Разочарованный (Thnks Fr Th Mmrs)

– Какого хера тут произошло?! – крикнул он, вскочив с кровати.

– Упс, – ойкнула Ева, прервав свой рассказ, оставив его для более светлых времен.

– Где ваш гребаный классный руководитель? – завопил мужчина на весь вагон. Он был широкоплеч и хорошо накачан. Визуально его оценив, Матвей невольно сглотнул. – Я вас спрашиваю, засранцы, где он?!

Опешив, Ева хотела позвать Анну Александровну, но та пришла сама – в полусонном виде она сначала посмотрела на своих подопечных, затем на недовольного пассажира. Учительница, вздохнув, представилась и поспешила выяснить проблему, из-за которой ее вызывали. Мужчина, чуть ли не плюясь от злости, рассказал, что эти «сраные школьники испоганили» ему кровать, и теперь он не сможет на ней спать, потому что она мокрая. Анна Александровна с укоризной посмотрела на Марка, верно, посчитав, что это он набедокурил. Вскоре подоспела Галина Николаевна, которая в итоге мирным способом разрешила весь конфликт. Классная руководительница только хотела поговорить со своими учениками, но коллега ее увела, обеспокоенно посмотрев на Зильберштейна. Тот, не понимая, что произошло, хлюпнул носом и вновь уткнулся в тетрадь. Превосходное начало дня.

Полдень. Поезд остановился на Московском вокзале, и пассажиры моментально ощутили холод приморского города. Романова благополучно оставила свою шапку дома, поэтому Марк, который с неким умилением наблюдал за тем, как девушка натягивала капюшон, надел на нее свою ушанку, добавив: «Не спи, замерзнешь». Примерно через полчаса школьников посадили в автобус, который отвез их на первую экскурсию вместо того, чтобы дать им возможность отдохнуть в гостинице. Сначала Ева села с Кирой, но после утомительной пытки под названием экскурсия, где они бродили, рассматривая какие-то камни, место с Савановой занял Стас, активно рассказывавший однокласснице что-то о новом фильме, который скоро должен был выйти в прокат. Поэтому Ева пересела к Марку, сидевшему перед Кирой и Стасом, и вновь поблагодарила за ушанку. Тот лишь хмыкнул.

Внезапно Ева нутром ощутила, что поездка ей выйдет боком, и встревоженно окинула взглядом автобус. Вероятно, ей так показалось из-за Марка. Мало того, что в поезде были весьма неоднозначные моменты и непонятный сон, так в автобусе ему стало совсем плохо (считая небесных овечек, Романова проглядела, как Марк начал заболевать). Сначала она подумала об этом с неким беспокойством, но приняв всю серьезность ситуации, успокоилась и задумалась. Марк лбом прижался к запотевшему окну и прикрыл глаза. Вернув ушанку однокласснику, Ева повернулась к Кире. Они со Стасом играли в PSP и что-то активно обсуждали, комментируя происходившее на крохотном экране.

– Что? – спросил Стас, оторвав взгляд от игрушки.

– Похоже, Маркуша заболел, – голос Романовой прозвучал немного обиженно и по-детски. Она вопросительно посмотрела на одноклассников, и Кира выдала:

– Ну… Скажи Анне Александровне.

– Она опять начнет говорить, что не хотела нас с собой брать, «такая ответственность», а она «не справилась»… Да и тем более, не стоит ее беспокоить после той ситуации в поезде. Вдруг она подумала, что это сделал Марк? Она так на него посмотрела, брр… Может, ему полегчает? – с надеждой в голосе предположила Ева.

Ребята пожали плечами.

Но Марку не стало лучше. На свое самочувствие он не жаловался. В автобусе стояла полная тишина, лишь где-то в конце салона слышались посапывания и храп. Ева заправила за ухо прядь и достала из кармана куртки, ворот и капюшон которой были подбиты пушистым мехом, телефон. Два часа дня. Она натянула на нос горло свитера. Даже несмотря на включенный обогрев, озноб по-прежнему пробирал до костей.

– Марк, давай поменяемся местам, – осторожно потревожила сон приятеля. Ей не хотелось, чтобы, заболевая, он сидел возле холодного окна.

Одноклассник что-то проворчал и натянул сильнее капюшон. Он закутался в серую кофту и полностью ушел в себя. Нацепил старые наушники и почти не слышал обеспокоенной девушки.

– Марк! – настойчиво повторила Ева и ткнула парня вбок, на что тот лукаво усмехнулся и проигнорировал Еву.

