Когда на планете коронавирусня

– Да мне-то что. Пусть хоть председателем назначают.

Запятые Лида расставляла, как попало. Однако «Клуб любителей девушки из Помельцево» решил с запятыми не заморачиваться, не то вообще запутают Лиду. Хотя бы научить писать общепринятые слова: огород, лопата, автобус, фуфайка. Пишет так, что ни в какие ворота: «огарод», «лапата», «автобуз», «куфайка».

Раза два в месяц собирался «Клуб любителей девушки из Помельцево» для написания ответа.

– Предмет нашей общей страсти прислала письмо, сегодня пишем ответ, – объявлял членам клуба Чехов, который без выборов был признан председателем.

Клуб, бывало что, коллективно писал в Помельцево стихи. Один из примеров любовной лирики клуба:

Опять зима, идут снега

И хочется в полёт!

Ведь та, что сердцу дорога,

Так далеко живёт!

Готов на крыльях и пешком

Идти, бежать к тебе,

В Помельцево стоит твой дом,

А ты – в моей судьбе!

– Это что, Петя на домик в деревне намекает? – тут же находились критики. – Дескать, с домиком люблю тебя до гроба.

– Без домика Пете судьба не нужна! Ему с домиком, с коровкой, с мотоциклом!

Веселился клуб от души над каждым письмом в Помельцево. Однажды в отсутствии Пети разгорелась полемика: посылать Лиде фото Волкова на память или нет. Накануне мужской компанией ездили за город и скрытой камерой сфотографировали Петю, когда тот в семейных трусах до колена, развевающихся парусами над речной водой, входил в Обь. После долгих споров победило мнение: лучше воздержаться от такой порнографии, дабы не шокировать сельскую девушку. Чехов тему «Клуба любителей девушки из Помельцево» не забывал даже на летних каникулах. Привёз народные стихи, которые затем были положены на гитарную музыку. Песня стала гимном «Клуба». В песне были следующие лирические строки:

По бугоркам, по дальним бугорочечкам

Пущай моё письмо к тебе дойдёт!

Я буду ждать родёмого ответу

И верю я, что ён ко мне придёт!

Героиня песни – девушка, она пишет сердечное письмо возлюбленному.

Вчерася я на танцы отпросилася.

Колхозный бык порушил мой забор.

Ещё у нас свинья опоросилася,

А мы с тобой в разлуке до сих пор.

Ещё ты знай, что жизня в нашем крае,

Она ведь не стоит, она течёт.

Ещё ты знай, что Сенька, местный фраер,

Мне день и ночь проходу не даёт.

По вечерам гоняем мы скотину,

Кругом растёт высокая трава.

А за окном кудрявую рябину

Отец срубил по пьяне на дрова.

Отчаянный Серёга Фурманов предложил отправить стихи в Помельцево. Его порыв не поддержали: как бы не обидеть девушку, такими, к примеру, строчками:

Приедешь ты, я буду незамужняя,

И может даже, девушкой при том.

Но только знай, что всех моих подружек

Испортил конюх наш, хромой Артём.

Песню исполняли не только в 512-й, она пользовалась неизменным успехом в выездах за город, в походах. Пели её в горах Тань-Шаня, на саянских реках и по всей Новосибирской области.

Длилась переписка больше года. И вдруг во второй половине апреля, «Клуб» учился на четвёртом курсе, пришло письмо из Помельцево. Лида сообщала, что едет к подруге в Новосибирск, и очень хочет встретиться с Петей. «Клуб» оживился. Мгновенно был написан ответ, в котором говорилось, что встретиться следует непременно. Он, Петя, всё время разлуки мечтал об этом свидании. Лида написала, что приходить на вокзал не следует, она сама придёт в общежитие второго мая.

– Петя, цветы обязательно! – сказал Толя Рейтор. – Без цветов нельзя.

У Пети вытянулось лицо, как от зубной боли.

– Я чё больной цветы покупать!

Другого ответа от Пети ждать не следовало.

– Какая бы ни была она телятница, но ты-то джентльмен, – пригвоздил Петю Толя. – И все мы! Обязательно девушку ведём в кафе. Мы хоть и не гусары, но советские студенты. Шампанское, вино… Всё как полагается в таких случаях… Объявляю второго мая днём «Клуба любителей девушки из Помельцево» со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Постоянных членов «Клуба» насчитывалось восемь, но от желающих идти в кафе отбоя не было, набралось четырнадцать человек. Заказали четыре столика.

