Крик

А я и вправду была не готова говорить с отцом Арсением с глазу на глаз. Потому что тут следовало бы говорить всю правду, которая меня беспокоила. А главное – мне было неприятно обо всем этом говорить, потому что я не верила, что может получиться что-то хорошее.

– Воля ваша. Я вас слушаю. Кто же будет излагать суть проблемы?

– Решили, что буду я, – говорит Алька. И смотрит на меня вопросительно. Я молча киваю головой.

– Мы работаем руководителями фирм в большой компании. Там кроме нас еще десятки фирм. Сейчас по компании возбудили уголовное дело. Некоторые руководители и директора фирм арестованы. Сейчас будут вызывать на допросы и нас. От наших показаний зависит наша судьба. Причем мы сами не видим, какие-такие преступления мы совершили. Мы работали, сдавали балансы в налоговые, и к нам не было никаких претензий. А сейчас руководство обвиняют в мошенничестве, неуплате налогов. Пока не нас, а руководство компании. Но мы боимся, что и нас могут пристегнуть к этому делу. Уже некоторых директоров арестовали. И вот здесь руководство и наши адвокаты советуют нам давать показания о том, как мы управляли фирмами. Но не так как было на самом деле, а как предусмотрено законом. Они говорят, что в этом наше спасение. А если мы будем говорить правду, то вот тут-то нас и привлекут. А мы видим, что уже двух директоров, которые показывали так, как их просили, арестовали. Они нам заявляют, что это мол запугивают, это такой ход следствия. Подержат в тюрьме некоторое время и вынуждены будут отпустить. И если мы будем давать показания как советуют, то в конце концов будет все нормально. Вот такая отец Арсений у нас дилемма.

Отец Арсений слушает внимательно, смотрит на нас с искренним интересом, и за все время ни разу не перебил Альку. Сразу видно хорошую школу.

– Откровенно говорю, не знаю, что вам и посоветовать. Одно могу сказать – искренность и правда, они никогда никому не мешали и приветствуются господом нашим.

– А если эта искренность и правда нам не выгодны, если они вредят нам? – вставила я слово.

– Искренность и правда, никогда никому не приносили вреда. Тем более, что вы не знаете в чем ваша выгода сейчас. Вы же сами сказали, что не знаете. Я правильно вас понял?

– Правильно, – говорит Алька. – Не знаем, потому и пришли. А правда в судебных делах не всегда бывает на пользу человеку. Закон он формален, а жизнь разнообразна. И закон не всегда за ней поспевает. А где правда знает лишь господь. Вот мы и пришли к вам.

– Но я ведь лишь слуга господа. Не знаю, чем вам тут помочь. Могу лишь повторить – правда и только правда. И то, что кажется невозможным, даже опасным, с божьей помощью станет благом.

– Мы понимаем, – вздохнула Алька. – Понимаем. А вот второй вопрос. Как просить бога о помощи, чтобы он услышал нас? И помог нам.

– Все тот же ответ. Искренне. Но тут сразу возникает вопрос: «Вы в господа нашего верите?»

– Говоря откровенно… не можем никак уверовать. Пытаемся, искренне пытаемся, но ничего не получается.

– Тогда и просьбы ваши бесполезны.

– Но ведь все просят, – опять вставила слово и я.

– Это не просят, это произносят слова просьбы. Просить надо всем сердцем, всей душой. А это возможно лишь, уверовав во всевышнего.

– Значит бесполезно. И мы тоже видим, что просят многие, а он отзывается лишь на единичные случаи.

– Не единичные, а искренние, идущие из глубины души. – он смотрит на нас и, видя наше полное разочарование, продолжает. – Конечно, таких вот ярких случаев божьей милости действительно немного. В основном, когда люди просят и у них все идет хорошо, это воспринимается как должное. И когда они другим рассказывают об этом, те за обыденностью ситуации не особенно им верят. Случилось – ну так и должно было случиться. Но вот недавно в моем приходе произошел такой случай. Приходит один бизнесмен, среднего, наверное, достатка. И говорит – хочу построить небольшую часовню. Как бы это сделать? И рассказывает мне свою историю. Ехал он на автомобиле на высокой скорости. Дорога была скользкая, и вдруг его начало заносить. И сложилась обстановка, когда понятно, что выхода нет. И охватил, его, как он говорит ужас до самых ногтей. Думал – все. Конец. И последняя мысль, как крик: «Господи, помоги!» Автомобиль вдребезги, а у самого лишь ушибы и небольшие повреждения. Хочу, говорит, часовенку в честь такой милости поставить. И сам буду молиться, и другие пусть видят.

