Сон разума

Они стояли на противоположной стороне дороги и озирались по сторонам в поисках автомобилей. Меня они не видели, так как мою фигуру скрывал угол дома и высокий ветвистый тополь. Убедившись, что им ничего не грозит, пацаны поспешили перейти дорогу и устремились к дому.

Я смотрел, как они подходят, и поражался тому, как вытянулся Серега за это время. Он чуть ли не на пол головы перерос остальных. Стас еще шире раздался в плечах. И только мой брат казался маленьким и хрупким на фоне друзей. Кто же мог знать, что буквально через пять лет Саня перерастет не только Стаса и Серегу, но и меня самого.

– Привет, педики! – неожиданно рявкнул я, выходя из своего укрытия.

Пацаны вздрогнули, но умудрились не подать виду. Серега даже сдержал горделивую осанку.

– Привет, гомик, – ответил он и первым ударил по моей ладони. С последующим шлепком по заднице, нам пришлось отказаться: Наташка смотрела криво, и сама отказывалась принимать в этом участие, как бы мы ее не уговаривали.

Точно так же я поприветствовал и Стаса, а с Саней Мы крепко сжали руки и чуть придвинувшись, хлопнули друг друга по плечам – своего рода дружеские мужские объятия.

– Давно ждешь? – спросил Саня, криво щурясь от яркого солнца.

– Давно. Почти час. Моя бывшая собиралась меньше.

Парни переглянулись, и я опустил голову, только сейчас осознав, кто был моей последней девушкой. Перед глазами вспыхнул огонь рыжих волос, и до горьких слез запахло хвоей. Выяснить, как долго она собирается, мне так и не довелось.

Мы бы, наверное, так и стояли, переминаясь с ноги на ногу, если бы нас не окрикнул Владимир Викторович с балкона своего дома:

– Чего встали, оболтусы? Ну, мигом ко мне!

Я поднял голову: старик перегибался через край балкона и, улыбаясь, махал нам рукой.

– Уже идем, Владимир Викторович.

Он еще что-то крикнул нам вслед, но я его уже не слышал. Мы вошли в подъезд.

– Я те сколько раз говорил, Андрюшка, чтобы ты меня не звал Владимиром Викторовичем? – заявил мне прямо с порога старичок.

– Два, – наобум бросил я, вспоминая одну маленькую милую особу.

– Два? Оболтус – он и есть оболтус, – констатировал Владимир Викторович пропуская нас в квартиру.

Каждого он крепко обнял и постучал о спине. Старик старичком, но объятия крепкие.

– Зовите меня Володей, мы ж не чужие люди, – наставлял нас Владимир Викторович, пока вел в свой кабинет, который приходился ему и залом и спальней и даже кухней, когда ходить далеко не хотелось. – Или «дядя Володя» на худой конец. Ясно?

– Ясно, Владимир Викторович, – кивнул я. – Чего же тут не ясного?

– Ай, чтоб тебя, Андрюшка, – чертыхнулся он и обреченно махнул рукой.

Владимир Викторович уселся в свое кресло и повернулся к нам.

– Ну чего встали? Присаживайтесь.

Пацаны быстренько кинулись занимать самые удобные места на узеньком диванчике – те, где подушки продавлены по форме задницы, а я принялся оглядываться. За этот год в комнате ничего не изменилось: все так же покачивалась белая тюль, прикрывающая распахнутую дверь балкона, все так же были разбросаны по всей квартире пленки, а старенький «Бирюса» все так же мирно покоился зажатый между шкафами. Разве что фотографий на стенах прибавилось. Там теперь были и наши черно-белые снимки, по настоянию Наташки.

Пока я осматривался, Серега и Стас успели занять самые лучшие места и довольно растянулись. Саня, оставшийся не удел, присел на краешек дивана. Он худенький, ему не привыкать. А я решил стоять как есть. Пытаться втиснуться на диван, не было никакого смысла.

– Я тебе сейчас табуреточку принесу, – засуетился было Владимир Викторович, но я прервал его взмахом руки:

– Не стоит, честное слово. Мы ненадолго.

– Отчего так? – искренне расстроился старичок.

– Да домашкой завали по горло, – вздохнул я. – Конец года, а они свирепствуют.

Старичок прищурился:

– Опять долгов нахватал?

– Угу, – угрюмо кивнул я. – Русский, литература, история.

– Все, что ты считаешь ненужным?

– Угу.

