Сон разума

Саня с Серегой тоже успели заметить меня и потому их слаженное движение сбилось. На полпути их ноги переплелись, и они кубарем полетели на пол. Саня снизу и Серега сверху, расставив руки по обе стороны от головы моего брата – вот в каком положении мы их и застали.

– Фух, пацаны, хвала небесам, мы вас нашли. Мы тут… – Я запнулся и, уставившись на них, спросил: – Я вам не мешаю?

Они чертыхнулись и, матерясь как сапожники, принялись подниматься.

– Нет-нет, – замахал я руками. – Не спешите, мы можем зайти попозже.

– Только простыни не забудьте сменить, – попросила Наташка.

– И, это… – Стас защелкал пальцами. – Ну, это…

– Давай здоровяк, – кивнул я.

– Это… – лицо Стаса покраснело от натуги.

– Ну же, смелее, – поддержала его Наташка.

– Это, – Стас улыбнулся и выдал: – Трусы надеть.

– Тьфу, ты, – чертыхнулся я, поворачиваясь к брату. – Что случилось?

– Да ты что не видишь? – почти кричал он. – Там, в комнате!

Я заглянул в комнату и не увидел ничего, кроме смятой кровати.

– Вам действительно стоит сменить простыни, – заметил я.

– Да пошел ты, – выругался Саня.

Что сказал Серега, даже вспоминать не хочется. Такой этажности мата я до селе не слышал.

– Ну, ведь нормальная была шутка? – хныкал Стас.

– Ну конечно, мой хороший, – утешала его Наташка, поглаживая по голове. – Отличная.

– Я тебе говорю, там что-то было, – настаивал Саня, дергая меня за рукав рубашки. – Под кроватью.

Я взглянул в черный проем и меня передернуло. Я вспомнил как одной весенней ночью, я, переполнившись плохими мыслями, постучал три раза по деревянной вставке дивана, на котором лежал. Тогда, ответом мне были три стука с той стороны. Этот ужас до сих пор со мной. Меня снова передернуло.

– Хорошо, – кивнул я. – Сейчас глянем.

– Не веришь? – обиженно спросил Саня.

– Как раз наоборот, – ответил я и вошел в комнату.

Тут было темно и мне пришлось включить свет. Легкий щелчок рукой – такое обыденное действие – и свет вспыхнул. С первого раза.

С замиранием сердца, я опустился на колени и, предчувствуя беду, заглянул в проем. Там что-то извивалось, крутилось, скрипело и скрежетало, пуская слюни на пол. А затем я взял свое воображение под контроль и видение пропало. Вздохнув полной грудью, я осмотрелся.

Пыль небольшими катышками лежала то тут, то там. Совсем чуть-чуть. Сразу видна квартира военного: эта пыль скопилась тут только за время его отсутствия, не то, что моя комната. Там пыль из-под кровати исчезала только после серьезного нагоняя от моей мамы. В остальном тут было пусто.

Я уже собирался вставать, чтобы поведать о своей находке, точнее об ее отсутствии, когда краем глаза заметил борозды у самого края. Присмотревшись, я увидел три воткнутых в пол гнилых зуба.

– Твою мать, – я отшатнулся и уселся на задницу.

– В чем дело? – тут же подскочил ко мне брат.

– Она там?

Я оглянулся. Серега стоял в коридоре и заглядывал в комнату, взявшись руками за дверной косяк.

– Раньше была, – ответил я. – Но сейчас тут никого нет, разве что…

Я замолчал на полуслове. Даже взглянул еще раз внимательнее, чтобы убедиться, но все оставалось таким же девственно целым. Зубы исчезли и борозды вместе с ними.

– Занятно, – пробормотал я, позволяя брату помочь мне подняться.

– Что занятно? – спросил он.

– Да тут только что были зубы.

– Зубы? – он побелел и бросил быстрый взгляд на Серегу.

– Что? – спросил я, разглядывая их немой диалог.

– Там была мертвая женщина, и она челюстью бороздила пол, пока пыталась выбраться.

Пока брат рассказывал, Наташка выдала нечто вроде высокочастотного «и-и-и», Стас побледнел, а Серега так и вовсе отвернулся. Я лишь думал о той самой ночи, когда мне постучали из-под дивана.

Саня закончил свой рассказ, и я серьезно посмотрел на него.

– Все еще помнишь мой рассказ о покойнике под диваном? – спросил я и Саня кивнул.

