Против течения. Избранное

Воспоминания в Литинституте

…Когда – дружась с печальной Музой, —душа очистилась от лжи,и выбор стал, и путь был узокк спасенью верному души;когда в глухом пространстве стылии глохли робкие шаги,и когти цепкие вострилиума и совести враги;когда для нас был день не светел,и дух роптал, не зная сил, —старик Ерёмин нас заметили н а с у д ь б у благословил…

1987

Немногим

Наше позднее братство, не веря посулам, живёт,гонит светлые сны, и – как прежде – не в лад запевая,от земли этой стылой обещанной воли не ждёт,как не ждёт золотого, земного – и лживого рая.Ничего и не надо. Глоток голубиный винасгонит сонную одурь, на миг опьянит и согреет.Да ещё благодать – постоять, покурить у окна, —ночь с краями полна, но заря набухает и зреет.И за нами живущий слова наших песен поймёт,к доброте припадая сухими, как жажда, губами.Наше позднее братство – как всякое братство – умрёт,но не раньше, чем с нами!

1986

«В долгие ночи холодной зимы…»

В долгие ночи холодной зимыснятся холодные долгие сны.…Смех мне сквозь слёзы твоя нищета,слёзы сквозь смех мне твоя маета;горькая зелень каналов твоихв кости врастает побегами ив;кровью великой великих победраны дымятся десятками лет,братских могил оседают холмы;верные гибнут в изгнанье сыны…В долгие ночи холодной зимыснятся холодные долгие сны.…Но – просыпаясь – молюсь над тобой,над окаянной твоею судьбой,веря, что в мире безверья и злавновь воссияют твои купола;мне для тебя живота не беречь,во сыру землю, измучившись, лечь,в землю, червлённую кровью доднесь,рядом с другими умолкшими, —здесь…

1983

«Это мы. Это наше густое вино…»

Это мы. Это наше густое вино —пьяный мёд. Да и квас не водица.Мы, кряхтя, прорубали в Европу окно,прирубая попутно землицы.А уж как переплавили колокола,то-то швед захирел для баталии!И под Марсовы громы Россия пошлаот Петра – к Соловкам.И подалее…

1988

Каменный век

…Вот опять я в безмолвье подслушалчистый звук – золотое литьё.Но костёр одинокий мой тушит,ложью травит и голодом душит,гонит стадом нестадную душунизколобое племя моё.Всё равно я, доверившись звуку,чистой музыки выстрою храм, —взгляд поднявший и поднявший рукуот бесплодной земли к небесам…

1986

Четырнадцатое марта

Скорый пекинский устал в подъёмах,в кручах байкальских, в пылу ветров…В прямоугольных дверных проёмахсиняя форма проводников.Парень-китаец и розовый Маозданья и рельсы берут в прищур:кормчий с портрета глядит лукаво,парень с подножки – насуплен и хмур —в форменном френче и в брюках зауженных.Может, одиннадцать лет назадтоже и ты добивал безоружныхюных израненных наших солдат?Может, и ты побывал с автоматомв марте на северной стороне, —с тёмной жестокостью азиатакрови хлебнувший не на войне?Снова весна. Небеса в лазури.Только невыплаканно кричатс давнего снега, со льда Уссурилица безглазые тех ребят…

1980; из рукописи книги «Городская окраина»

«Вольному воля! Наградой не связан…»

Вольному воля! Наградой не связан,Так и уйду – никому не обязан.Другом не узнан и братом не признан,Так и растаю, приёмыш Отчизны.Вольному воля. И, верно, недаромСердце, недужным палимое жаром,Жаждет последней свободы глоток, —Круто душа перехлёстнута болью,Густо посыпан горчайшею сольюЧёрствого хлеба нелегкий кусок…

1983

«Нам не узнать ни славы, ни свободы…»

Нам не узнать ни славы, ни свободы.Наш общий дом, и общая вина,и нерушимый купол небосвода, —одни на всех…Но вечно ты больнанеправотой гонимого народа.Не этой болью – праведной, но злою —помянет нас великая страна, —одной любовью, как одной землёю,соединяя наши имена.Прощая нас…Нам всё простится, кромевражды двуликой, вековой и вязкой.Прости и ты, —гордыню древней кровисмиряя совестью славянской…