Второе мая в Советском Союзе было праздничным днём, в пятнадцать ноль-ноль, час встречи с Лидой на вахте общежития, «Клуб» в полном составе выдвинулся из 512-й комнате. Впереди шёл Петя с букетом из пяти гладиолусов, за ним остальные. Всех одолевало любопытство – что это за Лида из Помельцево.

Возбуждённые они спустились на первый этаж, и возникло замешательство. Перед вахтой стояло нечто – ну просто очаровательное создание. А если не жалеть эмоций – красавица.

– Неужели эта наша телятница из Помельцево, – тихо сказал кто-то из задних рядов.

– А вы, наверное, Коля, – сказала девушка, сделав шаг навстречу Пете.

– Он у нас Петя, – встал рядом с Петей-Колей Чехов, – вы уж извините его.

Чехов толкнул Петю в бок, дескать, вручай цветы. Петя сунул букет Лиде. И тут же отступил назад. Понял, что в своих брюках с пузырями на коленях, застиранной клетчатой рубашке не смотрится он рядом с «телятницей». На Лиде был плащ цвета кофе с молоком, демисезонные белые сапожки на высоком каблуке, на шее лёгкий шарфик, на голове шляпа с широкими полями. И вся она была весенняя, воздушная, праздничная.

Телятница не угадывалась. Тонкие черты лица, лёгкий макияж, манера держаться, длинные с аккуратным маникюром пальцы – всё говорило: не телятница.

Аркашу это не смутило, он смело взял гостью за локоток. Предложил пройти в 512-ю комнату и огласил план действий на сегодняшний день: для начала предлагается испить чайку с печеньем и конфетами, затем товарищеский ужин в кафе по случаю приезда телятницы из Помельцево.

– Вот это да! – восхищённо сказала Лида и смело пошла ведомая Чеховым.

Надо было видеть этот проход. Впереди очаровательная Лида, на полшага от неё Аркаша, он по-прежнему воздушно придерживал девичий локоток. Позади торжественно выступал «Клуб любителей девушки из Помельцево». Студенты, оказавшиеся на пути, уважительно расступались, давая дорогу парадному шествию старшекурсников. Первое, что увидела гостья, переступив порог 512-й комнаты, плакат с приветствием, написанном метровыми буквами: «Лида, с приехалом!!!»

Надо сразу поставить точки над всеми буквами. Ногу Лида не подволакивала и других дефектов, объявленных в письме – косоглазие, заикание – не наблюдалось.

Петя и опечалился, и обрадовался одновременно. Какую-то надежду лелеял в связи с приездом девушки из Помельцево. Как-никак парень двадцати одного года от роду. Но с первого взгляда на «телятницу» понял: не его полёта Лида, ловить ему нечего. И тут же себя успокоил: вот и хорошо, не придётся тратиться.

Веселились в кафе от души: вино, танцы, вкусная закуска, тонизирующее кровь присутствие прекрасной представительницы прекрасного пола. Четыре столика сдвинули вместе. На них было что выпить и хорошо закусить. Собираясь в кафе, сбросились по десять рублей, червонец по тем временам – хорошие деньги. Ещё в общежитие были раскрыты все карты. Лида к телятам не имела никакого отношения, учитель русского языка и литературы, она после окончания пединститута отрабатывала в Помельцево положенные после получения диплома три года.

– А мы вам устраивали «работу над ошибками», – хохотал Аркаша.

– Надо сказать, вы на твёрдую четвёрку писали, – похвалила Лида товарищей по переписке.

Стоит ли говорить, каким вниманием она была окружена в тот вечер. Играл вокально-инструментальный ансамбль, Лиду наперебой приглашали танцевать. Даже были попытки это сделать представителями чужих столиков. На что члены «Клуба» сразу дали понять: самим мало, лучше не мешаться под ногами.

Всё закончилось тем, что «Клуб любителей девушки из Помельцево» распался сразу после вечера в кафе. Председатель клуба узурпировал «предмет страсти», а через год «Клуб» в полном составе, в том числе и Петя Волков, гуляли на свадьбе Аркаши и «телятницы из Помельцево».

Сводный хор «Клуба», дополненный группой «классиков», той её частью, которая не входила в перечень «любителей», с воодушевлением исполнил гимн «По бугоркам»:

По бугоркам, по дальним бугорочечкам

Пущай моё письмо к тебе дойдёт!

Я буду ждать родёмого ответу

И верю я, что ён ко мне придёт!