– Рассказ всплывает в голове каждую ночь. Пока в комнате светло, мне все по боку, но стоит только солнцу зайти и…

Я положил руку на плечо брата. Я его прекрасно понимал.

– В общем, – продолжил он, – ночью я на кровать захожу с разбега, чтобы тварь, которая там живет, не успела меня цапнуть за ногу.

Я кивнул и повернулся к Сереге:

– А ты что?

– А что я? – удивился он.

– Тебя что пугало в последнее время?

– Да я вообще ничего… – но наткнувшись на ироничный взгляд, что застыл на лицах всех его друзей, он сдался: – Смотрел пару дней назад какой-то ужастик про мертвецов. Дня три спать не мог.

Он покосился на нас украдкой и виновато пробормотал:

– Ладно бы, если бы все было по-прежнему. Но ведь мы-то знаем, что в темноте и правда что-то живет.

– Знаем, – согласился я. – Тут ты прав. Но знаете, я этому только рад. Лучше быть готовым к встрече с тварями ночи, чем оставаться в блаженном неведении и идти к ним на убой как покорные овечки.

Точно так же, как минуту назад я положил руку на плечо брата, я повторил это с Серегой.

– В страхе нет ничего постыдного, – сказал я. – Страх позволяет нам оставаться живыми. Именно страх позволил людям преодолеть века и выжить, чтобы взойти на вершину пищевой цепочки.

– О-о-о, – игриво протянула Наташка. – Ну вот, завелся наш профессор.

Я ее проигнорировал.

– А наш страх имеет под собой веское основание. Я бы даже сказал – имеет обоснование. Пусть и доказанное пока только нами, – я оглядел своих друзей, и Наташка чуть кивнула, сложив руки под грудью, как прилежная школьница за партой, – всеми нами, нашей пятеркой, но от этого его значимость и важность нисколько не приуменьшается. Понимаешь?

Серега отрицательно покачал головой.

– Вот почему ты не можешь говорить как все простые люди? – спросил мой брат, проходя мимо и покачивая головой.

Серега пошел за ним следом. Стас только сочувствующе мне улыбнулся и двинулся следом за друзьями.

– Готовы выдвигаться, профессор? – спросила Наташка, поправляя невидимые очки.

– Давай, – рявкнул я. – Двигай

А когда она повернулась ко мне спиной, я шлепнул ее по попе открытой ладонью. Наташка пискнула, чуть подпрыгнула и ускорилась. На моем лице появилась улыбка.

Чертова девка!

8

Мы все собрались в зале. Саня со Стасом уселись на диван, Наташка вернулась на свое место с краю стола (как делает любая хорошая хозяйка, чтобы всегда иметь возможность быстро встать и принести горячее с кухни), Серега занял мое кресло. Я же сел на стул, что посреди комнаты бросил Стас, в полуметре от стола и, облокотившись на свои колени, принялся изучать зеркало.

Как бы я его не крутил, под каким бы углом не рассматривал, ничего не менялось. Я отчетливо видел, что рисунок на зеркале нанесен помадой. Именно нанесен, а не вплавлен в него, не является его частью. Но какие бы попытки я не предпринимал, помада попросту не желала стираться.

– Удивительно, – прервала мои размышления Наташка. – Всего лишь час ночи. Я думала, прошло больше времени.

Я поднял свой взгляд и слепо уставился на девушку.

– Что? – тревожно спросила она. Ее рука автоматически метнулась к волосам. В какой бы ситуации мы не оказались, Наташка всегда в первую очередь оставалась девушкой.

– С тобой все в порядке, – ответил я. – Просто обдумываю твои слова.

– И что надумал?

Я вновь опустил взгляд на круглое зеркальце в руках.

– Думаю, что время течет, как ему и положено, в этом загадки нет. Мы просто пережили… кое-что. Кое-что страшное, и это сказалось на нашем восприятии времени. Любой ужас продолжительностью в минуту сознание может растянуть на часы.

Я перевел свой взгляд на Саню.

– Мы уже знаем историю Сани и Сереги, тут все понятно. Если следовать их рассказу, то они увидели мертвую женщину под кроватью. Это вписывается в мою картину происходящего.

– Чего это там у тебя вписывается? – Серега подозрительно на меня посмотрел. – Знаешь то, чего не знаем мы?

– Вовсе нет, – покачал я головой. – Только кое-что предполагаю.

– Не поделишься с классом? – елейным голосом поинтересовалась Наташка.

– Одного поджопника показалось мало?