– Понимаем, отец Арсений, но нас этот случай не очень все-таки впечатляет, – говорит Алька.

– Конечно, если смотреть обыкновенным взглядом, можно сказать, что парню просто повезло. Это с вашей точки зрения, как бы со стороны. Но с его позиции, когда он был в ужасе – это чудо. Он считает, что господь услышал его крик.

– Значит мы еще не достигли того ужаса.

– Может да, а может нет. Ведь это крик души. У кого как кричит душа.

Мы поговорили еще минут пять. Так, о разной ерунде. Разговор дальше как-то не получался. И мы с Алькой откланялись. Уже сев в машину, Алька сказала.

– Я так понимаю, что нам с тобой бог не помощник, не дает он успокоения. Прости меня, господи, за эти мысли глупые и слова грешные. Будем надеяться на адвокатов…

8

Шнырь сдержал слово и через два дня жалоба в арбитражный суд была готова. Я особенно в нее не вникала, те более, что все-таки адвокат составил, и поставила свою подпись. Подписала у Федоровны платежку на пошлину, и Шнырь с доверенностью фирмы помчался в Саранск.

По Володьке Макаровскому мы знали, что его адвокат обжаловал постановление об аресте, и мы совершенно не исключали, что Володьку может быть и отпустят.

Отец, несмотря на мое негодование, продолжал ходить к генеральной прокуратуре со своими соратниками по борьбе и со своим плакатом и все жалел, что им не удается схлестнуться со студентами в рукопашной – менты не дают.

– Нет, ты понимаешь, как мир перевернулся? Раньше студенты ходили на митинги и демонстрации в защиту народа, а сейчас – в защиту олигархов, миллиардеров, ворюг. Ведь любому нормальному человеку на Руси понятно, что олигархи обчистили народ. Ну кем станут эти студенты, если они защищают ворюг? Тоже ворюгами, а как иначе? Вот их кумиры – кто больше наворовал – тот и герой. Куда мы катимся? – вопрошал он.

На мои вопли о том, что осуждение хозяина может повредить и мне он отвечал:

– Да кому вы, полуночные менеджеры, нужны? На следствии тоже сидят понимающие люди. Вы же пешки. У нас согласно марксизму-ленинизму сейчас образовался новый класс – прослойка между бедными и богатыми. Это полуночные менеджеры. Вам следует создать свою партию во главе с Прохоровым. У него богатый опыт.

Ситуация с нами была по-прежнему спокойной, я даже начала думать что может быть действительно все образуется. Может быть прав отец, кому мы нужны, менеджеры несчастные. А как это он, хрен старый по части профдеятельности, нас верно определил. В старое доброе время сказали бы – пролетарское чутье.

Электроугли

Алька пригласила меня поехать отдохнуть с детьми к ее матери в Подмосковье. У них там был дом в поселке и Алькина мама жила там одна, отец умер несколько лет назад. Алька была разведена с мужем и воспитывала дочь одна. Муж был мужик нормальный и помогал ей. Почему они расстались, я особенно не вникала. А она на эту тему не любила распространяться.

Степка такому сюрпризу ужасно обрадовался. Я со всеми этими делами не особенно занималась им. С Алькиной дочкой Леночкой, она была на два года старше Степки, они хорошо играли. Мы не раз уже вместе что-нибудь устраивали. Когда Степка узнал, что едем в деревню, да еще на машине, восторгу его не было удержу. Он с воодушевлением начал собирать вещи. Решили взять с собой санки, потому что Степка на лыжах еще не умел кататься.

Утром, в 10 часов, Алька подъехала к нашему дому. Мы погрузили наше имущество в багажник и поехали. Алька хорошо водит машину, она уже несколько лет за рулем. Кстати они с Макаровским на этой почве и сошлись, так сказать, интересами, он тоже большой автолюбитель.

– Что-нибудь есть от Макаровского? – спросила я.

– Все по-прежнему. В суде все это сразу не решается. Адвокаты твердят, что все это незаконно. Но я им особенно не доверяю. Они то же самое твердили и твердят по поводу хозяина. Но хозяин уже сидит больше года, несмотря на их ходатайства и заявления. Твердят, что дело политическое, мол хозяина судят за то, что поссорился с властью. Но ведь с акциями действительно шельмовали, я сама это видела. Ну а неуплата налогов, мы же с тобой знаем, что это делается всеми. Мы с тобой сколько раз переводили деньги на обналичку. Десятки, если не сотни. Конечно, все по договорам, все формально правильно, но когда захотели поглубже копнуть, тут все и поплыло.