Сразу после гимна Петя взял застольное слово, произнёс пламенный тост. Суть которого сводилась к одному: он, Петя Волков, на данном торжестве самый главный, кабы не его поездка с невестой в одном купе, никакого загса с шампанским, свадьбы с криками «горько» не было в помине. Посему молодожёны должны, как минимум раз в месяц приглашать его, Петю Волкова, к себе на обед и поить пятизвёздочным коньяком.

– Петя, харя лица не треснет? – громко поинтересовался Витя Айвазовский.

– Нет, – твёрдо ответил Петя, – мои лицо с харей не то выдержат. А за счастье надо платить!

Следует заметить, один раз Петя был приглашён с другими членами «Клуба любителей девушки из Помельцево» к Чеховым на обед с коньяком, славно в тот раз погуляли. Затем все вышли на диплом, защитились и разъехались по городам и весям обеспечивать надёжную электрическую многоканальную связь.

Пятое лирическое отступление

Встречу выпускников порушил коронавирус. Москвич Айвазовский квартиру мог покидать только для прогулки, и то через день, на входной двери подъезда висел график выхода из дома на пару часов. Про полёты на самолётах думать не моги. Вся Москва по углам забились в масках и перчатках. Коронавирус даже Парад Победы победил. Испугались власти, отменили. Всё шло к тому, что и лето мэр Москвы запретит под лозунгом: всем сидеть по домам в масках его производства.

Да не на тех напал коронавирус и его генералы. Встреча наших выпускников состоялась, пусть в формате видеоконференции, но со всей атрибутикой. Получилось торжественно и красиво. На столах шампанское, вино и коньяк. Суровыми закусками не загромождали поверхности перед мониторами, когда тут жевать. Но и не корочками хлеба ограничились – застольный опыт, накопленный за семьдесят лет жизни, подсказал, как правильно и сердито надо закусывать в данной ситуации.

Мужчины сели перед компьютерами, ноутбуками, планшетниками в костюмах и галстуках, женщины в нарядных платьях. Даже Серёга, никогда в институте не отличавшийся академизмом в одежде, вышел на видеоконференцию при галстуке.

– Серёга, и ты при полном параде? – воскликнул Толя.

– А что мы плохо живём или мало кому должны! – отреагировал Фурманов. – Пару кредитов и у нас имеется.

Толя приготовил юбилярам фильм. Перерыл свои студенческие фотоархивы, привлек современные компьютерные технологии, мультипликационные программы, включил мозговую фантазию и получился классный результат. К примеру, Серёга-альпинист штурмует отвесную стену общежития. Постороннему непонятно, что к чему, но в зале нет посторонних, а свои восприняли на ура Серёгу, покоряющего общагу под песню Высоцкого:

Отвесные стены… А ну, не зевай!

Ты здесь на везение не уповай:

В горах ненадежны ни камень, ни лёд, ни скала.

Надеемся только на крепость рук…

За Серёгой, карабкающимся по стене общаги, последовала эпическая картина «Любители девушки из Помельцево пишут письмо на деревню девушке». На ней изображён Аркаша Чехов с гусиным пером в руке над листом бумаги, а вокруг «любители» – все наши друзья. Рустам с гитарой, Витя Айвазовский со сковородой. Наконец, самый колоритный «любитель» – Петя Волков – с голым торсом, в трусах до колен, кирзовых сапогах, соломенной шляпе в дырочку хохочет во все свои тридцать два зуба. Так ему весело от «письма на деревню».

– А где Петя? – обратился Серёга к аудитории видеоюбилея после просмотра фильма. – Железно обещал быть.

– Здесь я, здесь! – подключился пропащий.

Он тоже предстал перед собравшимися в галстуке. Да не простом. Тёмно-синий пиджак и лимонного цвета галстук. Однако больший интерес у сокурсников вызвал не крикливый галстук, а сам Петя. Его было трудно не узнать, и узнать непросто. Вроде бы не возникало никаких сомнений, конечно, Петя. Однако столкнись на улице, не исключено – большинство сокурсников прошли бы мимо. Петя растолстел. Он в институте к пятому курсу стал справным. Члены «Клуба любителей девушки из Помельцево» подтрунивали, мол, возлюбленная скотница-телятница разлюбит: боевой петух должен оставаться худым и жилистым, а ты толстый и неповоротливый. Хотя Петя не был таким уж толстым, но и жилистость утратил. К семидесяти годам стал, что поставить, что положить. Раздобрел, размордел, глазки в щеках теряются.

– Петя, ты ли это? – спросил Витя Айвазовский. – Ты в какой весовой категории?

