Когда на планете коронавирусня

– Только что не написали заголовок: «Сидеть дома и не рыпаться!» – возмущался Витя.

Он тоже фигурировал в списке «сидеть – не рыпаться». По причине пережитого инфаркта.

– Витя, – сказал на это Серёга, – электрики говорят: лучше изоляция, чем заземление.

– Сердечники, сидя дома, скорее в заземление пойдут. Кардиолог мне на каждом приёме повторяет: «Двенадцать тысяч шагов хоть ползком! Иначе – вечный покой седых пирамид!» Шутник, но зрит в корень. Представляешь, двенадцать тысяч шагов намотать по квартире. Это восемь километров. Хожу из кухни в коридор, из коридора в комнату, из комнаты – в другую. Точно, как в новоиспечённой пословице: самоизоляцию пережить – не поле перейти! Хожу по квартире, а из окна парк Сокольники как на ладони! Весь в весне, весь в зелени. А я аки орёл в клетке. Недавно попалась грустная шутка: «Никогда бы не подумал: на следующей войне меня заставят сидеть дома».

– Так воевать надо! – написал Аркаша Чехов, и бросил в группу ролик с протестом испанок против существующего порядка.

Испанки не с плакатами пошли по улицам: «Долой самоизоляцию!», не в футболках с аналогичной надписью. Наоборот, поснимали всё с себя до последних одёжек. Голяком рванули по улице. И не десять или двадцать, даже не сто или двести. Шли и шли колонной в чём в баню ходят. Не исключено, по той самой улочке, по которой в корриду быков гоняют. Испанок никто не гонял, сами высыпали на проезжую часть в великом голом множестве. Одни бегом, скорее-скорее выразить протест да одеться. Другие не торопятся – уж если протестовать, так с чувством и толком. Идут себе не спеша, требуя отмены карантина.

– По протестам у нас Серёга специалист, – бросил реплику в группу Айвазовский. – Ударим альпинизмом по беспределу.

– Серёга у нас верхолазный борец за справедливость! – согласился Аркаша. – За что и пострадал.

Между строк этого диалога был прозрачный намёк на нетрадиционные восхождения Фурманова.

Нетрадиционные восхождения

Серегу Фурманова подвёл альпинизм. Точнее – нетрадиционные восхождения по стенам общежитий. Первое восхождение прошло без сучка, без задоринки – никаких последствий, кроме весёлых воспоминаний, второе окончилось плачевно.

Серёга личность харизматичная, рядом с ним не соскучишься. В институте отличался этим качеством и доселе остаётся таковым. Толю Ройтера в начале XXI века производственная судьба забросила в небольшой городок в Казахстане. Кроме как на карте место сие не видел никогда, одно знал – там живёт Серёга Фурманов. Больше никакой информации о друге: ни телефона, ни адреса, ни места трудовой деятельности. В сумасшедшие девяностые Серёга попал в круговорот событий, как в песне поётся: «…я менял города, я менял адреса». Пропустил две встречи в институте и потерялся с горизонта. Имелась информация: в Казахстане осел. «Быть такого не может, – предположил Толя, выходя из вагона на перрон, – чтобы город не знал Серёгу». Спросил у таксиста, который вёз в гостиницу, тот пожал плечами, зато дежурная в гостинице сразу заулыбалась, услышав «Сергей Фурманов».

– Как же, как же, – сказала весело, – Сергей Павлович личность известная.

Через полчаса Толя разговаривал с Серёгой по телефону, а вечером они сидели в ресторане, вспоминая прежние годы.

Они учились на четвёртом курсе, когда сменился комендант общежития. До этого много лет неизменно занимал хлопотливую должность легендарный Марк Борисович. Общежитие было его родным домом. Ни детей, ни жены и никакого другого жилья у него не имелось. Занимал комнату на первом этаже. К студентам относился, как к детям, которым спуску давать нельзя. Мягким не был, но и не зверствовал. Хоронили Марка Борисовича из общежития. Гроб стоял в вестибюле, где проходили по субботам танцы, на которых, бывало, присутствовал Марк Борисович, присматривая за своими великовозрастными чадами.

После него поставили Маргариту Ивановну. Студенты тут же окрестили нового коменданта – Команданте Маргоша, или просто Маргоша. За глаза только так именовали. Студентов она органически не переваривала. Выводила из себя, бесила их вечная настроенность на смех. Стоит двоим собраться, и пошло-поехало: хи-хи да ха-ха, ха-ха да гы-гы-гы! А уж если компанией собьются – сплошная ржачка. С чего, спрашивается, гоготать всю дорогу? Если смеялись за её спиной, казалось – она причина, над ней потешаются, и готова была разорвать весельчаков.

