Против течения. Избранное

Неоконченный черновик

Под нами нищая земля,бездушная звезда над нами.Мы воспалёнными губамислова пощады и прощеньяв надежде шепчем – нет спасенья! —бездушная звезда над нами.Сухими скорбными словамимы славим смертное весельеи наше тёмное похмельев чужом пиру – с р е д и Ч у м ы,и землю, что любили мы,и землю, что любила нас,и влагу жалкую у глаз,и страх— прощения моля, —мы славим скорбными словами.Будь проклят век, родивший нас!Под нами нищая земля,бездушная звезда над нами.

1985

Из деревни – бывшим

Чего добились вы? Блестящего расчёта:Губ шевелящихся отнять вы не могли.Здесь по ночам светло. На щёлк и посвист птичийструят созвездья свет, неясный до поры.Здесь сутки напролёт плотину-невеличкугородят на реке усердники-бобры.(Всё нужное – в душе, всё прочее – излишки.)Здесь по утрам в окно накат и плеск листвы,а ввечеру огонь в печи и шелест книжки.…Чего добились вы, лишив меня Москвы?

2009

На пороге

Близятся сроки, – и голос мой глуше,слово прозрачней, смиренней мечта.Глянешь окрест ли – всё мёртвые души,в душу ли глянешь – в душе маета.Славы хотел он – и не было славы.(Позже ты понял, светлея лицом,что и не надо бесовской отравы, —с л а в ы —средь мёртвых прослытьм е р т в е ц о м, —многого стоит, да малое значит.)Но заходила хмельная удачав мой полуночный незапертый дом,мокрые ножки у печки сушила,рученьки грела над поздним огнём,песенки пела – да сердце пьянила.Счастлив он был, – ему недруги мстили,грустная Муза с ним дружбу водила,жёны ласкали и девы любили, —где мои годы? Пропали, уплыли, —пыль? или дымный туман впереди?облак ли лёгкий? гляди не гляди —в с ё маета. Да беда впереди.Не разминёшься, дружок.Выходи.

1986

В парке

– Если завтра война, если завтра в поход… —обрывая рыданьями фразу,полупьяный калека в аллее поёт —однорукий циклоп,одноглазый…И фуражку, глухую к людским пятакам,и провал под повязкой незрячийвозмущённые туши гуляющих дамзаслоняют от взглядов ребячьих.Я смотрю со скамейки вослед пацану.Как он весел! Ах, как он смеётся!Мы про наших и немцев играли в войну,про кого же ему доведётся?..

1979; из рукописи книги «Городская окраина»

«Бросить вёсла, и парус тугой опустить…»

Бросить вёсла, и парус тугой опустить,И по воле теченья безвольному плыть.Без руля, по теченью, спустя рукава,Плыть на стрежне крутом, огибать острова.Повторить наудачу смертельный изгиб,Где в отчаянье прежде плывущий погиб.Нет приюта душе, но и духу – оков.И для пристани нет по бортам берегов.Сам в себе заплутавший – во лжи расписной,Не прельстит славословием берег родной,Не заманит – надменный, холодный, чужой —Окаянной свободою берег другой, —Ни властям, ни народу тебе не служить,Только вечному верить, в прекрасное плыть.И в награду земную, в награду умуИспытать поневоле суму да тюрьму.Да в отместку за честность – литую петлю.…Но светла твоя жизнь в темноте, во хмелю!

1985

«…Пугливой мыслью не объять…»

…Пугливой мыслью не объятьразор-беду в родимом доме.Опять страдать, опять стоятьна перепутье, на изломе.Умы во мгле, сердца во зле,но мы стоим себе, не тужим.В какой стране, в какой землеживём, какому Богу служим?И не пора ль забыть слованарод державный, сила, воля? —ликует гордая Литва,Орда бунтует в Диком Поле.А мы под сволочью живёмкоторый год, – и долги годы!И обернулось тёмным сномбезумье гибельной свободы.Кто проклял нас? Кого винитьв судьбе расхристанной? Откудасчитать позор – и хоронитьсамих себя, но верить в чудо?…И неизжитый детский страхменя туда ведёт, где злаястоит звезда сторожеваяв суконном шлеме – на часах…

1998

«Жизнь выправляет крен, с лихвой хлебнув гульбы…»

Жизнь выправляет крен, с лихвой хлебнув гульбы,и входит в берега угарных лет разруха,и можно просто жить по линиям судьбы.Душа жива…О чём твоя хандра-присуха?Как изменился мир! Оставшись при своём,твои – и горний свет, и храм, и чувство долгав плетении словес, в служении…О чём,людей посторонясь, печалишься подолгу?