– Хорошего человека должно быть много! – заученно ответил Петя. И перевёл тему на более приятное: – Давайте, вздрогнем за встречу.

Петя сидел перед монитором с чекушкой водки и тарелкой бутербродов с колбасой.

– Петя, ты чё так слабо отмечаешь праздники? – сказал Витя Айвазовский, – Не уважаешь компанию?

– Не, – ответил за Петю Фурманов, – он не можешь смириться: Аркаша у него телятницу из Помельцево отбил?

Петя ответил серьёзно:

– Не, здоровье не позволяет. Врачи, чтоб они были здоровы, запрещают… «Вы можете хоть каждый день по фужеру красного сухого выпивать, – передразнил кого-то, – но не более того». А если мне не надо каждый день, я хочу раз в месяц нарезаться? Нет, нельзя.

– А скажи-ка, Петя, мне свой адрес, – поинтересовался Айвазовский из карантинной Москвы.

– Это ещё зачем? – насторожился Петя.

– Не боись, в гости не приеду.

– Чё бы я боялся? – с обидой сказал Петя. – Приезжай! Места хватит. Один живу.

– Мне и не надо твой адрес, – сказал Айвазовский и к вящему удивлению Пети назвал его место проживание.

– Ну, ты даешь! – скривил губы Петя. Молоток!

Через полчаса в далёкой Чите, что-то отвлекло Петю от монитора:

– Ребята, сейчас, – сказал он, – домофон.

Петя исчез с экрана. На что Айвазовский объявил:

– Сейчас Петя забудет всех своих врачей.

– Это почему? – спросил Толя.

– Шеф, не спеши! Сейчас увидишь!

Петя появился с двумя бутылками коньяка.

– Айвазовский, – закричал Петя, – ну ты даёшь стране древесины! Не зря у тебя была кличка – Орёл! Орлом ты был, Орлом ты и остался! Я даже не поверил сначала. «Вам, – говорит, – презент из Москвы от Виктора Айвазовского».

– Так наливай, Петя, по полной! – призвал Айвазовский. – Будем выпивать за здоровье юбиляра Аркаши и евонной девушки из Помельцево, которую получил, благодаря тому, что ты в тот памятный вечер фужером красного не ограничился, а нарезался креплёным красным до беспамятного состояния.

– Вовсе даже не до беспамятного? – возразил Петя. – Кое-что помнил. Даже адрес общаги Лиде написал.

Петя ловким движением открыл коньяк и щедро налил себе в фужер.

– Вот это настоящий Петя! – сказал Серёга. – А то вздумал из напёрстков поздравлять юбиляров!

– Где наша не пропадала! – сказал Петя. – За девушку из Помельцево и еённого хахаля из НЭИС!

Петя осадил фужер. Проглотил бутерброд.

– Узнаю Петю! – сказал Толя. – Не надо «пей до дна» командовать!

Айвазовский взял гитару:

– Други, предлагаю следующий тост спеть вместе. Я тут разучил.

Накануне он разослал всем слова песни, что попалась в ютубе. Припев пели хором.

Я вам спою, мои друзья,

Мне жить без вас никак нельзя,

Мне только с вами по пути,

А сколько дружбы впереди!

Мне с вами петь, мне с вами жить,

Мне с вами радости делить,

Мне с вами горести делить,

Мои друзья.

Мне с вами петь, мне с вами быть,

И всё на свете разделить,

Я вас люблю, всех вас люблю,

Мои друзья!

Айвазовский отклонился от монитора, будто поставить гитару, на самом деле – смахнул предательскую слезу. Не сдержался, но никто не заметил слабости. Он был уверен: больше с друзьями не встретится никогда.

– Я вас люблю, мои друзья! – пропел Витя, вернувшись к монитору. – За нашу дружбу!

В разных уголках страны подняли бокалы в ответ на призыв, поднесли к мониторам, «чокнулись», и выпили за дружбу.

Надо сказать, не у одного Айвазовского повлажнели глаза…

Радоница по-коронавирусски

После смерти матери, последние двадцать лет, Владимир Павлович на Радоницу каждый год ездил на кладбище к родителям. Сто километров, дорога хорошая, час-полтора и там. Ездил чаще один, изредка с женой. С вечера укладывал в багажник грабли, мешок для мусора, ёмкость с водою, зонтик, чистые тряпки – памятник вытирать. Поднимался рано утром, пил кофе и ехал. Какая бы ни была погода, солнце ли, дождь – ничего не останавливало. Знал точно: не съездишь на Радоницу – потом не соберёшься.

