Дневник Большого Медведя

Как бы сильно я ни уважал Ивана Иваныча и ни восхищался его мудростью, в тот момент я хотел ударить его.

– Пусть так. Но мне кажется, что это будет хорошим решением.

– Решением для чего? – спросил Олег, поднимаясь.

– Решением для нормальной жизни здесь. Поймите, чтобы тут продолжалась жизнь, мы не можем так кочевать по дорогам день и ночь: нам надо осесть. И осесть надо всем в разных местах, чтобы люди, которые бы приходили к нам, оставались с нами навсегда или временно.

– Не понял. Ты предлагаешь организовать колонии что ли? – взбесился Олег. – Ёлки-палки, ты хоть понимаешь, о чём говоришь?

– Я говорю не про колонии, но про лагеря, куда будут приходить такие же, как мы. И мы им всё расскажем: где найти еду, воду и свет…

– Для этого и надо обойти всю территорию, – прервал его Степан.

– Я больше не могу… идти так далеко, – выдохнул Иван Иваныч и закрыл глаза. – Хочу осесть и тихо умереть через двадцать лет.

– Ты хочешь, чтобы мы разделились, а ты остался здесь?

– Да.

– Надеюсь, ты очень хорошо осознаёшь, что делаешь.

– Саныч, – последнее время Иван Иваныч только так называл Степана, – я бы молчал, если бы не осознавал. Если мы не хотим потерять людей, которые пришли с нами и которые придут потом, нам надо сделать хоть что-то. Витя Первый, или как его там, не остановится, пока не подгребёт под себя всю Зону. А мы, мы – свободные люди, решили, что в Зоне власти нет! И надо, – он закашлялся, его глаза заслезились, – надо… защитить людей от жестокости.

– Почему ты так надеешься на нас? – спросил я.

– Вы единственные, с кем я общался здесь долгое время, и я видел, на что каждый из вас способен. В конце концов… вы же не такие старые пердуны, как я.

В магазине послышались неуверенные смешки. Мысль о разделении нашей маленькой компании врезалась в меня, как грузовик в фонарный столб, и взбурлила во мне непонимание и неповиновение. Мне думалось, что эти мужики, с которыми я каждый день хожу бок о бок и сплю нос к затылку, ничуть не близки мне, и в любой момент я смогу помахать им рукой. Но теперь, когда Иван Иваныч выпалил своё предложение, мне было тяжело и неприятно. Словно он прочитал мои мысли и озвучил их, чтобы мужики тыкали в меня пальцами и плевали под ноги.

– Подумайте до завтра. А пока пойдёмте к цивилизации.

Его ранее прямая и широкая спина стала круглой и щуплой. Внутри меня сжалось комом и дрожало от необходимости принятия решения. Остальные тоже выглядели задумчивыми, даже погружёнными в одну-единственную мысль. Разделиться – шутка ли.

18 апреля 1993 г.

Не спится. Я всё думаю и думаю о предложении Ивана Иваныча. Мне не представляется, как я буду в одиночку продолжать путь, как буду искать место для сна, для еды, как буду готовить только для себя, как буду говорить только с самим собой, как буду ночами писать о прошедших днях, зажигая свечи. От такого становится дурно и одиноко. Что бы ни сказали остальные, я буду голосовать против.

Олег плохо спал всю ночь и встал за час до рассвета. Он зашёл в комнату, где я должен был спать со Степаном, но, не найдя меня, продвинулся на кухню. Домик небольшой: всего две комнаты, кухня, предбанник и кладовая. Для одного это может быть хорошим жильём. В темноте мы ещё разглядели огород, поросший сорняками, сарай, покосившийся от старости или запустения. Олег тоже выказывает желание остаться здесь, но не думаю, что Иван Иваныч согласится на такое. Я бы не решился останавливаться рядом с водоёмом, от приближения к которому трещит счётчик. Хотя в городе такие места тоже есть: впереди вроде ничего нет, но треск из кармана всё равно раздаётся. Быть может, они решили, что мы сойдём с ума, когда услышим этот звук, и переубиваем друг друга к чёртовой матери.