Команданте Маргоша не относилась к тем женщинам, у которых всё давно позади. Не двадцать студенческих лет значилось в её паспорте – сорок пять, но внешне отнюдь не мымра. При фигуре, одевалась вполне, на голове порядок. Следила за собой. При этом выражение лица, стоило Маргоше переступить порог общежития, лучше не смотреть. Чугунно глядела Маргоша на институтский мир, будто точила её кудрявую голову одна забота, как бы извести под корень всех студентов.

Марк Борисович держал общежитие в берегах, но прощал провинившихся, сор из общежития в комитет комсомола, партком, деканат не выносил. Только если кто совсем страх терял. Маргоша давала огласке любую провинность. Первокурсники и второкурсники боялись её как огня, третьекурсники побаивались, четверокурсники старались не связываться. Больше других беспокойство доставляли Маргоше пятикурсники. Играя в преферанс, не закрывали дверь на замок, не прятали карты, если заходила с проверкой, дерзили. Она им:

– Прекратите картёжничать, здесь не тюрьма играть в азартные игры!

Они в ответ приводили примеры великих писателей, любивших перекинуться в картишки.

– Вы что, Маргарита Ивановна, хотите сказать, что Николай Алексеевич Некрасов, автор знаменитой поэмы «Кому на Руси жить хорошо» был под стать зекам-арестантам, раз любил играть в карты? – смело перечили пятикурсники. – Фёдор Михайлович Достоевский, автор романа «Преступление и наказание», тоже играл.

Авторитет великих Маргошу не убеждал, она требовала «прекратить превращать общежитие в воровской притон».

Не давал покоя Маргоше радиоузел общаги. В нём пятикурсники устроили клуб по интересам. Интерес был один: запереться в радиоузле и под западную музыку с пивом-вином в карты резаться. Маргоша попыталась хитростью, под видом заботы о них выжить оттуда. Поставила вопрос на студенческом совете общежития: пятикурсникам надо сосредоточиться на дипломной работе, а мы бессовестно нагружаем общественной работой, давайте освободить от радиоузла. Ничего не вышло. Студсовет встал на сторону пятого курса. Особенно люто возненавидела Маргоша заправляющего радиоузлом долговязого дипломника Гошу. В его подчёркнуто интеллигентном полупоклоне, с коим здоровался с ней при встрече, видела скрытую издёвку над собой. Как ей хотелось прищучить Гошу, заставить лебезить, оправдываться.

Маргоша дождалась своего часа. Засекла долговязую фигуру Гоши в коридоре первого этажа, когда он тащил раздутый в боках портфель. Опытным взглядом определила: не конспектами набит портфель. Не тетрадки в нём, не листы с курсовой работой. Бутылки распирают бока. Прикидываясь, будто идёт по своим делам, Маргоша отследила маршрут Гоши, он направился на третий этаж, – в радиоузел. Минут через пять проследовала мимо радиоузла – из-за двери доносились кроме музыки возбуждённые голоса. Хорошо. Очень хорошо. Как ей хотелось сразу накрыть компанию. Сдержала себя – пусть птички увязнут в ловушке. Из окна своего кабинетика Маргоша ещё раз увидела Гошу, снова шествовал с раздутым портфелем – ходил за добавкой.

Маргоша выжидала счастливый момент, чтобы разом покончить с радиоузлом – рассадником студенческой вольности. И добилась своего, сидя в засаде: птичка завязла по уши. Пятикурсники под воздействием доставляемых в портфеле напитков окончательно утратили бдительность – забыли закрыться, такого никогда с ними не случалась. Маргоша подняла руку, настроившись тарабанить в дверь до последнего. Но дверь подалась от лёгкого толчка, а за ней взору предстала картина Репина «Приплыли». На столе батарея полных бутылок, у стены ещё одна – но пустых, пепельница полна окурков, открытые банки консервов, магнитофон орёт, карты на столе отнюдь не географические: дамы с королями и тузы с валетами.

– Всем встать и выйти! – гробовым голосом скомандовала Команданте Маргоша.

Долговязый Гоша попытался уладить ситуацию. Маргоша истерично закричала:

– Я сказала: всем встать и выйти! Иначе вызываю милицию!

