Полная версия
Против течения. Избранное
Анатолий Богатых
Против течения: избранное. Стихи, рассказы, эссе, воспоминания о поэте
Издание подготовила Э.Ракитская на основе издания “Против течения” 2016 года.
© Наследники, 2020
© Авторы раздела “Поэт и Эхо” и предисловия, тексты, 2020
Анатолий Богатых, 1990
Павел Басинский об Анатолии Богатых (из предисловия 2016 года)
Митрич
Как все писатели XIX века вышли из «Шинели» Гоголя, так мы, выпуск Литературного института 1986 года, вышли из Дубосекова. В 1981 году, когда мы поступили, нас отправили в этот подмосковный поселок «на картошку». Вместе с первокурсниками консерватории. Это было забавно! Ладно мы, писатели. Но будущие певцы, теноры, баритоны! Ничего, надевали рваные перчатки и собирали картошку, как миленькие, а по вечерам простуженными голосами разучивали арии. Мы им аплодировали.
Там я и познакомился с теми, с кем потом общался долгие годы, а с кем-то дружу и до сих пор. С Игорем Меламедом, Валерием Клячиным, Александром Яковлевым, Виктором Пеленягрэ…
Иных уж нет. Нет и Анатолия Богатых. Но вот, благодаря стараниям Валентины Кизило, вышли его посмертные сборники…
Сказать, что он был яркий человек, ничего не сказать. Ярких людей много. Но и яркие люди бывают похожими друг на друга. Толя был не похож ни на кого. И невозможно представить, чтобы когда-нибудь появился на свет человек, на него похожий.
Тут ведь дело не в яркости. Тут дело в судьбе. Толя был человеком Судьбы. Он так и ощущал себя, так и жил, так и воспринимали его все. Понятно, что у каждого своя судьба, но не каждый живет с ощущением своей Судьбы.
Толя так жил. Так и стихи писал. Это в нем было, конечно, очень русское, предельно русское.
… Я заметил: Толя, где бы и как бы он ни жил, куда бы его не носило, как раз везде в первую очередь «обустраивал» свой дом. Даже и в общежитии. С Валерой Клячиным, поселившись в одной комнате, они натянули вдоль всей комнаты «стену» из синей плотной материи. Кучу денег, наверное, на нее потратили. Но вот – свои комнаты, свои «дома». В гости ходили друг к другу.
Толя, кстати, был предельно бережлив, очень чистоплотен и невероятно трудолюбив! Брался за любую работу, делал ее быстро, я бы сказал, яростно, и всё у него получалось.
Он всегда производил впечатление человека, очень уверенного в себе. Всегда делал то, что решил он, всегда решал сам. Иногда это было в нем до наивности. Как-то он рассказал мне, что в Питере, спускаясь по эскалатору вниз, решил зачем-то вернуться обратно. Повернулся и пошел. Вверх по едущему вниз эскалатору. Уже по дороге заметил, что поднимается как-то уж очень медленно, практически на месте стоит. А ведь шагает по ступеням бодро, почти бегом. Другой бы сразу повернул, спустился бы, как все люди, и поднялся на другом эскалаторе, как все. Но Толя, если чего решил… «Наверху, – рассказывал он мне, – меня уже ждали два милиционера. С интересом так на меня смотрели. И даже задерживать не стали».
Смешная вроде деталь, но она так характеризует Богатых! Мне кажется, он всю жизнь вот так уверенно прошел вверх по эскалатору, который шел вниз. И достиг своей вершины. А наверху его ждали уже не милиционеры, а, скажем, ангелы. И тоже смотрели на него с удивлением и интересом. Надо же! Дошел!
Когда он купил дом в Ивановской области, то и там работал не покладая рук. Идеальный дом, идеальный огород. И ремонт в своей первой московской квартире, когда женился на Эвелине Ракитской, делал тоже сам. Со вкусом. Я, помню, удивился, что подоконники он покрасил в черный цвет. Это был так стильно!
