Снимать штаны и бегать

– Ложная тревога. Видите? У нас все спокойно! Занимаемся делами государственной важности. – Василий для убедительности постучал ногтем по своей кофейной чашке. Сержант молчал. Василий выдержал паузу и ласково проговорил:

– Можете быть свободны.

Милиционеры не пошевелились. И вдруг дядя Пёдыр оглушительно рявкнул:

– Кр-ругом! Шагома-а-рш!

Стражи порядка повернулись через левое плечо и вышли в открытую дверь. Через секунду в ней снова показалась голова сержанта. Он поправил кепку, неуверенно пробормотал: «Извините…», козырнул, и вежливо закрыл дверь. В приемной воцарилось молчание.

– Ты что же, и вправду – того? В смысле, охрану? – через некоторое время бесстрастно поинтересовался Василий.

– Ишь ты, какие… Тоже уважения требуют! – наигранно хмыкнул дядя Пёдыр, пряча от Василия виноватый взгляд, как нашкодивший сорванец. Раздайбедин смотрел на него со строгим учительским прищуром и выжидательно молчал.

– Я тебе про что толкую! – виновато просопел лже-кандидат, старательно уводя разговор в сторону от обсуждения своего поведения. – Милиционерам почет и уважение тоже законом назначены. А уважают их – через раз. Им затем и пистолеты раздали – почтение из народа добывать. Да только что это за почет – из-под пистолета? Нет, брат, почет никаким законом не назначишь!

– А с охраной – как? – повторил свой вопрос Василий. Лже-кандидат, наконец, взметнул на собеседника глаза, полные искренней детской обиды:

– А чего они? Я с имя культурно. А они мне говорят – у тя, мол, сапоги в говне…

– Действительно, такое бесстрашие перед системой заслуживает поощрения – улыбнулся Василий.

– Вот и я говорю! – обрадовался в ответ дядя Пёдыр. – Я хоть и нарушитель, а Почетный!

– Ты – это понятно. Но в других городах Почетными называют не тех, кого боятся. А, к примеру, поэтов, писателей, строителей, ученых, хлеборобов. За их самоотверженный труд.

Дядя Пёдыр наморщил лоб, обдумывая услышанное, потом отрицательно мотнул башкой и заявил:

– А я в других городах не был, только в армии. Но там, верное слово тебе скажу – награды и почет ближе к штабу раздают. В окопе – какие медали? Там только вши да пули. А если снаряд или, к примеру, мина в окоп шарахнет, так весь взвод сразу и похоронит. Бабах, и ваших нету!

Те, что в окопе были, лежат в земле безымянные, хоть и жизнь свою отдали. А тому, который при штабе ошивался, приходится специально пузо себе отъедать, потому как на грудь все медали не помещаются – дополнительный простор им потребен.

– Так то на войне! – протянул Василий. – А при других обстоятельствах…

– Не знаю, как при других. Я не был… – упрямо повторил дядя Пёдыр. – Да только у нас здесь та же песня. Труд сам по себе, а награды – сами по себе. Ты вот посуди: если какой хлебороб на пашне норму делает, то ему и вздохнуть некогда. Пашет от темна до темна. А если он вместо пахоты начнет за медалями бегать, начальство в зад целовать – какая ж у него будет норма?

– Зачем же бегать? Он вспашет, другие люди оценят. И по заслугам – почет.

– У меня мамка хлеб всю жизнь пекла… – голос дяди Пёдыра неожиданно потеплел, в нем зазвучало что-то беззащитно-детское. – На всю Слободу – в пекарне. Если заболеет, или, к примеру, выходной у ней – народ и хлеб-то не покупает. Ждут, чтобы она сделала. Даже из города за ее хлебом ездили. Другую на ее место поставь – хоть с орденами, хоть без орденов – а хоть даже и с пистолетом – все равно не тот хлеб выходит! Души в нем нет. Люди ей на улице до сих пор кланяются. Хоть и наград у ней – только ревматизм, да я, непутевый.

Василий почесал нос в глубокой задумчивости.

– Так что ж ты считаешь, что все награды и почести – надуманное дело? Что нет людей, которые носят свои ордена, медали и звания по заслугам?

Дядя Пёдыр равнодушно пожал плечами:

– А я не счетовод, чтобы считать. Для этого вы, образованные, есть.

– Ты не отмахивайся, я понять хочу! – не унимался Василий. – Вот скажи: работал человек бескорыстно, честно… Так отчего же ему почета не потребовать?

