прибыли в часть. За это время пацаны уже не раз побывали в засадах, и их рассказы изумляли Пожидаева. Во многое, о чем рассказывали разведчики, Сергей не верил, хотя не подавал и виду, думая, что брешут, ради красного словца, пуху на себя накидывают, но по прошествии времени, он понял – они где-то, даже сглаживали углы.

* * *

Чарс, из последней засады, когда разведчики, по ошибке, размолотили мирный караван, закончился, и им приходилось, после отбоя, делать вылазки за ним на точку к сарбосам*. Их застава была в двух километрах от расположения полка, нужно только было пройти два поста, и перелезть через колючку*. Посты не были особой проблемой, достаточно было, по возвращении, немного поделиться чарсом, или дать бойцу банку тушенки, или вообще, иногда катило «Спасибо братан», а в колючей проволоке был проделан лаз. Главное надо было успеть до смены караула, чтоб сменившийся постовой, не принял их за духов, и не начал поливать по ним короткими очередями.

Через месяц, таких «походов», они совсем расслабились, и ходили к сарбосам как к себе домой, даже не брали с собой автоматы. За это время они познакомились с некоторыми из них, и знали по именам, но только вот, все они забыли, сказалась молодость и детская наивность, известную в тех местах присказку: «Афганец днем дехканин*, а ночью – дух».

В часов двенадцать ночи, к Сергею, с радостными криками, в овощной цех, влетел Игорь Алехин и Гера Сарычев, по кличке «Героин». Пожидаев в это время чистил лук, готовясь к завтрашнему дню.

– Игорек урвал десять осветительных ракет, пятидесятки*, теперь у сарбосов можно нормуль ганджибасом* разжиться! – прямо с порога выпалил Героин. – Да бросай ты этот лук нахрен Серый, бери банку сгухи или тушняка, и пошли к духам, – добавил он, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. – Теперь, как минимум, пару недель не надо будет эти рожи видеть, зуб даю, я за эти ракеты плюху размером с твою шапку у них выцыганю. Гера знал о чем говорил, осветительные ракеты, впрочем как и сигнальные, пользовались повышенным спросом у Афганцев, и неважно кто он, сарбос, дехканин или дуканщик.

– Вот в цвет, у меня как раз бражка поспела, я сегодня пробовал, – как то сразу забыв за гору нечищеного лука, ответил Сергей, и тут-же стал вытирать руки об фартук. Забежав в подсобку они кинули ракеты в мешок из под сахара, Пожидаев сунул в карман банку сгухи и выйдя с ангара они трусцой, втроем, побежали в сторону сарбоской точки. Именно побежали, потому, что надо было успеть накуриться, напиться бражки, послушать музыку, и еще успеть немного поспать, ведь до подъема уже оставалось меньше шести часов.

Сарбоская застава представляла из себя одноэтажное, небольшое глинобитное здание, вокруг которого были вырыты окопы, оно даже не было обнесено дувалом*, как это было обычно принято в Афганистане. Не доходя до него, метров тридцать, ребята увидели охраняющего ее сарбоса, и начали кричать из темноты:

– Шурави*! Як дуст*! Бача*! Чарс! – озвучили они свои скудные знания местного наречия, и в запасе у них оставалось еще пару-тройку слов, не больше.

Сарбос особо никак не отреагировал, и это они приняли на счет того, что паломничество на точку, совершал практически весь полк, превратив ее в своеобразную зону натурального обмена товаром, хотя обычно постовой оживлялся, и проявлял признаки радости, приветливо махая руками. Подойдя к нему, они узнали его, это был их знакомый по имени Анзур. Первый с ним за руку поздоровался Сергей, но Игорь, вместо руки, протянул ему осветительную ракету, которую успел достать из мешка, желая этим обрадовать сарбоса, и вместо «привет», улыбаясь произнес:

– Чарс аст*? – тратя последние резервы своего словарного запаса местного наречия.

Но Анзур вовсе не обрадовался и равнодушно ответил:

– Нест*.

Если б неожиданно, нарушая все законы мироздания, взошло солнце посреди ночи, то это бы меньше удивило Игоря, и он, все еще не веря услышанному повторил:

– Чарс аст? – продолжая улыбаться.

– Нест, – твердо ответил афганец

Улыбка стерлась с лица Алехина, и уже настойчиво Игорь произнес:

– Аст?

– Нест, – также настойчиво ответил Анзур.

Тогда разведчик посмотрел на своих товарищей, в его глазах было недоумение, которое говорило: «Это только я слышу, или все же это происходит?».

– Да брешет эта грязная обезьяна, – поняв его взгляд ответил Героин, – пойдем к ним в избу, что там скажут, – и добавил, уже обращаясь к духу, практически срываясь на крик:

– Где командор?! – как будто бы от силы звука, и искажения слова «командир», зависело понимание его вопроса.

– Командор? – переспросил Анзур.

– Да, командор, обезьяна безмозглая, – уже на тон ниже ответил Гера, и в его голосе слышалось нетерпение.

– Нест командор, – окончательно испортив всем настроение, ответил сарбос.

Считая разговор законченным, Героин шагнул в сторону глиняной хибары, вслед за ним двинулись Сергей с Игорем. Не ожидавший такой прыти, афганец, на повышенных тонах, запричитал:

– Нест командор, нест командор,… бад*, хэроуп,* – при этом схватив уходящего Игоря за рукав. Алехин остановился, резко отдернул свою руку, и высвободившись, процедил сквозь зубы:

– Еще раз схватишь меня своими корячками, обезьяна, я из этой ракетницей тебе в рожу выстрелю. Не знал Игорек, что гневаясь, он произнес пророческие слова, которые сбудутся быстрее чем через пол часа…

И снова зашагав в сторону развалюхи, они, с растворяющимися очертаниями Анзура, слышали позади себя затихающее: «Нест командор, хэроуп, хэроуп,…», – как будто ночь, вместе с исчезающим силуэтом сарбоса, также растворяла и его слова.