Пятикурсники вышли, было их четверо. Маргоша потребовала ключ от радиоузла, закрыла помещение и опечатала дверь своей печатью.

– Будем разбираться у ректора! – бросила Гоше. – Устроили распивочную! Я вас поставлю в стойло! Будет вам завтра кино и немцы.

Гоша, расставшись с Маргошей, бросился в 512-ю комнату:

– Ребята, выручайте!

– Да проще простого, – сказал Серёга Фурманов. – Окно открывается?

– Да.

– Гоша, не вибрируй, сделаем!

Серёга полез в шкаф за альпинистским снаряжением, достал верёвку, а Гошу послал на разведку, узнать – ушла или нет Маргоша из общежития. Удостоверившись, что Маргоша покинула подведомственную территорию, отправились на четвёртый этаж. В комнате над радиоузлом Серёга завязал верёвку за чугунную батарею, спустился дюльфером на один этаж, открыл окно в радиоузел, проник в «распивочную», а дальше дело техники.

На следующий день было «кино и немцы».

Маргоша довела информацию о беспорядках в радиоузле до деканата, парткома, профсоюзного комитета и комитета комсомола. Собрала чрезвычайную комиссию и повела на место преступления. Декан, его заместитель, секретарь комитета комсомола, представитель парткома, ведомые Маргошей, направились в общежитие. Команданте вышагивала впереди всех, в туфлях на высоком каблуке, деловом, хорошо сидящем на ней костюме – решительная, уверенная, разящая.

Общежитие припало к окнам – такой представительной делегации не видело давно у своих стен. Подойдя к радиоузлу, Маргоша первым делом удостоверилась, что печать на двери в целости и сохранности, повернула ключ в замке, толкнула дверь, показала членам делегации рукой – заходите. Дескать, я уже видела, теперь вы полюбуйтесь, что творят ваши студенты, на которых государство такие деньги переводит. Вместо того, чтобы день и ночь сидеть над учебниками – пьют вино, играют в карты, безобразничают.

Делегация во главе с деканом проследовала в комнату. И встала посреди неё в лёгком недоумении. Никаких следов пьянки, безобразий, безнравственности – ни бутылок, ни окурков, ни карт. Чисто, прибрано, на стене политическая карта мира. Серёга даже пол подтёр. Страшно не любил это делать в родной 512-й комнате, но тут очень хотел досадить Маргоше, у него с ней не один раз стычки случались, тоже имела на Серёгу зуб и он ответный.

Декан хмыкнул, окинув внимательным взглядом радиоузел, и сказал коротко:

– Стены и потолок пора бы уже побелить.

Повернулся и пошёл к выходу, за ним последовали остальные. Маргоша хлопала глазами, она была растеряна, обескуражена и убита. Всю ночь мечтала об этом сладком моменте, а он оказался горьким.

И всё же Маргоша дождалась праздника на своей улице, пусть не по поводу торжественной постановки в стойле долговязого Гоши. С тем ничего не получилось, зато Серёге с огромным удовольствием подписала бегунок, когда он бесславно покидал институт.

Известно: пиво такой напиток, полстакана выпьешь, а запах – будто ночь напролёт бражничал. Положим, Серёга в тот субботний вечер не полстакана употребил, даже не стакан, пару пол-литровых кружек осадил, но что это за объём для его ста восьмидесяти сантиметров полного жизнерадостной энергии роста. У Серёги была пассия, девушка с третьего курса. Жила в другой общаге. По субботам устраивались в ней танцы, зажигательно играл студенческий оркестр, грохотала музыка, не устоишь на месте. Серёга тоже вознамерился потанцевать со своей девушкой и отправился к ней. Но на входе в чужое общежитие шлагбаум опустила грозным окриком вахтёрша:

– Стоять! Пьяным не положено!

Серёга повернул голову вправо, затем влево, как бы ища того самого пьяного, в адрес которого прозвучала команда.

– Кто пьян? – написал на своём лице изумление Серёга.

– Вы! – сказала вахтёрша, женщина лет пятидесяти, в очках с толстыми стёклами.

– Я? – ещё более удивился Серёга. – Да я вообще крепче чая ничего не употребляю.

И добавил с пафосом:

– Готовлюсь в космонавты!

– Вот и скатертью тебе дорога в космические дали! Дуй в свой космос, пока милицию не вызвала! У нас таким космонавтам делать нечего.

Вахтёрша не первый год занимала беспокойную должность, отработала стиль поведения. Антимонии не разводила в подобных ситуациях.