Я уставился на Наташку притворно сердитым взглядом, и она тихо захихикала в ладошку. Серега подозрительно взглянул сперва на девушку, а затем уставился на меня, взглядом прожигая дыру.

– В общем, дело в следующем, – начал я, стараясь не обращать внимания на Серегу. – Покойница под кроватью – это совокупность страхов Сани и Серого. Один боится обитателей пыльного пространства под кроватью, второй пересмотрел ужастиков про мертвецов. Вот им и явилась эта тварь, объединив два страха в один, так как в комнате их было двое.

– Кстати, а ведь их заперло вдвоем, – резонно заметил Стас. – С чего бы?

– Не знаю, может еще один скрываемый страх. Или фантазия.

Перечислять матерные проклятия, что полетели в мою сторону я не стану, слишком уж все было плохо. Парни позлились на меня с минуту и успокоились. А я продолжил:

– Давайте теперь перейдем к Стасу, – я взглянул на здоровяка. – Что у тебя за проблемы со шкафами?

Стас покраснел, потупил взгляд, но все же ответил:

– Я просто, ну, с детства боюсь своего шкафа. Теперь-то конечно нет, – быстро поправился он. – Но раньше боялся.

Я промолчал, сделал ему эту поблажку. Пусть говорит так, правду мы все знаем, но если ему от этого лучше, то пусть будет так. Главное его сейчас не перебивать.

– Я знаю, что там никто не живет, но, это, понимаете, раньше он каждую ночь, или около того, открывался сам по себе. Там дверь, ну, плохо закрывалась, ненадежно, вот и открывалась периодически. Я складывал газетку и вставлял между дверок. Так держалось чуть дольше. Но все равно, рано или поздно она открывалась. Днем-то, это, ну, черт с ним, а вот ночью… было страшно до усрачки. Спишь себе, ну, спишь, и тут тихий скрип и дверь открывается. Я потом по часу не спал, все смотрел в этот проем между дверцами.

– И сейчас происходит то же самое? – осторожно спросил я.

Стас покраснел еще больше. Я уже думал, что здоровяк замкнется в себе, но он стоически продолжил:

– Помните, вы мне рассказали о разговоре с девочкой… этой, как ее, ну…

– Ульяной? – подсказала Наташка.

– Точно, – закивал Стас. – Ульяной. Там про, это, ну, бабайку в шкафу.

– Было дело, – припомнил я. – Кажется, когда мы салаты готовили.

Стас кивнул.

– Ну, вот страх и ожил. А вдруг, подумал я, что и у нас дома бабайка этот живет? Вот мы все думали на плохие двери, а оно вон как может быть.

– Это, если считать, что девочка не врет, – заметил я.

– Может, врет про чудовище из форточки, но про бабайку-то зачем?

Я пожал плечами.

– Одна ложь влечет за собой другую.

– Андрюш, – Наташку сверкнула не меня глазами. – Хватит уже. Может она что-то и напридумывала про форточника, но страх у нее был настоящим. Да и бабайка появился в их квартире уже как с год. Я вот ей верю. И про бабайку, и про форточку.

– Это потому что ты слишком доверчива, женщина, – скривился я, услышав ее мнение.

Наташка надулась и скрестила руки под грудью, еще сильнее выпячивая ее вперед из разреза декольте. Я только поджал губы и отвел взгляд, который против воли стремился вернуться в изначальную точку, чуть пониже ключиц.

– Ну, так вот, – растерянно пробормотал Стас, переводя взгляд с Наташки на меня. – Так все и было. Вот я и принялся об этом думать. Все думал и думал. Вот вернусь домой, лягу спать, а дверь опять откроется.

– Ясно, – кивнул я, разглядывая пол между своих ног. – Полторашка?

Наташка искоса на меня взглянула и, задрав голову, ответила:

– А вот я, мальчики, смотрела вчера сериал про паранормальное.

– Не знал, что ты такое смотришь. – Я восхищенно уставился на нее.

– Ты вообще мало что обо мне знаешь, – гордо ответила она.

– И че, и че?

– Серия была про Кровавую Мэри.

– Отсюда и зеркала? – уточнил я.

– Точно.

– Тут тоже все ясно, – подвел я черту. – Картина полностью сформирована.

– Стоп! – остановил меня Серега. – А что на счет тебя?

Я оторвался от пола и в упор посмотрел на него. Серега даже как-то смутился под моим взглядом, стушевался, сжался до размеров маленького комочка.