2005

Деревня

…Пустошь. Боры на песках да суглинках.Память о прошлом быльём поросла.Будто бы жизнь, помолчав на поминках,кончилась здесь и навеки ушла.Господи, где он, блаженный покой?Сирое поле, разверстое небо.Запах бурьяна и чёрствого хлеба.Близкое сердце болит под рукой…

2010

Спаситель

…И взяв Его – тая ознобный страх —они над Ним в безумье злом глумилисьв ночь с четверга, и обречённо билисьс холодной тьмой огонь и дым костра;а Он, воззвав на крестный путь добра,один за всех прияв венец и путы, —скорбел душой – как жалок взгляд Петра,как сладок поцелуй Иуды…

1984

«Птицей Русской обещано песню дивную спеть…»

…в предвоскресном, чисто бирюзовом небе,

где сейчас просквозит звезда, где звезды

никогда не будет.

Птицей Русской обещано песню дивную спеть.Тёмным роком завещано на чужбине сгореть.Но – лишённая вещного, нищетой дорожа, —Божьим даром да памятью богатеет душа.Возгорается, теплится, разрастаясь в пожар,Дар предвиденья вещего, обжигающий дарВидеть юное, вечное, – пробуждения ждать(Ночь и ночь над Отечеством, – ни души не видать).Мрак туманный да слякотный, но пронзает егоВера в связь нерушимую и в святое родство.Честь, и совесть, и слово этой верой сберечь,А покуда – постылая чужеземная речь,И глухая, и тайная по России тоска,И звезда твоя дальная – о пяти лепестках…

1987

«Неможется от голода сердечка неостылого…»

Неможется от голода сердечка неостылого.Любилось бы, да лапают другие, говорю я.Зовёт в постель по праздникам – постылого,немилого.С любимой без взаимности изводишь век, горюя.Пообносилось времечко одёжкой под заплатами.Всё жду-пожду… Спохватится. Поймёт.Подскажут люди.Обнимет и покается. Блудливой, виноватою.Я ж и з н ь люблю по-старому.О н а м е н я не любит…

2007

Вологда

В дорогу проводы недолги.Чужих домов не греет рай,где Богородица на полкеи Чудотворец Николай.Где пыль мучная по запечьямосела памятью разрух,и смотрит пристальная вечностьглазами острыми старух.О боль больших и малых станций!Здесь провожали до путейкормильца в первую с германцеми во вторую – сыновей.…Им по ночам родной, красивый —и не рождённый снится внук.Они одни. Они всё живы,сердец прощальный помня стук.Проходит жизнь. Уходят силы.Прекрасна молодость во сне,где живы все!Но спят могилыв чужой и дальней стороне…

1980; из рукописи книги «Городская окраина»

Два стихотворения

1На вокзале (в погоду метельную),где буфетные столики в ряд,человека без роду и племениповстречал я в конце января.В телогреечке незаштопанной,в прохудившихся сапогах —он людей просил полушёпотомоб оставшемся на столах.Подбородок свинцовым отливомнеопрятной щетины пугал,отвечали ему – кто брезгливо,кто совсем ему не отвечал.После стыд ел души закоулочки,после кровью лицо обожгло,а тогда я румяную булочкуположил в его руку незло.Этот жест хорош в оккупации,но как подло с набитым ртомот чужой беды откупатьсяневошедшим хлебным куском!…Я проехал страну великуюдо морей на восток и на запад.Я впитал её многоликую,её крепкий рабочий запах.Но встречались они в народе,эти люди – как их спасти? —что десятками тысяч бродятна большом железном пути.Брат мой, ближний мой, неприкаянный!Дай мне руку в горе своём.Худо нам, когда мы не спаяны,легче нам, когда мы вдвоём.…От мороза трещат акации.Чем он лютой зимой храним?Тем, что люком канализациизакрывается ночь над ним?..