– Хорошо, – сказал Серёга. – Мы ещё с вами, мадам, встретимся на орбите.

– Лети-лети, голубь сизорылый! – сказала своё последнее слово вахтёрша. Ей очень не понравилось, что Серёга назвал её «мадам», услышала в этом что-то от сравнения с женщиной лёгкого поведения.

Однако Серёга решил продолжить диалог и оставить последнее слово за собой. Он вышел из общежития, окинул взглядом фасад здания. Проследил путь водосточной трубы, прочерчивающей стену до самой крыши. На четвёртом этаже труба проходила в каком-то полуметре от раскрытого окна. Ну что Серёге каких-то тринадцать-пятнадцать метров, когда он лазил по отвесным стенам Тянь-Шанских вершин. Вскоре он ступил на подоконник того самого окна на четвёртом этаже.

– Парни, – сказал обитателям комнаты, спрыгнув с подоконника на пол и направляясь к двери, – всё нормально. Окно не закрывайте, я ещё зайду.

Парни удивлённо посмотрели на Серёгу. Но проблему из его неожиданного появления делать не стали.

Серёге нет бы – пойти обрадовать свою девушку приглашением на танцы и отправиться с ней отплясывать шейк, томится в танго, нет, напрямую двинул к вахте и, замедлив шаг, проследовал мимо вахтёрши. Та глазам своим не поверила. Только что отправила «космонавта» за дверь и вот он с другой стороны…

Серёга тоже говорить ничего не стал. Он покрутил многозначительно пальцем у виска. Дескать, чья взяла.

Вышел из общежития, во второй раз проворно взлетел по водосточной трубе на четвёртый этаж.

И снова не отправился к своей девушке, а с ней на пару на танцы, прошествовал мимо вахтёрши всё с тем же обидным жестом, красноречиво намекающим на непорядки в мозговой деятельности адресата.

– Сам дурак! – истерично прокричала вахтёрша в лицо Серёги, и повторила в спину «космонавта»: – Сам дурак!

И ещё один раз они обменялись «дураками». Серёга готов был в четвёртый раз продемонстрировать нелицеприятное отношение к вахтёрше, но та не сидела без дела, пока Серёга покорял отвесную стену общаги при помощи водосточной трубы, приготовила сюрприз в виде двух милиционеров.

Ректор протоколы из милиции на студентов не прощал – Серёгу выгнали.

– Это ведь ты залез в радиоузел и убрал бутылки? – мстительно произнесла Маргоша, подписывая бегунок Серёге. – Довыпендировался на свою голову!

– Какие бутылки? – дурашливо поднял брови Серёга. – Какой радиоузел, товарищ команданте? Закусывать надо!

– Что значит закусывать? – возмутилась Маргоша.

– Имею честь откланяться! – щёлкнул каблуками Серёга. – Желаю не чихать, не кашлять! Полемику устраивать с вами мне сегодня недосуг!

– Чтобы сейчас же духу твоего не было в 512-й! – крикнула вослед Маргоша!

Так провожаемый напутственным словом Маргоши, окончил Серёга эпопею учёбы в стенах НЭИС. Можно было попробовать восстановиться осенью на четвёртый курс, но Серёга не стал этого делать, он поехал в Томск и окончил там политехнический институт.

Неудачу с НЭИС расценивал как недоразумение. Локти не кусал: зря полез по этой треклятой водосточной трубе. Голову пеплом не посыпал: ну один раз подразнил вахтёршу, ну два… В этом весь Серёга, что сделано, то сделано, надо идти вперёд, не оглядываясь…

Хотя он не получил диплом НЭИС, своей родной группой считал «классиков».

Пятое коронавирусное отступление

Наши женщины тоже могут отмочить не хуже испанок. Пусть не в качестве протеста. Шуму в соцсетях и в чиновничьей среде навела молоденька медсестра по коронавирусу. Представляю, лежишь в палате, и вдруг заходит в этом марсианском костюме, вся упакована против короны: на голове шлем, циклопические очки, респиратор, на ногах спецобутка – никакая зараза не проберётся, и голо тело под прозрачным костюмом. Не совсем, чтобы, как у протестующих испанок: сверху и снизу было по чуть-чуть. Когда до начальства дошло, медсестра прикинулась, будто не представляла, что костюм настолько прозрачный. Без того работать приходится в напряжённом режиме целый день, а в скафандр никакой воздух не проникает – жарко, вот и придумала облегчить жизнь. Пациенты мужского отделения были не против новшества, дескать, коли жарко, ходи себе на здоровье. Даже иммунитет укрепляется от вида стройной фигуры, картина придаёт чувство оптимизма, веру в завтрашний день, мобилизует ослабленный организм на борьбу за выживаемость.

