Сон жизни как жизнь сна

Дорога! Машины! Люди! Настоящие люди! Больше не страшно. Теперь я узнаю, в какую сторону надо ехать, чтобы попасть домой? Подошел большой странный автобус. Все полезли на длинную черную балку, чтобы достать до высоких ступенек. Я тоже залезла на балку и тут увидела, что это вовсе не автобус, а огромный голубой грузовик с просторной кабиной. И кабина уже заполнена до отказа.

Снизу на балку пытается подтянуться мальчик. Но он слишком мал для такого спортивного упражнения. Слезы бурным потоком льются по его лицу. Протягиваю руку, и он обрадовано вкладывает в нее свою грязную ладошку. Сильным рывком ребенок вытянут и поставлен рядом. Можно попытаться затолкаться в кабину или уцепиться за какой-то мудреный агрегат, который закреплен на грузовике прямо перед ними. Только сначала надо узнать в ту ли сторону едет грузовик? Открыла рот, чтобы спросить об этом водителя, но меня опередили.

– В следующий, лезь в следующий! – Закричал кто-то из кабины.

И действительно, сзади пристроился точно такой же грузовик. Водитель первого устал ждать и медленно тронул машину с места. Я покачнулась и судорожно сжала руку ребенка – теперь отвечаю не только за себя. Малыш поднял доверчивые глазенки: "Вы меня не бросите, тетя?" Прижала худое тельце к себе, потому что приходится балансировать на движущейся вместе с грузовиком узкой балке.

Напрягаю зрение, пытаясь рассмотреть за лобовым стеклом второй машины человека. Сейчас это самое главное! А вовсе не вопрос: "В какую сторону мне надо ехать, чтобы попасть домой?"

ПОСЛЕСОНИЕ

Не буду внимательно изучать все детали. В этом сне важны ощущения и настрой. Надо еще учесть то, что незадолго до этого сна несколько дней подряд я пыталась заказать сновидение, которое бы подсказало мне правильное поведение и способы излечения от болезни.

Самое главное – чувства потерянности, беспомощности и опасности, которые я испытывала на протяжении всего сна, в результате разрешились мощным жизнеутверждающим финалом.

Я сама нашла свою дорогу – вернуться к себе! Я хотела попасть домой, а вышла к себе. К себе настоящей. Поиск пути. Обыкновенный поиск пути. От себя к себе.

Из собственного дома по собственной дороге к собственной душе.

Да, пришлось преодолевать разные препятствия и собственные страхи. Но так всегда и бывает в жизни, если делать все правильно. Завершение – выход на широкую дорогу.

У этой дороги: во-первых, одно движение, и оно правое, во-вторых, движение это для меня возможно лишь обособленно – не со всеми в толчее и тесноте, а в-третьих, вместе с ребенком. Здесь надо бы уточнить.

Ребенок – это мое(и) рождающиеся или задуманные произведения, или – буквально – ребенок. Как ни странно, но такая вероятность теперь мной вполне допускается, потому что, рассуждая о резервах человеческого и собственного организма, я очень захотела не просто выздороветь, помолодеть, но и… родить ребенка, может быть, сына!

Сон не просто директивный и замечательный. Он – пророческий. Я довольна грандиозностью его последовательного, образного и указующего ответа. Теперь бы постараться соответствовать ему в жизни!

Кстати, интересно, а что такое Маньерка?

Похожее слово есть у Брокгауза и Эфрона. Но там – "Манерка – походный металлический сосуд для воды у солдат, прикрепляется к ранцу". Манерка, конечно, не моя МАНЬЕРКА. А что? Даже нравится. Поставлю для себя в один рад с АБРАКАДАБРОЙ и ОКСЮМОРОНОМ.

СОН. ГАРПИЯ

Мой родной город. Иду по знакомой улице. У странного дощатого заборчика присаживаюсь, а потом укладываюсь, свернувшись калачиком. Мимо идет мужчина. Показывает блок из 2-х банок майонеза. Оказывается, изобрели новый майонез. Теперь он не сворачивается в горячей еде. Я хотела оторвать от блока одну банку для себя, но он забрал все и ушел.

Поднялась и направилась к автобусной остановке. За высокими кустами во дворах шла своя жизнь. Люди отдыхали вечером после работы: щелкали семечки на лавках, с неспешными разговорами играли в шахматы и шашки, ругались с соседями, копались в палисадниках. Обычная жизнь обычных обывателей маленького провинциального южного города.

В руках у меня все-таки оказалась банка с майонезом. У самого края дороги, в кустах акации около поваленного бревна двое развели костер. Я присела на противоположный конец бревна и засмотрелась на огонь. Отчего-то сразу стали зябнуть руки, и я протянула их поближе к пламени. Мне, молча, подали миску аппетитно пахнущего супа. Я поставила на середину бревна банку с майонезом. И мы все так же – без единого слова – приступили к трапезе. Горячая еда оказалась кстати. Желудок тут же дал понять, что давно ждал чего-то подобного. Я даже зажмурилась от острого чувства удовольствия.

– Я вот тоже никогда не мог почувствовать удовольствия от еды, пока не ушел из дома. – Мужчина произнес это тихо, не глядя на меня.

Я просто улыбнулась в ответ. Он кивнул головой и зачерпнул своей ложкой густого белого майонеза. Девочка молчала, но глаза ее странно блестели – то ли от огня, то ли от непонятного мне невысказанного вопроса.

Мужчина принялся рассказывать об их путешествиях-скитаниях: в Питере люди добрее и щедрее, чем в Москве, есть братство бродяг-бомжей, которые вообще-то падки на молодые грудки девчонок-подростков, но его дочку не тронули. У меня мелькнула догадка, что он, наверное, очень хочет так думать. Девчонка молчала, не подтверждая и не опровергая эту догадку. За то немногое время, что я сидела у костра, мужчина рассказал мне об обычаях и своеобразном кодексе чести бродяжьего люда.

Почему-то захотелось написать о его дочери. Это будет история о маленькой бродяжке. И возникнет сама собой, стоит только мне поднести ручку к бумаге. Но я слишком мало узнала, к тому же, так и не услышала ее голоса. Но странная уверенность в том, что это совсем неважно, овладела сознанием. Это казалось пустяком по сравнению с ее горящим глубоким взглядом зеленых глаз – слишком скорых для невинной девушки, расчетливых движений рук, медлительных поз уверенного в себе тела.

Гарпия!

Моя история будет называться "Гарпия". Я успела лишь подумать, что надо будет, проснувшись, уточнить в словаре, кто же такая Гарпия? Так родились первые строчки:

"Жало проснулось неожиданно. Внезапно она почувствовала странное непреодолимое желание. Необъяснимая сила развивалась внутри. И уже эта сила, а не она сама руководила мыслями и поступками.

Это было пугающе страшное, незнакомое ощущение. И она попробовала удрать. От него и от себя. Однажды, выйдя из дома, словно сбежала от себя и непонятным образом очутилась на вокзале. Замелькали вагоны, поезда, города.

Ощущение жала переделывало ее изнутри. Нарождающаяся женщина пугающе болела растущей грудью, неприятной растительностью подмышками и ураганным интересом к мужчинам".

Причем тут майонез? Я не успела ответить себе на этот вопрос. Стемнело. Из ярко освещенного магазина послышалась громкая музыка. На остановке люди спокойно ждали троллейбус. Я побрела мимо магазина. За ним должен был стоять 5-этажный кирпичный дом – старое заводское общежитие. Но дома на привычном месте не оказалось, вернее, там была стройка.

ПОСЛЕСОНИЕ

Гарпии – девушки из греческой мифологии. Обычно это три сестры. С их родителями все туманно: они или дочери морского божества Тавманта и океаниды Электры, или Озомены, или Тифона, или Борея. В конце концов, у них могла быть одна мамашка и три папашки. Одно несомненно – сторожили Тартар. Миф не поскупился на краски для девушек. Их подозревали в злобных похищениях детей – интересно, для чего? – и человеческих душ – с этим понятнее. Наводили ужас: налетали внезапно и исчезали быстрее ветра. Короче, дрянные бабенки. Тело имели человеческое, но с крыльями, а голову птичью. В мифе об аргонавтах их считали еще и гетерами.

По одной версии, место прописки – Строфадские острова в Эгейском море. Но Вергилий поместил их в Аид. Стало быть, считал вечными. С ним не все соглашались. Некоторые считали, что они погибли. Правда, Гесиод, Антимах и Аполлоний верили, что проныры не погибли, а скрылись в гроте на горе Дикте на Крите. Акусилай вообще считал, что они сторожат яблоки, а Эпименид приравнивал к Гесперидам.

Сегодняшние исследователи настаивают на том, что корень проблемы – в названии. Греческое "хватаю" или "похищаю" – тождественно гарпии. Для нее отнять еду или унести человека – одно и то же. Хотя, когда-то, говорят, они были настоящими красивыми и добрыми женщинами.

Что уж там случилось? Почему дамочки преобразились? Есть у меня, конечно, предположение, что, встретив "принца", они так его "не поделили", что остаться людьми уже не было ни малейшего шанса. Впрочем, не настаиваю – давно не перечитывала.

Однако, все равно, все видели их по-разному. Сходились в одном. Красотки, сохранив все женское обаяние, ревностно охраняли спокойствие подземного царства, обожали грозы, ураганы и вообще были неравнодушны к катаклизмам. Все, к чему прикасались их "нежные" ручки, начинало нестерпимо вонять. Урезонить девушек могли только медные духовые инструменты. Заслышав звук какой-нибудь трубы, Гарпии испарялись, как ведьмы на рассвете.

Моя девочка все это, если и имеет, то в самом зародыше. Но уверена, потенциал в ней не детский. Под чутким руководством его можно так развить, что добраться до Строфадских островов будет, как "два пальца…". Нам ли бояться трудностей?

СОН

Перед этим сном требуется пояснение. 10 лет в одной московской антрепризе шел спектакль "Кто последний за любовью?" по моей пьесе "Где тот большак на перекрестке". И вот проект закрывается. Сон приснился после последнего представления. Многое потрясло на том спектакле. Я смотрела на происходящее, как на что-то совершенно чужое, ко мне почти не имеющее отношения. Но публика воспринимала действие дивно – смеялась, хлюпала носом, стыдливо утирая слезу, и … – самое невероятное – устроила овацию под финал.

По окончанию представления меня пригласили на сцену, где публично признались, что десять лет исполнители играли не совсем то, а иногда и вообще не то, что было написано автором – мной. Сказать, что это было неожиданно – ничего не сказать! От потрясения мне даже не было страшно под софитами. Зал поднялся и аплодировал стоя – долго и настойчиво. Приветствовали не меня – артистов. Но без моей – даже почти до неузнаваемости искореженной – истории все равно ничего бы не было. Но сейчас это было не важно. Зрители словно ожидали, что артисты или еще раз повторят представление, или продюсер объявит, что закрытие проекта – обычный рекламный ход.

Потом подходили ко мне в фойе и взволновано спрашивали, почему спектакль больше не будет играться? Несколько женщин, утирая глаза, рассказали, что они – фанатки спектакля, и старались не пропускать ни одного представления в Москве. Это сколько же их было за 10 лет? И что отзывалось в этих дамах на неординарный сюжет? А потом мужчина солидного и вполне интеллигентного вида пожал мне руку и признался, что года три назад после просмотра моей искалеченный пьесы выгнал взашей молодую любовницу и вернулся к жене.

Это, как говорится, присказка – предлагаемое обстоятельство.

Я стою около камина в огромной бело-розовой гостиной с мини-бассейном. Он тускло поблескивает напротив замысловатого камина. Нахожусь я в этой "неземной " красоте по приглашению Героини – бедной подруги хозяйки всего это великолепия. Все вокруг вызывает у меня удивление. С одной стороны, я понимаю, что нахожусь в огромном загородном доме, с другой – не оставляет ощущение, что все обманка, и на самом деле – это современная большая квартира, изощренно стилизованная под виллу.

Кроме нас, присутствуют Хозяин, его маленький сын и какой-то Гость, который спит в другой комнате. Спустя несколько минут обычного разговора о погоде и биржевых сводках, Гость вышел к нам. Я поражена его сходством с главным исполнителем в моей пьесе. Первая мысль: "Только бы он не узнал меня и не начал приставать с вопросом: "Не с себя ли я пишу свои пьесы?" Следом за ним появляется и сама Хозяйка. Я нервно оглядываюсь в поисках Подруги, пригласившей меня. Но присутствующие относятся ко мне вполне дружелюбно, и я успокаиваюсь.

Погруженная в свои переживания, не сразу замечаю изменения. Поведение Хозяина кардинально иное. Нет, он, по-прежнему, предельно вежлив и предупредителен, но в его тоне появились неприятные нотки высокомерия и властности. Он, конечно, пытается скрыть это за иронией, но что-то неуважительное и опасное все же прорывается во взгляде, жестах, недовольной и чрезмерно горделивой позе начальника с замашками тирана.

И весь этот гремучий "пакет" он демонстративно обрушивает на подругу. А она изо всех старается выглядеть на равных с этими "хозяевами жизни", не понимая, что против нее работают мелочи. Парадные юбка и блузка, более пристойные в ресторане или премьере оперы, яркие серьги с фальшивыми бриллиантами и крупные кольца, взятые напрокат и демонстрируемые при каждом удобном случае положением рук. Кроме того, она говорит чуть громче и эмоциональнее, чем того требует тема разговора. И, что еще смешнее, старательно выговаривает сложные экономические термины, делая вид, что они для нее – обычный лексикон.

Хозяин некоторое время снисходительно позволяет ей существовать в убеждении, что ее принимают за свою. Видимо, ему забавно наблюдать, как глупенькая простушка старается произвести впечатление. Но терпению пришел конец.

Он произносит уничижительную фразу, понятную, всем присутствующим, кроме Героини, и шутливо бросает ей: "Умри!" Одновременно он как бы прицеливается в сердце рукой, изображая пистолет, спускает воображаемый курок и резко вскрикивает: "Пах!"

Героиня удивленно смотрит на Хозяина, но в следующее мгновение резко дергается, как от настоящей пули, и падает навзничь, словно подкошенная. Мужчины громко смеются удачной шутке и артистичной реакции поднадоевшей гостьи.

– Вставай, – уже не утруждая себя политесом, советует Хозяин, – пол мраморный, холодный – застудишься.

Но Героиня лежит без движения. Мужчинам уже неприятно. Шутка, конечно, хороша, но не стоит переигрывать. Они наклоняются над неподвижной фигурой женщины и в ужасе замирают. На белой блузке в области груди проступает и увеличивается кровавое пятно. Молча, Хозяин и его Гость приподнимают безвольное тело Героини. На ее спине – тоже пятно. Рана сквозная. На мраморный розовый пол капают, разбиваясь, капли крови.

– Этого не может быть, – побелевшими губами шепчет Хозяин. – Ты же видел, – он заглядывает в глаза Гостю. Но тот отводит взгляд.

И тогда Хозяин трясущимися руками распахивает блузку. Чуть выше бледного девичьего соска – круглая маленькая ранка.

– Что ты сделала, сумасшедшая!? – Хозяин отчаянно трясет Героиню.

– Она, кажется, не дышит, – шепчет ему в ухо Гость, и прямо на пятно на полу бросает что-то вроде шелковой накидки с кресла.

Они бережно опускают на нее неподвижное тело и пытаются сделать искусственный массаж сердца. Сменяя друг друга, неловко давят на грудную клетку. Сначала осторожно, а потом и наотмашь бьют по щекам и ругаются. С их лиц градом струится пот.

Героиня судорожно всхлипывает и начинает дышать – рвано, будто захлебываясь воздухом. Глаза ее, по-прежнему, закрыты. В ранке на груди ритмично пузырится кровь.

Мужики вытирают окровавленные руки о свои дорогие смокинги, бросаются к столику с напитками и стаканами пьют водку. Похоже, они даже не понимают, что хлещут алкоголь, как воду. А Героиня тем временем пытается доползти до дивана с высокими резными ножками.

– Смотри, – Друг тычет в плечо Хозяина пустым стаканом, – куда это она?

– Кошка, – шепчет потрясенный Хозяин. – Кошки так прячутся перед смертью. Подальше от людей.

Они бросаются в женщине и поднимают ее на руки, вглядываясь в смертельно белое и неподвижное, как маска, лицо. Она еще дышит – судорожно и шумно.

Кто позвонил в "скорую" и полицию, не понятно. Может быть, кто-то из них, может, я или Хозяйка? Прибывший наряд исследовал всю комнату. Но ни пули, ни хоть какого-то следа от выстрела так и не обнаружили.

В машине реанимации врачи колдуют над телом Героини. Особое удивление вызвала ее рана – слишком маленькая для пули, и слишком разрушительная для дроби. Тем более, что дробь даже по определению не могла выйти навылет.

Рентген показал, что верхняя доля сердца – в самом жизненно-важном участке пробита. По всем медицинским показателям такая рана – неизбежная смерть. Но, опровергая все законы, сердце продолжает биться.

Героиня лежит в палате, вся опутанная проводами и капельницами. Мерно потрескивают приборы, выдавая разные цветные показатели и непонятные параметры на многочисленных дисплеях.

Хозяин и Гость с ужасом наблюдают за распростертой на кровати женщиной. Изменения, которые происходят с ней, поистине пугающие. Ее пышные каштановые волосы на глазах седеют по всей длине. Кожа на руках вздувается над синими венами, покрывается морщинами и коричневыми старческими пятнами. Лоб прорезают глубокие поперечные морщины, словно оборванный санный след. Носогубные складки ввалились, а вокруг глаз, как на картине торопливого художника, проявилась густая сетка.

Одно поразительно – с ее вызывающим ярко-красным маникюром ничего не случилось. Ногти выглядят так, словно их только что обработали в элитном салоне.

Хозяин совсем не похож на себя. Ничего не осталось от уверенного мужчины с преувеличенным чувством собственного достоинства и правом определять чужие судьбы по своему хотению. Он явно потрясен. И не только случившимся. Что-то похожее на раскаяние или прозрение заставляет его, практически, исповедоваться Гостю.

Он догадывался, что Героиня влюблена в него. Замечал иногда мимолетные взгляды. Одно время это забавляло. И, что уж обманываться, он ждал продолжения, заранее предвкушая, как изощренно "огорчит" ее. Но Героиня никак себя не проявляла. И он даже оскорбился, хотя повода не было. Потому, наверное, инстинктивно, в ответ, на свои собственные фантазии, всегда старался унизить ее. А она – простодушная – этого или не понимала, или, надо признать, просто…

Неужели жалела его? Иногда – после особенно "удачным шуток" – она смотрела на него таким извиняющимися глазами, что он внутренне потешался: "Надо же, серая мышка, а туда же – в любовь"!

Так это она его извиняла? За черствость, жестокость! Она! Его! Теперь он точно знает – она его любила. Он сам давно забыл, что такое любовь. Да и знал ли вообще? Его жизнь проходит в погоне за золотым тельцом и смрадным запахом успеха.

А ей было дано – любить! Но, чтобы так, я сказал: "Умри!" И она не только готова была умереть: без позы, картинного изображения мук и упреков, а просто приняла воображаемую пулю, как настоящую, и умерла.

– Господи! – Друг сжал кулаки. – Если бы меня так полюбил… ну, хоть кто-нибудь… хоть собака какая-нибудь подзаборная… Я бы… я… бы… – Он зарыдал мучительно и беспомощно.

Хозяин откинул простынь с Героини. Перед ним на кровати лежало хрупкое девичье тело. Старость, овладевшая уже лицом, его еще не коснулась. Маленькая грудь быстро покрылась пупырышками от холода. От локтя к ладони на тонкой руке рывками пробивалась, словно меняющая русло река, синяя вена. Он наклонился над ней:

– Девочка, милая, нет… не надо. Прости меня, дурака. Прости. Не умирай. Только не умирай! Я – дрянь! Дерьмо! Не знаю, что ты видела во мне? Но я не стою того, чтобы из-за меня умирали. Очнись! Живи! Пожалуйста! Еще встретишь того, кто будет достоин тебя. Достоин твоей любви! Ты подаришь ее настоящему человеку – доброму, благородному. – Он не замечал, как слезы льются из его глаз. – Господи! Боженька! Если ты, действительно есть, спаси ее… Какая женщина была рядом, а я… – Он бережно целовал пульсирующую жилку на ее руке. – Жизнь прошла… Ничего не понял… Не заметил…

Друг легко толкнул его в бок. К их изумлению с Героиней начали происходить новые изменения. Локоны возвращали свой обычный цвет, кожа на ладонях разгладилась, исчезли морщины на лице, на щеках появился румянец. Она глубоко задышала сама – легко и свободно, как во сне.

Мужчины осторожно отлепили пластырь на груди и… не обнаружили ни раны, ни даже следа от нее. Несколько мгновений они, потрясенные, неподвижно стояли над обнаженным телом, а потом начали снимать присоски с электродами, отсоединять капельницы и провода.

– Пусть поспит, – пошептали они в унисон и, не сговариваясь, пожелали, чтобы ей приснился принц. Настоящий.

Легкая простынка прикрыла обнаженная тело.

По коридору мужчины шли молча, думая каждый о своем. Если бы они могли посмотреть на себя в это время в зеркало, то увидели бы, что стали совершенно седыми. А вдоль их лбов – как санный след – прорезались морщины.

ПОСЛЕСОНИЕ

Да уж, как сказали бы "мы с Петром Иванычем" по меткому выражению классика. Помню в детстве, я часто представляла себя или тяжело больной, или умирающей. Чего в этом было больше – желания не ходить в школу, бесстрашия молодого неопытного сознания или… Даже не хочу углубляться в такую даль. Только на этот – из детства идущий "полет" фантазии – наслаивается вся прожитая жизнь. Очень похоже на желание посмотреть, как плачут обидчики, когда жертва умрет.

Мне нужно было отмщение, сатисфакция… Не захочешь – вспомнишь трагические переживания Чехова на премьере «Чайки»? Вот сон и показал, чем на самом деле был для меня этот спектакль? Медленным, бесчеловечным и сознательным убийством. Простыми словами и действиями оно совершалось обыкновенными безразличными людьми. Жаль только, что наказать их за сотворенное, можно только личной болью. Не сединой и морщинами они должны были быть наказаны, а мраморными хижинами с бассейнами и каминами – огромными, пустыми, холодными и безлюдными.

Впрочем, должна отметить очень важное обстоятельство. Странно, что даже во сне, то есть, в воображении, где можно дать волю любой, самой изощренной фантазии, – у меня не поднялась рука, чтобы убить этих хозяйчиков жизни. И, видимо, сюжет вообще к спектаклю и к моим переживаниям о нем, имел лишь касательное отношение. Это, как в "Хористке" Чехова. Та начала плакать в поезде по конкретному поводу, постепенно вспоминая и все остальные несправедливости, чтобы отрыдать их в один заход.

Спектакль стал просто поводом, спусковым щелчком, последней каплей в чаше горьких и несправедливых обид. Обид, когда в ответ на любовь – я получала пулю.

Пронзительная догадка посетила меня в процессе записывания сна. И она требует изучения или, как минимум, проверки.

Может, я – аутист? Или его подвид? Неявный, адаптированный? Если это правда, то тогда почти все сходится. Моя месть – смешная и беспомощная борьба с какой-то постоянной и беспросветной ненужностью. Ее истоки – в раннем детстве, когда я наивно и чуть ли не маниакально хотела быть, как все, чтобы… А, чтобы, что?

Сколько слез, бессонных ночей, прочитанных книг… Только ответа-то все нет, как и не было. Какие-то натужные, зряшные и бессмысленные усилия. Как бы мне тональность, что ли поменять. Или настройки. И принять себя, как должное, спокойно и трезво. Если ты – зеленый, сколько не перекрашивайся, все равно – зеленым и останешься. И всем это понятно. И природным блондинкам, и, что называется, всем остальным блондинкам.

Можно, конечно, добавить, а "какая могла быть счастливая жизнь", – не помню, кто конкретно так красиво тосковал. Но, сдается мне, что и тут не обошлось без Антона Павловича. Впрочем, не важно. Кажется, пока только кажется, но с каждым днем – я уверена – мне моя зелень будет нравиться все больше и больше. Ведь мужики – хоть и порядочными негодяями оказались, да только себя-то посчитали все же недостойными.

Принца я, конечно, не жду. Во-первых, годы уже не нежные. И потом – их все равно на всех не хватает. К тому же, не всякий принц – принц. Для них-то нет никакой проверки, как горошины для настоящих принцесс. А вот короля, наверное, встретить не отказалась бы. Хотя, что мне делать – в моей-то жизни – с королем? Ему – то камзол подай, то карету к парадному входу вызови, то корону почисти, чтобы не позолотой отсвечивала, а блеск настоящий являла подданным.

Да и сама я дано уже по-королевски только с компьютером общаюсь. Как не то что-нибудь нажму… Прямо анекдот из моей далекой юности про еврея, которого спросили: "Нужна ли ему Волга?" После недолгого раздумья, он ответил: "На что мне все эти берега, пристани и баржи ". Как говорится, "кому щи жидки, кому – жемчуга мелки". Кто про машину "волга". А кто глобальнее – реками да морями, как нынешние "хозяйчики" жизни, – мыслят. Забывая, что "и это пройдет", как всегда бывает с "калифами на час".