Со вкусом он и свою библиотеку подбирал. И торговал книгами в девяностые годы тоже со вкусом. Я у него шофером личным тогда работал. Он мне хорошо платил. А в «Литературной газете» мне тогда не платили ничего. «Вот так, Басинский, – говорил Богатых. – Я из тебя человека сделаю! Открою свою сеть магазинов, купим тебе машину приличную, иномарку». А пока мы разъезжали на моем «жигуленке» по книжным складам, мелким оптом брали книги и развозили их по арендуемым Толей лоткам возле метро. Книги он брал принципиально только «интеллектуальные». Хорошую литературу. От Довлатова до Бердяева. Тогда это, впрочем, хорошо и расходилось. Но Толя чувствовал себя «просветителем». Это было важно для него. Не торгаш какой-нибудь, а просветитель! Нужно ли говорить, что «бизнес» этот его не долго просуществовал?
Да, он был такой. С ним было порой очень трудно или, как принято нынче выражаться, «не комфортно». Но разве «комфортно» было с Сергеем Есениным или Николаем Рубцовым? Причем самым близким людям. Не будем забывать об этом.
Он не мог просто жить. Он должен был жить, всегда чувствуя, что исполняет свою Судьбу. Свое предназначение.
Бессмысленно думать о том, была ли эта Судьба предначертана ему на небесах, или он сам ее себе сочинил. Это ведь одно и то же. Важно, что она – состоялась.
Валя Кизило обратила мое внимание, что все свои книги он называл на «П». «Полоса отчуждения», «По праву перелетных птиц», «Пятьдесят стихотворений», «Под уездной звездой», «Прощание». И эта тоже – «Против течения». Почему на «П»? Пушкин? Неважно. Это характерно для Толи. Не просто названия.
Больше всех он любил Пушкина и Достоевского – свидетельствую с полной достоверностью, потому что он часто это говорил. Умер он в день рождения Пушкина, 6 июня. А когда я увидел его в гробу, то вздрогнул! Вылитый Достоевский, каким он стал после смерти и был запечатлен на фотографиях. А это уже, конечно, не случайность. Таких случайностей не бывает.
Но вообще-то он любил шутить. Даже, скорее, острить. У него было, я бы сказал, какое-то беспощадное чувство юмора. Как-то он мне сказал: «Ты, Басинский, меня не подкалывай! Ты со мной в этом не соревнуйся!» В этом с ним, правда, трудно было соревноваться. Острый язычок Толи все хорошо знавшие его – помнят.
Толи уже нет, а книги его выходят. Это главное.
Павел Басинский
Под уездной звездой
(книга стихотворений)
…От ямщика до первого поэта,Мы все поём уныло. Грустный войПеснь русская.ПушкинПод уездной звездой
«Не буди этот вечный и страшный покой…»
Не буди этот вечный и страшный покой,где немые могильные камни застыли,где сожжённых усадеб забытые были, —над великой рекой, под уездной звездой.И дыханию ночи с порога дивясь,слушай шорох и шёпот дождя торопливый,слушай кроткого ветра сквозные мотивы, —как чужого наречья неясную вязь.Та земля, что когда-то здесь жизнью звалась,та земля, за которую кровь пролилась,обернулась большой и мертвящей пустыней,никому не нужна, – и деревни пустыев ней с земли исчезают, землёй становясь,в ней поля не рожают и вечная грязьнепроезжих дорог…Это сердце России.1987
«…Когда ушедший день зарёй обужен…»
…Когда ушедший день зарёй обужен,когда длиннеет список злых обид,и жизнь не в жизнь, когда душа – обуза,а под ладонью сердце близкое болит, —ты слышишь звук, то стих диктует Муза.О счастье наше, Русский алфавит!Ночным огнём в глухих дорогах дальных,глотком воды на выжженном песке, —пьянит меня мелодия печальныхслов нескольких на отчем языке…1996