Почему-то сразу заподозрил, когда заговорили о коронавирусе и самоизоляции, что кладбища на Радоницу закроют. Сам долгое время был партийным работником, логику аппаратчиков знал. И по церквям запрет дадут, это к бабке не ходи. Церкви с 1917 года бельмом в глазу, мало что поменялось с отменой советской власти. Формально – всё хорошо, президент может со свечой, окружённый охраной, стоять в церкви на праздник, но это ничего не значит. Эпидемия показала, для власти всё одно, что цирк, что церковь. Владимир Павлович лично знал одного из тех, кто развернул в Москве бешеную активность с эпидемией. Был он младше Владимира Павловича на десять лет, сидели на одном этаже в партийном прошлом. Тогда нынешний московский активист в начинающих ходил. «Шибко ты ушлый, однако», – сказал ему однажды Владимир Павлович. Время показало – очень «шибко ушлый». Понадобится для карьеры церковь построить – расстарается, встанет вопрос снести – камня на камне не оставит. Случись что и кладбище сравняет с землёй и не поморщится. В эпидемии увидел шанс за короткий период мощно наварить политический капитал. Не исключено и денежный под сурдинку, какая власть без денег.

На Радоницу Владимир Павлович для очистки совести позвонил двоюродному брату, узнать, закрыто кладбище или нет. Была маленькая надежда – село не Москва, не областной город.

– Стоит полиция! – доложил брат. – Стоит родимая.

– Придётся, после Радоницы съездить, – сказал Владимир Павлович.

– Зарули ко мне, как соберёшься, или позвони, я тоже хочу к твоим сходить. Дядю Пашу и тётю Машу проведать.

Владимир Павлович пообещал, хотя заезжать не собирался. Брат был из говорунов, а у родных могилок уместно помолчать, подумать, повспоминать прошлое, не для пустых разговоров драгоценные кладбищенские минуты.

На кладбище приехал через неделю после Радоницы. На всякий случай решил судьбу не испытывать, оставил машину вдали от главного входа, на территорию с крестами и памятниками проник через дырку в заборе. Вспомнил материнские слова: «На Радоницу наши усопшие ждут нас у кладбищенских ворот. Ждут, кто к ним придёт на этот раз». Вспомнил и усмехнулся: нынче дождались одну полицию.

На этом участке кладбище не помнил, когда был в последний раз. Проходя мимо могил, машинально читал фамилии и вдруг: «Завьялов Георгий Николаевич». Дядя Гоша. Посмотрел дату смерти – двадцать пять лет назад умер. С Петей Завьяловым были в друзьях. Дядя Гоша ходил на костылях. Широкоплечий, сильный он ловко менял при ходьбе точки опоры: костыли, нога, костыли, нога. Да если бы нога – протез.

Ветеранов Великой Отечественной войны много было в детстве Владимира Павловича, по воскресеньям они стекались на Златокипящий базар.

Кто-то в шутку назвал базар Златокипящим, так и пошло. Золото не кипело на базарной площади, но чего только не привозили жители окрестных сёл и деревень на продажу. Из живности предлагали коров, коз, поросят, гусей, кур. А мясные ряды! Идёшь и идёшь, а слева и справа свинина, говядина, баранина… Можешь брать тушей, а можно два-три килограмма, а то и на одни щи… Тут же мужики рубили мясо на здоровенных чурках топорами с короткими, по сравнению с широким лезвием, топорищами… Всегда было полно битой птицы – куры, утки, гуси. А ряды с рыбой! И свежая, и запашистая копчёная, и вяленая, и солёная в бочонках…

Особый угол базара был отведён под мёд. Со своей атмосферой. Будто пчёлы, неутомимые высокоорганизованные труженицы, и на куплю-продажу плодов своего труда действовали мистическим образом. Торговые сделки осуществлялись степенно, словно покупатели приходили сюда другие, и продавцы иного замеса, чем в остальных рядах…

Летом продавалась в больших количествах лесная ягода: малина, смородина (чёрная и красная), боярка, черёмуха, калина – всё вёдрами. Можно было и стаканчик ягоды купить, это поесть, на варенье хозяйки покупали вёдрами. Ближе к осени приходило время клюквы, брусники и кедрового ореха.