Так бы все и закончилось, но, спустя еще одну неожиданную экскурсию, класс наконец-то добрался до гостиницы «Охтская» у Невы и был готов для расселения: девочки с девочками, а мальчики с мальчиками. Некоторые были очень огорчены этим правилом, но кое-кому удалось его обойти. В том числе также поступила Ева. Она кое с кем поменялась для того, чтобы оказаться в одном номере вместе с заболевшим Марком. В конце концов, она переживала за него и ощущала чувство вины, несмотря на то, что вернула шапку. Во время этого действа Марк сидел в коматозном состоянии на диване. Заодно выгодный обмен случился и у Киры, у которой были свои планы на поездку, она заселилась в один номер «с каким-то там Стасом из параллельного класса», и Ева неожиданно вспомнила, что он Савановой был симпатичен с пятого класса. Теперь ей стало понятно, почему та уделяла ему много внимания и поехала вместе с ними в больницу.

Ах, да, раз уж речь зашла о больнице… Ева предпочла бы компанию в лице Влада, но, во-первых, маловероятно, что он бы согласился нарушить правило, а, во-вторых, он не поехал. «Надо будет ему набрать… Или хотя бы написать», – подумала девушка, вспомнив о выписке. Впрочем, ей уже было все равно на неудавшиеся планы, она перестала быть «разочарованной», как любил говорить Марк. Это одна из немногих реплик, въевшаяся токсичным ядом в подкорку. Правильные эмоции.

Смутно представляя, как ей придется заботиться о Зильберштейне, Ева положилась на свои скудные познания в медицине. Впервые за долгое время она почувствовала себя незаменимой, несмотря на то, что парень неоднократно отказывался от предлагаемой помощи. Он хотел начать самостоятельную жизнь (только вместо этого заболел), но не успели они войти в 203 номер, как Ева, подобно заботливой матери, уложила юношу в кровать и пообещала, что пока тот не поправится, никаких экскурсий не будет. Они не будут их посещать. Вместе.

Поначалу это звучало отвратительно. Если Марк чувствовал свою вину, он, как правило, старался исправить случившееся и вел себя лучше, сообразно своим представлениям. Таким образом, благодаря слабому иммунитету Зильберштейна, одноклассники «болели» вместе. Марк казался невероятно милым, особенно когда молчал.

Тайком Еве удалось выбраться на улицу, когда сосед по комнате уснул. На другом берегу возвышался величественный старинный монастырь, которому не менее трехсот лет. На мгновение девушке представилось, что она на экскурсии, одну из которых планировала пропустить. Небольшая группка людей. Женщина-экскурсовод, ей около сорока пяти лет, на голове аккуратный баклажановый берет, а сама она в утепленном пальто. Она рассказывала, как гостиница строилась на берегу Невы с видом на монастырь – насколько я помню, женский. Девушка была очарована видом, освещенным медленно заходившим осенним солнцем.

Недолго думая, девятиклассница набрала своей подруге, пригласив ту пройтись по городу, поскольку экскурсии на сегодня завершились. Кира пришла минут через десять, когда Романова уже вдоволь налюбовалась местными красотами; она ввела Саванову в курс дела. Девчонки, пораскинув мозгами, решили сходить в магазин, о котором говорила Галина Николаевна, когда уходили Таня и Сурикова. Он должен был быть совсем неподалеку, чуть ли не через дорогу, в переулке.

– У меня топографический кретинизм, – пожаловалась Ева, оглядываясь по сторонам. – Я здесь не вижу никакого магазина.

– У меня тоже. Во всяком случае, так говорит Леша.

Завернув в мрачный переулок, соответствовавший представлениям Романовой о старом Лондоне, времен так Джека Потрошителя, Ева напряженно затаила дыхание. У нее возникло знакомое ощущение тревоги, сердце забилось чаще. Перед глазами вновь встали образы с места того убийства, кажется, даже возник тот мерзкий запах, но нет, все было нормально – это было заметно по безмятежному выражению лица Киры. Она взъерошила волосы и, задрав голову, считала пролетавших над ними птиц. Каркавшие вороны… Нет, определенно здесь было что-то от викторианского Лондона, но Ева выбросила эти мысли из головы и успокоилась, напомнив себе о лишней впечатлительности. Она постаралась как можно глубже вдохнуть, выдохнуть, и найти какое-нибудь занятие по пути в магазин. Стены переулка были оклеены афишами, плакатами и объявлениями. Одно из них особенно привлекало внимание, и Ева, словно зачарованная, остановилась, приглядевшись. Плакат в сине-фиолетовых тонах с несколько размытыми буквами. На нем запечатлена красивая девушка. Слева наклеена желтая реклама такси, справа информация о продаже котят.