«Бывает, молча куришь без огня…»
Бывает, молча куришь без огня,читаешь иль клонишься над работой,и вдруг негромко позовёт меняневидимый и неспокойный кто-то.И представляется полупустой вагон,слезятся стёкла, и поля в тумане,кочевье громкое проснувшихся ворон, —всё-всё, что сердце жалостию ранит.На переезде одинокий дом,бельё намокшее (хозяйка позабыла),уже рассвет, но ни души кругом, —всё-всё, что сердце Русское любилои любит, ревностное, поверяя снам,за безысходность бытия земного,за безнадежность, за тоску, за срамминувшего…Не надо мне иного!Вот э т о Родина. Куда ей без меня?Куда мне без неё, на край ли света?(Ты молча куришь, в доме нет огня.)Я знаю, что тебе курить до света,молчать и думать, дожидаясь дня,и спрашивать её…И ждать ответа.1995
«Зачем живу, зачем плыву…»
Зачем живу, зачем плывув потоке дней, в круженье лиц?Мой дом не здесь, я здесь живупо праву перелётных птиц.Мой дом не здесь, я здесь гощу.И выходя один во тьму,знакомый горний свет ищу —привычный глазу моему.Мой дом не здесь, мой дом – звезда,высок, высок её венец, —но так не долог путь туда,где Мать не спит, где ждёт Отец.Взмахну крылом, – поля у ногкачнутся, поплывёт жнивьё.И на земле отбудет срокбездомье вечное моё.И над травой родных могил,над чистотою светлых книг,над болью тех, кого любил,Зайдётся мойпрощальный крик…1994
«…В день Воскресенья, взрывая гробы…»
…В день Воскресенья, взрывая гробы,встанем на страшную песню трубы,с плеч отрясая могильную тьму,и в о п р а в д а н ь е протянем Ему —хоть под ногтями! – немного земли,той, о которой мы лгать не могли,той, на которой извека стоим —нищей, голодной, —возлюбленной Им…1983
«Как живётся тебе на далёкой планете…»
Как живётся тебе на далёкой планетев благодати житейской, с удачей в руке?Не с тобой ли счастливые, сытые детиговорят на родном – на чужом! – языке?Но однажды…однажды ты вспомнишь иное:снег слепящий, другое свеченье луны;ветер плачет, и рвётся, и стонет, и воетнад простором забытым несчастной страны.И тогда…и тогда, отрешившись от блудасрамословья, ты в памяти ясной познайтёмный край,светлый край ожиданий прощенья и чуда,кроткий край,страшный край, где тебя и в глаза называли иудой, —этот грешный, святой —и потерянный рай…1995
«…Ещё потерь своих – на полпути…»
…Ещё потерь своих – на полпути —не сознаёшь, влюблённый в звон таланта,но поздней ночью у бессонной лампывзгляни в себя, как в книгу, и прочтивсё сызнова. Иль – как бесстрастный врач —рукой умелою спокойно и без дрожисними с души покров отмершей кожи, —гляди в себя и, если можешь, плачь…1982
«…но почему-то…»
…но почему-то,когда услышу Родина, то мнеувидится и призрачно и смутноне лунный свет на бархатной волне,не зимний снег, не летний белый деньи не весны зовущие тревоги,а та пора, когда и думать лень,и клонит в сон, и странно телом слаб, —продрогшие поля, разбитые дорогии лица тёмные усталых Русских баб,погасшие в заботах их убогих,нависшие так низко облака.И долгая – и вечная тоска.Когда не верится, что есть и жизнь, и свет,и смех людей, и людные места, —а только эта церковь без креста,холмов окрестных нищий силуэт.И в колеях глубокая вода.И колеи уходят в никуда.1986
«У врат чистилища душа…»