Ранее ребята никогда не были в этой лачуге, обмен всегда совершался на «нейтральной полосе», и теперь, подойдя к ее дверям, они немного замешкались, не зная, сразу открыть или постучатся. Но знакомый вид двери, она было сколоченная с ящиков из под советских снарядов, придал им уверенности, и толкнув ее, ребята ввалились во внутрь. Перед ними предстала, совсем небольшая, закопчённая комната, освещаемая керосиновой лампой, которая сильно чадила, т.к. вместо керосина, очевидно, в ней горела солярка; в стене ее черным цветом зияло прямоугольное пятно – вход коридор. Посредине комнаты, из глины, было сделано небольшое, квадратное возвышение, покрытое циновками, на нем сидели два духа; между ними было расстелено что-то вроде платка, на котором стояли медные чашки, наполненные какой-то пищей, в самом центре, стоял закопченный солдатский, дюралюминиевый чайник, принадлежащий когда-то ОКСВА*…

В воздухе повисла пауза. Афганцы пялили из полумрака удивленные глаза на пацанов, в их лицах запечатлелось изумление, что подчеркивала рука одного из них, которая так и застыла с куском лепешки возле открытого рта. В свою очередь, разведчики вместе с Пожидаевым, тоже опешили, вытянули лица и разинули рты, они никак не ожидали увидеть здесь, ночью, вместо сарбосов, гражданских. Духи были облачены в национальные белые шарваль-камизы*, белые широченные штаны, и на головах у них были читрали*, и при плохом освещении, их загорелые, почти черные лица сливались с темнотой, создавая впечатление сидящих приведений, с удивленными глазами. Первым молчание нарушил бесшабашный сибиряк Героин:

– Где командор!? Хайрулла где!? Чарс аст!? – опять, чуть ли не криком выпалил он, как будто знал, что афганцы туги на ухо. Духи продолжали сверлить глазами из темноты не двигаясь, только рука с куском лаваша опустилась вниз, так и не попав в рот.

– Ракета, чарс, аст? – продолжил допрос Гера, – и выхватил осветительную ракету у Игоря, начал ею описывать замысловатые кренделя в воздухе, перед удивленными глазами «приведений». Афганцы оживились, зашевелились, с лиц исчезло изумление, и они стали негромко о чем то переговариваться между собой, не сводя глаз с пацанов.

– Вот обезьяны тупорылые, – уже негромко продолжил Героин, обращаясь к ребятам, хотя внимательно смотреть на духов, – интересно, где сарбосы, и где Хайрулла? – скорее размышляя вслух, чем спрашивая у кого-то, задумчиво добавил он.

– Аст, аст чарс, – неожиданно, дребезжащим голосом, заговорил один из афганцев. Он поднялся на ноги, и направился к зияющей, черной, прямоугольной дыре, махая рукой ребятам, и приглашая их следовать за ним. Что-то недоброе, тревожное, где-то на задворках сознания, неприятно коснулось души Пожидаева. Толи это было отсутствие знакомых сарбосов, толи то, что афганцы были гражданские, или то, что в их приватном разговоре, между собой, он, интуитивно, услышал какие-то злые нотки. Но видя, как уверенно, вслед за «дребезжащим духом» последовали разведчики, Сергей выбросил из своей головы эту «тихую тревогу», и пошел вслед за ними.

Они тут же пополи в совершенно темный, узкий, длинною не больше трех метров коридор, в конце которого ели теплился свет, и было понятно, что он идет откуда-то снизу. В конце коридора были ступеньки, ведущие вниз, и когда по ним начал спускаться дух, ребята замешкались, и Гера спросил:

– Ты куда обезьяна нас ведешь? – думая, что афганец не понял его, и ведет что то показать, – чарс, дебил, чарс! – добавил он.

– Чарс, чарс, – ответил афганец, и опять поманил рукой.

Опять, эта «тихая тревога», которую Серый казалось прогнал, появилась все там же, на задворках сознания, и опять видя, как Героин стал опускаться вниз, он попытался прогнать ее из своей головы. Но на этот раз она не уходила, а опустилась куда-то вниз, в душу, и не смотря на это предчувствие, Пожидаев пошел вслед за Сарычевым.

Спустившись вниз, они попали в довольно большую комнату, с сильно низким потолком, которая также ели освещалась керосиновой лампой, скорей всего это было бомбоубежище, или просто комната, где спали сарбосы, прячась от жары. По периметру, возле стен, прямо на глиняном полу, на тюфяках, лежали семь духов, и о чем то разговаривали – все они были гражданские. Афганцы тут же вылупились на ребят, и в этих черных глазах было не только удивление – в них явно блестела ненависть. «Дребезжащий», тут же что-то стал им говорить, своим странным голосом, и пока он говорил, трое из них поднялись со своих тюфяков и сели на корточки. «Тихая тревога» начала разгонять кровь по венам Сергея, которая пульсирующе стала стучаться в его сознание, задавая один единственный вопрос: «Какого хрена мы не взяли автоматы?». Тут в разговор афганца опять вмешался Гера:

<1 2 3 4 5 6 >

На страницу:

Перейти

3 из 6