– А я, Серега, боюсь всего на свете, – ответил я. – И больше всего темноты. И ты это знаешь. Вы все это знаете. Меня напугать можно чем угодно. Просто выбирайте из бесконечного списка.

Я замолчал и опустил голову. В комнате повисла неловкая тишина. Наташка чуть приподнялась со стула и протянула руку, но потом, передумав, вернулась на место.

– Я думаю все не так, – нарушил тишину мой брат.

Я медленно поднял голову.

– Да, ты боишься темноты, как и мы все, потому что, знаем, что там живет. Но больше всего, ты боишься потерь.

В голове зазвенело, и комната поплыла перед глазами. В нос ударил сильный запах хвои и горького миндаля.

– Именно поэтому, ты и остался в коридоре один – продолжал Саня. – Твоя потеря очень сильно гложет тебя, разъедает изнутри. Ты думал, мы не видим? Думал, не понимаем? Ты страдаешь, брат, но и мы страдаем вместе с тобой. Мы ее не знали, но она была одной из нас. Была частью семьи. И теперь ты боишься потерять и всех остальных. Ты ведь не думал об этом, верно?

Я молча смотрел на него, но мое молчание было красноречивее любых слов.

– Твоим испытанием была не старуха за дверью, твоим испытанием было пережить потерю. А старуха, – Саня развел руками. – Думаю, ты видел ее в истинном облике.

– Ну, тогда запиши еще одну фобию на мой счет, братишка, – горько усмехнулся я.

– Пиковую Даму?

– Чокнутую старуху с гнилыми зубами.

Саня улыбнулся. Я ответил на его улыбку.

– Это все мило, конечно, – съязвил Серега. – Но давайте перейдем к делу. Что нам это дало?

– Мы знаем, что она использовала против нас наши же страхи, – ответил я.

– И? – продолжал давить он.

– И, это все.

– Все? – Серега похлопал глазами. – Мы потратили полчаса на простые истории, которые ни к чему не привели? Отлично.

Громко вздохнув и взмахнув руками, он расплылся по креслу и уставился в окно.

– Ладно, тогда давайте вернемся к изначальному плану – попробуем отмыть зеркало с водой и крестом, – предложила Наташка.

Я кивнул и поднялся.

– Мы сходим на кухню, а вы трое, – я обвел взглядом пацанов, – сидите здесь и не сводите друг с друга взгляд.

– А ты это куда? – сверкнул глазами Серега.

– Пойду приглядеть за Наташкой и заодно прихвачу с кухни соль. – Я повернулся к Наташке и пояснил: – Все книги, которые я читал, сходятся на том, что соль отпугивает потусторонние силы.

– Думаешь, пригодится? – спросила она.

– Если начнем стирать лестницу – да.

– Пошли, – Наташка махнула рукой, и я последовал за ней, под неодобрительный взгляд Сереги.

По пути до кухни мы зажгли свет везде, где могли, и теперь квартира светилась не хуже чем центральная площадь с новогодней елкой.

– Соль в верхнем ящике, – сказала Наташка, набирая воду из-под крана в широкую кастрюлю.

Я открыл ящик и обнаружил скопление разного вида круп, консервов и другого сухого пойка. Соль и перец стояли в самом центре в маленьких солонках.

Я снял солонку с солью и повернулся к Наташке.

– А еще меньше не нашлось?

Она бросила на меня сердитый взгляд и повторила с нажимом:

– Соль в верхнем ящике.

Я заново осмотрел его содержимое: гречка, рис, растворимые каши, лапша, банки с тушенкой, сайрой, тунцом. Никакой соли.

– Нет тут ничего.

Наташка горестно вздохнула, вытерла руки о полотенце, перекинула его через плечо и подошла ко мне.

– Андрюша, ну раскрой глаза, – обратилась она ко мне, как к маленькому ребенку. – В верхнем ящике. Вот она.

Наташка раздвинула коробки с рисом и извлекла два пакетика соли. Я посмотрел на нее во все глаза.

– Я что, должен был знать, что вы соль прячете серьезнее, чем столовое серебро?

– У нас нет столового серебра.

– Я просто так, для сравнения.

– Держи, умник.

Наташка с силой всучила мне два пакета соли и, вернув полотенце на место, подхватила кастрюльку с водой.

– Идем.

Мы вернулись в комнату, и Наташка поставила кастрюлю на стол.

– Что-то вы долго, – пробурчал Серега.