– Тебя послушаешь, так действительно пора сушить сухари. Но я слышала, что все так работают. И работали.

– Ну, наверное, решили наводить порядок. И начали с самых богатых. Заметь, мы с тобой, как только хозяина взяли, средства на обналичку по наглому не посылаем.

– Ну не хватало еще сейчас рисковать.

– Но ведь кто-то продолжает это делать.

По дороге заехали в «Метро». Карточки от фирм у нас были с собой. Все дешевле. Ребята, конечно, увязались за нами. Они там бегали между рядами как бесенята. Пришлось на них покрикивать то мне, то Альке. Но на мои замечания Степка на минуту притих, а потом опять будто и не слышал, а вот Леночка после замечаний Альки стала как шелковая.

– Крепко ты ее в узде держишь, – заметила я.

– А с этими зверьками иначе нельзя, – серьезно так заметила Алька.

Нет, все-таки молодец она. Умеет себя поставить как нужно. И на работе. И с детьми. А я совсем другая. Может быть поэтому мы и подружились.

Мы купили продуктов, кое-что из вещей по мелочи, и пожалуйста, двух тысяч как не бывало. Ребятам купили хрустящую картошку и жвачку. Я просила Леночку присматривать за Степкой, поскольку она старше его и та с гордостью и по-моему с удовольствием делала ему различные указания. И важно, ну почти как Алька, объясняла, что это магазин не простой, а потому что наши родители руководят фирмами. Здесь покупателя с улицы не пустят. Здесь по специальным пропускам. А пропуск даже с фотографией. В простых магазинах того, что здесь нет. К тому же здесь очень высокое качество товара, – важно заявила она. Ну Алька, да и только.

– Вся в маму, – говорю я Альке.

– Любит поруководить, – смеется та.

В автомашине Леночка важно объясняла Степке:

– Понимаешь, это «опель», объем двигателя одна целая шесть десятых литра. Он трехгодичный. Мама его на вторичном рынке купила.

– А что это за вторичный рынок? – удивился Степка. –Разве есть такой? Я такого названия не слышал.

– Это не название. Это такой рынок, понимаешь. На этом рынке продаются не новые автомобили, а уже поддержанные. Но в хорошем состоянии. Как у нас с мамой. Ты же видишь, он почти как новый.

– А у нас машина у дедушки «копейка» называется. Только дедушка редко ездит.

– Копейка, – смеется Леночка.

– Так называется. Правда, мама?

– Правда, правда. Это первая модель Жигулей. В народе зовут «копейка».

– А почему вы с мамой не ездите на ней?

– Мама не хочет.

Мы с Алькой молча переглянулись.

– Кстати, а чего ты курсы вождения не окончишь? – говорит Алька. – На права сейчас сдать проще простого. Платишь – и все обеспечено. Они так и пишут в объявлениях: «Помощь в сдаче экзаменов в ГИБДД».

– Боюсь я наших сумасшедших водителей и наглых гаишников. Боюсь, Степка один останется. Хотя у отца здоровье уже не ахти, он стал реже за руль садиться.

– Тем более. Тебе придется волей-неволей все равно за руль садиться. Как Степку на дачу возить будешь? – тут Алька вдруг как закричит. – Ну куда прешь, урод! – и ко мне. – Ну куда он прет!

Нас пытался обогнать какой-то джип. И очевидно притирал нас к обочине. Алька сбавила скорость и пропустила джип вперед.

– Если бы не дети я бы этим сволочам показала! – она вся огнем полыхала от возмущения.

– Вот такого дерьма я и боюсь, – сказала я.

– Это верно, – согласилась Алька. – Как увидят, что за рулем женщина, так и начинают изгаляться. Дети в машине – им плевать. Подонков на дороге больше чем в любой другой сфере. И тут, как и везде, мы беззащитны.

Когда отъехали от Москвы километров двадцать, движение стало свободным, и мы ехали уже спокойно. Ребята на заднем сиденье даже дружно вздремнули. Мама Альки жила в поселке в пяти километрах от Электроуглей. Недалеко от деревни был пруд, вокруг горки, с которых хорошо было кататься и на лыжах и на санках. Иногда даже пруд расчищали, тогда можно было кататься и на коньках. Но это не всегда. Сюда приезжали кататься и из Электроуглей и даже из Москвы. Через час мы были на месте. Дом как у многих в Подмосковье – четыре окна, две веранды и огород обнесенный забором, соток на десять.

2

Мама Альки Наталья Сергеевна была дома. Ей сейчас около пятидесяти. Она еще не на пенсии и работает на каком-то механическом заводе в Электроуглях. Но этот завод только называется «механический», а самом дела там происходит обогащение урана или что-то в этом роде. В общем ужасно вредное производство, и она должна уже через год уйти на льготную пенсию. У нее и график работы странный – рабочий день начинается в пять часов утра – и до двух часов дня. В общем, сплошная секретность и вредность. Алька ей с дороги звонила, и когда мы подъехали, ужин уже был готов. А отца своего Алька даже не вспоминает. Он ушел от них, когда ей было семь, и она о нем даже и говорить не хочет. Мать после этого так замуж и не вышла.

У Натальи Сергеевны был свой огород, сад, она даже кроликов держала.

Ребята, как только выпрыгнули из машины побежали кроликов смотреть. Те находились в клетках в углу участка. К ним вела протоптанная в снегу дорожка, и они наперегонки помчались к этим клеткам.

Мы разгрузили автомашину, внесли пакеты и наше снаряжение в веранду. Дом был старый, но крепкий, добротный, с отоплением на батареях. Я несколько раз бывала у Альки, и мне нравился запах в доме – свежий, деревенский. В Москве в квартирах такого запаха нет.

– Пусть только потом не забудут клетки закрыть, когда будут уходить. А то сбегут и бродячие собаки их быстро оприходуют. Даже шерсти не останется. И ты смотри чтобы они осторожнее с ними, а то бывает они начинают лапами драться. Особенно один белый, он в крайней клетке. Пусть осторожнее с ним. А лапы у них сильные. Это они на вид тихие и ласковые, – наставляла Альку Наталья Сергеевна.

Я пошла к клеткам посмотреть за ребятами, да и самой интересно, а Алька стала помогать накрывать на стол. Снег на участке был чистый-чистый, а по сторонам тропинки, которая вела к клеткам, лежали крошки от комбикорма, нити и пучки сена, попавшие туда, наверное, когда несли корм к клеткам. Наталья Алексеевна держала пять кроликов. Ребята суетились около клеток, кормили кроликов пучками сена. Гладили их руками. Двое кроликов были белыми, три серыми.

Я тоже включилась в это веселое занятие. Пошла к драчливому белому кролику. На вид обыкновенный, тихий, ласковый. Уши прижал и тянется мордочкой к пучку сена, который я пыталась просунуть через металлическую решетку. Рука свободно пролезала в ячейку сетки, и я погладила кролика между пушистых ушей.

Ребята перебегали от клетки к клетке, просовывая пучки сена сквозь ячейки сетки. Подошла Алька и тоже включилась в общее веселье.

– Они их не перекормят? – спросила я.

– С кроликами такого не бывает.

– А маме содержать и ухаживать за ними не хлопотно?

– Она говорит, что без них и без кур, она бы не знала, что делать, как и без огорода. Говорит, что не представляет, как бы она в городе жила. Тоска, да и только, – и продолжала. – Сейчас с кормами налажено. И для кур и для кроликов. Заказываешь – и прямо к дому привозят. А большого ухода они не требуют. Она раньше держала кабанчика. Вот с тем хлопот было предостаточно. И все равно держала. Это я, когда стала в компании сносно зарабатывать, настояла, чтобы она отказалась, – Алька повернулась к ребятам. – Ну ладно, ребятки. Пора и самим кушать. С кроликами еще успеете пообщаться. Только проверьте клетки, чтобы были закрыты.

3

Стол у Натальи Сергеевны был накрыт по-нашенски, по-деревенски. Горячая картошечка, грибки, квашеная капуста, соленые огурцы и помидоры. Еще картошка под шубой, селедочка. Ну и из Москвы мы привезли разные деликатесы, нарезали, как положено на стол, но для нас с Алькой главное, конечно, домашнее.

– Ну что, девоньки, вино или нашу водочку?

– Водочку, водочку! – заголосили мы в один голос с Алькой. Чтобы стрессы снять и настроение поднять.

– Фанта, фанта! – завопила молодежь.

Наполнили рюмки, заполнили бокалы и первый тост как положено:

– За встречу!

Лихо опрокинули рюмки, с удовольствием набросились на закуску. Конечно, грибки, картошечка-рассыпуха, и селедочка. Особенно хороша селедочка, стареем, наверное. Я помню, когда меня маленькую отец привозил в деревню к бабушке, то основным лакомством у нее была селедочка. Тогда я удивлялась, как же так – есть же столько вкусностей – шоколад, зефир, торты. А она именно – селедочка. А сейчас вот начинаешь понимать…

Между первой и второй промежуток небольшой. Наталья Сергеевна взяла рюмку и встала:

– Ну, девоньки, выпьем за то, чтобы у вас у всех вся эта карусель закончилась благополучно.

Алька, конечно, делилась с ней нашими проблемами, и она была в курсе наших забот. Да и телевизор, как и все наши граждане, смотрела каждый вечер. Потом выпили еще по одной и еще по одной. Стало тепло и уютно, на душе как-то полегчало.

– Как вы считаете, – говорит Наталья Сергеевна. – Пройдет лихо мимо вас или все-таки заденет каким-либо краем?

– Думаю, пройдет мимо, – говорю я. – А что? – повернулась я к Альке. – Во-первых, мы все-таки не Володька Макаровский. Он хоть и такой как мы, да не такой. Если нас к хозяину и на порог за все эти годы не пускали, то Володька там бывал иногда. Не исключено поэтому, что у него свои дела были с руководством. Может даже помимо фирмы. Откуда мы знаем? К тому же у него и у Антона Веги самые большие фирмы. Правильно я говорю? А, Альк?

– Конечно у Володьки и у Антона самые большие фирмы, так сказать, основные, – согласилась Алька. – И не случайно с них начали дочерние фирмы шерстить.

– Ну а дальше смотри, – продолжала я. – Светку хоть и вызывали на допрос, но документы ее фирмы не изымали. Это же тоже показатель. Допросили как свидетеля – и все. А?

– А кто такие Вега, Светка? – спросила Наталья Сергеевна.

– Антонио Вега – это генеральной директор одной из наших фирм, – говорит Алька. – Он испанец, а Антоном мы его зовем по-нашему, по-российски. Кстати обожатель Верунчика. Как начались эти события, уехал опять на Запад.

– С чего ты взяла? – стала я отнекиваться.

– Да весь наш этаж видел, что он с тебя глаз не сводит. А ты: «С чего взяла?» Я не пойму, Верунчик, чего ты его отваживала? Симпатичный, можно сказать красивый мужик. А по манерам, ну прямо идальго, да и только.

– А как же испанец у вас оказался? – удивилась Наталья Сергеевна.

– У нас много иностранцев работает, – говорит Алька. – Он вначале в Лондоне сидел, потом года три как в Москву его перевели. Он Латинской Америкой занимается, ну и, конечно, Испанией. Он с Верунчика глаз не сводил. И такой спокойный, сдержанный, ну прямо идальго.

– Ладно тебе, – говорю я. Уже почти сердито.

– Не кипятись, не кипятись. Дело твое, конечно. Но сейчас, глядишь, была бы синьора Вега и жила бы в Испании. Я думаю он в Россию уже не вернется. Тем более после ареста Макаровского. У них фирмы одинаковые по значению.

– А Светка тоже ваша?

– Еще один ночной менеджер, вроде нас, – говорю я.

– Что еще за ночной менеджер? – не поняла Наталья Сергеевна. – И вы тут при чем?

– Да это отец у меня так ласково меня называет. Ну вроде бы и генеральный директор, а по существу пешка. Он считает, что держать нас на должности генерального директора и платить нам такие деньги за просто так никто не будет, мол или трахают вас, или в самодеятельности принимаете участие. Телевизор насмотрелся, хрен старый. Он как увидел про Прохорова и куршевельских блядей и их аресты, так и завопил сразу и радостно, вот, мол. все вы такие – менеджеры ночные.

– А что это означает – «ночной менеджер», – не поняла и Алька.

– А я откуда знаю? Придумал старый хрен, да и все тут. Он по-моему и сам объяснить не может. Говорит, что у нас везде ночные менеджеры: на телевидении, на радио, в кино и говорить нечего, у них давние традиции, на эстраде, в думе и в бизнесе. Полуночные менеджеры, да и все тут. Говорит, это образовался целый класс зарабатывающих интересным местом менеджеров, но класс очень своеобразный, характерный только для России. И он считает, что по своему социальному положению полуночные менеджеры относятся к среднему классу. Он у меня марксист и верный ленинец.