– Да как же бескорыстно, если за почет? – ехидно поинтересовался дядя Пёдыр. Василий наморщил лоб и тряхнул головой, прогоняя хмель. Дядя Пёдыр помолчал, и продолжил чуть тише, напоминая голосом басовитое жужжание шмеля:

– Ордена с медалями – дело хорошее. Да только почет – он ведь у каждого свой. Почет – то, что ты людям отдал, а они тебе каждый день назад возвращают. Одному медалью, другому благодарностью, а третьему…

Лже-кандидат глубоко вздохнул, от чего со стола слетело несколько забытых листов, и закончил не то виновато, не то горделиво:

– А третьему – страхом. Почет у других людей в груди жить должен… А если весь твой почет на твоей же груди и умещается, то это и не почет вовсе, а так – фартук… Когда у людей нету в душе ничего от тебя, им и отдать тебе нечего. Тогда от них почет только с пистолетом добудешь. Или вот с кулаками. Да и то не всегда…

Василий изумленно посмотрел на лже-кандидата, поставил чашку на стол и уважительно шепнул:

– Так вот ты, оказывается, какой!

– Какой? – усмехнулся дядя Пёдыр и вдруг посмотрел на Василия совершенно трезвыми глазами, в которых отразились и боль, и надежда:

– Вона уже какой лоб здоровый. А ума нет. Пью и гуляю. Гуляю и пью. Мамка плачет. И я, бывает, всплакну. Уже совсем решу жизнь новую начинать. День держусь, два. Три даже. А потом – пропади оно все пропадом. Снова пью. Вот кто я после этого?

– Сволочь! – прозвенел вдруг в наступившей тишине голос краеведа Пилюгина. Окончив свои зарисовки, он вернулся к реальности и немедленно доложил о результатах работы. Правда, сделал он это далеко не в самый подходящий момент.

– Че-во-оо? – прогудел дядя Пёдыр, чью меланхолию как ветром сдуло.

– Сволочь! – радостно повторил Пилюгин и показал ему листок бумаги, исчерченными немыслимыми завитками.

– Я?

– Надеюсь, что и вы! – Пилюгин улыбнулся, обнажив свои длинные верблюжьи зубы. Дядя Пёдыр рыкнул и, размахнувшись широко и очень стремительно, прямо через стол заехал краеведу добротную оплеуху.

Пилюгину показалось, что в его левое ухо ворвался груженый товарный поезд, который молнией промчался сквозь мозг, выскочил в правое ухо и увез с собою из буйной курчавой головы все мысли, чувства, мечты и желания. Возвращались они из этой дальней поездки пешком – долго и вразнобой. А когда вернулись, Николай Николаевич Пилюгин увидел себя сидящим на лавке в городском сквере с недопитой бутылкой дешевого пива в руке. Прохладное бутылочное стекло он тут же приложил к пылающему уху.

Как закончили этот пятничный вечер дядя Пёдыр и Василий, доподлинно неизвестно. Но, принимая в расчет известные склонности обоих товарищей и бутылку, распитую для почину, догадаться об этом, в общем-то, не так уж и сложно.

Между тем, пока Пилюгин еще только готовился отправиться в нокаут, этажом выше в пустом зале заседаний у открытого окна курили Голомёдов и Зозуля. Харитон Ильич выказывал явные признаки неудовольствия:

– Почему в моей приемной? Что это вообще за персонаж, ядрен-батон? Пьяный, драку устроил?

– Не волнуйтесь, Харитон Ильич. Это ненадолго. Только наших претендентов распугать. Он совсем ручной. Я же вам обрисовывал в общих чертах. Это наш кандидат-клон. Пугало, понимаете?

– И за каким чертом он нам сдался, такой придурошный?

– Ну, как же, Харитон Ильич! Вы разве забыли про таинственного кандидата Павла Болдырева? Совершенно напрасно! А ведь мы нанесли ему упреждающий удар, от которого он вряд ли оправится. Все ведь предельно просто. Люди, которые отличаются политической активностью, увы, далеко не всегда обладают и политической грамотностью. Газеты они читают запоем, но правильные выводы делать не умеют. Та ахинея, которую они увидят в «Правдорубе», у каждого вызовет искреннее возмущение. Тут уж мы с Василием, как авторы текстов, постараемся. А подпись «П. Болдырев» собьет с толку. Думаете, они будут разбирать, какой Болдырев – Павел или Петр? Мы добьемся того, что одна лишь фамилия «Болдырев» будет вызывать у избирателя ужас и тошноту.