1987

Барков

Он онемел. Оглох. Ослеп.И мир стал нем,и свет стал слеп;в безмолвье глохнущих фонемтонули стёртые слова,мелодий, слышимых едва,неясный отзвук замирает;и мир стал – склеп,и свет стал – тлен,в оглохших звуках догорая;и морок чудился ему.О зримый матерный язык!Лишь потому —и я к сосцам твоим приник…

1988

«…Года томясь бездомьем, одиноко…»

…Года томясь бездомьем, одиноковыносишь муку мыслей невозможных.Судьба неодолимая жестока, —как может быть лишь женщина жестока.Так много было слышано попрёков,и клятв бессмысленных, и обещаний ложных!Не слушая советов осторожных,уходит сын своим путём далече.Поймёт и он с годами: путь конечен,и жизнь проживший, – жизни не узнаешь.Один и наг родившись, – умираешьтаким же. Правит смертная истома.…Но есть дорога близкая. Под вечерликует хор торжественный. Знакомои сладко пахнет ладан. Тают свечи.Покой и мир в душе.И ч у в с т в о д о м а.

1998

«А Приморье льдом одето…»

А Приморье льдом одето,стылых рельсов мёрзлый звон.И дорога в два просвета,как полковничий погон.Крутолобой, желтолицей —по-над сопками видназа китайскою границейперебежчица-луна.Я в неё влюблён сегодня,счастлив я и ширью пьян.Здравствуй, старый греховодник,волновержец-океан!Здесь ветра шныряют в своре,здесь туманы-космачи,здесь гуляет на просторечудо синее… Молчи!Здесь белёсыми утрамивозникают из дали,из воды, под номерами,сизой масти корабли.Не могу я наглядетьсяна стальную эту стать.Жаль, дружок, что в школьном детствене пришлось сюда сбежать!Ах, какой я был бы ладныйв белой форменке морской,в бескозырочке парадной —и задиристый какой!Но огнями хороводя,издалёка глаз маня,корабли опять уходят,не берут с собой меня…

1978; из рукописи книги «Городская окраина»

Тридцатитрёхлетие

Звук или отзвук странный слышится мне сегодня, —кто там зовёт меня: давний ли гул времён, посвист ли милой воли,Смерть ли моя заблудилась, плутает – беспокойная – плачет,кружится в бесконечном ямском безнадежном поле?Бог весть, что даль таит, и с простотою веры —слезу отерев – слежу я, как над землёй горчащий стелется дымИ где-то у окоёма – разлапистый, низкий и серый —в сером обвисшем небе прикидывается голубым.И весело мне жить на свете, – воздухом дышать осенним,да веровать в Промысл Господень, да Вышнюю слушаться власть:Нести, покуда есть силы, страдательное имя Русский,и в час – какой мне назначен – под именем этим упасть.

1989

Русские песни

Барону Антону Антоновичу Дельвигу

IВечный свет живёт в очах.Нимб в сиянье и в лучах.Из сегодняшнего днячто там слышно вам?Пожалейте вы меня,горемышного!Заступитесь в небесах,отмолите бедный прах.Пожалейте палачей!Им для нас не спать ночей, —то военна, то цивильна —Русь народишком обильна,с каждым надо о судьбе,по делам, не по злобе,перекинуться умело, —эвон в поле и в избесколько дела! —допросить да попытать,каблуком на яйцы встать,сунуть в харю пистолет,сознаёшься али нет,хренов сын-антилигент,на текущий на моментрасстрелять тебя в моментда сгноить в казённой яме! —И молчит – ни жив ни мёртв —добрый молодец-поэт.И парит, чужбинкой пьян,власть рабочих и крестьянс левольвертом в кобуре,козырьком лобешник стёртдо бровей, а под бровямипо стеклянной по дыре(за окном – лубянский двор,со двора – не дверь, а дверца,завтра скажут приговор),пар – душа,а вместо сердцаой ли пламенный мотор,за окном тюремный двор,век двадцатый на дворес левольвертом в кобурена излёте.

