Последнее и единственное

   Правда, к Нельке он не был полностью равнодушен. Глядя на нее, Танауги отмечал не раз, что эта невзрачная и говорливая девчонка неведомо отчего притягивает и взгляд, и внимание, и даже руки. Совсем чуть-чуть, конечно, он не позволил бы себе волноваться или трепетать, но и этого чуть-чуть хватало, чтобы выделять из остальных и слабо теплеть от ее приходов.

   Она придвинулась ближе, бессознательно стараясь заразиться спокойствием от его медлительного большого тела.

   -… напоминает мне духи, терпкие и горькие, из тех, которыми душатся пожилые армянки с черными усиками над верхней губой…

   Нелида рассказывала о ком-то из своих мужчин, по обыкновению. Танауги не очень вникал, о ком именно. Мужчин она воспринимала своеобразно: они казались ей похожими на зверей, музыку, запахи, гоночные автомобили. О каждом говорила с увлечением, с сердцем, светя глазами и запинаясь от недостатка эпитетов. На этот раз болтовня давалась ей с видимым усилием, почти надсадно. Не до мужчин ей было, не до ассоциаций, а – до Будра, до Велеса, до той трагедии, которая нависла над островом и ширила свои непроглядные душные крылья, и о которой говорить нельзя, потому что голос сорвется на крик и слезы, а она и так ревет сегодня целый несчастный день.

   -…и этот запах, знаешь, он так скребет по сердцу, как по железу жестью, как будто сердце тоже железное, и просто невыносимо поэтому его выносить…

   Потом была Зеу. Сквозь сгущающуюся дремоту Танауги видел, как они обе сидели перед ним, обнявшись, и Зеу была не такая черная, как обычно, словно душевный смог, всегда ее окружавший, рассосался немного, и ей стало легче дышать и разговаривать… И еще, кажется, мимо пробегал Шимон, не то не выспавшийся, не то пьяный… и другие… другие. Люди вертелись озабоченной каруселью, и Танауги чувствовал себя центром, осью, поскольку один оставался на месте, на макушке холма, на примятой подстилке травы, и уверенная тяжесть, пригвоздившая его к земле, не давала сдвинуться.

   … Опять Губи… Болтливый, праздный, усмешливый… Шимон… Оба вместе… И даже, кажется, самый непонятный, неуловимый и пронзительный, сам Идрис тревожно раскачивался где-то с краю его поля зрения, словно желтая обезьянка над ветровым стеклом…

   Они хороводили немыслимо долго и не давали заснуть.

Глава 10. Блеф

– Господи, дай пожать твою милостивую руку: началось, – Велес с облегчением рассмеялся.

   Арша обернулась к нему с тревогой, с вопрошающей болью, и он обрезал смех. Только что его вызвал из палатки посыльный от Губи и передал, что тот ждет его в укромном месте для серьезного разговора.

– Я не схожу с ума, Арша, – объяснил Велес. – Я просто радуюсь, что игра пошла в открытую. Это намного легче, поверь. Теперь я, ты и все остальные знаем, что это Губи. А не… другой кто-нибудь. Я здорово рад этому. Словно шторы раздвинули – за которыми до этого лишь угадывался силуэт.

   Он улыбался, но такая неимоверная усталость исходила от лица, глаз и голоса, что Арша не верила тому, что он говорит. Она сравнила мысленно их обоих, Велеса и Губи, поставила друг против друга, и ей стало страшно. Так, как до сих пор еще не бывало.

– Я проверил сегодня лодки. Те две, что на песчаном пляже. Сделаны добротно, на совесть, так что можно отправляться без боязни, – Велес говорил тихо, чтобы до посыльного, ожидавшего снаружи, не доносилось ни слова. – Матин спрашивал насчет карт и компаса. И то, и другое было в кабине вертолета, и… сейчас этого нет, естественно. Придется ориентироваться по звездам. Вспомни школьный курс географии: Полярная – строго на севере. Берите только самое необходимое. Побольше воды. Держите направление на юго-запад, там должен быть судоходный путь, вас заметят рано или поздно.

– А ты?

– Меня ждите до двух часов ночи. В два отплывайте, ни минутой позже. Это приказ. Передашь его Матину слово в слово.

– Мне показалось, что с некоторых пор Матин сам отдает приказы. Или я не права?

– Арша, – тихо попросил Велес, – ну хотя бы ты…

– Хорошо. Я передам твой приказ супругам. Пусть плывут. На разговор же мы с тобой пойдем вместе.

– Нет. Это исключено абсолютно.

– Тебе пригодится моя старая голова, Велес. Иногда она неплохо соображает.

– Я знаю. Но это не тот случай.

– И все-таки я пойду.

– Эй, долго ты там будешь базарить?! – раздался снаружи голос посыльного. – Он ждет тебя сейчас, а не через три часа с лишним.

– Минуту! Одну минуту еще подожди! – отозвался Велес. – Арша… – Он покусал губы, подбирая слова, самые жесткие и убедительные, способные взнуздать непокорную упрямицу. – Арша! Что я за идиот! Самое главное вылетело из головы. Послушай, сейчас, как только я уйду, разыщи Нельку. Пусть она тоже собирается и будет наготове к двум часам. Оставлять ее здесь нельзя, ни в коем случае. И Гатыня. Обещай мне, Арша, всё время, которое у тебя останется до отъезда, потратить на его поиски. Я искал полдня, и бестолку, но, может быть, тебе повезет. Может, его прячут где-то, избитого, связанного… Если он найдется, вас трое, он и Нелька – всего будет пятеро. Лодки – две. В самый раз. Не тесно.

   Арша молча смотрела на него, что-то мучительно решая.

– Мне хотелось бы, чтобы было шестеро, Велес, – сказала она после паузы.

– Еще бы! Мне бы тоже хотелось.

– Эй! Так твою распротак!.. – опять заорал посыльный. Ликующая грубость слов и голоса давала понять, что вышедшие из строя «обереги» и «био-бластер» начальников не являются больше ни для кого секретом. – Мне что, за шиворот тебя тащить?! Он не любит ждать, между прочим. Чем дольше ты проваландаешься, тем хуже будет его настроение.

– Арша… – Велес запнулся. – Пора. Что-то мысли у меня путаются. Забыл, что хотел сказать напоследок. Гатынь, Нелька… Ты всё запомнила? Направление на юго-запад… Что-то я волнуюсь немного. Словно перед первым свиданием с девушкой…

   Велес думал о Гатыне. Неужели его больше нет? Хоть он и просил Аршу потратить оставшееся время на его поиски, надежды почти не было. Она была очень крохотной – надежда, что Гатынь спрятан где-нибудь в укромном месте, избитый, связанный, поплатившийся за свой детский порыв, но – с бьющимся сердцем. Вероятней всего, он разделил участь Будра. Их утренний разговор, такой нелепый, светлый, сумбурный, стоил Гатыню жизни. Зачем он оставил одного этого несмышленыша, этого мечтателя и подранка? Подставил под нож брата… Никогда не простит себе.

   О своей смерти Велес почти не думал. Он допускал, что его могут убить и скорее всего убьют в ближайшем будущем, но допускал чисто умозрительно. Еще никогда его не пытались насильственно лишить жизни, и он не успел приобрести соответствующего опыта. Разве нельзя, казалось ему, договориться с двуногим мыслящим теплокровным существом, таким же, в сущности, что и ты, который стоит перед тобой и смотрит в глаза? Разве нельзя найти такие слова, которые пробились бы к нему сквозь стылые своды его пещеры, затеплили живой огонь, зазвучали в унисон с чем-то сокровенным, теплым и нежным, заставили отодвинуть нож от твоего горла? Мы все одной крови – ты и я. (Но Гатыня – нет больше?..)

   Губи ждал его в лесу, на берегу ручья, невдалеке от сломанного вертолета. С того места, где он сидел на сухой, источенной древоточцами коряге, была видна часть кабины и лопасть пропеллера, черная и блестящая, как надкрылье гигантского жука.

   Губи был один и, несмотря на долгое ожидание, вид имел благодушный.

– Здоров, начальник, – он приветливо улыбнулся и похлопал ладонью по древесному боку возле себя. – Садись, не стой. Играем в открытую?

   Велес кивнул, не глядя опускаясь на предложенное место. Он по-прежнему думал о Гатыне.

– Позвал я тебя, собственно, вот для чего, – кивком головы отослав посыльного, начал Губи. Он говорил, по обыкновению растягивая слова и артистично поигрывая левой бровью. – Ты, должно быть, заметил, не мог не заметить, поскольку являешься юношей наблюдательным, что власть на острове с некоторых пор принадлежит не тебе. Да-да. Мне доставляет определенное удовольствие сообщить, что власть эта отныне моя. Говорю прямо, как договаривались, а чтобы ты перестал удивляться… перестал разыгрывать удивление, я расскажу тебе, как к этой власти пришел. Подробно расскажу, если ты не очень спешишь. Ты не очень спешишь?

   Велес молча покачал головой. Пока еще можно было молчать и отрешенно смотреть, как говорит Губи, как набирает воздух для длинного монолога, как двигаются его губы, пропуская слова, округляясь, вытягиваясь, чаще всего в пределах одной и той же самодовольной гримасы; то замирают, то вновь вспархивают, безразличные к произносимым ими словам. Страшным словам.

   -… вышли из строя не без моей помощи. Когда-то в юные годы я баловался химией. Забавно, знаешь ли, изобретать из горстки исходных кирпичиков менделеевского пасьянса всё новые и новые вещества. Ощущаешь себя коллегой Творца, в каком-то смысле. Так вот, знания эти мне пригодились, когда пришло время. Химическую формулу фермента, запускающего механизмы «оберега» и «био-бластера», я раздобыл задолго до моей ссылки на остров. Несмотря на всю огромадную её засекреченность! Каким образом мне это удалось – не спрашивай. Изобрести и синтезировать вещество, блокирующее работу этой мудреной штучки, было делом двух месяцев. Как-никак, она неплохо варит, эта кастрюлька! – Губи ласково побарабанил пальцами по макушке. – Что смотришь? Не верится, что я это сумел? Не очень-то моя веселая рожа смахивает на физиономию гения? Привыкай, друг мой Велес: и не такие невероятные штуки бывают на свете. На свете может быть всё. Всё, на что хватит фантазии Творца, а ты ведь не откажешь ему в ее избытке, не так ли? Плюс – усилия его добровольных помощников, творцов рангом пониже, но не менее изобретательных. Но я отвлекся! Итак, сюда, на остров, я прибыл не с пустыми руками. Пришлось немного поломать голову над тем, чтобы мое драгоценное открытие не отобрали при обыске. Как шмонали нас перед тем, как заслать сюда, не тебе мне рассказывать! Пришлось прибегнуть к помощи знакомого дантиста, – Губи открыл рот и постучал ногтем по коренному зубу. – Весьма удобный маленький тайничок под съемной пломбой, на месте умершего давным-давно нерва… Зато, чтобы заразить вас, всех поочередно, моим гениальным изобретением, усилий не потребовалось практически никаких!

   Губи помолчал. По мечтательно усмехавшейся физиономии пробежала рябь теней.

– Следующим шагом было – удостовериться, сработало ли оно, мое бесценное вещество, выпестованное бессонными ночами, вскормленное мощью уникального интеллекта. (Прости за велеречивость, Велес, но это простительная слабость: погладить по шерстке себя самого, если никто другой не догадывается это сделать.) Без проверки нельзя, верно? Однажды утром я напросился прогуляться с Будром. Всю дорогу рассказывал анекдоты, чтобы ему не было со мной скучно. Старик веселился как дитя. Говорил, что сто лет уже так не смеялся. Да… Симпатягу завхоза жаль, конечно. Тихий такой, не напряжный… Но если уж проверять, то до конца, верно? Он легко умер. Мне бы такую смерть! Когда я увидел выражение блаженного покоя, разлившееся по его лицу, я ему позавидовал, честное слово. У мертвых бывают очень выразительные лица, ты не находишь?

   Он повернулся к Велесу, будто и впрямь ожидая ответа на свой вопрос.

   Велес машинально кивнул.

– На другой день ваши тусклые и озабоченные физиономии, слишком тусклые, чтобы объяснить это скорбью об одном успокоившемся навеки пожилом мечтателе, поведали мне, что "оберег" отказал у всех. Вау! Сработало! Да иначе и быть не могло: ведь механизм химической реакции у всех одинаков. Я дал вам денек отсрочки, чтобы посмотреть, что вы будете делать. Забавно, ей-богу, наблюдать, со стороны и чуть сверху – все равно как опыт интересный проводишь. Только не с маленькими кроликами и белыми крысками, а с большими… Вы кинулись дружно к вертолету и сняли с него защиту. Чудненько. Правда, тут у меня возникла заминка: не очень понял, каким способом вы сумели это провернуть. Наверное, как-то всей толпой напряглись, навалились. Но вот зачем вы сделали это заранее, а не перед самым отлетом? Какие глубокомысленные мотивы руководили вашей сплоченной группой в тот момент, осталось для меня загадкой и по сию пору. Как бы то ни было, летучая машина, лишенная защиты, за ночь несколько изменила свой вид и сделалась менее пригодной для исполнения своих функций. К чести твоей надо сказать, что ты не пал духом, а даже наоборот – подружился с неким молодым человеком по имени Гатынь. Кстати, он жив, – Губи повернулся к Велесу, напрягшемуся при звуках этого имени. – Жив, жив, – повторил он, улыбаясь, словно радуясь, что может сообщить эту новость. – И ты с ним скоро увидишься.

– Спасибо, – выдохнул Велес. Он благодарил искренне. Радость родила в нем раскованность, разжала внутренние тиски. – Это хорошо, Губи, что Гатынь жив. Спасибо тебе.

– На здоровье. – Погасив усмешку, Губи посерьезнел. – А теперь, закончив пространное вступление, перейдем к основной теме. Видишь ли, Велес, я не помню, чтобы ты, пользуясь полномочиями, данными тебе властью, причинял когда-либо вред мне или моим друзьям. Поэтому к тебе как к бывшему начальнику претензий у меня нет. И у ребятишек моих нет. Но! Здесь есть одно «но», – Губи понизил голос до шепота и стал медленно его наращивать, театрально сверкая бесовским глазом, чей зрачок так расширился, что от радужной оболочки осталось лишь узкое серое колечко. – Я почему-то в высшей степени не желаю, чтобы хоть одна тварь унесла ноги с этого острова, в то время как я должен гнить здесь до скончания века. Не желаю! – Он перевел дыхание, и голос снова зажурчал усмешливо и спокойно: – Поэтому ты не уедешь отсюда, Велес. Не улетишь, не уплывешь, не убежишь по волнам. И никто не убежит.

   Велес огляделся кругом, словно прикидывая, стоит ли это место того, чтобы остаться здесь насовсем.

   Ручей захлебывался лепетом, перепрыгивая через камни под их ногами. На одной ноте, занудливо-удивленной, свистела какая-то птица. Шумели запутавшимся в макушках ветром высоченные кедры.

– А что мы будем здесь делать?

– Всё, что угодно. Нужно только первое время походить под нашим надзором, а когда вас хватятся на большой земле и пришлют поисковую группу – думаю, раскачаются не раньше, чем через полтора-два месяца, – посидеть тихонько в отведенном вам месте. И ничего больше. Можете заниматься, чем вам заблагорассудится. Кстати, у меня пустует должность лагерного палача. Танауги предлагал, а он, чудак, отказался. Ты, часом, не хочешь? Не-ет, ты не захочешь, ты откажешься. Предрассудками опутан по уши, хоть и производишь впечатление раскованного человека…

   Губи замолчал и откинулся назад, выгнув туловище. Кошачье лицо стало расслабленным, а взгляд – плавающим в истоме.

   Велес понял, что наступила его очередь. Надо говорить. Надо сломать существующее, непререкаемое и дикое, и построить что-то свое. Надо делать. Он вздохнул, отгоняя апатию и блаженную пассивность, поднял валявшуюся у ног сосновую ветку, с хрустом переломил ее и отбросил прочь.

– Видишь ли, Губи, всё, что ты говорил мне сейчас, было очень содержательно и интересно. И актуально. Но ты не учел одного обстоятельства. Обстоятельство небольшое, но кое-что оно способно изменить в нынешней ситуации, так мне кажется. Дело в том, что вышла из строя защита, но не оружие. Они различны по своей химико-биологической природе: одна задействует ядра клеток, другая – митохондрии, или что-то в этом роде. Та зараза, которую сотворил твой гений и которая вывела из строя фермент, ведающий «оберегом», «био-бластера» не коснулась. Видимо, и гениальные мозги могут дать промашку. Я не пускаю в ход оружие только потому, что не хочу, чтобы в отместку произошла какая-нибудь неприятность с моими друзьями, которые действительно беззащитны. Этот факт что-нибудь меняет?

   Губи взглянул на него с веселой симпатией.

– Блефуешь, начальник? Н-ну, молодец! За это люблю.

   Велес внутренне подобрался. Он не собирался сдаваться и продолжал идти по туго натянутой проволоке блефа. Только глаза вырывались, жили двумя желтыми, напряженными до блеска огнями. Он прикрыл веки.

   Главное в этой игре – не сфальшивить. Не пустить петуха. Не задрожать сухожилием под коленкой. А игра эта прекрасна, как всякая игра, где пронзает насквозь холодное жгучее ожидание краха.

   Губи задумчиво посмотрел на свою левую руку.

– Никогда не видел «бластер» в действии. Должно быть, красивое зрелище. Будь добр, продемонстрируй, как он работает, – он протянул ладонь Велесу. – Испепели ее или преврати в газообразное состояние. На выбор. Я серьезно прошу, пожалуйста. Право, эта кисть давно меня раздражает. К тому же будет хоть какая-то симметрия, – он смешно подергал бровью над пустой впадиной, прикрытой веком, на месте правого глаза.

   Велес взял руку и рассеянно повертел, рассматривая. Зачем-то провел пальцем по линиям ладони, удивляясь их странному рисунку.

– Да, хиромантия еще та, – кивнул Губи. – Без полбанки не разберешься.

– Бластер не разрушает живое. Только парализует на какое-то время.

– Жаль. Я представлял его работу иначе.

– Неужели? А как же познания в химии?

– Вру. Конечно, я знаю, как это устроено. Я пошутил, Велес. Парализуй, очень тебя прошу!

– Демонстрировать его действие я не буду. И вообще, я отказываюсь вести с тобой какие-либо переговоры до тех пор, пока Гатынь не окажется на свободе.

– Гатынь… Маленький испуганный фантазер. Сердце зайчонка, способное, однако, к безрассудным порывам, – пробормотал Губи мечтательно.

   Он убрал ладонь и спрятал ее за спину.

– Хотя «бластер» и не уничтожает живое, но пораженный им полностью беззащитен. – Если ты не одумаешься, не переиграешь сию же минуту, ты… будешь убит. И твои приближенные тоже. Я ничем не рискую, так как это будет расценено как мера необходимой самозащиты.

   Губи помолчал, словно опечалившись.

– Может быть, ты догадываешься, Велес, почему мне не хочется, чтобы ты уезжал, – произнес он после паузы. – Подними голову, оглянись вокруг. Тупость, зверство, тление… Не лица, а морды. Не женщины, а суки. Словом перемолвиться не с кем, вот что страшно. Я с тоски тут умру без тебя, Велес…

   Губи говорил тихо и жалобно и вдруг, резко поднявшись и выпрямившись, свистнул. Спустя пять секунд из зарослей позади них выросла фигура посыльного, за ним еще двое.

– Возьмите, – коротко бросил Губи.

   Велес рванулся было, но получил удар в подбородок. Сильные и грубые руки скрутили его так, что хрустнули сухожилия.

– А ты, сынок, хотел со мной блефовать, – укоризненно протянул Губи, высясь перед ним и покачиваясь с носка на пятку. – Со мно-ой, ты хоть понимаешь, на кого замахнулся?.. Впрочем, за это не сержусь. Любые потуги духа вызывают во мне уважение.

   Он смотрел в лицо бывшему начальнику грустно и пристально.

– Зажги свечу, если хочешь.

   Велесу в лицо сверху бросили коробок спичек. Он зажег огарок, валявшийся на толстом спиле дерева, заменявшем стол, и огляделся вокруг.

   Тесная землянка. Запах перегноя и сырости. Ни выпрямиться во весь рост, ни развести широко руки. Не то лавки, не то нары вдоль стен. На одной из них лежит что-то, напоминающее ворох старой одежды.

   «Вот и тюрьма моя. Мое жилье. Последнее жилье?..»

   Велес подался к вырубленной в земле лестнице из пяти ступеней и поднял голову. У края квадратного отверстия маячила фигура охранника, с любопытством заглядывавшего вниз.

– Сиди, сиди, – дружелюбно покивал он. – Раз попался! А на меня не смотри, мне запрещено с тобой разговаривать.

– Меня тоже не особенно тянет к беседам, – пробормотал Велес. – Но все-таки хотелось бы знать, к чему столько труда?

– Какого труда? – не понял парень.

– Вырыть могилу было бы в несколько раз быстрее, чем эти хоромы.

– Кстати, насчет рытья! – Плечи и голова охранника на миг исчезли, а когда появились снова, в руке он сжимал лопату. – Держи!

   Широкое лезвие вонзилось в землю в полушаге от ступней узника.

– Зачем это?..

– А затем, что тесновато здесь, – весело ответил охранник. – Пока вас двое, но скоро прибудет пополнение. Не мешало бы расширить раза в полтора. Поработай-ка, пошевели мускульной силой! Тебе ж все равно делать нечего. Потом сам спасибо мне скажешь, когда вас набьется тут, как сардинок.

   Велес, не прикоснувшись к лопате, шагнул к нарам с лежащим на них… с тем, что поначалу принял за груду одежды. «Пока вас двое!» О болван, как же он сразу…

– Гатынь!

   Ни звука. Дикая мысль, что это не Гатынь, а безжизненное его тело, пронзила и встряхнула, как разряд тока. Медленно, негнущейся рукой Велес стянул с головы лежащего прикрывавшую ее куртку, и горячая волна облегчения едва не сбила с ног.

   Гатынь был жив. Бледное запрокинутое лицо дрогнуло и снова застыло. Глаза, не моргая, смотрели Велесу в переносицу.

   Велес бросился к дыре и крикнул:

– Его что, пытали?! (С-сволочи.)

– Не… упаси боже, – охранник покачал головой. – Он давно так лежит и не шевелится. Должно быть, от страха. Но зачем ты с ним возишься? Оставь. Толку от него не больше, чем от соломенного матраса. Копай лучше, копай! Вспомнишь мои слова, когда через два или три часа тут не протолкнуться будет. Тогда уже ничего не сделаешь. Даже лопату развернуть не сможешь!..

   Велес вернулся к Гатыню и присел перед ним на корточки.

– Гатынь! Ну, проснись же! Ну, очнись же, собака… Вернись! Это я, Велес. Ведь ты узнал меня? Узнал, я знаю, – он провел ладонью по густым пружинящим волосам надо лбом и улыбнулся просительно. – Ведь ты же слышишь меня?..

   Каким должен быть страх и безысходность, чтобы довести до подобной окаменелости, безразличию ко всему на свете, даже к родному, даже к надежде на спасение? Велесу казалось, что он пытается пробудить мертвого. И умершего не сегодня, а давным-давно.

– Мы вместе, Гатынь. Нас двое теперь. Мы выпутаемся… Клянусь тебе, что всё не так безнадежно! Ты мне не веришь? Если б он хотел убить нас, сделал бы это сразу. Не тратил бы время на рытье этой ямы. Гатынь! На днях за нами прилетят с большой земли! Нас разыщут. Всё не так страшно…

– Черта с два они вас разыщут! – весело возразил охранник, улегшийся на живот и свесивший лохматую голову, чтобы лучше слышать, что творится внутри. – Он не такой дурак, как тебе хотелось бы! Сказал бы я, что вас ждет, но… – он пощелкал языком, – не имею права!

   Велес понизил голос до шепота. Он шептал, пробуждал, будоражил. Укутывал в теплое, защищающее, родное… покуда глаза на бледном лице не ожили, словно вернувшись откуда-то издалека.

– Гатынь! Очнулся, собака…

Глава 11. Лиаверис

   Матин страшился реакции жены.

   Он говорил подчеркнуто сухо, словно отдавая распоряжения подчиненному:

– Проверь, всё ли необходимое ты взяла. Галеты, консервы, спички. Воды три канистры. Из вещей не бери ничего, кроме теплой одежды. Старайся, чтобы тебя видели как можно меньше. Не мелькай у них на глазах. Времени тебе на сборы – до двух часов ночи.

   Реакция не заставила себя ждать.

   Лиаверис подняла на него спокойный холодный взгляд и надменно блеснула зубами:

– Бегство в два часа ночи? Словно испуганные крысы с треснувшего корабля?.. Без Велеса? Черта с два! Без Велеса я не уеду.

– Это приказ Велеса, – он старался сдерживаться.

   Лиаверис расхохоталась.

– И мой тоже. В отсутствие Велеса ты обязана подчиняться мне.

– Вот как? Отчего же все предыдущие годы было наоборот? Проснулась всю жизнь дремавшая воля к власти? Почувствовал себя наконец мужиком?.. – Она поглядела с такой издевкой, что Матин почувствовал короткий и хлесткий приступ ненависти к жене.

   Не прибавив больше ни слова, Лиаверис вскочила и рванулась к выходу из палатки с резвостью пятнадцатилетней. Даже не вспомнив, что на ней ночная рубашка, а на лице блестящий слой крема.

   Матин подался за ней и крепко ухватил за локоть.

– Ох! – она зашипела от боли, смешанной с изумлением. – Ну хорошо, хорошо! (Раньше бы так – ну и балдела бы я от тебя, мой милый!) – прикрыв глаза, чтобы скрыть прыгающие в них лихорадочные огни. – Хорошо, – повторила она с фальшивым смирением. – Я пошутила. Выпусти меня, пожалуйста. Я целиком и полностью покорна тебе. Я только оденусь, приведу себя в порядок и всё-всё сделаю. Оставь меня на несколько минут!

   «Черта с два!» Лиаверис находилась в приподнятом и диком состоянии духа. Она решила действовать. Пришел ее час. Пришло время раз в жизни совершить стоящий, острый и восхитительный поступок. Деяние! Нет, ей не раз на протяжении ее бурной жизни доводилось участвовать в чем-то остром, опасном, захватывающем дух. Бессчетное число раз! Но это было не то. Было игрой, щекочущей нервы. А вот сейчас, сегодня, сию минуту ей предстоит совершить такое, на что можно будет потом опираться всю жизнь. Что пройдет сквозь ее рыхлую, пеструю судьбу ослепительным и чистым стержнем.