– А если настоящий Болдырев объявится, ядрен-батон?

– От такого отмыться ему уже будет сложно. Кроме того, есть значительная вероятность, что в день выборов его почитатели просто ошибутся графой, и проголосует не за того Болдырева.

– Хитро! – хмыкнул Харитон Ильич. – Только пусть это чучело здесь больше не появляется. Пьянки и драки в моем кабинете могу устраивать только я, ядрен-батон! Кроме того, увидит кто… Разговоры пойдут. Не нужно нам это.

– Категорически с вами согласен. Больше его здесь не будет. Но, надо признать, в данном случае он нам здорово помог. А то ведь взяли эти «Почетные граждане» за самый кадык. Я уж и не чаял выкрутиться.

– Да уж, пригрели гадюк на грудях… – мрачно изрек Харитон Ильич.

– И чего это им всем захотелось в «Почетные»? – досадливо пробормотал Голомёдов. – В чем радость-то?

– Ну как же! – Харитон Ильич округлил глаза и продекламировал чуть нараспев строки городского Устава. – «Звание Почетный гражданин города Славина является высшим признанием заслуг перед городом и его жителями. Его удостаиваются за многолетний, бескорыстный и самоотверженный труд лица, снискавшие любовь и безграничное уважение жителей города!»

– Вы сейчас это всерьез? – удивленно приподнял бровь Кирилл. – По городскому Уставу в наших руках сейчас любовь и безграничное уважение всего города? И мы можем распоряжаться ими по своему усмотрению?

– А еще лицам, удостоенным звания «Почетный гражданин» вручаются Диплом, Большая Памятная медаль, шелковая лента через плечо и удостоверение! – фанатично продолжил Харитон Ильич.

– Через плечо? – усмехнулся Голомёдов. – В самом деле? И зачем же им эта лента?

Зозуля бросил на него уничтожающий взгляд и воскликнул:

– Что непонятного?! Сведения о Почетном гражданине вечно хранятся в Историческом музее. Вечно, ядрен-батон! А еще Почетный гражданин пожизненно каждый месяц получает дополнительное материальное содержание, размер которого не может быть уменьшен! Ему положено бесплатное санаторно-курортное лечение, льготы при покупке жилья и земли, бесплатный проезд в транспорте и еще… И еще много чего.

– Неужели же Брыков испытывает недостаток в бесплатных клизмах на санаторной кушетке? – саркастически хмыкнул Кирилл.

– Тут дело в другом, ядрен-батон! – Воскликнул Харитон Ильич с безумным блеском в глазах. – Лица, удостоенные звания Почетный гражданин города Славина, не могут быть его лишены. Это пожизненная слава, почет, уважение!

– Да? – с сомнением произнес Голомёдов, но развивать тему не стал, предпочтя вернуться к текущему положению дел. – И что же вы думаете насчет сложившейся ситуации? Что нам делать с этими соискателями шелковых лент через плечо и дармового кефира? Без мецената нам уж совершенно точно никуда. Поэт, конечно, побоку. Скульптора при желании мы тоже можем другого поискать. Но это – время… И потом, где гарантии, что новый не окажется таким же прохвостом, а этот Сквочковский не разобидится и не побежит к журналистам? Так же, как и этот батюшка, черт бы его побрал, вместе с бородой. Мы теперь одной веревочкой связаны. Нам лишние разговоры про нашу кухню совсем не нужны.

– А что ж делать-то, ядрен батон! – воскликнул Харитон Ильич немного истерически. Кирилл задумался, закурил, выпустил одно за другим три кольца дыма.

– Может, нам и в самом деле немного городской устав подправить? Пусть в этом году будут «Почетными» все четверо? Или уж давайте для ровного счета еще и генералу Бубнееву это звание присудим. Посмертно! Красиво подать все это совсем не сложно. Каждый отдельно взятый случай – отличный информационный повод. Раскрутим на полную! Ну а по факту – и духовенству угодим, и богеме, и электорату, но самое главное – денег получим.

– Нельзя! – насуплено пробормотал Зозуля. – Нельзя! Устав!

– Харитон Ильич! Я вижу вас не первый день. В ваших руках гигантский административный рычаг, и вы умеете им пользоваться. Все эти бюрократические ограничения, вроде уставов, кодексов и предписаний, не являются для вас преградой. Вот, к примеру, городская Избирательная комиссия полностью закрывает глаза на наши, мягко говоря, вольности.