У врат чистилища душаодна стояла… Ангел белый,её оставив, не спешапрочь уходил. Звездой горелаЗемля, и брошенное телов ней остывало, не дыша,не размыкая хладных уст.Душа глядела виноватона тело, бывшее когда-торабом – бесчестья и безумств —ей, неразумной, но крылатой, —и почитавшей божествомсебя, высокую – родствомслучайным связанную с телом.Душа растерянно глядела,как – угасая – зыбко тлелаЗемля малиновой звездой,далёкой – и чужой отныне, —и понимала, что в пустыневсеискупленья ледянойей, жившей на Земле рабыней,за всё ответ нести – одной…1983
«На простенке тенью птицы…»
На простенке тенью птицыветви тень впотьмах качается.Со среды всегда не спится,день вчерашний не кончается.Отогнали сон, похитилисон дневные обстоятельства.Омрачила Лик Спасителятень Иуды, тень предательства.Серп небесный у же, у же…Тонешь, тонешь в душном омуте,не осилить этот ужас —ужас ночи в белой комнате,в колдовском мерцанье месяца.Мышь скребётся за обоями.Мысль моя – по кругу мечется,моё сердце – с перебоями.До утра не спишь, а маешься.Одному куда как весело…Всю-то ночь понять пытаешься,что там жизнь накуролесила…2002; в деревне
Ночью
Вот моё сердце. Возьми и спрячьв ладонях своих ласкающих.Как этот мрак над землёй горяч,безжалостно обжигающий!Жил неумеючи, что-то кропал;петляла судьба некроткая.Боже мой Господи, я и не знал,что жизнь такая короткая…Господи Боже мой, помогимне перемочь уныние!Что́ мне друзья мои, что враги —т а м, где душою ныне я?Там я один. Только Ты со мной.Веруя в милосердие,перепишу этот путь земнойдетской —из самого сердца —слезойс раскаяньем и усердием.1998
«…Теперь всё чаще представляю…»
…Теперь всё чаще представляю:однажды ночью смертный сонко мне придёт, – и станет явьюпогожий полдень похорон.И странно думать мне о том,что этот рай и этот ад,весь этот мир, —«Под сим крестом…», —что жизнь моя – вся целикомвместится в п р о ч е р к е меж дат…1998
«Наверное, счастлив, кто видит пейзаж за окном…»
Но как странно – во Франции, тут,Я нигде не встречал мухомора.Наверное, счастлив, кто видит пейзаж за окном,где празднуют вечное лето и солнце стрекозы,где берег лазурный обласкан весёлым лучом,где синее море, и рыжие пляжи, и розы…Мне снится другое: сияющий северный снег,обмёрзшие стены, проросшее звёздами небо,ночное зимовье, где горькую пьёт человек,где быть я хотел, – и где я не случился и не был.Увы, не пришлось мне себя испытать на излом,и юность вдовела без строгого, мужнего долга.А властная Муза, задев своевольным крылом,диктуя своё, увела далеко и надолго.Средь ночи проснёшься, холодным разбуженныйсном,замрёшь, отирая мужские, колючие слёзы.А снится всё то же: земля, опалённая льдом.Не синее море, не рыжие пляжи, не розы…1999
В болезни
Это было в прошлом веке,в бывшей жизни, в стольной мекке…Брёл чудак с мечтой о славе,о Железном Дровосекедумал, мощь его представя.Думал, дал Господь здоровьяна троих и доброй крови,кости тонкой, жилы прочной,мысли дерзостной и прочейблагодати…По присловью,есть чем жить и днём, и ночью, —пей, гуляй, греши любовью!Думал, век не будет сносу.Что, дружок, остался с носом?..2002
Котельнич
…Вёрсты и дни листая,прошедшему помня цену,дом за собой оставя,любимой своей измену,словом, в дороге новой,там, где в снегу-пороше,встречая вагон почтовый,почтовая дремлет лошадь,лютой тоской гонимыйчерез Уральский Камень,снег её с морды милойотряхивая руками,будто бы в гнутых стёклах,в глазах отражаясь длинно,чуть вздрагивая от тёплыхшершавых губ лошадиных,бегущий – куда не зная,бредущий – к последней круче,стою я, слезу глотая,любимой своей измучен,на пересадке третьейтакую родную душуна севере вятском встретив,так говорю ей: «Слушай!Наши сошлись дороги,оба мы одиноки,с судьбой разберёмся сами.Давай поженимся, лошадь!Будем рожать, хорошая,лошадушек, малых крошек».И лошадь прядёт ушами.…Всё понимает лошадь.1979, из рукописи книги «Городская окраина»