Владимир Викторович рассмеялся и что-то попытался мне внушить по поводу важности образования в целом, но я, само собой, все пропустил мимо ушей. Ну, вот откуда мне, скажите на милость, в то время было знать, что в двадцать шесть я твердо решу стать писателем? А там как раз и литература и русский язык… Я как-то уже говорил, что наша жизнь не лишена иронии.

– Ладно, – сказал Владимир Викторович, когда закончил со своими наставлениями. – Кажется, я знаю, зачем вы здесь.

Мы с пацами неловко переглянулись.

– Ой, да бросьте вы, – махнул рукой Владимир Викторович. – Чай не чужие. Давно пора уже привыкнуть.

Он повернулся на своем кресле к столу и, надев большие очки в роговой оправе, открыл папку и извлек оттуда снимок. Черно-белый разумеется.

– Это все, что я смог найти в своих архивах. – Он протянул снимок мне.

Я принял широкую глянцевую фотографию и присмотрелся. Что именно я вижу, я понял с первого взгляда, просто хотел понять, откуда именно был сделан этот снимок. Я увидел холм, неровную гряду деревьев на горизонте, светлый пляж по правую руку и несколько приземистых зданий. Значит, это западный берег озера.

Бросив быстрый взгляд на Владимира Викторовича поверх фотографии, я вновь уставился на падающий с неба объект в клубах огня и дыма, над сверкающей поверхностью озера. Снимок захватывал своей необычностью. Вы знаете это чувство, когда все привычно тебе и мило сердцу, но посреди этого есть нечто большее, что ну никак не вяжется с этим местом? Как слон посреди вашей комнаты. На этом снимке слоном был падающий объект.

Я перевернул снимок. Надпись гласила «июль 95-ого».

– Западный берег? – спросил я, не отрываясь от снимка.

– Верно, – подтвердил мою догадку Владимир Викторович.

– Вы были там? Видели нас?

Владимир Викторович сначала не понял, о чем именно я говорю.

– Там? Вас? Я гостил на поселке у знакомых. Фотографировал озеро. У меня тогда знаешь какой объектив был? У-у-ух, прям телескоп. Так я прям из их сада и заснял. А вы… – Он уставился на меня. – Так это вы там были?

– Не все мы. Только я.

Я вернул снимок старичку.

– Слышал, что дети там что-то забрали, – осторожно намекнул он.

– Это все что у вас есть? – проигнорировал я его намеки.

Владимир Викторович протянул мне еще один снимок. На этом было изображено место падения, которое я знал очень хорошо, только оцепленное военными. Ничего особенного. Если бы я не знал, что именно там упало, то это была бы обычная фотография, каких не мало.

– Оцепление сняли в течение часа, – сказал Владимир Викторович, принимая у меня свой снимок. – Этот уже не мой. – Он кивнул на фотографию. – Сделал один человек, которого я не знал еще месяц назад. Познакомился, когда искал снимки.

– Раньше вы этим делом не интересовались? – спросил я, нарочно отвернувшись, и сделав вид, что это праздное любопытство, и меня интересуют лишь фотографии на стенах.

– Нет. Только когда ты позвонил и спросил меня напрямую. Думаешь, это как-то связано с тем, что происходит сейчас?

Я повернулся к старичку и засунул руки в карманы джинсов. Он во все глаза смотрел на меня. Пацаны сидели молча, как всегда позволяя вести переговоры мне.

– А вы думаете это возможно? – Я следил за реакцией Владимира Викторовича, не отрываясь.

Он сжал губы, сложил руки на груди и покрутился в кресле, словно принимая сложное решение.

– Знаешь, Андрюшка, после того, что случилось прошлый раз, я верю в то, что возможно все.

Я кивнул. Ответ мне понравился.

– И что тогда это такое? – спросил Владимир Викторович. – Пришельцы? Инопланетный вирус, модифицированный в подпольных лабораториях правительства?

Я от удивления потерял дар речи.

– Ну а что ты так на меня смотришь? – Владимир Викторович подбоченился и лукаво изогнул бровь. – Я тоже люблю «Секретные Материалы».

– Напомните мне подарить вам пару плакатов с агентами Малдер и Скалли, – в серьез попросил я старичка.

– Буду очень признателен, – кивнул он в ответ.

Я переглянулся с пацанами и Саня чуть заметно склонил голову. Ну что же, решение принято.

– Владимир Викторович, – начал я, подходя ближе. – Вы хотите знать, что было на месте падения?

Старик с трудом сглотнул подступивший ком и кивнул.