1985–1986

IIИз непокорных и бесстрашныхникто не ведал в день обмана,что всё единство дней вчерашнихпадёт с железным истуканом…Но ничего не поменялосьв стране испуганных теней,лишь, может, мой (какая малость!)запой – длиннее, и темней,и безнаде́жнее. Да злейночная тишь, когда не спишь(а в голове и дичь, и бредни),и сознаётся миг ясней,когда в какой-нибудь… Парижсорвётся навсегда последнийиз тех – с кем можно говорить.Но не печалься, брат. Пустое!Что ж, остаётся пить и пить,но – одному.И вспомнить, вояот безысходности во тьму,здесь остающихся как будто.И представляя их, под утроприняв похмельные свои,так бормотать: «Какие ж всё жеу вас откормленные рожи,страдальцы скорбные мои…»

1994

Банальное

Она родная навсегда,как хлеб, как воздух, как вода,она и милует – и ранит, —и наш холопий, пленный духто бунтом пьян, то нем и глух, —и пресмыкаясь, и буяня.И под Давидовой звездойначав свой путь, где стон и войгонимых в счастье миллионов, —она закончит путь земной,вплетая в герб аграрный свойшестиконечник Соломонов.

1988

Чужой дневник

«…и по старым строкам, как по затесям,пробираясь к минувшему дню,чем продолжить вчерашние записи?С кем сегодня тебя я сравню:– С каждым утром река коченеет,будут забереги и льды.С каждым утром тесней и чернееповесть дымной осенней воды.– И – заблудшая, полуживая —ты пристала ко мне на пути.И томишь, как земля роковая,от которой и в снах не уйти.Всё – неясность…И лишь в неумелостибедных рифм я себя узнаю —в беспощадных прозрениях зрелости,в очарованном сонном краю.От ликующих, жирно пирующих,торжествующих вечность свою,ухожу – и во стане в з ы с к у ю щ и хя свой подвиг и крест нахожу».…А когда на рассвете редееттьма густая в оконном стекле,счастлив он – и по-прежнему веритв справедливость на лживой земле;но не в ту, не в земную, не простов справедливость (но – свет! небеса!), —глянут в стылые души прохвостовизнурённые жаждой глазатех, кто в жизни и в смерти изведалклевету и неправость обид,кто и жил для идущего следом,только словом непроданным сыт,кто справлял свою горькую тризнуи не прятал в молчанье своёслёз любви и стыда за Отчизну,за святое терпенье её.«…Как я счастлив! И что эти годы,опалившие душу крылом,если звёздный глагол небосводаисцеляет в недуге земном?И пьянит меня чувство свободынад ночным озарённым столом».

1986–1987

Сцена из нынешних времён

Я вышел рано, до звезды…

Писатель и приятели его Умнов и Неумнов; якобы в больших креслах, якобы перед камином, якобы с сигарами.

П и с а т е л ь (в задумчивости)

Затем ли, что в России рождены,мы – как слепые – бьёмся в эти стены?И вечен ужас вечных лет стены —без мысли, без конца, без перемены.Давным-давно утерян здравый смысл,давным-давно не свята жизнь людская,куда ни глянешь. И тоска такая,что если мыслям волю дать, то впорупойти и удавиться, так стройнапорой бывает логика ухода.Но это – к слову.Гнусный взгляд отцанародов ловишь, кажется, повсюду:в газетах и в гостях, в журналах, дома,и в том предмете, что назвать неловковысокой прозой моего стихаили стихом высокой прозы (СашаЕрёменко сравнил его в сердцахс помойной ямой). Бог ему судья!(Не Саше, а вождю тому.) Тем паче,что старший сокол тоже не был ангел,как нас учили…Что ж, из всех желанийодно мне ближе: напоследок плюнутьна дуб высокий, где они сидели,и насладиться думою о Ниццеи Гонолуло…

Го л о с А в т о р а з а с ц е н о й

Стой, дружок, – кудазаносит Муза, будто бы онау Евтушенки на полставки служит!А я всю жизнь южней Больших Говнищейне выезжал как будто…