В одной маске ходить не сахар. Лицо потеет, дискомфорт. А ты её везде надевай. Еврейский анекдот прошёлся по ватсапу:

– Моня, когда уже эта самоизоляция с масками и другой дуротой закончится?

– Абрам, потерпи, люди вложились в это дело, отобьют деньги и всё вернётся на круги своя.

Поэты тоже прошлись на данную тему. Тем более просочилась информация, что мэрия Москвы закупила масочное производство, а мэр пообещал масочный режим аж до февраля 2021 года. На что народный поэт изрёк:

Говорят, что уважаемые люди

Прикупили масочный завод,

И теперь режим ношенья масок будет

Продолжаться целый год.

Только огорчаться мы не будем,

Маски – это разве катаклизм.

Лишь бы уважаемые люди

Не купили производство клизм.

Стихи бросил в ватсап Айвазовский, а следом сообщил: «Петя Волков найден». Витя провёл почти шпионскую операцию, точнее – контразведческую. В его богатой биографии имела место работа по обеспечению спецсвязи КГБ. Витя поднял старые знакомства и нашёл Волкова. Что уж там говорить, пазлом студенческой жизни Петя был ярким. Оставил рельефный след в жизни потока. Подтверждением служит хотя бы такая история.

Клуб любителей девушки из Помельцево

Историю, которой посвятим нижеследующие страницы, имела место быть на третьем курсе. В зимнюю сессию Петя Волков ухитрился сдать последний экзамен досрочно. Всем четыре дня готовиться, а у Пети в зачётке полный порядок, обеспечивающий начало каникул. Улизнуть так просто в свою родную «деревеньку деревянную» Пете не свезло. Товарищи раскрутили его на отвальную. Как Петя не пытался отказываться, пришлось проставляться. При всей своей расчётливости, понимал, если ты участвуешь в коллективных мероприятиях за чужой счёт, должен и сам время от времени накрывать поляну. В тот раз он крепко выпил. Если сотрапезники в уголках памяти держали информацию о скором экзамене, Петю ничего не сдерживало, опять же, сам вино покупал, надо отпить побольше. Однокашники проводили Петю на вокзал, посадили в поезд.

Как и всё в нашей жизни, о чём долго мечтаешь, что с нетерпением ждёшь – быстро заканчивается: те каникулы тоже пролетели одним днём, и начались учебные будни. На второй день после окончания каникул вечером Петя пришёл в 512-ю комнату и доложил, что получил письмо от девушки из деревни Помельцево.

Комната под номером 512 отличалась тем, что в ней частенько устраивались коллективные мероприятия. Здесь была гитара, магнитофон, и народ жил компанейский. Один Аркаша Чехов чего стоил. Из себя видный, ростом метр и ещё восемьдесят сантиметров, крут в плечах, слегка сутуловат, да это мелочи на общем фоне. Русые волосы, синие умные глаза, большие губы, всегда готовые к улыбке. Аркаша был преисполнен весёлых сил и жизнерадостной энергии. Любил играть в футбол, настольный теннис, а ещё – на гитаре. Знал бессчётное количество песен Кукина, Визбора и Высоцкого и анекдотов. Вокруг него всегда крутился народ, в тот вечер в четырёхместной 512-й собралось человек восемь. Петя с письмом от девушки пришёлся кстати.

– Вы же меня накачали в день отъезда, – сетовал Петя

– Кто тебя накачал? – мгновенно отреагировал Толя Ретор. – Я раза два предупреждал: «Петя, не налегай на стакан, тебе ехать». А ты петухом гамбургским: «Да я трезвый, как бабушка!»

Петя пропустил это замечание мимо ушей.

– В поезде, – продолжил он, – я, оказывается, познакомился с девушкой Лидой.

– Что значит «оказывается»? – спросил Рустам Исмаилов, тоже был из 512-й

– Не помню я её. Но адрес нашей общаги дал и фамилию назвал. И она мне сунула бумажку с адресом. Я дома крутил её в руках, крутил. Не мог понять, откуда взялась. И вот письмо.

Это известие было воспринято с большим интересом. Со всех сторон понеслись предположения о содержании письма.

– Она пишет, что ты должен жениться на ней? – спросил Толя.

– Нет. До этого ещё не дошло.