Что ещё памятно, чего сейчас вообще не увидишь – мороженое молоко. Зимой хозяйка разольёт молоко по мискам, тарелкам и выставит на мороз, потом кругами матового цвета наполнит мешок и несёт на базар. Дома ледяной круг растапливаешь в кастрюле… После заморозки-разморозки молоко обретало специфический вкус. Кто-то на дух его не переносил, дескать, это и не молоко вовсе, Владимир Павлович наоборот – предпочитал зимой именно такое.

Взрослые зачастую приходили на базар с детьми. И это учитывали торговцы, маркетинг в те далёкие пятидесятые тоже был в действии, детям предлагался особый товар – петушки на палочках. Они пользовались неизменной популярностью у юных покупателей. Не знали ещё заморский плагиат петушка с глупо звучащим названием – «чупа-чупс». Вожделенным детским лакомством были петушки. Красные, зелёные, жёлтые, оранжевые… В форме звёздочек, петушков, зайцев, мишек, белочек, рыбок… Независимо от формы именовались петушками. Можно было, растягивая удовольствие, скупо облизывать лакомство. Лизнул, покрыл язык тонким слоем сахара и наслаждаешься неповторимой вкуснятиной, растворяющейся в тебе. А можно щедро положить петушок в рот и часто глотать обильную сладкую слюну, что называется – гулять, так гулять. Совсем нетерпеливые с громким хрустом грызли петушок. Дробили его на кусочки, а в завершении тщательно облизывали палочку, чтобы ни одна сахаринка не осталась на ней.

Базарным днём было воскресенье. Казалось, весь городок стекался на базар. Пожалуй, сказать «не протолкнёшься», будет преувеличением, но если и преувеличением – вовсе небольшим. Что врезалось в память на всю жизнь – инвалиды. Их всегда много собиралось на торжище. На костылях, самодельных колясках-платформах… У кого-то вместо одной руки пустой руках, кто и вовсе без рук. Увечные вызывали чувство жалости, неловкости. Кто-то с утра пьяненький, на земле, фуражка – просил подаяние. Конечно, на выпивку, это знали, но всегда находились сердобольные сердца, чаще женщины, бросали мелочь горемыкам. Почти каждое сердце ещё кровоточило войной, которая забрала у кого детей, у кого братьев и сестёр, отца или мужа. Большая часть инвалидов получили увечья на фронте. Кого-то подломило это, другие держали себя, зарабатывали, как могли, на кусок хлеба.

Один из видов предпринимательской деятельности инвалидов – продажа цигарок с мелко нарубленным табаком-самосадом. Сами ли выращивали табак или покупали (скорее всего, оба варианта имели место), вместо папиросной бумаги использовались из газеты нарезанные листочки, в них насыпался крепкий душистый доморощенный табак, затем ловкое движение пальцев и цигарка готова. Это могла быть «козья ножка» с убойной порцией табака, или почти как папироса тонкая самокрутка. Продавец, чтобы цигарка не разворачивалась, проводил языком по краю бумажки, делал «клеющий слой», и фиксировал его на трубочке с табаком – готово. Такая цигарка была дешевле, чем папиросы или сделанная из магазинного табака. Поэтому мужчины охотно покупали, частенько со словами: «Больше-больше табака сыпь, не жадничай, чтоб до задницы пробрало! Покурить, так покурить!»

Много было безногих. Один на гармошке играет, песни поёт. Перед ним шапка на земле. Дескать, не скупись, мил-человек, помоги артисту материально. Другой – судьбу предсказывает. В помощницах морская свинка, она по команде достаёт из ящичка бумажки с «судьбой». Даешь инвалиду денежку, согласно таксе, и узнаёшь, что ожидает тебя в будущем: «радостная весть», «неожиданная встреча», «любовь»… Подходили к таким в основном женщины. Давали какую-то мелочь инвалиду, свинка проворно доставала свёрнутую в трубочку бумажку. Женщина разворачивала, читала, улыбалась. Плохую «судьбу» свинка не пророчила.

Встречались на улицах городка инвалиды и в будний день. Кто-то бессердечно назвал (и ведь прилипло) «обрубками» тех, у кого ноги были ампутированы полностью. Инвалидных колясок не было. Передвигался такой инвалид на деревянной платформе с деревянными колёсиками. Редко когда подшипники, чаще вот такие незамысловатые, из чурбачков сделанные колёсики. В каждой руке у инвалида по деревянной колодке, ими отталкивался от земли при передвижении. Едет такой человек по тротуару, высотой едва с метр. Ноги остались на войне, а надо было жить, пусть и «обрубком». Были ещё «самовары», это когда ни рук, ни ног, но такие на рынке и в городе не появлялись.