Я не ответил и принялся отрывать краешек пакета с солью, сильно жалея, что мы не прихватили нож с кухни. Когда у меня ничего не получилось, я принялся отгрызать его зубами. Наташка взгляну на меня и закатила глаза.

Справившись с пакетом, я начертил солью большой круг на полу и присмотрелся. Круг был достаточно большим, чтобы в нем разместились трое, но мне совершенно не нравилась толщина линии. Потому я принялся за второй пакет.

Наташка в это время бросила крестик в воду и уставилась на нее.

– Может, стоит прочитать молитву? – спросила она.

– Я не знаю ни одной, – ответил Саня.

– И я, и я, – повторили за ним Стас и Серега.

– Я тоже не знаю. – Наташка продолжала смотреть в воду, словно с ней должно было что-то произойти как по волшебству.

– Я знаю.

Все взгляды в комнате обратились ко мне.

– Когда я был помладше, мама пыталась привить мне любовь к религии. – Я продолжил укреплять стенки защитного круга, стоя на коленях и не поворачиваясь к друзьям. – Не то, чтобы она была сама религиозна, просто какая-то ее часть в бога верила, или думала, что верит. Наверное, она решили, что правильно будет посвятить и меня, особенно после того, как меня крестили.

Я закончил одну половину круга и повернулся ко всем спиной, приступив ко второй.

– Все, чего она от меня хотела, – продолжал я. – Это чтобы я читал «Отче наш» перед сном. Я упирался, никак не хотел этого делать. И не по причине того, что я не верил в бородатого дядьку на облаке, а скорее потому, что не хотел тратить свое время на разговоры перед ликами святых. Но, как и любой хороший ребенок, я быстро сдался. Читал молитву каждый вечер перед сном. Так и запомнил. После я, конечно, взбунтовался, в более зрелом возрасте, и мама это приняла. Но слова сидят вот тут, – я указал пальцем на висок. – Так что молитву я знаю.

– Да я же просто так спросила, – виновато сказала Наташка.

– А я просто так ответил на вопрос. – Я не повернулся. Не хотел смотреть никому в глаза. Ощущение было таким, что меня застукали со спущенными штанами и членом в руке над фотографией голой женщины. До этого я и не представлял, что говорить о религии так непросто.

Закончив свой круг, я собрал пустые пакеты из-под соли и положил их на стол.

– Как у нас дела? – обратился я к Наташке.

Девушка нахмурилась.

– Кажется, что-то получается. То ли вот эта ступенька стала тоньше, то ли у меня глюки.

Секунду она сосредоточенно терла зеркальце, а затем ее лицо просияло.

– Точно стирается! – закричала она, и в ту же секунду зазвенел бокал в серванте.

Мы оглянулись. Один из длинных бокалов для шампанского слегка подрагивал, словно его застало локальное землетрясение.

– Что это? – воздохнула Наташка.

Мы не успели ничего ответить. Затрясся второй бокал, на этот раз для вина, в другой части серванта, отделенного баром.

Не прошло и пяти секунд, как тряслись уже все бокалы, соприкасаясь своими хрустальными гранями и заполняя комнату безумной какофонией звуков.

– В круг, быстро, – скомандовал я.

Наташка не растерялась, схватила и зеркальце, и тряпочку и даже кастрюльку с водой и побежала в центр круга, высоко задирая ноги. Как бы уморительно это не выглядело, я не позволил себе даже улыбки.

– А вам что, особое приглашение нужно? – спросил я у пацанов, прикрывая собой Наташку, сам пока не понимая от чего.

Переглянувшись, Саня Стас и Серега, чуть ли не кубарем вкатились под защиту круга из соли. А когда мы, наконец, смогли оглядеться, то обнаружили, что лицо старухи в черном смотрит на нас с каждого бокала, с каждого кусочка стекла в этом доме.

– Покойница, – выдохнул Серега.

– Бабайка, – вторил ему Стас.

– Утопленница, – пропищала Наташка под самым моим ухом.

– Давай, девочка моя, смывай эту хрень, что есть силы, – сказал я, на секунду сжав Наташкины пальцы своими.

Она кивнула и до крови закусила нижнюю губу. Достав крестик из кастрюли, она завернула его в тряпку и принялась тереть с удвоенной силой.

– Давай, брат, читай свою молитву, – попросил Саня.

Я оглянулся. Лица у всех были белыми как мел. Брат не шутил.