Я поднял глаза к потолку и ответил:

– Маленький электрический прибор. Он разбился и уже не функционировал.

– Земной?

– Вполне может быть. И еще…

– Что? – Владимир Викторович даже вперед подался от напряжения.

– Вот это, – ответил я, извлекая из кармана Осколок.

Владимир Викторович протянул ладонь, и я передал ему камень. Трясущейся рукой он снял толстые очки и надел очки поменьше, в тонкой оправе и прямоугольной формы.

– Похож на горный хрусталь, – сказал он, покатывая его в руках.

– Закройте его в ладонях и посмотрите, – посоветовал я.

Владимир Викторович сжал камень ладонями и уставился на меня.

– Как в подзорную трубу. – Я сложил руки и показал ему как надо.

Недолго думая старичок повторил за мной и шарахнулся в сторону.

– Светится! – воскликнул он.

– Светится, – кивнул я.

– Светится? – переспросил Стас.

– Не начинай. – Я грозно взглянул на друга, и он опустил голову.

– Значит все же связанно, – задумчиво пробормотал Владимир Викторович, нехотя возвращая мне камень.

Целую минуту мы сидели молча. Пацаны нервно ковыряли носками пол и переглядывались. Я все так же стоял в центре комнаты, поочередно разглядывая то снимки, то возню своих друзей. Владимир Викторович неподвижно сидел в своем кресле, пожевывая губами и изредка потирая подбородок.

На истечении второй минуты он поднял глаза и вздрогнул, словно только сейчас вспомнив, что не один в комнате.

– Ладно, – сказал он. – Ладно. Я поговорю кое с кем.

– Кое с кем? – настороженно переспросил я.

– Остались у меня еще знакомые в армии. Можно сказать друзья. Надеюсь, что все еще друзья, – быстро поправился Владимир Викторович. – Но вы знаете, как оно бывает: друзья друзьями, а армия – это дело святое.

Я изогнул бровь и усмехнулся.

– Ну, может и не святое, – отмахнулся старичок. – Но ты понял, что я хочу сказать. Положение такое, что и муха там носа не подточит.

– Комар, – поправил я.

– Какой комар? – удивился Владимир Викторович.

– Комар носа не подточит.

– Фу ты, Андрюшка, – чертыхнулся Владимир Викторович. – Такой зануда, а учиться отчего-то вообще не хочешь.

– Вот и Наташка ему то же самое говорит, – вставил свои пять копеек Саня.

Я метнул в его сторону несколько крайне неприятных взглядов, да ему что с гуся вода.

– Умная она, ваша девчонка. – И будто только сейчас заметив ее отсутствие, Владимир Викторович огляделся. – А где она, кстати?

– Дома, – быстро ответил Серега. – У нее экзамены.

– Уже выпускается? – ахнул Владимир Викторович.

– Да какой там. Девятый класс.

Владимир Викторович сочувствующе покивал, словно и сам в прошлом году сдавал эти треклятые экзамены и поднялся из кресла.

– Так, – сказал он, хлопая в ладоши. – С этим разобрались. А теперь брысь. Мне надо собираться.

– Собираться? Пойдете выяснять по нашему делу?

Старичок как-то странно посмотрел на меня и вздохнул:

– На свидание, Андрюшка, на свидание. – И быстро добавил: – И тебе бы не мешало. А то так и будешь в девках ходить.

Я аж задохнулся от негодования. Пацаны только захихикали.

– Хотя бы и с Наташкой этой погулял. К экзаменам помог подготовиться. Ты же сдавал в прошлом году? Ну вот. Помоги девочке. А там глядишь, и за ручку гулять будете, и целоваться в парке на скамеечке…

– Так, хватит! – прервал его Серега. – Нам и правда пора. У тебя же гора домашки.

Я кивнул и засобирался.

– Только шляпу не забудьте, – крикнул я из прихожей старичку.

– Да сдалась тебе эта шляпа. – Владимир Викторович появился в прихожей и прислонился к стене. – Чего ты меня с ней терроризируешь?

– Да, – неоднозначно махнул я рукой. – Мой дедушка всегда носил такую, только коричневую. С шелковой лентой. Я ее очень любил. Таскал в детстве. Даже в лагерь с собой возил.

– На кой ляд? – удивился Владимир Викторович.

– Да лагерь был профильный, театральный. Нас там по ролям разбили и заставили так две недели прожить. Вроде как по Станиславскому преподавали. А оно нам надо? Мы же дети? Так вот был я тогда детективом как в американских фильмах. Таскал тогда дедушкину федору целыми днями.