«…Закат. На земле темнеет. Небесные блещут блики…»
…Закат. На земле темнеет. Небесные блещут блики.Лежит на земле, не тает, сырая густая мгла.И горек дым сигареты – невкусный, душащий, липкий.И горечь сдавила горло, гортань твою обняла.О чём ты, дружок, горюешь, чего ты добиться хочешь?И куришь, и на ночь глядя теребишь в руках пальто?О чистой своей, о верной, о вечной любви хлопочешь? —Птицы в таком наряде не видывал здесь никто.Представь на земле живущих, о тьме столетий подумай.Узнаешь, как жили люди не хуже тебя умом,как мучились, как страдали… Но – радостный ильугрюмый —все на земле находили пристанище, а не дом.Молясь о Слове, о даре, лбом прижавшись к иконе,цепью гремишь земной иль в облаках витаешь.Понял о жизни то, что ничего не понял.Знаешь о ней одно – что ничего не знаешь.Не повезло, не случилось… В судьбе такое бывает.Попробуем вновь подняться, взглянуть на Небесныйсвет.Видишь, заря играет, и ветер вовсю раздуваетпленительный и прекрасный – сегодняшний твойрассвет.Как свеж и морозен воздух! Погасли звёздные блики.…Есть истины для поэта, одни на все времена:в любых переплётах странствий ему не изменят книги,и дом его – поднебесье, и Муза – ему жена.1996–2000
«Сон мне: тракт малоезжий, протяжен и дик…»
Сон мне: тракт малоезжий, протяжен и дик.Песню вою на долгий – на Русский – салтык.На распутьях кричу, сам себе печенег:– Есть ли во поле жив хоть один человек?!Как живёшь без креста да без веры отцов?– Лишь глазницы пустые, провал их свинцов.– Лишь пустые глаза у живых мертвецов.– Лишь молчанье в ответ. Этот мир – не жилец.Вот и сказочке нашей приходит конец.Ах, во снах зелена, изумрудна трава!Как шелка мурава! А проснёшься – мертва.А очнёшься, – похмельно болит голова,опоённая ложью…1985
Часу в шестом
Надоело. Надоело.Я сегодня пью вглухую.Я сегодня, грешным делом,в одиночестве тоскую.Хоть бы кто зашёл однажды, —хоть Алёшка, граф продажный,хоть каприйский буревестник,хоть братан их, Ванька Каин,хоть из нынешних балбесов,хоть поганый мент, хоть каждыймимошляющий татарин…Всё равно. Подымем вместеза Отечество – без бесов,за Россию – без окраин!1987
«…Две рюмки – похмелье, вареньице к чаю…»
…Две рюмки – похмелье, вареньице к чаю.В домашнем застенке на лире бряцаю.Осенний мотив навязался с утра:– Мы вольные птицы! Пора, брат, пора…1988
«Всё о печали, друг мой, о печали…»
Всё о печали, друг мой, о печали…Поговорим с тобою до утра.(Ты не заметила, как нынче странно сталитемнее дни, яснее вечера? —Об эту пору вечной Дикой Степьюк орде поганых шла святая рать…)Вино откроем и свечу затеплим.Не засыпай, ещё не время спать.Будь милосердна. Мне в такие ночи,когда лежишь измученный, без сна,приходят мысли тёмные – и точат.И страшен крест молчащего окна.И страшен мрак, таящийся повсюду.Как вспомнишь, – многая текла вода,а мертвецы не встали никогда,и не дождаться Воскресенья чуда.Как вспомнишь, сколько их ушло тогда,где так и жили, – с верой, но без Бога,где жизни запрессованы в года,а кости запрессованы в дорогах,в дорогах, уходящих на востоктакой огромной выстраданной ложью,что в поезде «Москва – Владивосток»зайдётся сердце непонятной дрожью[1].Умытый кровью, в чарованье навьем,лежит простор – века веков! – страны.Безумьем дедов и отцов бесславьеммы от зачатья нашего больны.И кровь отмщенья ждёт…1987