– Я не уверен…

– Ты вспомнишь. – Он положил руку на мое плечо. – Ты точно вспомнишь. Ты все помнишь. Давай.

Я кивнул и зажмурился. Слова были где-то там, плавали по бескрайнему и пока еще пустому океану моего разума. Вместе с кубиками, белочкой красного цвета и коняжкой-качалкой. Вместе с книжками о черепахах-ниндзя и мишках Гамми. Они плавали где-то между островков моих детских фантазий и коралловых рифов несбывшихся надежд.

Я нашел хвостик, подцепил его:

– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да прибудет царствие Твоя… – Я запнулся и со всей силы тряхнул головой. – … и на земле, как на небе.

Комната затерялась. Я открыл глаза и к ужасу своему увидел, что старуха беснуется: валит стаканы, пускает длинные змеевидные трещины по стеклам, стучит тоненькими дверцами серванта.

– Кажется, работает! – крикнул Саня.

Я не сразу понял, почему он кричит, и только прислушавшись к своим чувствам, осознал, что у меня в ушах нарастает гул. Словно что-то из-под земли движется наружу. И я не хотел бы узнать, что произойдет, когда гул доберется до своей высшей точки.

– Как дела, Полтораш? – спросил я, слегка повернув голову.

Наташка была зажата между нами, прикрытая с четырех сторон. Она сидела на корточках и сосредоточенно терла зеркало. Девушка ничего не ответила, но это было и не к чему, и так все видел: половина лестницы уже стерлась.

– Шло лучше, когда ты читал молитву! – крикнул Саня.

– Ладно, – ответил я. – Но мы что-то упускаем.

– Что? – не понял Саня.

– Что-то упускаем! – прокричал я в ответ. – Есть что-то еще общее. Надо найти.

Саня посмотрел на меня как на ненормального, а Стас, который слышал наш разговор, вдруг нахмурился.

Я подхватил слова молитвы и продолжил:

– Хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим…

Заглушая нарастающий гул, в комнате взорвался телевизор, осыпав нас градом осколков. Наташка взвизгнула, но не двинулась с места.

– И не введи нас в искушение, но избави нас от лукавого. – Я открыл глаза и уставился в бездонную пропасть раскрытого рта орущей старухи. – Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь.

– Аминь, – повторили все.

И гул стих. Воздух в комнате сгустился. Повисла тишина. Я даже видел, как медленно плывут по воздуху пряди Наташкиных волос, как медленно осыпается стекло. Нас словно окунули в густой кисель, даже движения замедлились. Замедлилась и старуха.

– Понял! – крикнул Стас. Его голос звучал глухо, как из-под воды. – Я понял!

Очень медленно я повернул голову.

– Вопрос, – сказал он, растягивая губы в улыбке.

И я понял. Вот, что я упустил, что еще было общего между нами. Повернувшись к старухе, я спросил:

– Что происходит на самом деле?

Старуха застыла, взглянула на меня с улыбкой, чуть склонила голову.

– Это не моя тайна, – ответила она, на удивление приятным голосом, взрослой женщины.

А затем она широко растянула рот в улыбке, глаза сузились, и старая ведьма разразилась отвратительным скрипучим смехом.

И в ту же секунду во все стороны брызнули хрусталь и стекло, засыпая нас тысячей мелких режущих осколков. Сплошное белое заволокло взгляд, ослепило, сорвало с ног и все прекратилось.

Когда я вновь смог видеть, мы все так же стояли в центре круга из соли, вот только и сервант и бокалы и даже телевизор были целы. Я обернулся.

Друзья стояли за моей спиной. Наташка в центре. Мокрая как выдра, волосы слиплись. В одной руке пустая кастрюля, содержимое которой вероятно и опрокинулось ей на голову, в другой тряпка, с которой свисает мой крестик. Зеркало на полу. Его поверхность кристально чистая.

Молчание нарушила Наташка.

– Кажется, – она осмотрелась. – Мы одолели стерву.

Переглянувшись, мы улыбнулись. А уже через секунду смеялись как ненормальные, держась за животы. Так прошла для нас новогодняя ночь, ознаменовавшая собой конец две тысячи первого и начало две тысячи второго года.

9

Сентябрь 2017.

– И что? – квотербек смотрел на меня во все глаза, глупо раскрыв рот. – И это все?

– Да, все, – спокойно ответил я.

– Как это все? Погодите, не может быть все. Я вообще ничего не понял.

Я смотрел на парня спокойно, с некоторым не скрываемым сочувствием, а он все не унимался: