Убийца с лицом ребенка

– Пермана, – подсказал Горпищенко.

– Вот именно. А заодно и Снаткина. Кто у него адвокат?

– Альберт Кемельман, – ответил следователь.

– Будет путаться под ногами, я лично приму меры. Мне начальник налоговой уже голову прогрыз насчет этого адвоката. Представляешь, нашел в акте проверки налоговой ссылку на закон, который был отменен до начала проверки и требует от государства вернуть миллионы гривень этому проходимцу Ганапольскому. А заодно еще и моральную компенсацию в сотни тысяч. Как это получается, что все дела, которые он ведет в судах, всегда заканчиваются его победами? У нас в судах, слава богу, нет ни одного еврея. Почему же судьи всегда соглашаются с его доводами? Какие у тебя есть на этот счет размышления?

– Все дело в текучке, – осторожно ответил Горпищенко. – У нас на каждого следователя по сто дел в месяц. При такой нагрузке, мы, конечно, допускаем ошибки. А Альберт, адвокат грамотный, умеет зацепиться за торчащую в деле белую нитку и размотать клубок.

– Все это глупости, – безаппеляционно заявил Скоморох. – По моим негласным данным, он платит каждому судье бабки. Ты знаешь размер его гонораров? Я как-то подослал своего агента к нему, так он за час снял с него триста баксов. Я, пожалуй, опять включу его в свою разработку. Дай мне допросить Снаткина в присутствии адвоката. Я хочу понять, в чем он силен и вывести его на нашего судью-агента. Вот тут мы его и хлопнем. Кстати, еще одна странная закономерность. Этот адвокат еще ни разу не вел дела у нашего судьи. Это подозрительно. Инстинкт самосохранения или наша недоработка?

– А что, если это подстава? – вслух высказал свои сомнения Горпищенко. – Мы получаем запись сегодняшнего дня, на котором придурок Перман объясняет Снаткину, что нашел деньги на улице и принес их начальнику полиции, чтобы тот нашел их владельца. Ведь, если эту камеру поставил сам Снаткин, она может работать выборочно, чтобы быть доказательством отсутствия вины начальника полиции?

– Интересная мысль, – как бы проснулся коллега Василия Васильевича и щелкнул своими огромными зубами. – Этот Снаткин – видно, жук опытный. Сам поставил камеру, сам ее редактирует, сам устраивает нужные постановки…

– Вы оба – идиоты, – прошипел Скоморох и разыскал одну из бумаг на столе. – Вот объяснительная Снаткина. «Это деньги мои, – пишет он своей рукой. – Это цена акций моей жены. Мы продали их Аркадию Кеосаяну за сто тысяч долларов. Он может это подтвердить.» Кто такой Кеосаян?

– Я вызвал его завтра на допрос, – пояснил Горпищенко. – Аркадий Кеосаян – совладелец титанового завода.

– Вот с него и начнем, – решительно сказал майор. – А с микрокамерой поступим таким образом. Изымем ее, посмотрим и если она нам не нужна, утопим в Южном Буге. Если там что-то будет полезное, оформим все необходимые бумаги и приобщим к делу как доказательство. – Про объяснительную я знаю, – оправдательно пояснил следователь, – Сам отбирал. Но почему он открыто об этом говорит с адвокатом? Если камеру ставили специальные органы, откуда он знает, что его вели и записывали… Слишком все как-то туманно. Мы ее не ставили, вы ее не ставили. Кто же, кроме Снаткина, мог ее поставить? Чувствую, что эта микрокамера нужна нам, как геморрой. Предположим, Кеосаян завтра покажет, что ничего у жены Снаткина не покупал и денег не передавал. Что мешает Снаткину заявить, что это деньги его и он одалживал их Перману, а Кеосаяна приплел к делу, так как не помнил о чем он говорил, лежа на полу в гипертоническом кризе. Мы должны расколоть Пермана по полной. Мы должны узнать, что их связывает или кто, за что он передал эти деньги Снаткину? Может быть, Снаткин связан с Кеосаяном, а Перман просто посредник, так сказать, почтальон? Или Кеосаян завтра заявляет, что это деньги его и он передал их в счет покупки акций жены Снаткина через своего знакомого Пермана. И микрофильм это подтвердит?

– Почему же тогда Перман это не сказал сразу? – удивился коллега Василия Васильевича. – А начал нести пургу?

– Ни Снаткина, ни его жида-адвоката я не выпущу, – просто и убедительно сказал Скоморох. – У меня есть свои простые методы ведения дела. Эти методы укладываются в четкое определение —параллельная реальность.

– Иголки под ногти? – подколол майора Горпищенко.

– Боже упаси, – перекрестился Скоморох. – Я никогда в своей жизни не бил подследственных. Я богобоязненый человек. И поскольку я верю в Бога, они сами чистосердечно все рассказывают, раскаиваются в содеянном и видят во мне искупителя своих грехов. Поэтому, если все окажется так, как говорит Снаткин, нам придется искать в этой цепочке самое слабое звено. Цепочка эта состоит из посредника, взяткодателя Кеосаяна, взяткополучателя Снаткина и его душеприказчика Альберта Кемельмана.

– А при чем здесь Кеосаян? – спросил следователь. – Даже, если выяснится, что он передавал деньги за акции. Этот факт подтвердится, скажем, договором купли-продажи. И что? Где тут взятка или служебное преступление?

– Кеосаян – самое слабое звено, – неожиданно добродушно хмыкнул майор. – Если завтра он подтвердит передачу денег Снаткину под любым предлогом, даже под предлогом покупки акций, я сначала подведу под цугундер Снаткина, а потом и его адвоката. Где это видано, чтобы начальник полиции города получал деньги за какие-то акции в собственном кабинете? За акции, отмечу, которые ему не принадлежат. По сути, это форма прикрытия получения незаконного вознаграждения лицом, занимающим высокое ответственное положение. А Кеосаян еще оплатит все наши волнения и сомнения по этому делу.

Майор сладострастно потер руки, а на его тонких синих губах появилось подобие улыбки.

– Не дрефь, Алексей, – сказал он следователю. – И более крутые перцы готовы были идти со мной на сделку. Уж очень я обаятельный человек. При этих словах Горпищенко снова почувствовал, как рвотные массы против его воли подкатили к горлу и он страшным усилием воли все-таки остановил их. Глядя в простое и добродушное лицо майора, следователь поймал себя на мысли, что панически боится его. На миг он даже подумал, а не уйти ли ему в отпуск и передать это дело другому следователю, но тут же испугался, что этот обаятельный человек слишком много поведал ему о себе, чтобы так просто его отпустить. «Я сегодня просто переработался, – подумал Горпищенко. – Что я себе вообразил? Этот Скоморох, обыкновенный работник службы безопасности, возможно, он тоже перевозбудился. Что в нем такого страшного? Пожилой человек, с удивительными водянистыми глазами, в которых ничего нельзя прочесть. В конечном счете, не он, а я руководитель следственно-оперативной группы и надо будет просто как-нибудь поставить его на место… Или попросить его руководство прислать кого-нибудь другого? А может ничего не предпринимать и поучиться у опытного чекиста как без пыли и шума раскалывать подследственных? Ну что в нем страшного? С виду добродушный дедушка, фантазер, открыто не любит семитов, таких в каждой стране не более пяти процентов, приходит домой, обнимает детей, внуков, целует жену… Фу! Метод налаживания контактов с обвиняемыми – „параллельная реальность“. Что это такое и с чем его едят? Неужели читает подследственным молитвы, рассказывает об апостолах и пробивает слезу в деревянных душах? Надо посмотреть, как он это делает. И все-таки не хотел бы я оказаться в его власти. В конце-концов, закончим это дело и разъедемся, как в поле комбайны. А с другой стороны надо показать этим ублюдкам из тайной канцелярии, кто тут в доме хозяин. И начинать надо не с допросов, этим, слава богу, есть кому заниматься, а немедленно провести повторный обыск в кабинете Снаткина. И если мы найдем там кинофильм о преступной деятельности полковника полиции города, наши собственные горизонты двинутся в направлении, о котором раньше невозможно было даже мечтать. Скажем прокурор города становится прокурором области, а прокурором города становится старший следователь прокуратуры пан Горпищенко. Такой случай упустить нельзя ни в коем случае. Господи, неужели и мне суждено оказаться в нужном месте в нужное время?! – спросил неизвестно кого Алексей Викторович, потому что с Господом у него были довольно прохладные отношения. Все в этой жизни приходилось выцарапывать самому, а количество выигрышных лотерейных билетов в тираже было, как обычно, небольшим, и выдавались Небом не каждому при рождении, а доставались почему-то другим, недалеким, ограниченным, но со связями.»

– Я решил, что надо немедленно провести повторный обыск в кабинете Снаткина, – твердо и сухо сказал Горпищенко.

– Это разумно. – неожиданно поддержал его майор Скоморох. – Я тут прикинул, что микрокамера нам нужна как воздух. Вашего технаря прихватим, или мне пригласить наших специалистов?

– Мы будем действовать по закону, – необдуманно произнес следователь, глаза которого горели как угли.

– Это как?! – усмехнулся Василий Васильевич. – А до сих пор что мы делали? Ты приложения к протоколу об обыске просматривал? Там на тебя компромат собран будь здоров. Десять админпротоколов за нарушения правил дорожного движения находились, между прочим, в столе начальника полиции в грязной папке, на которой, наверное, резалась колбаса и селедка. И если мы будем действовать по закону, то я обязан сообщить твоему непосредственному начальнику, что тебя необходимо немедленно отстранить от следствия в связи с личной заинтересованностью в исходе уголовного дела.

– Какое приложение? – изумился Горпищенко, отчего его лоб сморщился. – Там не было никакого приложения…

– Не было, – согласился Василий Васильевич, – потому что опер тебя пожалел, не включил их в опись, а может подумал, что это к делу не относится. А вот наша служба, эти протоколы нашла и сфоткала еще дней десять назад. Сначала я не придал никакого значения этим документам, а теперь, видишь, какое место они занимают в твоей жизни.

Василий Васильевич показал Горпищенко свой серебристый мобильник, похожий на маленький планшет, перелистал в нем приложения и включил нужное. На экране гаджета вспыхнули документы. Скоморох увеличил размер текста и Алексей Викторович четко увидел текст с названием ПРОТОКОЛ

– Про аквариум мы не знали, – сказал Василий Васильевич.

– Тогда ваш человек должен быть зафиксирован этой камерой, – сказал Горпищенко. – Поэтому надо срочно ехать в горотдел, проводить не повторный, а новый первый обыск, – пропустив мимо ушей замечание следователя о том, что камера могла заснять незаконное оперативное действие работника службы безопасности, заметил майор Скоморох.

– Я готов сам подать рапорт об отстранении меня от следствия, – потухшим голосом произнес Горпищенко.

– Если не будешь строить из себя целку, – по отечески сказал Василий Васильевич, и полуобнял Алексея Викторовича, – обещаю, что мы с тобой сработаемся. Нравятся мне романтики. Из них выходят либо полезные идиоты, либо настоящие палачи. И те, и другие остро необходимы нашему идеологическому государству. А дело, которое нам досталось, требует от каждого из нас полной самоотдачи. Про папочку забудь. Не было никакой папки. Я просто тебя проверял на вшивость.

4

Юрий Львович Перман уже несколько часов находился в странном помещении. Он помнил, что вроде бы из здания прокуратуры его не выводили, но в то же время комната, куда его перевели после допроса, была похожа на бетонный бункер с прикрученным металлическим столом посредине и такими же двумя привинченными к цементному полу стульями, без окон, с одинокой лампой где-то вверху и непроницаемыми голыми стенами, которые наводили на него необъяснимый животный страх. Физически этот страх трансформировался в липкий пот, который растекался по всему телу, как патока. Ему хотелось уже пить и есть и он с ужасом думал о том, что, если приспичит вдруг необходимость в туалете, придется совершать все в дальнем углу этого карцера, что неминуемо вызовет ярость и гнев со стороны полицейских чинов. Возможно, ударят или изобьют до полусмерти. Обнаженная лампа на тонком проводе горела вполнакала и Перман опять подумал о том, что это не случайно, что она придумана и висит специально для того, чтобы убедить человека в его беспомощном состоянии и показать, что жизнь разделилась теперь на прошлую, которая будет сниться долгими ночами и теперешнюю, беспросветную, как эти стены. Несколько раз он прокручивал в голове вопросы, которые задавал ему молодой лейтенант с румяным лицом и не понимал, что тот от него хотел. Кажется, он сделал все, что просил Аркадий. Получил от него деньги, пересчитал, убедился, что в пакете сто тысяч долларов, принес их к начальнику полиции города и должен был получить от него расписку в получении этой суммы. И вдруг случилось непредвиденное. Люди в масках с автоматами и криками, следователь с блестящими от счастья глазами и морщинистым лбом, понятые, пакет с деньгами, вытащенный из глубины стола полицейского начальника.

– Все должно быть в порядке, – сказал Аркадий, – но, если вдруг что-то пойдет не так, о деньгах не думай, я свое получил, эти деньги уже не мои. Твоя задача продержаться одни сутки. Меня ни в коем случае не вспоминай, даже если получишь удар в солнечное сплетение или в морду. Объяснение должно быть очень простым. Например, шел в магазин, нашел американские деньги, по виду большое количество, решил зайти к начальнику полиции города, как к ответственному лицу, и отдать их ему, потому что полковнику полиции будет легче найти хозяина денег.

– Разве они поверят такому бреду? – удивился Юрий Львович.

– Из собственного опыта знаю, – уверил его Аркадий, – что любой бред, если его повторять на следствии сто раз, лучше, чем говорить правду. По закону эти бакланы обязаны доказать обратное твоему утверждению, что бывает зачастую просто невозможно.

– А почему ты сам не можешь передать ему эти деньги? – спросил Кеосаяна Перман.

– Потому что хочу помочь тебе. Ты ведь отнесешь их менту не задаром. Три штуки баксов, не хило, Львович? – хитро улыбнулся Аркадий. – А если, серьезно, то мне следует держаться от таких, как этот начальник, как можно подальше. Мне даже просто передавать деньги менту западло. Многие мои товарищи меня не поймут. Доверить любому лоху такие деньги я тоже не могу, а тебя я знаю с детского сада. Помнишь, как мы с тобой сидели на одинаковых горшках и смеялись. А наша нянька Павловна называла нас братьями по горшкам из-за того, что мы не могли с тобой разлучиться даже на полчаса.

Почти три тысячи долларов лежали в заднем кармане брюк Пермана и жгли его душу, как раскаленные угли. Потерять их в ходе обыска означало для него трагедию почище потери для Аркадия ста тысяч. Находясь в этой странной комнате, Юрий Львович пять раз перепрятывал деньги, сначала в кармашек клетчатой рубашки, но хрустящие банкноты явно выпендривались и готовы были сдать его в любой момент. Потом он разделил их на три части, по тысяче долларов, разместил их в носках обеих ног, а третью часть, девятьсот долларов спрятал в узкий внутренний кармашек брюк. Оставалась надежда, что если найдут случайно одну часть денег, то все равно, останется остальное в качестве компенсации за перенесенные страдания.

В кабинете, куда его привели сразу после задержания, молодой парень с лицом, как будто поджаренным лучом увеличительного стекла, сразу предупредил его, что допрашивает его в качестве свидетеля и он должен говорить только правду. Юрий Львович сначала пропустил все его слова мимо ушей, потому что начал отсчитывать часы, как просил его друг Аркадий и рассказывал восемь раз одну и ту же историю о находке денег и желании их вернуть потерявшему, разумеется за вознаграждение. Оперативник добросовестно писал протокол с его слов, кивал головой, непонятно одобрительно или нет, сморкался в платок, прикрывал платком нос, потому что Перман неистово потел и распространял гремучий сладковатый запах на всю комнату. Юрий Львович стыдился этого, но ничего не мог с собой поделать. Зато эти пахучие флюиды заметно отравляли допрашивающего и тот, не задавая дополнительных вопросов, стремился как можно скорее закончить допрос. Парень прочитал текст протокола и попросил его подписать.

– Вот здесь, пожалуйста. С моих слов записано верно и подпись.

Глаза у Юрия Львовича начали слезиться. Он не мог не то что читать, но и писать, впрочем, подписывать эту бурду он тоже не хотел, потому что вспомнил, как сам же посоветовал однажды Аркадию не подписывать акт сверки взаимных расчетов с предприятием-поставщиком.

– В чем дело? – спросил Аркадий. – Что-то не так?

– Я три раз проверил все цифры, – уверил его Юрий Львович. – Все соответствует действительности. Но сейчас платить такую сумму нам нет никакой возможности. Не подписывай и все. Отключи все телефоны или гони на меня, мол, связался с бухгалтером-пьяницей, а он сейчас в полном запое.

Аркадий улыбнулся и вернул акт Перману.

– А как тогда со штрафными санкциями? – решил он уточнить.

– Без этого акта, – подумав несколько секунд, ответил Юрий Львович, – предприятие не сможет ничего взыскать. Пока они напишут претензию, пока мы на нее ответим, пока они обратятся в суд, пройдет уйма времени. А тем временем, суд сам потребует произвести сверку расчетов. Это примерно полгода-год. А с учетом роста курса доллара через год мы заплатим втрое меньше.

Через полгода предприятие поставщик испустило дух, даже не предпринимая усилий взыскать долг.

Аркадий был счастлив и передал тогда Перману пять тысяч долларов премиальных из личных денег.

Никогда не надо бежать впереди паровоза. Так сформулировал Аркадий действия своего бухгалтера.

Поэтому сейчас Юрий Львович решительно отказался подписывать протокол допроса.

– Я не понимаю ваш почерк, – сказал он оперативнику, – а подписывать себе смертный приговор не хочу.

– Я же вам прочитал вслух, – встал полицейский и отошел в сторону. – Не валяйте дурака, Юрий Львович. Вы вообще не при делах, если честно. Подписывайте, и идите домой. У вас будет подписка о невыезде. Вы даже не взяткодатель и не посредник, вас просто попросили передать эти деньги полковнику, вы признали факт передачи денег Снаткину, а поводы, которые вы здесь изложили, никого особенно не интересуют.

– А кто такой Снаткин? – спросил Перман, вытирая пальцами пот со лба.

– Вы еще под дурака косите? – вспылил полицейский. – Вам-то это зачем? Максимум пробудете у нас семьдесят два часа. Не злите меня. Я целый день пахал как проклятый. – Вы пять минут назад сказали, что я могу идти домой, а теперь, получается, я должен просидеть здесь три дня. И это при том, что я еще не подписал протокол допроса, а что же будет, если я его подпишу? —

– Честно говоря, мне начхать, подпишите вы протокол или нет. Я сейчас приглашу понятых, прочту вслух протокол допроса и они удостоверят, что все с ваших слов записано верно, а вы из вредности или глупости подписать отказались. Ваш отказ от подписи будет только свидетельствовать о том, что вы препятствуете следствию и тем самым осложняете себе жизнь.

– А сколько времени прошло с моего задержания? – спросил Юрий Львович.

– У вас впереди вагон времени и маленькая тележка, – сострил оперативник. – Если не подпишите протокол.

«Может дать ему штуку баксов и договориться с ним об освобождении? – подумал Перман, а вслух сказал:

– Мы могли бы с вами договориться, молодой человек?

– Что вы имеете ввиду? – спросил оперативник

– Я подписываю то, что вам надо, а вы выводите меня отсюда. Я, между прочим, диабетик. Мне нужно принимать лекарство, пить и есть строго по времени. И я в долгу не останусь.

– Ладно, подписывайте.

– Я все подпишу на улице, – сказал Перман.

– Торг здесь неуместен, – сказал ему полицейский.

В это время зазвонил телефон. Оперативник поднял трубку и сказал кому-то, что допрос закончен, что ему нужны понятые и он через несколько минут принесет протокол.

– Я даю тебе тысячу долларов, – обмахиваясь руками, сказал Юрий Львович.

– А они у тебя с собой? – обернулся полицейский.

– Я позвоню жене, она принесет.

– Вот когда она принесет, тогда и поговорим.

– А можно позвонить? – спросил с надеждой Перман.

– Сначала подписываем протокол допроса, потом звонок жене – предложил оперативник.

– А на каком этаже мы находимся? – ни с того ни с сего спросил Перман.

– Хочешь сигануть? – усмехнулся полицейский.

Дверь кабинета распахнулась, вошли мужчина и женщина.

– Господа понятые, задержанный Перман Юрий Львович отказывается подписать протокол допроса. – объявил оперативник, – поэтому я зачитаю содержание протокола вслух вам и господину Перману, а вы засвидельствуете данный факт своими подписями.

После ухода понятых, за сто долларов в течение получаса Юрий Львович выпил три стакана минеральной воды, съел бутерброд с копченой колбасой, купленный ему полицейским в буфете прокуратуры и сходил в туалет. Жизнь, казалось, начала улыбаться, но тут появился следователь Горпищенко, схватил со стола протокол допроса, приказал перевести Пермана в подвальное помещение и почти выбежал из кабинета.

В этом подвальном помещении, где царила мертвая тишина, вдруг щелкнул замок двери так неожиданно и громко, что Юрий Львович вскочил с металлического стула и застыл, как пораженный молнией. В комнату вошел молодой оперативник Скворцов с папкой в руках.

– Начнем все сначала, – сказал он и пригласил Пермана присесть. – Начальству очень не понравилось ваше сочинение, Юрий Львович. Будем переписывать.

– Я рад вас видеть снова, – с чувством произнес Перман. – За эти несколько часов я многое передумал. Мы можем все начать сначала, после того, как я поужинаю?

– Никаких проблем, – улыбнулся оперативник. – Тариф не изменился.

Юрий Львович пальцами выцарапал стодолларовую бумажку из внутреннего кармана брюк и протянул ее Скворцову.

– Я бы с удовольствием съел пару котлет, запил бы апельсиновым соком и на будущее хотел бы иметь несколько бутылок минералки.

Оперативник посмотрел на свои ручные часы.

– Здесь у нас не ресторан, – вдруг хмуро сказал он. – Но что-нибудь из съестного найдем. Времени у нас с вами не так много. Петренко поехал за двумя мордоворотами. Примерно через минут сорок они будут здесь. Так что нам надо поторопиться.

– Если это не военная тайна, – испуганно заморгал глазами Юрий Львович, – за кем поехал товарищ Петренко?

– Пан Петренко поехал за активистами из национального корпуса. На тот случай, если вы опять будете говорить о находке и благородных чувствах, охвативших вас при этом.

– У нас в стране запрещены пытки, – потухшим голосом сказал Перман. – Я буду жаловаться прокурору.

– А врать в нашей стране не запрещено? А помогать матерому преступнику, оборотню в погонах, у нас разрешено? Теперь, к делу. Буфет в прокуратуре уже закрыт. Я могу сбегать в магазин, на углу, но боюсь, что котлет там не будет.

– Честно говоря, у меня уже пропал аппетит, – прошептал Перман. – Послушайте, молодой человек, я вижу, что у вас добрые глаза и прекрасное сердце, – обратился он к оперативнику. – Сколько будет стоить убедить пана Петренко и его активистов не применять при допросе физическую силу? Пусть лучше оскорбляют по национальному признаку…

– Вот этого точно не будет, – рассмеялся оперативник.

– Почему?

– Потому что это не разрешает Международный валютный фонд, – предположил Скворцов. – У нас сейчас легче еврея убить, чем оскорбить гражданина нашей страны еврейского происхождения.

– Вы меня просто обнадежили, – расстроенно произнес Перман.

– До приезда Петренко осталось тридцать пять минут, – сказал оперативник. – Я двинулся за едой, а вы можете начать излагать правду. Начните с того, кто вам дал эти деньги, для чего вы передали их полковнику полиции, возможно, он их вымогал от вас или ваших родственников или знакомых. Это будет очень приветствоваться.

– Сколько будет стоить, чтобы я никогда в жизни не видел этого Петренко и его людей? – настойчиво переспросил Перман.

– Успокойтесь, – попытался разрядить обстановку оперативник. – У Петренко есть приказ вас не убивать и не калечить. Но пару сотен, я думаю, не помешает.

Юрий Львович дрожащими руками отсчитал сначала две сотни, а потом, задумавшись, добавил еще одну сотенную.

– Это за звонок другу, – сказал он, увидев удивленное порозовевшее лицо оперативника с потеплевшими глазами. – Хватит?

– Тогда надо полсотни добавить., – почему-то обернулся к двери Скворцов и понизил голос. – Я куплю новую симку, – объяснил он. – Со служебного телефона звонить посторонним запрещено. Если честно, – почти по-приятельски спросил он, – откуда у вас бабки? Откусили от находки?

Что-то в голосе оперативника изменилось в лучшую сторону. В принципе, это был молодой парень с красивым мужественным обветренным лицом. Юрий Львович уловил нотки соучастия в его голосе, в движении рук и особенно в глазах. А может быть, просто не было другого выхода из создавшегося положения и хотелось поверить самому себе, что с этим человеком можно иметь дело.