«…Осень. Осели осы на перекрестье оконном…»
…Осень. Осели осы на перекрестье оконном.Гроздьев красным-красно. Грузен жёлтый закат.Из дому выйдешь – осень. Льнут к ладони со звономлисые лица листьев, ластятся – и летят.Осень. Земные оси к небесным легли положе.Мёрзнет звёздная россыпь. В изморози водосток.К ночи острее воздух. Поздний спешит прохожий.В гулком проулке глохнет подкованный каблучок…1983
«Меня в бессоннице настиг…»
Меня в бессоннице настигодин случайный миг видений:созвучен мне чужой язык,близки чужих преданий тени.И – нелюбимое дитя —в изгнанье дальнем и сладимом,земле оставленной не мстя,живёшь не пасынком, но сыном.И забываешь сушь, и зной,и муку зим, и снег степной.…И понял я, —под чуждым небомнам не найти чернее хлебаи горше горького вина —неволи, выпитой до дна,познав свободу неземную,а на земле и воли нет.Лишь на Руси единой свет.1985
«…И не о тех…»
…И не о тех,т е п е р ь забывших род свойНо – в одиночестве, как в странном сне,вдруг ощутив знобящий знак сиротства —во тьме ночной чредой явились мне:и давний снег, багрённый Русской кровью,и тени жён, познавших муку вдовью(их долгий бабий крик до немоты),и скорбных кладбищ Русские кресты,там, на чужбине, – имена простыефамилий славных, кость и кровь России.(Т в о е й России, Господи, – простичужбину им, умершим и убитым.)…Не мне ли знать,ч т о д н ё м, д л я н а с с о к р ы т ы м,нас всех Владыка призовёт, и примет,и души наши благодатью летнейв последней правде и в любви последнейсоединит; и враг врага обнимет,и цвет знамён в один сольётся цвет? —Но плачу я, и горше плача нет,когда ночами сны мне снятся злые, —как навсегда уходят корабли,как сохнут слёзы ясных глаз России,рассеянные по лицу земли…1986
Двадцатипятилетие
Шалавой ночью выйду в город.Фонарной строчкою пропоротпространства тёмного кусок,и тьма – опасная, как ворог —забилась в каждый уголок.А мне нужда подбить итог,прожитых лет учесть сознаньеи загадать ухода срок.Нагим пришёл я в вечер ранний,пришёл без имени и званьяв морозный мир, в январский сад.Я стал богаче полузнаньем,я невесёлый прячу взгляд.Мне отлюбилось время клятв,мне ближе мир, где жить свободней,где сад – просвечен и костляв.Бреду в тоске иногородней.Пообочь в беленькой исподнейберёзка жмётся у ларька, —не одинок я в час Господний!И ночь беззвёздная легка,когда мигнут издалекаглаза собачьи в подворотне,как два бессонных светлячка…1981; из рукописи книги «Городская окраина»
«Во поле чистом оглохшая мгла…»
Во поле чистом оглохшая мгла.…Сны безнадежны, – и в каждом из нихтёмные лица сограждан моих,вечная грусть глубоко залегла.Выйдешь ли ночью, видишь воочью —чёрные флаги простёрли крыла…Во поле нашем оглохшая мгла.…Только волнуются тени живыемёртвых теней, да идут постовые —страшен и тяжек размеренный шаг, —душу обыщут, и взвоешь в кулак.Ох, как дороженька узкая зла…Во поле Русском оглохшая мгла.1985
Одиночество