1978; из рукописи книги «Городская окраина»

2. Лирическое осеннее…Увы!Сентябрь листву метётв проулках Поля Воронцова.Увы, увы!Зима не ждёт,вот-вот морозом обожжёт,оденет в смертные обновы.Увы, увы нам!Бомж бредёткуда-то в ночьиз этой – нашей – жизни прочь,с мешком заплечным на спине.Дай Бог ему, а также мнеопять увидеть свет в окне.Разделим, брат, планиду эту,поскольку сказано не мной:есть только воля и покой,а счастья нету…Дай Бог тебе, невольник воли,зимовки сытой – и веснойощупать клейкие листочки,вздохнув об участи иной.И мне – одну ли, две ли строчкинесмертных, творческий покой,нестыдной роли.А без любви нам не впервой, —есть мир и звёзд звучащий рой.Чего же боле?

2001

«Здесь всё чужое: улицы, дома…»

Здесь всё чужое: улицы, дома.Как будто сплю и сном угарным скован,как будто я давно сошёл с ума —я на себя гляжу как на чужого,со стороны без жалости гляжу —судья-палач, – караю и сужу.Казнь продолжается – и столб позорный врыт.Стою один, лишён людского званья.И точит боль, и гложет тёмный стыдза тёмный стыд и боль существованья.Мне в оправданье нечего сказать.Как равный вам, пришёл я в мир несытый,но никогда мне не поднять глаза,в глаза людей мне не смотреть открыто.За жизнь мою, за сладкий белый свет,за нищий хлеб, замешанный с половой,я благодарен вам, – и дела нет,как нелегко из уст исходит слово.Казнь продолжается. Ещё не вышел срок,ещё душа не иссушила омутстрастей своих, ещё не мёртв порок.…Но э т о т хлеб! но воздуха глоток, —по вашей щедрости отпущенных другому —и мне доставшихся; но вашей веры свет! —когда для вас слова мерзавец и поэт, —одно и то же…

1986

Памяти друга. Памяти Толи Житного

Лес разбуженный зеленью нежной расшит.Ласков свет над стернёй прошлогодней, печальной,над просёлком ухабистым в сельской глуши…И затейливым очерком Русской душиоплавляется воск на свече погребальной.Отплывает ладьёй принаряженной гроб.И пустые слова, и чужие рыданьяне тревожат твой слух, и не дрогнет твой лобпод последним земным целованьем.По высокой земле отплываешь один,каменеют нагрузшие плечи.Сам себе судия, сам себе господин —в ожиданье томительном судных смотрин,в ожиданье назначенной Встречи.Нет следов твоих ног в подорожной пыли.Сколько нас – неприкаянных – в этой дорогеляжет в комья тяжёлой любимой земли, —всех равняет она – и святых, и убогих.И о тех, кто зарыт в вековой глубине,и о тех, кто душою и разумом беден,и о тех, кто убит на чеченской войне, —Православные храмы поют в вышинево спасение наше рыдающей медью…

май 1996

«Нынче день бездонно светел…»

Нынче день бездонно светел,над другими днями – главный.Что тоскуешь, что невесел, —али ты неправославный?И глядеть не наглядеться —купола поют!И сладкопахнет мёдом, пахнет детствомпряник с тульскою печаткой.Лишь смотри, молчи да слушай, —как ликует вестью дальной,сердце лечит, правит душуколокольный звон Пасхальный!

1998

«В полуяви, во сне я лежал посреди…»

В полуяви, во сне я лежал посредиДвух дорог с остановленным сердцем в груди.Головой – на закат, но лицом – на восток.И лежал я, и спал, и подняться не мог.Две дороги сходились на мне, и во мнеПродолжались дороги. Я бредил во сне…Жгли мне кожу копыта шипами гвоздейНа подковах соловых степных лошадей.И ломали мне кости чужие кресты,На плечах крестоносцев в распятьях застыв.Две дороги сходились на мне, и во мнеЗамыкались дороги. Я бредил во сне…Но одна восходила звезда надо мной,Поутру называясь восточной звездой.И, на запад закатный сходя с высоты,Принимавшая имя вечерней звезды.Две дороги сходились на мне, и во мнеОбрывались дороги. Я бредил во сне…И лежал я, и спал я, и тысячу летНет пути мне, дороги мне собственной нет.И чужие не всходят во мне семена,И глухая меня окружает стена.Две дороги сходились на мне, и во мнеПотерялись дороги. Я умер во сне.

1982

Игра в классиков

Мне скучно, бес.

С младых ногтей в неё влюблённый,я б и в похмельных снах не счёлмою мечту – мечтой скоромной,в живую плоть преображённой,но нас Небесный промысл свёл;и…(«Полно врать, пиита, – слушай:и в прошлой книге странный случайв закон возвёл ты, враль беспечный,а жизнь не враз устроит так», —укажет мне мой критик вечный,зоил запойный, враг сердечный,владелец правды…– Сам дурак!)Но я отвлёкся…Вечный случайнас свёл одесскою зимой.Мела позёмка; снег летучий,виясь по льдистой мостовой,слепил…(И ты, Мытищей житель,друг-собутыльник?! В сём синклитеврагов словесности роднойужели слышу голос твой?!Прискорбно. Вот совет: решите —да беспристрастен будет суд! —закономерно иль случайнофамильи ваши в примечаньек стихам сегодняшним войдутодной лишь строчкой – чьи тут козни?О д н о й (!) строкой издатель позднийпомянет ваш угрюмый труд).Прошу прощенья. В третий разначну – и кончу свой рассказ.Итак, я жил тогда в Одессехолодной – редкостной – зимой,у моря южного. И вместежила тоска моя со мной.Томился я (путём без целидоселе жизнь моя была)тоской по Женщине…С постелиона на улицы гнала,на оснежённые бульвары,на стогны жалкого греха,где от бездомья стонут пары,в кошачьи кутаясь меха,где так нежданна встреча наша;и город южный не для нас,и невозможен век и час…Но повстречавшись вдруг:«Наташа!Князь Анатоль обманет Вас!Он…»Обожгла, оборотясь,презреньем гневным и – исчезла.И нет следа на мостовой…«Какая ересь! Бред какой!Где назиданье, где сюжет?Как смеет автор петь предметего наклонностей больных?!Влюблённый в вымысел, – живыхне видит он за строчкой прозы.Хорош лирический герой —нет ни позиции, ни позы!Во-первых, пользы никакойстране советской; во вторых…и во-вторых не видно пользы».…Ты злишься, милый? Воля ваша,а я всерьёз хочу к Наташеот ваших тем, ударниц вашихдвуполых, – как одна похожих.Люблю Ростову я…И что же?..

1987

«В январский день найду могильный холмик…»

В январский день найду могильный холмик.В пустых полях ветра берут разбег.К седой плите корявый льнёт шиповник.И гиблый снег. В колено гиблый снег.Тебя в морях швырнула юность в трюмы.Ты к людям брёл в ночной и снежной мгле.Ты брёл к теплу, тревожный и угрюмый,но не нашёл приюта на земле.Мороз крещенский. Столб колючей пыли.Сырого неба грузный серый ком.Ты телом здесь лежишь. Но не в могиле,не в этой глине твой покойный дом.Я не грущу. Вот так – как ты – на делеплатить душой и сердце сжечь дотламог лишь поэт. Ты умер на пределе, —не дольше песни жизнь твоя была.Повсюду гиблый снег. Шиповник спелыйво рту сладит кусочком алым льда.Как счастлив ты, что вовремя сгорелаполей твоих полночная звезда!..

1981; из рукописи книги «Городская окраина»

В деревне

IОтдалённые вздохи жабы,соловья золотая трель…Успокоиться нам пора бы —и пора бы стелить постель.Завтра день и пустые встречи,и не сбросить заботы с плеч,навалилась она на плечисуетою ненужных встреч.Но пока мы в плену обмананеурочности наших дел.На дворе и темно и рано, —и соседский петух не пел.И рекой серебряной, глыбысна хрустального раздвигая,мы плывём – две большие рыбы, —наготы своей не скрывая.II…Здесь так бессонница легкасреди просёлков полевых.И так пронзительна строкав глубинах наших вековых.Бог мой, какие имена!В какой компании по нравуты проводил часы без сна,а у раскрытого окнамолчала ночь, и никли травы,такие слыша имена!Что ж, связь времён не прервалась.Неслышно дождик моросит.Светает. Утро близко. Частысячелетия Руси.

1994

«…А сегодня подумалось мне: одиночество – враг…»

…А сегодня подумалось мне: одиночество – враг,коль других догонять, в словоблудье пустясь без оглядок,и – чужие глаза подпуская на шаг —приводить свою душу в порядок.И за то, что живу как хочу, – как не смеете вы,клевета окружает меня (как кружит вороньё),оплетая тенётами, густо сплетая враньёвкруг её —бесталанной моей головы…

1997

Волки

…Сладок жаркому горлу отравленный снег,правя волчьи законы, жестокость людскаяпровожает безумцев, отставших от стаи,взглядом чёрных стволов, что следят не мигаяиз-под жёстких, стальных, несмыкаемых век;но, покинувший стаю, я выверил бегпо тропам одиноким, по высям безумья, —где душа холодеет в безмолвье и шуме,где ни страха, ни боли – лишь солнце да снег,где тебе полагается ночь на раздумье,ибо только безумный теперь человек…

1984, 1987

Сумерки

…Свет фонарный, неверный рассеянный свет,распластался в листве заоконной осины,чёрной ветки в стекле начертав силуэт,усечённой её половины.По углам,у гардины,где копится мрак,стих мой плачется чистою горлинкой.И пора бы писать,да руки не поднять,да с постели не встать…Всё же этот баракне парижский чердаки не милая Русская горенка.В этой комнатке злой —неприютной, чужой,где давно не белённый навис потолок,где обои со стенкой расходятся,я грущу не один, —надо мною мой Бог,Пресвятая моя Богородица…

1997

Острова

Земля большая, как вода,меня не помнит и не знает,и между нами навсегдалегла пустыня водяная.С тобой – не рядом, каждый мигтобой живёшь, тобою дышишь.И как ни пой, а ты услышишьлишь оскорблённой мысли крик.Я твой неузнанный двойник,я плоть твоя, а ты – не знаешь,но перелётных птиц своихвесной привычно насылаешьна голый камень скал моих.…И будет скорый день, когдая опущусь на дно морское.Седая строгая водаменя от глаз немилых скроет.Я жил.Я умер.Я на дне.И – как всегда —по смерти славя,ты тотчас вспомнишь обо мне,меня не помня и не зная.

1985; в электричке «Москва – Петушки»

«Юность, юность моя! Отшумела, отпела…»

Юность, юность моя! Отшумела, отпела,отзвенела в застольях весёлых с друзьями.Ты как поезд, что ночью – теряясь в туманных пределах, —всё мелькает ещё хвостовыми огнями.И уже не догнать его. Нет, не догонишь!..Торопясь в эту вольную жизнь заглянуть поскорее,лишь последние светлые слёзы уронишь:мы так глупо и непоправимо стареем.Юность, юность… Пропахшие дымом ладони,пятачок фонаря, окружённый ночными тенями,проходные дворы, – хорошо, что я вовремя понял:иногда не прямее спрямлять расстояния вами.Ты прости меня, слышишь? Не дай вспоминаться упрёкомза бездумность твою, что осознана мною раскаянно.Ты тесна для меня. Я надолго уйду и далёко.Я прощаюсь с тобой, городская окраина.

1981; из рукописи книги «Городская окраина»

ВАСИЛЬЕВСКИЙ ОСТРОВ

«…Что же до времени суток, то я выбираю ночь…»

…Что же до времени суток, то я выбираю ночь.Покров её темноты, шуршащее чёрное платье.И радость свободных тел, когда все одежды – прочь,и солоность спелых губ, и жадность слепых объятий.Когда искажён любовью и страстью нездешний лик, —не властвует строгий ум, но царствует тело мудро.Ещё потому, что радостен светлый, усталый миг,когда после душной тьмывсегда наступает утро…

1994

Младенец

Так закатное солнце нежданно прольётнабегающий свет на тяжёлые тучи,так нечаянный проблеск иль зайчик летучийоживят невесёлое наше жильё. —В этих ясных глазах и в сиянии лбаего м н о г и е думы проходят, не тая,и стоит налегке – и живёт золотая,дорогая, согласная с жизнью судьба.И – не лгавшие – святостью светят уста,и тончайшая кожа прозрачна до дрожи,и невинна душа, – и подобием Божьимнепорочная дышит его красота.

1987

Дева

Сидела, думала, курила,молчала, простыни стелила,рука привычная блудила,блуждала пустошью мечта, —а дьявол был красив и весел,желанной тенью встав у кресел,и жажда мучила, и чреселизнемогала нагота…

1982

Муж

В клетке моей, в позлащённой неволепой, как умеешь, а я подсвищу;вызов мне бросишь, воли попросишь, —крылья подрежу – и отпущу.Певчей ли птице – и в поле сокольемпеть, в ястребином гнездиться бору?Кроме неволи – нет тебе воли,муки нет слаще и сладостней боли, —петь, ненавидя, и ждать,как умру…

1987

ВАСИЛЬЕВСКИЙ ОСТРОВ

Начало

…Твой непривычно тихий дом.И два окна в дому твоём.Глухая смежная стена.В постели снежной спит страна,а в изголовье, у окнав Европу, мы сидим вдвоём,вино беспошлинное пьёмв приморской ветреной ночи, —две странных тени у свечи(у колеблемой свечи) —великаны-лилипуты:«Ты меня с другой не путай!Страшен час восьмой под утро,час, когда над Петербургомлегкокрылая заряснег и наледь январяосыпает алой пудрой.Страшно в час восьмой проснутьсяи к чужому повернуться, —ты меня с другой не путай…»…И прелесть жалкую её ночных улыбок,и жалость слов о расставанье скором(как сердце медленно! как на закате зыбокоставленный Петром и Павлом город!)запомнил я, а позабыть не смог, —и за полночь их видел, слышал за полдень…Безумной женщины безумное письмо.Седьмая заповедь.

Из январского дневника

IОн осознал, что молодость – была.С вокзала шёл и безучастным взглядомследил окрест, а над Петровым градомнебес чухонских тягостная мгла,грозя грозой, сгущала воздух синий, —мостом, проспектом, перспективой линийво глубине василеостровско йон, мёртвый, шёл с надеждой и тоскойпо Воскресенью; и она ждалаего в том доме, где теперь жилаодна, без мужа; где его любили(так странно, так растерянно любили —в борьбе с собой) и не желали зла.II«…Мой тёмный демон, мой любимый, мойвозлюбленный! Твой голос дивен,как плеск воды за окнами, как ливеньс небес продрогших – позднею зимой.Как сладко жить в плену твоём! Но властьтвоя страшна. Оставь меня, не мучай.Я погибаю. Я стою над кручей.Возлюбленный мой, прикажи упасть…»

«…И холодна твоя рука…»

…И холодна твоя рука,и плач беспомощный беззвучен.Кипит, хмелит моя тоска,тебя бессонницей измучив.Как этот звёздный свет в окнене поглощён ни тьмой, ни далью,так – не заснув – болят во мнетвои прошедшие печали.А ты тоску мою смири.Возьми в глаза свои живыемои глаза – и говорислова негордые, незлые.А ты прочти больному мне,открыв знакомую страницу,как серый коршун в вышинекогтит младую голубицу…

Вчера

Уста к устам – и руку в руку…Темна, печальна – как всегда —Невывысокая вода;мы расстаёмся навсегда,мы пьём сегодня на разлуку,на годы горя и труда.И всё томит меня желаньепродлить последнее свиданьеи эту сладостную мукуединства душ и тел слиянья, —твой чудный стон и крик, когдамы. . . . . . . . . . . .

Прощание

Город, бывший тобой, – да останется так!…И ночных, неподвижных теней немотатишину сторожит,и в пролёте мостажёлтый бакен, колеблясь и тлея, дрожит, —смутный город, что мглой да туманом пронизан —между мной и тобой,между небом и мной.Как он лжив! как он призрачен – город во мгле!Как бесплотна взметённая тяжесть карнизов!И одно только правда на страшной земле —наша смертная близость.Наше прошлое нищим проходит Сенной,наше завтра – Садовой, смиряя надежду.Кроме муки земной,нет посредника между —низким небом и мной;между мной и тобой —лишь столетье да невский высокий прибой.В с ё п р о х о д и т, и наше столетье кончается,только рябь – как столетье – в каналах качается,да в неметчину воды – волна за волной.Только тень моя тёмная полночью маетсяна Сенной.Ах, какая высокая светлая грусть!Я когда-нибудь в город болотный вернусь,я себя обмануть попытаюсь. И пустьв этот город уже никогда не вернусь(ибо лик городов – это лица возлюбленных);всё равно я увижу – две тени пройдут,и в Никольском соборе две свечки зажгут,и помолятся молча о душах погубленных, —кроме муки земноймежду небом и мной,между мной и тобой —Божий храм, как на взморье вода, голубой,голубой…

«Настанет ночь, и в тёмном полусне…»

Настанет ночь, и в тёмном полусневернётся ночь – из тех, что были прежде, —в больном бреду, в болезни, в полуснея позову тебя – и ты придёшь ко мне,как приходила в сны и в ночи прежде:таящаяся, жаркая, нагая.Обманет ночь, и женщина другая,к моим губам спросонок припадая,горчащий вкус измены ощутит, —и в сне моём меня во сне простит,без слов поняв чутьём животным, древним —по ком я плачу…Остаётся ночь,а ты уйдёшь путём ночным и древним,бледнеет тень, и тает льдинкой имя,и не понять, зачем теперь с другим, и…Прими (он твой) последний стих,к тебе – склонясь в земном поклоне:искал я прелестей земныхв непостоянстве глаз твоих,в живом тепле твоих ладонейи в грешной мгле твоих волос. —В нас небо дальнее слилосьс землёй (земля ли в небе тонет?),и нас к земле от неба клонит.…Но это счастием звалось.

1984–1987

«…Ибо радостям нашим назначен предел, за которым…»

…Ибо радостям нашим назначен предел, за которым —пустота пресыщенья и скуки горчащий настой, —день всегда беспощаден, и странным покажутся вздороммой восторженный шёпот и лепет предутренний твой.Ибо там, где мы жили, – вминали немые ступени,поднимаясь к блаженству бессонных и дымных ночей,навсегда затаились и дремлют неясные тенинаших тел, наших зим, вёсен, лет, осеней…Ибо там оставаясь незримо, забытые всеми,мы сомкнули объятья и в замкнутом мире живём, —но уже не вернуться туда нам – безжалостно время! —днём с огнём не найти нам дороги туда, днём с огнём.Ибо нет продолженья.

1994

Стихи из романа

Не лечит время. Верный пёс —не чуя ног, слепой от слёз, —который раз приполз, чуть жив,в глазастый мир дворов чужих,в чужой уют, мой свет в окне…Зачем приник к чужой жене?Просил спасти. Молил помочь.Один лишь день, одну лишь ночь,всего лишь жизнь побудь со мной!В прохладу рук и в алый знойвнутри тебя – меня впусти…Просил помочь. Молил спасти.Могла спасти – и не спасла.Теперь прощай. Не помни зла.Не поминай. (Рассвет бескрыл.)Не помню зла… я всё забыл.Могла помочь… я всё простил.Как я люблю тебя… любил.

1998–1999