«МетамфетоМиР, – внизу плаката была надпись, выполненная в цифровом стиле, – с премьерой своего нового альбома ММР – Never Give In[21]». Помимо девушки на плакате было еще два человека. Артистка была подписана как Христина, а парни, стоявшие за ее плечами, как Кай и Дария. Кай, стоявший слева, был в очках и кепке, одет во все черное, руки скрестил, и на локтях были отчетливо видны татуировки, плюс проколотая губа. Дария – красноволосый парень с кислотно-зелеными глазами, изогнувшись, держал гитару и хитро улыбался. Христина была обладательницей шикарных пепельных волос, завитых к кончикам. У нее волевые черты лица, показавшиеся Еве поразительно знакомыми. Пухлые губы. Курносая. На ключице небольшая татуировка в виде дракона, под которым красовалась надпись на латинице, очертания слишком размыты. Что-то не так. Вновь оглядев девушку с плаката, Ева отпрянула назад и наткнулась на встревоженную Киру. Татуировка… Дракона. Надписи.

У той мертвой девушки была такая же! Действительно, насколько же память может цепляться к таким деталям, которые, по сути, могли бы оказаться забытыми под массой впечатлений. Участница рок-группы была абсолютной копией убиенной. Или это был один и тот же человек?

Вернувшись из магазина с легким пакетом, в котором был Терафлю и немного вкусностей, Ева поставила его рядом со своей тумбочкой и посмотрела на спавшего Марка. Между их кроватями стояла чуть теплая батарея – в номере было невероятно холодно, да так, что Ева усомнилась в том, что скромного размера батарея сможет их спасти этой ночью. Невесело усмехнувшись, девушка подошла к шкафу, на лицевой стороне которого было зеркало. Отодвинув дверцу, она увидела, что на верхних полках лежало два теплых одеяла, и, встав на носочки, Ева решила достать их. Мысленно она все еще была погружена в тот диалог, который произошел у них с Кирой:

– Старая афиша ММР, – печально произнесла Саванова, с интересом разглядывая ту. – Вроде как, они должны были выступить здесь.

– Должны были? – удивленно переспросила Ева. Ей не хотелось говорить подруге о своих подозрениях, мало ли, она посчитает это мнительностью, а острить было неуместно.

– Христину, солистку, нашли мертвой, с перерезанным горлом. Я же рассказывала тебе об этом. Говорят, это сделал маньяк-фетишист, который или подражает The Поэту, действовавшему в 90-х годах, или это он и есть.

– Кто такой The Поэт? Я ничего о нем не слышала, – Романова была удивлена, что ни разу не видела упоминаний об этом убийце.

– Откуда я знаю? – ухмыльнулась Кира. – Мне бабушка рассказывала, что в новостях по четвертому каналу о нем говорили. В общем, какая-то ерунда, а ММР жалко – песни у них были хорошие. Ладно, пошли, ты же знаешь, не люблю я подобные темы… в подобных местах. Слишком уж здесь тихо. И пахнет неприятно.

Если Саванова сообщила то, что было на самом деле, то это непременно стоило перепроверить – Еву не на шутку заинтересовала история о неком, под именем The Поэт. Черт знает, убили тогда в ее районе кого или нет, но ночные байки она слышала не раз: не все были солнечными и радужными.

Минут через пятнадцать проснулся Марк, выглядевший совсем раскисшим. Ева поставила кипятиться небольшой чайник из буфета и предложила посмотреть телевизор, на что Марк согласился. Романовой так понравилась его покладистость, что парень начал ей импонировать, что, с другой стороны, Еву несколько настораживало, поскольку у нее (по плану автора) развивались отношения с Владом. Что же, видимо, сложно устоять перед немецким обаянием, но немец не сразу сообразил, что этим можно воспользоваться. Еще до самой поездки стало понятно, что все изменится.

– Кстати, Марк, хочешь услышать продолжение моего сна? – во время рекламы поинтересовалась Ева, Марк кивнул и добавил:

– Ну, раз там есть я, причем в роли Пушкина, то почему бы нет? Только, я надеюсь, у меня нет этих кудрей и чмошной бородки?

– Нет, Марк. Тебе лишь на вид лет эдак двадцать семь, – с сожалением произнесла девушка, припоминая дальнейшие события сна. Зильберштейн торопливо пересел на кровать к своей однокласснице и повязал на шею шарф. – Ты что, собираешься меня заражать своими бациллами?

– Зараза к заразе не липнет.

– Хорошо. Так вот… События разворачивались в 19 веке… – монотонным голосом начала Романова.

– Стоп! Ты с этого начала в прошлый раз.

– Серьезно? Ах, ну, да. Какой из меня шикарный рассказчик, ничего не помню… Позволь узнать, на чем я остановилась?

– На том, что… эмм… ну, мы с тобой разговаривали о предстоящем бале. Я типа не хотел туда ехать, а ты сказала, что поздняк метаться, мол, приглашение принято.

– Точно, точно… Значит, бал… Знакомство…

«Знакомство Евы с Дантесом (кого в нашем произведении играл Владислав Берднев) произошло совершенно случайно, и, вероятнее всего, не соответствовало исторической действительности. Он был невероятно красив, умен и образован, к тому же был к Еве отнюдь неравнодушен: демонстрировал свое внимание на людях, пытался ей всячески угодить, когда мужа не было поблизости. Да и при муже не ограничивал себя, что не просто раздражало, а выводило из себя Марка.