– Занятно, – пробормотал старичок.

– А нам ты ничего не рассказывал, – обиделся Саня.

– Ага, – усмехнулся я. – Вам только расскажи, потом изведете ведь.

– Ну ладно, – я махнул рукой старичку на прощание. – До свидания, Владимир Викторович.

– До свидания, Андрюшка. До свидания, ребята. Я вам позвоню, как что-то узнаю.

И простившись с нашим шестым другом и членом команды, мы отправились еще часик погулять, раз стоит такая замечательная погодка.

3

Мы вышли на улицу, пересекли проезжую часть, зашли за здание роддома и спрятались в тени ветвистого клена. Закурили.

– Что думаете? – первым не выдержал Саня.

Я молчал. Серега повертел головой, переводя взгляд с меня на Саню, и ответил первым:

– Владимир Викторович нам верит, он точно поможет.

– Ага, – закивал головой Стас. – На него можно рассчитывать.

– А ты что думаешь? – Саня взглянул на меня.

Я неоднозначно пожал плечами и затушил сигарету. Жара всегда так действовала: отбивала охоту курить. Да и думать тоже.

Поможет ли нам Владимир Викторович? Тут ответ мог быть только один – конечно поможет. Другого и быть не может. После того случая, он верит нам, доверяет нашим инстинктам. Но не вляпается ли тем самым он в какую-нибудь передрягу? Не станет ли очередной жертвой этого «вируса»? Или может люди сверху как-нибудь вечерком зайдут к нему в гости и вежливо «попросят» не совать свой нос, куда не следует. Если уж люди из столицы подтянулись в город, то можно ожидать всего.

Я тряхнул головой, отгоняя дурные мысли. Нужно поменьше смотреть голливудские фильмы.

– Поможет, – наконец ответил я. – Но и нам не следует просто так сидеть, сложа руки у окошка и ждать новостей, как красны девицы.

– Что предлагаешь?

Я взглянул на брата. Его лицо было серьезным и выражало полную готовность действовать.

– Наведаемся еще раз в больницу и поговорим с Ульяной.

Стас с Серегой переглянулись.

– Так ты ей теперь веришь? – спросил Саня.

– Не знаю. – Я покачал головой. – Может быть, верю, а может, и нет. Но тут точно что-то есть. В ее рассказе что-то есть.

– Идем сейчас?

Я взглянул на свои часы. Маленькая стрелка только-только пересекла отметку в три часа.

– Нет, брат, – ответил я. – Сейчас идем по домам. Не знаю как у вас, а у меня домашки полная жопа.

Распрощавшись с пацанами, я двинулся к себе, а они все втроем пошли в направлении нашего штаба. Возможно, хотели еще что-то обсудить, возможно, просто отдохнуть. Кто-то, вероятно, рассчитывал увидеться там с Наташкой. А может быть, они, так же как и я, отправились по домам, ведь жили все рядом. Мне было не досуг думать и об этом.

Уже дома, скинув с себя уличную одежду и переодевшись в домашнее, я тоскливо посмотрел на два холодных варенных яйца в железной тарелке. Уходил я в спешке и, конечно же, телефонный звонок брата заставил меня забыть о готовящемся обеде. Да еще и сборы отняли у меня немало времени.

Ох уж эти сборы. Хоть я и носил знаменитую джинсовую одежду от Gee Jay, но их слоган «Надевай быстрей», по всей видимости, на меня не распространялся. А все дело было в том, что каким бы кроем не обладала одежда и какой бы удобной она не была, надевать ее быстро я не мог. Даже если худи и должна надеваться в два легких движения руки, то все равно был такой фактор, как «фактор закатившихся рукавов». Не знаю, работает ли это в равно степени со всеми, или это только у меня такой своеобразный психоз, но я не мог просто так терпеть закатившиеся рукава футболки. Надевая верхнюю одежду, я всегда спускаю рукава на место, иначе меня просто начинает бесить этот мерзкий валик подмышкой.

То же касается и штанов. Ну не могу я их просто так натянуть и застегнуть ширинку. Трусы, они ведь обязательно поднимутся выше. И я вынужден возвращать их на место, и заново располагать интимные части своего тела в удобное положение. И вот только потом уже застегивать ширинку, пуговицу и ремень. А все это занимает какое-то время, знаете ли.

Вот потому-то яйца и оказались переваренными. И в данный момент, я имею ввиду куриные яйца, который варил в обед, а не те, о которых вы могли подумать в силу моего рассказа выше.