П и с а т е л ь (продолжает)

Не судьяему я нынче, хоть писал – три годатому, – покаюсь:Кровию метил и в рабство крестил,в подлость и в полымя Русь мою бросив,тот, кто случайно на троне царил,кто – неслучайно? – c рожденья носилдревнееврейское имя Иосиф.Теперь я так не думаю (блаженкогда-нибудь созревший!) – мыслей новыхпришла пора, и осознанье мыслейменя страшит безрадостным итогом:не этот – так другой, не тот – так третийс удавкою к России б подступил(и вождь постарше вовсе не был ангел).Но до чего ж мы всё же азияты!Покорное, задумчивое стадо,беспамятной ведомое звездой,жуём бесстыжей лжи изрядный клок,отпущенный бесчестными властями;в нас правды нет – нам и тюрьмы не надо,а как мы нынче храбро рвёмся в бойза правду – и сражаясь с мертвецами,всё норовим то в печень, то в висок,тяжёлыми бряцая кандалами…А уж когда NN запел про лагерь,я – замолчал.Глодайте вашу кость!Не обучила нас Европа,и мы не сделались мудрей…

Го л о с А в т о р а з а с ц е н о й

Басинский ждёт уж рифмы ж-а?!На, на, прожуй её скорей!

П р и я т е л ь Н е у м н о в

Но ты б нам мог сказать о многом!К примеру, не чураясь слова,александрийским вечным слогомвоспеть реформы Горбачёва!К тому же нам дана свободао нашем будущем мечтать!Твой долг – избранников народав делах их словом поддержать!

П и с а т е л ь (неожиданно злобно)

И они нам придумают новый Тайшет,и другую дадут Колыму,и – ссылаясь на старый афганский сюжет —роты мальчиков наших, не видевших свет,отошлют на закланье во тьму!

(Успокаиваясь.)

Распутная, растерзанная плоть…Как в сне дурном,весь век живём,и глушимтоску вином,и пропадаем в нём,и губим чистоту сердец и души.Что им земля, что мир, когда одниостались страсти – блуда и наживы?Не говори: мы велики! мы живы! —ты мёртвый червь, пока живут они.

(Спокойно.)

Да и куда нести творенье?Крепка стена, не хватит сил…

П р и я т е л ь У м н о в

Не продаётся вдохновенье,да кто бы рукопись купил?

П р и я т е л ь Н е у м н о в

Лорд Байрон был того же мненья!Чухонцев то же говорил!

П и с а т е л ь

Тьфу!Всё слова, слова, слова…

Го л о с А в т о р а з а с ц е н о й

Мораль сей сцены такова:От беса – власть,от беса и строкапро эту власть, —и набесившись всласть,поехал автор водку пить.Пока?

1988–1989; из цикла «Растерянность»

Ладога

Серебряный ковш в белопенном вине —Озёрная чайка в прибрежной волне.Рыбацкие лодьи несут паруса.…Здесь Русь поднималась, раздвинув леса.На княженье Рюрик тобой проходил.Рождалась держава, исполнившись сил.И волею Божьей осталась жива:Увязла в болотах твоих татарва.Твой берег не слышал поганых язык,И Русь сохранила свой ангельский лик.Три века назад, а как будто вчера,Здесь крепла железная воля Петра.Мужала держава в границах своих,Народы и страны собой потеснив.В наследство мне память блистательных лет.…И женщины узкий, мучительный след.

1984

«…А как нелюдь копытом прошла по стране…»

…А как нелюдь копытом прошла по стране,а как нехристь людей испытала в огне, —то не молвит язык, защемлённый зубами.Это стылое время уснуло во мне,это снится мне время в предутреннем сне,это время тревожит бессонную память.…Слышишь слово людское – да звуки не те.Помнишь новые гимны словами другими.Глянешь – бронзовый идол парит в пустоте,оплетая пространство глазами пустыми.И пространство молчит в ледяной темноте.Нам, – оставшимся здесь, – в непроглядной дали,в забытьи поминать (это люди иль тени?):в эскадронах рассеянных, в крымской пыли,д о к а т и в ш и с ь д о к р а е ш к аР у с с к о й з е м л и,припадают к земле, преклоняя колени.Нам – своих дорогих мертвецов хоронить,нам – в стенах одичалых не чувствовать дома, —как нам ёжиться, корчиться как нам и вытьв рукавицах наркомов…

1986

Голоса во снах

…Осенью поздней заглохший садстрашен в сезон дождей.Мёртвые листья с дерев летят,души убитых детей летят,вытравленных детей.Гонит их, кружит их,конь их — б л е д.Ветер сечёт их раняще.Нет им покоя, спасенья нет,нет на земле пристанища.…В моёмодиночестве,в моём тупике,в комнатке занавешеннойза полночь глухо скрипит паркет, —бродит вдовой помешаннойтень моя, тело своё потеряв, —ухом в ладонь длинойслушает, стоя столбом в дверях,шеейзастывнадломленной……Сам ты поступкам своим судья.Грустно заблудшая жизнь твоякругом земным проносится.Поздние гостикружат во мгле,мёртвое нечтолежит в земле,Богом не скоро спросится…

1984

«Засиделся над книгой…»

Засиделся над книгой…Светает. Поравыходить из волшебного сада.Огляделся с утра:ни кола ни двора,ни жены, ни добра.И —не надо.

1998

Родина

В отчем дому, где мы жили богато,в голых стропилах гуляют ветра, —это, родная, законная плата…Что ж ты с собой сотворила когда-то, —правды ль пытала? палат ли из злата?что ж ты искала добра от добра?Вольно же было вам, баричам Русским,ложною мыслью пленившись, блистать,слушать цыганок да девок французских,вечное хаять – и бурю скликать!Вот и пришла. Над разверстою безднойв ужасе стынет разграбленный край.Кто наследил тут пятою железной?Чудо ли Юдо? Бату? Иль Мамай?Сколько их было? Да разве упомнишь! —В нашей беде и беспамятство дар.Кто они были? И памятью тонешьв лица безумные новых татар:хлоп перемётный и жид из Варшавы,беглый абрек и германский шпион —каждый искал не поживы, так славыв серое утро твоих похорон.…Нам ещё долго замаливать, каяться,горькую пить и учиться уму.Долго ещё нам юродствовать, маяться —всем! – в разворованном отчем дому.

1988–1989; из цикла «Растерянность»

1917

…Так и было: встречали их песней недужной и вечной, —что прощанья, что встречи – у нас эта песня одна, —и с Великой войны принимая калек и увечных,над великим страданием выла больная страна.Так и было: поникли убитою славой знамёна,горьким дымом тянуло от скорбных, голодных полейнад венцом подневольным униженной царской короны,под оглохшим набатом святых Православных церквей.И от зорь нестерпимых на годы полмира ослепло, —это небо пылало, и пламени не было дна,это было исчадьем грядущего вечного пекла.И на Русскую землю всходил Сатана.

1987

«Ждать ли нам Воскресенья?..»

– Ждать ли нам Воскресенья? —Страшный ветер, дикий ветер с окраин идёт.Чёрный свет наши застит глаза, совесть жжёт.Что нас ждёт?Что – п о т о м?Царской кровью навек бесовьё повязало народ;и Царевич без крика кричит окровавленным ртом:– Вам не будет спасенья!

1987

Измышления

Бывают странные сближения.