Когда за столом все собрались, над лесом поднялось солнце. Утренние лучи легли на сонную хвою и покрасили её в радостный яблочный цвет. Внутри стало хорошо, и я поймал себя на мысли, что тоже хочу остаться здесь. Пейзаж напомнил мне о детских временах, когда я, мелкий, вставал чуть рань и бежал на речку – нет, не чтобы позлить только что проснувшуюся бабушку. Мне нравилось смотреть, как утром неторопливо бежит река, словно никто и никогда не купался в ней, будто ни за что по ней не пускали кораблики и в неё не кидали камешки. Нравилось возвращаться домой и нести на коже тёплый запах утренней речки, болтать бабушке про чудесные драгоценности, которыми будто бы были камешки невообразимых цветов и размеров; нравилось слышать её доброе ворчание и подначивания, чтобы я ел её горячие оладушки, пахнущие молоком. И вот здесь, в таком месте, на горе и в брошенном доме я вижу то, что видел там, за воротами. Чудесна ли эта земля или меня околдовали? Почему именно тут я вспоминаю то, что не вспомнил бы ещё за тысячу лет?

Восточный склон горы осветился, и мелкие капельки на траве, на иголках заискрились. Нет, здесь всё не такое, как там. Но и здесь можно жить человеку, и здесь можно любить землю, если понимать её. Мы же, ещё пока чужие и посторонние, совсем-совсем её не знаем, но чего-то уже требуем от неё. Наверное, человеку будет мало, даже если ему предложат всё.

Иван Иваныч отверг наше предложение поселиться всем здесь.

– … Дурни, вы чего? Я остаюсь здесь, потому что устал и больше не могу продолжать путь, – он слабо посмеялся. – А вы идите себе подобру-поздорову, тоже осядьте где-нибудь.

– Эвона как. И что нам делать, пока мы так осядаем? – спросил Олег.

– Как чего? Людей встречайте, рассказывайте им, где и что есть, кто и где живёт…

– Так, я понял. Ты тоже навязываешь нам свою волю. Хрен тебе, понял? – вспылил тот. – Предлагаю тебе, – толстым пальцем Олег показал на Ивана Иваныча, – остаться тут и куковать до конца своих дней, а мы сами как-нибудь позаботимся о себе. Пойдём дальше осматривать Зону, может, и осядем где-то, но уже после того, как двинуть кони.

– Нет, ты не понял. Мы привязаны друг к другу, а потому не можем повести за собой других.

– «Повести»? Я не ослышался? Ты что, как тот Витя, что ли? Подменяешь одно другим?

– Я не это имел в виду. Если мы разделимся, то так вероятность будет больше, что люди будут защищены от власти того бандита.

– Ёлки-палки, ты всё равно навязываешь нам свою волю, – подытожил Олег, отворачиваясь к окну.

– Это всего лишь предложение, и вы в праве отказаться от него.

– Отлично, – он хлопнул по столу, – я отказываюсь.

– И я, – быстро подхватил я.

Степан молчал.

– Тогда что же вы будете делать после того, как уйдёте отсюда?

– Грабить и насиловать, – резко ответил Олег. – Ё-моё, мы ещё так мало увидели здесь, что я не вижу смысла основывать лагерь для кого-то. Да и когда они соизволят отправить кого-нибудь – мы не знаем. Мы ничего не знаем.

– Не для «кого-нибудь», а для таких же, как мы.

– Ты думаешь, они так и ждут, когда мы придём и сядем в ожидании их голодных, грязных лиц? Да ёлки-палки, они уже давно всё организовали сами – для этого не нужны мы. Как думаете, почему кто-то остался в тех десятиэтажках, а кто-то, как мы, как те бандиты, двинулись куда-то? Это всё сидит в человеке, и потому кто-то испугался перед участью быть запертым в четырёх стенах, но другие побороли этот страх и пошли исследовать эти четыре стены.

– Тогда почему именно мы двинулись?

– Мы… наверное, просто сумасшедшие, – выдохнул Степан.

– Называй вещи своими именами – пизданутые. Мы могли с тем же успехом остаться там, каждый день при воде и еде, но нет, мы попёрли в другую часть Зоны, и ещё не факт, что уйдём отсюда живыми. Но вот нахрена мы попёрли – этого я не понимаю.

– Ладно, – Иван Иваныч сдался, опуская голову. – Всё равно это ничто не изменит. Кто-то должен организовать эти лагеря…

– Зачем? Чтобы захватывать власть?

– Для чего тебе власть? Это всего лишь идол неуверенных в себе людей. Ты же сам говорил, что в Зоне власти нет, и все в это поверили. Но теперь нужно не утвердить её, как пытается сделать Витя-бандит, а до конца рассеять, что я пытался сделать там, на вокзале, но… испугался.

– Вера в свободу? – хмыкнул Олег.

– Она самая. Потому что люди, столько лет прячущиеся в собственных раковинах, совсем её не знают.

– Звучит как-то по-христиански.

– Не подменяй одно другим.

Они замолчали. Все смотрели в окно, где белый, яркий диск солнца поднялся над посёлком и заиграл лучами по крышам.

– А я, наверное, пойду своей дорогой, – произнёс Степан.

– Почему?

– Красиво здесь, а любоваться этой красотой с вами я не могу.

– Экий ты, буддист, – ехидно бросил Олег, цокнув.

– Я не буддист, но это неважно. Раз так вышло, что нас заперли здесь, я бы хотел потратить своё время по собственному усмотрению.

– Буддист-буддист. Да ладно тебе, иди на все пятьсот дорог, – он радушно хлопнул Степана по плечу.

– Заберите только от меня это чудовище, иначе я с ним в одиночку не засну, – он протянул автомат и патроны.

Олег засмеялся.

– А как же волки, медведи?

– Не думаю, что они здесь водятся. В крайнем случае залезу на дерево.

– Во даёт. Как говорится, парень ты не промах. Я буду спокоен за тебя.

Автомат я взял себе, поэтому пришлось часть провианта дать Олегу, чтобы не загнуться под рюкзаком. Иван Иваныч приготовил нам гречки с тушёнкой, заварил чай чудовищным образом – в самоваре. Распрощались сытые, не держащие ни на кого зла, горящие разными целями. Степан двинулся за гору, в лес. Мы с Олегом направились по южной объездной дороге.

19 апреля 1993 г.

Объездная дорога с левой стороны огорожена лесом, за ним проглядывают дома, мимо которых мы шли ранее. По левую руку блестит тающий лёд озера. Оно, словно неправильная раковина, растянулось с севера на юг. Потом дорога делится на две: половинка уходит в лес, другая – к городу. Мы двигались по объездной и вышли на главную дорогу, по которой проходили ранее из другой части города. Ненадолго остановились в том же большом магазине, где уже были. Непривычно и одиноко смотреть на те места, давно пройденные, но вместе с дорогими людьми. Теперь я могу их назвать по-настоящему дорогими.

Олег всё время пытается шутить и рассказывать небылицы. Меня хватило ненадолго поддерживать такой тон. К вечеру и он сдался.

Решили переночевать здесь, в тепле, рядом с едой и относительным комфортом. Я бросил матрац в углу, недалеко от полок с хлебом, здесь не дуло и не так явно был слышен запах протухшей еды. На секунду подумал о Степане, у которого не было ни матраца, ни одеяла, только рюкзак и он сам. Вздохнул об Иване Иваныче и утешил себя тем, что наконец старик получил бесплатный загородный дом с огородом. Теперь он может расслабиться. Олег улёгся на свою половину, оставив мне краешек одеяла, и тут же заснул.

Мне не дают покоя слова Ивана Иваныча о защите людей от бандитов. Неправильно называть их так, но ничего не могу поделать с собой: лицо Вити Первого не внушает мне доверия. Конечно, кто-то должен взять на себя большую долю ответственности и всё же создать лагеря, где бы люди могли полноценно жить и чувствовать себя в безопасности, где бы они смогли не просто есть и спать, но, если нужно и если это ещё возможно, образовывать пары и семьи. Но кто может взвалить на свои плечи такую ношу? А что, если кто-то уже сделал это? Мы не встречали людей, которые могли бы рассказать нам новости из другой части Зоны. И нужны ли вообще такие лагеря? Что, если задумка была иной и нам просто нужно умереть здесь? Внутри меня всё горит и шумит. Я был бы готов взять на себя ответственность, но я не уверен, что смогу, что смогу и доведу дело до конца. Что люди пойдут за мной. Кто-то всё же должен…

20 апреля 1993 г.

Странное чувство – готовить завтрак на двоих. Олег ещё спал, когда я закусывал перловку хрустящими хлебцами. За нами больше некому наблюдать, поэтому и не перед кем чувствовать себя виноватым. Может, то, что я испытывал к Ивану Иванычу было вовсе не уважение, а страх? обыкновенный детский страх перед взрослым?

Мы собирались уходить, как только в магазин зашла женщина. Её странно вытянутая голова, бледные губы просили у меня жалости. Она теребила верёвки, свисающие из рюкзака, и смотрела на нас большими серыми глазами, которые, казалось, ещё секунда – и заполнятся слезами.

– Здравствуйте, – проговорила она.

– Здравствуйте, – ответил я, пребывая в неменьшем одеревенении, чем она. Необыкновенным было слышать чужой голос, такой не похожий на мужской.

– Вам повезло: здесь ещё много чего осталось, – задорно сказал Олег.

– Спасибо, это будет кстати.

Думалось, что передо мной внеземное существо, сброшенное в эту дыру по какой-нибудь глупой ошибке. Женщина была одна, одета легко, с виду не вооружена, а её робкие оленьи глаза просили о помощи.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.