Очищая треснувшую скорлупку, я уже предполагал, что увижу дальше. Нет, это было даже не предположение, нечто большее. Это было знание.

– Твою мать, – сокрушенно выдохнул я.

Так и оказалось: яйца были жесткие и эластичные как резина. На вкус примерно такие же.

Дожевав свой поздний обед, я с сожалением посмотрел на зажигалку: курить было нельзя, а так хотелось. Наши родители, само собой, были не сном ни духом, о нашем вредном пристрастии (скорее ребяческом баловстве и желании выглядеть круто), и в наши планы не входило вводить их в курс дела. По этому поводу мы крутились, как могли.

Последняя сигарета выкуривались не позже, чем за час до возвращения домой. У нас считалось, что этого времени достаточно, чтобы запах табака выветрился полностью. Дальше в ход шла жвачка. У полных нубов и непрофессионалов это всегда была сильно мятная, нисколько не маскирующая, даже наоборот – подчеркивающая запах жвачка. Мы же, ребята хитрые и опытные, всегда брали отвратно травяной Orbit.

Ох, и не знаю точно, производилась ли эта жвачка по всему миру или только у нас, но если это так, то ее просто необходимо изолировать в толстенные контейнеры и утилизировать как химическое оружие. Ни один человек в здравом уме не стал бы ее жевать. Да что там жевать, даже нюхать бы не стал. Одного взгляда на эту желто-зеленую пачку хватало, чтобы пропало любое желание ее покупать, а в голове моментально возникали стойкие ассоциации с вонючим болотом.

А вот для нас это как раз было то, что нужно. Запах от жвачки был таким, что ни один чертов эксперт, не определит, курил ли ты что-то. Даже натасканные на определение запаха травки служебные собаки, убегут, поджав хвосты и жалобно скуля. Такой смрад образовывался в вашей ротовой полости, что родители просто не могли понять пили вы или нет. Курили или нет. Даже вы, со временем начинали в этом сомневаться. Чем дольше вы ее жевали, тем больше верили в то, что вы… идиот.

Господи, почему мы вообще шли на это? Уверен, сейчас этот Орбит запрещен Женевской конвенцией.

Ну а самой вершиной мастерства считалось выплюнуть эту жвачку себе в руки и как следует обработать ладони и пальцы. Одежда-то проветрится, худо-бедно, за это время, а вот кожа впитает запах табака насмерть. Жвачка помогала решить проблему в реалиях пяти-десяти минут, чего обычно хватало, чтобы зайти в квартиру, махнуть маме рукой, и скрыться в ванной комнате, бросив по ходу пару тройку дежурных фраз, желательно не заплетающимся языком.

Кто был не таким расторопным, или владел ограниченным арсеналом средств, предпочитал траву жвачке. Нет, не в смысле жевал ее, вовсе нет – протирал руки. Ведь жевать надо все время вынужденного контакта с родителями, иначе все – тебе труба.

Господи, какими же идиотами мы были. Интересно, родители, и правда не улавливали запах, или предпочитали делать вид, что не улавливают и давали нам возможность перебеситься? Не думаю. Уж моя мама так точно. Она даже принесла домой несколько алкотестеров с работы, чтобы периодически меня проверять, после того случая, как я завалился домой и выкрикнув что-то вроде «ривет, мымма» упал на тумбу в коридоре. Я думаю, многие родители замечали, но убеждали себя в том, что им просто кажется, что это лишь запах жвачки или вонь с улицы. Иногда взрослые предпочитают оставаться слепыми, особенно в отношении своих детей.

Я улыбнулся своим мыслям и несколько раз щелкнул Зиппо. Огонь зажигать не стал, очень уж сильно били по карману фляжки с бензином для нее. Я даже как-то чуть не испортил свою любимую зажигалку, подарок друзей, заправляя ее девяносто шестым или даже спиртом. Хорошо, пацаны и Наташка, подарили мне набор по уходу за зажигалкой в прошлом году. Там были и сменные фитили, и новая вата и даже кремний. Как и еще какие-то инструменты миниатюрной пытки, назначение которых я так и не понял.

Курить хотелось очень сильно. Не думаю, что это была физическая зависимость, я вообще не верю в физическую зависимость от сигарет. Сколько бы я не курил в своей жизни и после тридцати, я никогда не испытывал физической нужды. Я мог бросать курить на целые годы просто так – раз! – и сигареты в мусорке. И точно так же, спустя годы, мог начать курить снова – раз! – и сигарета дымит в зубах.

Вся проблема никотина в психологии. Мне табак всегда был необходим в моменты размышлений, и особенно сильно в моменты творческой работы, когда никотин помогал очистить голову, перегруженную мусорными мыслями и дать путь чему-то новому. Ну, и конечно, стресс. Стресс отлично снимается сигаретами. Это уже как аксиома всех курильщиков.

Но курить было нельзя. Мама вернется через час, может полтора, если решит зайти в магазин, а дома у нас пахло всегда так приятно, что запах никотина ощущался сразу. Он словно осквернял атмосферу дома, разбавляя приятный воздух вонью продуктов горения.

Именно по этой причине, я решил сделать себе пару бутербродов, а говоря по-английски – сэндвичей. Я встал и подошел к холодильнику – сомнений в том, что там я найду свежие овощи, сыр и колбаску, не было никаких. Но все же, что-то меня смущало. Я нахмурился и ухватился за ручку двери холодильника. И тут меня пронзила мысль – сэндвич!

Глупо, да? Ну что за мысль-то такая? Я ведь так и так собирался его сварганить! Булочка, листик салата, майонез, помидорка, горчица, ветчина или колбаска, сыр – моя классика, ну что тут может быть необычного?

Ответ пришел не сразу. Целую минуту я стоял, держась за ручку холодильника, и с тупым видом смотрел себе под ноги. И только потом, я понял, что именно меня смутило в этом слове – Песчаная Ведьма.

Слово «сендвич» – звучит как песчаная ведьма. Для простых людей это ничего не значит, но не для меня.

Я отпустил ручку холодильника и вернулся за стол. Сел и принялся сосредоточенно щелкать зажигалкой.

Дело в том, что раньше у меня был один кошмар. Повторяющийся из недели в неделю кошмар. В нем я убегал от злобной ведьмы, что по какой-то причине гналась за мной. Мы бежали по какой-то богом забытой пустыне, и не было ей ни конца, ни края. Бежали долго, а я слышал только ее пыхтение за спиной. Потом, как по волшебству, передо мной возникала башня. Обычная полуразрушенная башня, как в каком-нибудь фэнтези. Я вбегал в нее и зачем-то поднимался на самый верх, а ведьма громко смеялась за моей спиной. В какой-то момент башня рушилась у меня под ногами, и я падал в бездну.

Ощущение падения, когда из тебя вышибает дух, а внутренности все переворачиваются и прилипают к животу, выдергивало меня из кошмара и я просыпался мокрым в своей постели. А затем, кошмар повторялся. Один в один. Не каждый день, и не каждую неделю, но повторялся. От него мне помог избавиться мой друг.

Но все это сейчас не важно, важно лишь то, что лицо этой ведьмы я помнил очень хорошо. Обычно кошмары не запоминаются и стираются с первыми лучами солнца, но этот был другим. Этот я запомнил.

А лицо этой ведьмы я видел совсем недавно.

Я последний раз щелкнул зажигалкой и застыл.

– Пиковая Дама, – прошептал я, пересохшими губами.

Вот оно! Вот что не давало мне покоя с самой зимы. Я утер губы тыльной стороной ладони и вновь принялся открывать и закрывать Зиппо.

Это лицо: сморщенная кожа, темные пятна, тонкие кривые губы, черные глаза-угольки, маленькие как пульки для воздушки зрачки – это была она. Это было ее лицо. И этот смех! Как я не узнал его раньше?

Но почему? Почему Пиковая Дама приняла именно этот образ? Я не вспоминал о ведьме уже давно, и уж точно не думал о ней в момент проведения ритуала.

У каждого это был свой страх. Наташка увидела Кровавую Мэри, Стас – бабайку из шкафа. Саня и Серега разделили на двоих покойника под кроватью. Это были их кошмары. А у меня ведьма из детского сна?

Что же тут, мать его, происходит? Почему в этом городке оживают кошмары? Причина в том, что раньше здесь был портал между мирами? Причина в доме? Но если дома не стало, то почему кошмары продолжают оживать? Почему я вижу свою ведьму, а маленькая Уля видит по ночам бабайку, выходящего из чулана? И почему, мать вашу, сработал ритуал призыва Пиковой Дамы? Ведь сколько было попыток до этого? Вряд ли мы были первыми, кто его провел. Тогда почему же о загадочных смертях глупых деток от удушья не трубят по всем каналам? Это событие должно было приобрести масштаб эпидемии, ведь детская тяга к потустороннему, к страшилкам, неподконтрольна.