Небо с пёстрой землёй смыкая,буйство красок земных смиряя,чёткость линий дневных стирая,мгла вечерняя – мгла сырая —опускалась на землю рано.Воздух в клочья сбивался странно,на ветвях зависая рвано, —воздвигалась гряда тумана,беспросветная и глухая.Было зябко, и зыбко было.Било десять. Дорога стылальдом весенним. Двенадцать било.Небо Млечным Путём пылило.В переплёты окна сквозило,сквозняками тянуло с пола.И стоял я, смятеньем скован,нетерпенья и смуты полон.И луна, голуба и пола,из фабричной трубы всходила,половинной мерцая долей.Пополуночи час и болебило смутно. Мои мозоликостенели. Без сил, без воли —обрастал я пером. И в болиудлинялись мои лопатки.Когти в пух обрамлялись гадкий.И рассвета стыдясь, украдкойподоконник покинув гладкий,полетел я над Русским полем,непривычным крылом махая.1983
«Вот говорят: Не стоит пить…»
Вот говорят: «Не стоит пить,всю жизнь паря за облаками,что н е т тебя, что ты не с намии что нельзя с тобою жить…»Всё так.Но так тому и быть.А каково м н е – т р е з в ы м – с вами?!1988–1989; из цикла «Растерянность»
«Опять со мной моя бессонница…»
Опять со мной моя бессонница,ночное тихое житьё.Опять устало лампа клонится —и жёлт, и жалок свет её.Но, отгороженная шторами,по эту сторону окнамерцает странными узорамимоя надменная страна.Моя держава сероокаяпроступит медленно во мгле,в небытие уйдя истоками,вся умещаясь на столе.Тяжёлой венчанный короною,я слышу подданных моих.И Муза – гостья непреклонная —ко мне ведёт покорный стих.И – гостья гордая – Музы ка,печалясь пленною струной,изысканнейшим из языковв тиши беседует со мной.И – не пьянея – пьёшь дарованныйнапиток светлый и хмельной,земной свободою раскованный —и этой властью неземной, —пока за призрачными шторамине проступил квадрат окна,пока людскими разговорамине прозвучала тишина…Но над землёй моей усталоя руки бледные скрестил. —И тьма была —и светом стала.И ночь плыласветло и алов согласном трепете светил.1986
Прошлое
Нынешней ночью – кромешных потёмокглубь созерцая – придумалось мне:в доме оставлен ослепший ребёнок,взрослыми брошен…Бревно на бревне,дом оседал. Неразумные тваристены точили, и пахло грибкомв комнатах дома. И было по паретварей на стену. И восемь – на дом.Немощный, бледный, со слабостью в теле,белые в тьму упирая зрачки,мальчик вжимался в простенок; и пелистранную песню слепые сверчки,дом разрушая, из стен выпускаяживших когда-то людей голоса.Слов проплыла шелестящая стая,слуха коснувшись…Смежая глаза,он обмирает и голову клонит,тёмной, неведомой силой влеком, —падает на пол, уткнувшись в ладони,нож ощущая шестым позвонком.1982
Подражание тютчевскому
…Душа устала быть душой, —в её раздвоенности, в тойнеразрешимости слияньясиянья утреннего с тьмойглухой, полунощной, густой —её вседневные метаньяи ежедневный подвиг твой, —душа устала быть душой…1982
Сумасшествие
Свет ли фонарный, свеча ли в руке —странно мерцают за чёрным стекломв круглом окошечке слуховомдома напротив, на чердаке;в ближнем к фронтону. Загадочный свет,зыбкий. И полночь недавно пробило.Полночь пробило. Нечистая силав проклятой – Богом забытой – Москвешабаш справляет… В полночной Москве.Шабаш в столице безбожной и вольной,бесчеловечной, бесколокольной,Бога забывшей. Загадочный светгаснет. К тому же теперь Рождество,месяц восходит с рассветом – у краянеба крадётся, чтоб не украли.…Сыплются стёкла, разбившись, и в створтени выходят, светясь наготой.Выйдя на гребень, застыли у труб —холодно голым стоять на ветру,снег приминая разутой ногой,переступая… Со стуком и храпомчёрные кони явились гуськом, —шестеро взмыли густым косякомна юго-запад.1982