Стылая в небе мерцает слюда,жаркая в луже дымится звезда.Думай неспешно, тебя берегутночь до рассвета и медленный труд…Если бы нам иудейство принять, —может быть, Лазарь не смел разорятьстольной Москвы, сорока сороков?Может быть, не было большевиков?Если бы в Калке иссякла вода, —может быть, нас миновала Орда?Если бы памятным ветреным днёмморя хлебнул злополучный паром, —может быть, бунт задохнулся и сник,и не сгодился тупой броневик?Если б крестьянству поверил Колчак, —может быть, поднял сибирский кержакгрозные вилы в поход на совдеп?«Власть – адмиралу, крестьянину – хлеб!»Если б сознательный душка-эсервновь зарядил боевой револьвер, —может быть, вождь – низколоб и усат —был бы оплакан годков в пятьдесят,и не узнал мой несчастный народ,как за колючкой побудка ревёт?Если бы мы повернули штыкив тыл, где жируют и спят м – - ки, —может быть, враз был отброшен и смятэнкаведэшный расстрельный отряд? —Красное знамя повергнуть смоглии под трёхцветным к Победе пришли?Если б не клич ананасы сажать, —может… да что ж о пустом толковать?Если бы брови повыщипал тать, —может… (Но надо подробней сказать,просит душа, невозможно уснуть;славить живых ли, иль мёртвых лягнуть:долг – гражданину, писателю – честь;гневная совесть подвигла на месть, —был как живой анекдотец для всехныне покойный великий генсек,славный прозаик и много Герой,ввёл в обиход всесоюзный застой,впрочем, был прост и глядел молодцом,хоть не в ладах был с родным языком.)Если бы брови повыщипал тать, —может… но нечего боле сказать.Если бы власть не прибрал Горбачёв, —может, исполнив наказ Ильичёв,вспять повернула речная волна? —Лучшим болотом – без края, без дна —ныне б по праву гордилась страна, —хваткий парнишка, широкая кость(гвозди б… да он от рождения гвоздь!) —ставит рекорд, заплывая на срок:«Лобное место – Владивосток».Если б… да время не движется вспять.Нечего, значит, на Бога пенять.«Ухнем, дубинушка!..» Всё это сны.Эти стихи в альманах не годны,вьюношам строчки твои не нужны,критике мысли твоей не понять,в толстых журналах тебе не блистать.Стало быть, нынче пора отдохнуть,мозг отключить и спокойно уснуть.Завтра продолжишь нетленной строкой:Если бы Ельцин, народный герой,впятил им в…И т. д. Спать.

1988–1989; из цикла «Растерянность»

Пушкин

I…Быть может, шёлк знамён, познавшихполя кровавые войны,и сон могил, и память павшихво имя трона и страны,и наших дней служенье злое,и славы ржавые венки, —в веках воистину не стоятего единственной строки…II…За то, что белый свет не бел,что путь наш – мрак и просветленье,что всякой муке есть предел, —России послан во спасеньеего высокий чистый глас.И он нас выстрадал, – и спасна остриях противных мнений,на столкновеньях чуждых рас, —закатной мглы – и тьмы азийской.…Вдове Поэзии российской, —его последней болью ставшейв два пополудни, в смертный час, —судья лишь Бог, его пославший.И неподсудной быть – для нас.

1985–1987

«Лишь при лампе, в ночи златоглавой…»

Лишь при лампе, в ночи златоглавой,мне покойно – и хочется жить,заслужив это горькое праводо рассвета с тобой говорить.До холодного тусклого света,до неяркого нищего дня…Голубая, всегда в эполетах,как живая, идёшь сквозь меня,осенённая бывшею славой(и её ты сберечь не смогла),над тобой простирает двуглавыйзакалённые в битвах крыла;да сияет над грязью и потомПравославья великая твердь(осквернённых святынь позолота,на года онемевшая медь);да нечаянным жаром согретыхсвет и мука любимейших книг(дорогие глаза на портретахнезабвенных страдальцев твоих), —вот и всё, чем была ты и стала,чем, возвысившись, в мире жила…В муках новую веру рождала —и больное дитя родила.И пленясь им, худым и беспутным,ради этих н е я с н ы х к р о в е йты в пути и во сне беспробудномпожирала родных сыновей.А очнувшись, всплеснула руками,огляделась в печали кругоми глушила слезу кабаками,опиваясь дешёвым вином.И тебя ли – родную – мне славить,волоча, как подстреленный, стих? —Но дороги твоей не оставить,но себя на земле не представитьбез кровавых преданий твоих.

1987

«Сколько зим, сколько лет и который уж год…»

Сколько зим, сколько лет и который уж годбез креста, без звезды по могилам…И всё полнится список калек и сирот.Что в тебе бесновалось, незлобивый род,что вело тебя веком постылым?Ах ты, горькое горе, людишки-людьё,Русь моя, пьянь, да рвань, да тоска, да тоска без предела.Помрачась, отдала на закланье в жидьёего белое Царское тело.И для горстки ушедших в поход Ледянойчёрный саван в приданое шила,и, утративши веру, глядела с мольбой,как во мглистых степях над казачьей рекойищет смерть в искупленье Корнилов.Мы прекрасной землиуберечь от врага не смогли,тёмен край наш и дик,запустел Богородицы дом, —только как мы с ума не сошли,только как мы с ума не сойдём,видя смертные корчи единственной этой земли!И одно нам осталось: хранить наш великий язык,чтобы дальний потомок наш могведать смысл давних слов в своей светлой и ясной дали —муки, совесть и Бог.

1994

«И вот зима ступает на порог…»

И вот зима ступает на порог.

Окончен бал, и ветер свечи тушит.

И дышит вьюгой, задыхаясь, Блок, —

и н о й зимы предчувствуя удушье.

А завтра – кровь позор страны закон

временщиков нагайка хам диктатор, —

и новой ложью вызолотят трон.

И крест несёт последний Император.

1986

Никитский бульвар

Стонет весь умирающий состав мой,

чуя исполинские возрастанья и плоды,

которых семена мы сеяли в жизни, не

прозревая и не слыша, какие страши-

лища от них подымутся…

Над нами твердь звезда ми зажжена.И ветр сквозной. И кривизна земная.И в поднебесье скверная лунаплывёт из Гамбурга,куда не зная.Века разбоя. Клевета. Хула.Но был наш замысел смирен и кроток,покуда в ум заблудший не вошламысль чуждая, чужих умов забота.Земля! Отечество! – не звук пустой.Кто люб, тот бит, – поймёшь не по присловью.Тобой живёшь – и говоришь с тобойи с ненавистью, и с любовью.Отечество! Земля! – худая мать,степные сны, проклятые вопросы.Извёл и жизнь, и век – тебя понять,в чужих краях душой, —о с т а л с я с н о с о м.Полным-полна печаль твоих дорог!И в оный день, в неясном вечном шуме,себя сжигая, замолчит пророк, —войдёт убогий в з н а н ь е —и безумье…

1987

«…И сходили, как в пропасть, в могилы одни…»

…И сходили, как в пропасть, в могилы одни,и чуть брезжили давние – прежние – дни,и заря кровенела зловеще и трезво, —век смердящий лютел,по-звериному пел,выжигал человечье калёным железом.Но бессильные тянутся пальцы к перу,и – как прежде – волнуются мысли в отваге,и встают письмена – и сгорают к утру,и – рассыпавшись пеплом – летят на ветру,и немеют листы почерневшей бумаги.Наша память – кандальный Владимирский тракт —замерзает в этапах, больных и усталых,в тундрах, полных людей, обгорает в кострах,тонет чистой слезой в замутнённых каналах.…Ну а и м, – из безродья выводят и тьмыи возводят на трон сапоги-кровоступы, —от слепящих снегов туруханской зимыдо знобящих бессонниц кремлёвской тюрьмыпуть.По трупам.

1987

Завтра

…мы так же, корчась, упадём, —мы руки слабые сомкнёмна обожжённых жаром лицах,и станут пеплом и огнёмземные вечные столицы;а тот, кто выживет, сочтётдни смертной муки и проклятья,и сам в безумье проклянётотца, и мать, и ночь зачатья;и равнодушный круг луны,взойдя надмирно и высоко,на злое празднество войнывоззрит, как праведное око, —так я, разрушивший земнойприют отшельника лесного,к его обители леснойпридя нежданно и без зова,в его замшелый древний домвпустивший гибельное пламя,слежу за гибнущим жукомсухими жадными глазами,слежу, как мучимый огнёмпо пню он мечется – и мчитсяв безумье огненным путём,как панцирь глянцевый на нём,от жара лопаясь, дымится, —мы так же, корчась, упадём…

1984