Мы приняли еще немного ну и, как водится, запели. Хорошо пели, честное слово. Потом уложили ребят спать и теперь уж одни сели за стол. Выпили еще по рюмочке, Наталья Сергеевна заявила, что ей тоже пора ко сну. Она показала нам наши кровати и пошла к себе. Мы с Алькой опять устроились за столом.

– Давай, подруга, еще по одной, – говорит Алька. Она подняла рюмку и продолжала. – Давай выпьем за то, чтобы держаться вместе. Чтобы у нас с тобой не было бы никаких недомолвок, противоречий и разногласий. Как у тебя, так и у меня. Со Светкой надо быть осторожней. Она все-таки по-моему стучит потихоньку и не только Дятлу, но и к Чайке заходит. Она девка хорошая, я ничего не могу сказать. В конце концов, это ее личное дело. Но к руководству она поближе, чем мы с тобой. Давай, чтоб никаких тайн, а то можем совершенно нечаянно по незнанию допустить ошибки и влипнуть. И очень серьезно влипнуть. Я думаю нас тоже скоро начнут вызывать.

Мы чокнулись рюмками и с чувством выпили. Я подхватила огурчик и со смаком стала хрустеть им. И тут вдруг Алька придвинулась ко мне, смотрит мне прямо в глаза и понизив голос спрашивает:

– Тебе те маски, которые давал Дятел, удобны были?

Я чуть огурцом не подавилась. Смотрю в тарелку и боюсь на нее глаза поднять. И еле смогла удивиться, но горло перехватило.

– Ты о чем, Алька?

Алька смотрит на меня в упор. И не дав опомнится:

– Как о чем? О полуночных менеджерах.

Смотрит на меня, зараза, как Мюллер на Штирлица в том сериале, ну или удав на кролика.

– Это отец говорил, – замямлила я. – Я же объясняла. А у него язык как помело.

– Не темни, Верунчик. Я давно это замечала. По отдельным приметам. А сейчас уверена на сто процентов. Раньше это было как-то все равно, а теперь надо быть очень осторожными.

– Да ты про что? Я что-то не понимаю.

– Про ООО «Елки-Палки». Про быстрое питание. Про тридцать шесть поз для наслаждений и удовольствий. Повторяю тебе, я давно все поняла. Потому что я сама такой же полуночный менеджер. Думаю что и Светка тоже. Я тут как-то встретила Ивакину Катьку, помнишь ее? Она мне так с ехидцей говорит: «Как вы там, не скучаете? Я имею в виду девочек…» И рожа такая, глумливая. Помнишь у нее ООО-шка тоже была. А потом она ушла, причем как-то быстро ушла. Думаю, что она не согласилась на условия Дятла. Колись подруга. Как говорят в наших органах – вместе легче будет. А то бог знает, что впереди. Я совершенно не исключаю, что может быть, на все это расколется Дятел. Хотя он вроде по слухам молчит как партизан. Но сейчас молчит, потом скажет. На нем ведь два убийства висят. А это пожизненное. Так что колись, колись. подруга.

Вот Алька, ну прямо папа Мюллер из того же сериала. У меня тоже были, конечно, подозрения в отношении нее и Светки, но неопределенные. Я считала, что и Светка и Алька – красивые девчонки. И почему бы Дятлу не надавить на них, как на меня? А с другой стороны, это были только предположения. Алька же все вычислила. Упираться было бесполезно. Да и она сама про себя сказала. Это меня даже обрадовало, легче стало, честное слово, не я одна. И, несмотря на страхи, я подумала, что будет нечестно, если я упрусь. Последнюю подругу потеряю, лучшую подругу. Алька мне очень нравилась. Правда.

– Ну ты, подруга, как Штирлиц, – выдохнула я. – Как же ты вычислила меня?

– Да ты не волнуйся. Если бы я сама этим не занималась – не вычислила бы.

– А маски все-таки были удобные.

И мы с ней вместе рассмеялись. Хотя самое время было заплакать.

А мне даже как-то легче стало. Не одна я выходит такая. Это удивительное чувство, я бы даже сказала восторг – не одна ты в дерьме.

Ночные менеджеры

Ну а теперь пришло время каяться в грехах. Я не хотела про это вообще говорить. Ну, срам, конечно, да и только. Но что случилось, то случилось. Как говорят: «из песни слов не выкинешь». Да иначе и не поймешь наше положение в компании. Мы с Алькой потом много об этом и обо всей нашей ситуации говорили. Ладно, начну по порядку.