– Всё впереди! – сказал Рустам.

– Вам бы только скалиться! – отбивался Петя.

– Я плохо помню её, почти не помню. Оказывается, мы обменялись адресами. Она написала.

– Или пишет, что ей денег должен?

– Да нет, – зло ответил Петя.

Не любил он тему денег даже в таком ракурсе.

– Пишет, что я ей понравился.

– А она тебе?

– Я же говорю, ничего не помню. Но пишет безграмотно.

– Давай сюда, – отобрал Аркаша Чехов письмо и принялся читать.

«Здравствуйте, Коля!», – начиналось письмо.

– Почему «Коля», – удивился Аркаша.

– Это я шифровался.

– Ну, ты, Петя, и ходок! Лишь бы алименты не платить.

«Не всем быть инжинерами, – была в письме такая фраза, – я работаю на скотном дворе телятницей. Работа мне ндравится. Еслиф вы не прочь переписываться, то я согласна».

– «Инжинер» и «ндравится» – это, Петя, хорошо! – сказал Рустам. – С другой стороны – надёжная жена. Ты её из навоза вытащишь в большой город, она тебе за это будет всю жизнь ноги мыть и воду пить. Ты уже ответил на письмо?

– Не буду ничего отвечать! – кипятился Петя. Он уже был не рад, что показал письмо.

Этот момент стал отправным в создании клуба «Любителей девушки из Помельцево».

– Мы сами ответим, – с энтузиазмом сказал Аркаша. – Петя, ты не против?

– Мне-то что, – сказал Петя, – хоть в гости к ней на скотный двор поезжайте.

Аркаша освободил стол, вырвал из общей тетради лист, достал авторучку и взялся писать письмо. Коллективное эпистолярное творчество было под стать картине Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Каждую фразу обсуждали всей компанией.

«Лидочка, – придумывал вслух Аркаша от имени Волкова, – скажу со всей откровенностью, вы мне понравились с первого взгляда. Особенно ваши глаза, бездонно красивые, лучистые, в них столько сердца…»

– Напиши, – предложил Рустам, – глаза, как синий плат небес!

– А если они, как чёрная ночь? Петя, какие у девушки глаза?

– Разные, – раздражённо ответил Петя, – один правый, другой левый! Откуда я помню? Имя не запомнил. Письмо беру на вахте, не могу въехать, кто это. Только потом дошло. Помельцево хорошо запомнил, в эту дыру с отцом один раз ездил. Были глаза. Вроде бы. Как же без глаз. Это я бы заметил.

– Пишем так, чтобы к любым глазам подходило.

В письмо изобиловало восхищением по поводу красоты Лиды, её глаз, стана, музыки её голоса. Порезвились студенты на полную катушку.

Через неделю пришёл ответ. Принёс его с вахты Чехов.

– После ужина пишем ответ, – доложил он.

«Клуб любителей девушки из Помельцево» снова собрался вечером в 512-й комнате. Иногда его называли «Клуб любителей телятницы из Помельцево».

Лида извинялась перед Колей: «Не хочу вас заводить в заблуждение, вы, поди-ка, не приметили, я ведь ногу подволакиваю… И левый глаз чуток кривой».

На что кавалер «признался», что он тоже не идеал, у него тоже есть изъяны, не всё в организме в порядке: в сердце колики, голова с похмелья болит, одышка, а бывает и энурез.

Долго спорили писать про энурез или нет. Противники признания в стыдном недомогании напирали на то, что можно спугнуть сей болезнью Лиду, вдруг перестанет писать. Однако победили сторонники энуреза. Лида никак не отреагировала на хворь недержания у кавалера. Полусловом не обмолвилась по данному поводу. Пожаловалась в ответе, что её «ударила в правую ляжку своей конечностью с копытом корова Берёзка. Взбрендила комолая скотина. Нога болит и синячишша во всю мою конечность».

Письма пестрели орфографическими ошибками. Чехов придумал проводить работу над ошибками. Исправлять красным и отправлять письмо обратно. Лиде эта идея понравилась. Тут же написала своё жуткое «еслиф»: «Исправляйте меня. Еслиф буду грамотная, глядишь, в контору от навоза возьмут, не то провоняла уже».

– Возьмут секретаршей к председателю, – сказал недовольно Петя, – перестанет нам писать.

– Петя, не волнуйся! Ишь завибрировал потерять телятницу. Сам подумай, в какие секретарши с дремучей безграмотностью могут взять твою ненаглядную телятницу.