– А чего ж Избирательной комиссии дергаться, когда я под ихние заседания, ядрен-батон, весь первый этаж Думы отдал! В случае чего – пойдут на улицу заседать. Или туалет им на этаже прикажу закрыть, во!

– И я про то же. Не думаю, что Общественная палата или городская Дума всерьез будут выдвигать и утверждать «Почетных граждан» или отстаивать этот самый устав…

– Нельзя! – отчаянно и в то же самое время упрямо воскликнул Харитон Ильич.

– Да почему же нельзя?!

– Потому что «Почетный гражданин» должен быть один. Один, и точка! Как отец. Как Родина, ядрен-батон!

– Харитон Ильич! Про Родину – это вы для митингов оставьте.

Зозуля съежился и упрямо уставился на подоконник:

– Ну, нельзя. Понимаете? Нельзя! Ведь это ж что же получается? Чем больше «почетных», тем меньше им почета, славы и внимания. Разве не так? Ведь это ж как бутылка, ядрен-батон! Или один пьешь, или на троих. Есть разница?!

– Есть! – согласился Кирилл. – Но я вас все равно не понимаю. Нам к чему голову ломать, сколько их там будет на эту «почетную бутылку» – один или пятеро?

– Нет… – грустно и как-то устало произнес Харитон Ильич. – Все уже давным-давно договорено, обсуждено и утверждено. На всех уровнях. Их будет ни восьмеро, ни пятеро. Их будет один. Один «Почетный гражданин». И это буду я!

Глава 11. Пивной стриптиз

Эта суббота породила у жителей города Славина много вопросов, которые в большинстве своем так и остались без надлежащих разъяснений. Молодежь, предвкушая пивной фестиваль, стягивалась на набережную Славинского водохранилища и недоумевала – почему вдоль береговой линии то здесь, то там реют стяги оппозиционных расцветок, а представители старшего поколения разворачивают наглядную агитацию, профессионально выполненную на кумаче или любительски – от руки, на рулонах с обоями. Однако молодежь, совещаясь, приходила к мнению, что никакой ошибки быть не может: из колонок, установленных вблизи выщербленного гранитного парапета, жизнеутверждающе грохотала музыка, а над сценой висел плакат, с которого улыбался Вячеслав Дрисвятов. Улыбался он несколько цинично, но в то же самое время мудро и как-то по-хозяйски, словно уже выиграл выборы. Подпись была соответствующей:

«Все банально:

побеждает сильнейший!»

По замыслу доморощенных креативщиков дрисвятовского штаба, напечатанный кандидат как бы подсказывал неоперившейся молодежи готовое решение, кому отдать голос. Какие, мол, колебания могут быть, когда есть сильнейший, он уже побеждает, и нисколько не сомневается в своей победе?

Старшее поколение собиралось в кучки ближе к окраинам танцевальной площадки и напряженно перешептывалось. Сухонький старичок в картузе спрашивал у всех без разбору:

– А помочь-то гуманитарную где дают? Мне помочь гуманитарную обещали от Хохловцевой?

Судьба обещанной гуманитарной помощи волновала многих, правда, не все так открыто выказывали свой интерес. Особую надежду пенсионеры возлагали на торговые палатки, стоящие возле сцены. Судя по внешнему виду, ничто не мешало провести под их гостеприимной сенью раздачу обещанной халявы.

Впрочем, общее мнение в старшей возрастной группе так же сводилось к тому, что пенсионеры пришли по адресу. Их уверенность подкреплял плакат, с которого Октябрина Хохловцева с непримиримостью идейного борца взирала на оппонента Дрисвятова. Ее лозунг не отличался новизной:

«Скажем

НЕТ

продажной власти!»

Зато он был проверен временем и неизменно порождал отклик в оппозиционных душах во все эпохи.

Пока кандидаты с плакатов играли в гляделки, напряжение в толпе нарастало. До критической точки ему было еще далеко. Пока оно выражалось лишь в разрозненных недоуменных возгласах, но ни та, ни другая сторона все еще не теряла надежды на лучшее. Молодежь втихомолку осуждала старческий маразм, пенсионеры в свою очередь сетовали на юношескую самонадеянность и ветер в голове. Однако же в толпе постепенно созревало понимание того, что по чьему-то недосмотру два мероприятия назначены на одно и то же время в одном и том же месте.

Быть может, такая неформальная встреча поколений могла принести свои плоды. Например, и те, и другие, пообщавшись без посредства СМИ, пришли бы к выводу о том, что имеют не так уж и много разногласий. Но этого не случилось, поскольку события вдруг начали развиваться с неожиданной быстротой. Поначалу на сцену выскочил человек в желтых очках, розовой футболке и коротеньких шортах.

– Прифеееет Славин! – крикнул он приторно сладким голосом. И молодые, и пожилые славинцы замерли, открыв рты. Надежды на лучшее начали таять и у тех, и у других.

– Я вас не слышу! Прифет! – повторил ведущий капризно и приложил ладонь к уху.

Толпа вяло загудела. Тем не менее, ведущий пришел в восторг даже от такой реакцию. Он несколько раз подпрыгнул и захлопал в ладоши.

– Сегодня в нашей программе бесплатная дегустаций пива, парад-бикини и конкурс мокрых маек! Очень много красивых девчонок и мальчишек. И самый красивый – парень, который с нами и для нас – Вячеслав… нет, просто Слава! Наш кандидат! Славик Дрисвятов!

Но сорвать какие-либо аплодисменты розовому ведущему так и не удалось, потому что в этот момент с противоположного конца площади простуженный голос рявкнул в мегафон:

– Товарищи! Позвольте считать наш митинг открытым. Сегодня мы собрались здесь, чтобы сказать свое решительное «нет» продажной власти и ее приспешникам!

Человек, одетый, не смотря на жару, в кожаную тужурку, с надрывом крикнул «Ура!». К нему присоединился неуверенный хор из нескольких голосов, но тут захлебнулся в громыхании колонок.

Многие присутствующие почувствовали себя зрителями боксерского поединка. Каждую минуту они поворачивались от сцены к транспарантам и назад, наблюдая обмен ударами. Розовый ведущий выпустил на сцену танцевальный коллектив. Мегафон в кожанке начал кричать про рост коммунальных платежей. На сцене запели. Под кумачом предали анафеме низкие пенсии и отмену социальных льгот.

– Наливай, выпивай! – радовался розовый голос со сцены, словно не замечая конкуренции. – Только сегодня и только для вас! Бесплатная дегустация лучших сортов пива от местного пивзавода!

– Товарищи! Скажем «нет» произволу властей! Нет грабительским реформам! – сипел мегафон.

Молодежь, нутром чувствуя какой-то подвох, постаралась побыстрее протиснутся к палаткам с бесплатным пивом, пока халява не кончилась. Впрочем, самым первым здесь оказался все же старичок в картузе. Он приготовился отстаивать свое право на «гуманитарную помочь», вооружившись костылем. Стоит отметить, что многие пенсионеры также не потерялись в обстановке. То тут, то там разгорались короткие, но яростные схватки:

– Куда напираешь, дед?

– Уйди, бессовестный! Я – инвалид! Мне без очереди положено!

В общую какофонию неожиданно ворвался повизгивающий голос аккордеона. Из его ребристого нутра вырывалось шипение и мелодия «Смело, товарищи, в ногу!». Особо стойкие активисты подтянули напев, тоже слегка привизгивая от натуги. На удивление, к ним присоединилось несколько молодых и немного пьяных голосов.

Впоследствии многие свидетели произошедшего гадали – удались бы этим двум мероприятиям, перерасти в одно – всеобщее и объединяющее два поколения славинцев не на словах, а на деле? Но догадки эти по сей день остаются догадками, поскольку после второго куплета известной революционной песни произошло событие, которое вбило между собравшимися острый идейный клин.

– Мокрые фу-у-утболки! – истерически вскрикнул розовый ведущий, и забился в каком-то экзотическом танце.

Два десятка великолепно сложенных девиц появились прямо-таки из ниоткуда и выстроились перед сценой. На каждой из них красовалась белая футболка с портретом Дрисвятова, причем физиономия кандидата, облегая внушительные груди, растягивалась от уха до уха, от чего казалась еще более жизнерадостной и довольной. Аккордеон удивленно захлебнулся третьим куплетом. Не теряя времени, девушки извлекли откуда-то из-под сцены длинные шланги, из которых тут же начала выплескиваться вода. Со смехом и визгом, подобающим такого рода занятиям, девчонки принялись поливать друг друга, а заодно и всех окружающих радужными брызгами. В мгновение ока майки с портретом кандидата, и до этого не особо маскировавшие прелести участниц шоу, облепили их стройные тела. Мужская половина гостей праздника, вне зависимости от возраста, скрыто или явно проявила свое одобрение происходящему. Прекрасная половина – опять же, вне зависимости от количества прожитых лет – откровенно напряглась.

События под сценой разворачивались стремительно и пикантно. Динамики заиграли что-то лирично-фривольное – такое, от чего у очень многих появилось желание раздеться (благо жара, пиво и водяные брызги подталкивали к этим мыслям даже без музыки). Томные вздохи, смешанные с ритмичными сбивками, наэлектризовали воздух. Одна за другой участницы конкурса начали стягивать с себя мокрые майки, являя почтенному обществу широчайший ассортимент грудей. Они здесь были представлены на любой вкус: маленькие и шаловливо торчащие, спелые и внушительные, загорелые и молочно белые.

При взгляде на такое изобилие любой даже самый сытый младенец непременно захотел бы позавтракать, но в данном случае о молочном питании задуматься было некому, а потому мысли в головы присутствующих лезли самые разнообразные. Кто-то очернил свою душу завистью, кто-то испятнал ее ревностью, кто-то втихаря взгрустнул о безвозвратно ушедшей молодости, но подавляющее большинство в той или иной форме подумало об одном и том же известном от начала времен процессе.

Старичок в картузе замер в первом ряду. Он открыл рот, забыв утереть усы пивной пены на верхней губе. И было от чего. Девушки-участницы выступали попарно, тройками или в сольных номерах. Без стеснения они втискивались в толпу и фривольно крутили спелыми попами перед неопытными безусыми юношами и зрелыми отцами семейств. Прекрасная половина, будь то девушки, женщины или бабушки, оперативно выпустила и наточила когти. Хватило бы очень легкого толчка, чтобы спровоцировать их к решительным действиям.

Уже понеслись с периферии танцевальной площадки возмущенные реплики:

– Паскудство развели!

– Бесстыжие! Тьфу!

Впоследствии очевидцы событий, опять же, долго спорили, во что могло бы вылиться происходящее – в конфликт полов, конфликт поколений или же в групповую оргию? Но течение спектакля вновь сделало необычный поворот. На сцене появился кандидат Дрисвятов. Он опоздал к началу мероприятия и выскочил на сцену, еще слабо разобравшись в сути происходящего.

– Вячесла-а-а-а-ав Дрисвя-а-а-атов! – возопил розовым голосом ведущий.

Молодой кандидат был одет в ту же белую футболку с собственным портретом, что и участницы шоу. Он счастливо улыбнулся аудитории, не замечая ее враждебности, и замахал руками над головой. В этот момент одна из девушек направила на него шланг и окатила струей воды. В мгновение ока майка облепила объемистый животик Вячеслава Евгеньевича, и две большие складки над ним. Увы, спорт не числился среди увлечений молодого кандидата. А потому все собравшиеся увидели, что в придачу к солидному денежному и политическому капиталу Вячеслав Дрисвятов имеет объемную, хотя и не очень симпатичную мужскую грудь.

– И-и-и-и вот он наш победитель! У-у-у-у! – забился в экстазе ведущий в желтых очках. – Славик – наш! Славик – для нас! Славик – наш!

Неожиданно из толпы раздались голоса, которые скандировали вместе с ведущим. Сменив участниц шоу, под сцену пробралась группа откровенно голубых персонажей, которые наперебой кричали:

– Славик, мы тебя любим!

– Да, детка, да! Покажи нам класс!

– Славик – наш, Славик – для нас!

У наиболее консервативно настроенной части толпы тут же назрел ряд вопросов, которые они хотели безо всякого промедления адресовать этой нетрадиционной стайке. Но расправе не суждено было свершится, поскольку на сцене появилось новое действующее лицо, которое привлекло всеобщее внимание. Голубые персонажи растворились так же незаметно, как и появились. Кто были эти люди, и куда они делись – так же осталось одной из тайн этой необычной субботы.

Человеком же, переключившим на себя всеобщее внимание, была запыхавшаяся Октябрина Александровна Хохловцева.

– Товарищи! – крикнула она – Не верьте им! Это провокация! Я не организовывала никаких митингов!

Почетная оппозиционерка повернулась к своему конкуренту, в точности повторив положение агитационных плакатов. Два противоположных политических курса сошлись, подобно двум атмосферным фронтам. Люди грамотные знают, что в месте встречи циклона и антициклона вполне можно ждать природных катаклизмов, вроде ураганов, тайфунов и смерчей. Политические бури рождаются точно так же.