– Messier[22], прошу вас держаться подальше от моей жены, – произнес Марк, опираясь на пудовую трость. – Иначе я буду вынужден отстаивать свою честь.

– Неужели вы изволите, сударь, устраивать конфузию при даме? – усмехнулся Влад, зыркнув на стоявшую поодаль девушку. – Ева – превосходная лилия, но в этом болоте ей не место. Вы собираетесь и дальше держать ее в этом гадюшнике?

– С вашего позволения хотелось бы уточнить, что это вовсе не мой гадюшник, а ваш, – лукаво улыбнувшись, заметил Зильберштейн.

– Марк Александрович, даже простые холопы знают, что сердце госпожи принадлежит вовсе не вам, я бы сказал даже больше, что… Года так с тридцать пятого.

Улыбка сползла с лица Марка и убежала из зала прочь. Крепче вцепившись в трость, он с ненавистью посмотрел на Влада, присутствие которого ему уже порядком надоело, но, поскольку речь идет о 19 веке, подобные проблемы решались иным путем:

– Надеюсь, уважаемый Владислав Игоревич, вы одумаетесь и принесете мне свои извинения. Я не стану долго ждать, – произнес Марк, добавив: – Смею вас заверить, что я готов отстоять свою честь и честь своей фамилии!»

– Апчхи! – прикрыв рот платком, чихнул Марк, поспешно отвернувшись от Романовой. Она, прервавшись, произнесла с легкой улыбкой:

– Будь здоров.

– Спасибо… Прошу, продолжай!

«– Ни я, ни кто-либо еще не станет просить извинений у высокомерного гордеца, – с пренебрежением бросил Влад.

– Я пришлю к вам секунданта, – стукнув тростью об пол, сообщил Марк и, гордо развернувшись, удалился из зала.

Весть о дуэли разлетелась с поразительной скоростью по Городу на Костях. Ева и другие приближенные пытались уговорить Марка отказаться от поединка, но им всего лишь удалось отсрочить его.

В один из вечеров, когда время близилось ко сну и противостоянию, девушка трезво оценила шансы мужа, и они были отнюдь не пятьдесят на пятьдесят. Ева считала своим долгом остановить его, вот только она понятия не имела, каким образом это можно сделать. Марк заранее был убежден в поражении своего противника.

– Прошу тебя, одумайся, Марк, – тревожно шептала Ева, обняв его со спины, когда он стоял у окна. – Каждый раз дуэль – это смертельный риск! Царю когда-нибудь это надоест, а в Сибирь никто не хочет.

– Это дело чести, – равнодушно произнес он.

– Дело чести – быть выше таких беспринципных личностей, как Берднев, – в жизни Ева такого ни за что не сказала бы. Марк развернулся к ней и, опустив голову, всмотрелся в ее беспокойные глаза. – Просто пойми, я боюсь, что ты не вернешься с очередной дуэли.

– Боишься? Або ждешь? – усмехнувшись, он вскинул бровь.

– О чем ты таком говоришь? – Ева настороженно отступила на шаг назад.

– Я знаю все о ваших письмах. В свете всем известно, что между вами происходит общение… Ты даже не пыталась от нас сокрыть сие. А эти анонимные послания… Владислав получит то, чего хочет – придет его смертный час, – с гордостью провозгласил Марк, затем посмотрел на Еву. – А ты… Что же. Твое имя теперь не только твое, – Марк направился к выходу из кабинета, но Ева его удержала за плечо, обняла. – Что же это значит, душенька?

– Я не могу тебя отпустить, не смогу, – в ее глазах блестели слезы. – Я же… – не сумев подобрать подходивших слов, Ева руками обвила шею Марка и поцеловала его».

– Апчхи!

– Да будь ты трижды семь раз здоров, Марк, – хихикнула Романова, которой было неловко рассказывать о настолько откровенных моментах сна, и она была невероятно рада прервать описание подробностей.

– Продолжай, чего уж. На самом интересном моменте остановилась, – лукаво улыбнулся немец, поймав потупленный взгляд Евы. – Мне, конечно, интересно, почему тебе приснилось такое, но анализировать не буду… – Романова облегченно вздохнула. – Ан нет, уже проанализировал. Видимо, я либо тебе слишком нравлюсь, либо ты слишком много обо мне думаешь. Продолжай в том же духе! – парень похлопал ее по плечу.

– Помолчи, а? – сердито буркнула Ева. – А то больше не буду рассказывать.

– Все. Молчу, – сделав вид, что застегнул рот на замок, Марк замолчал.

– Хорошо… Значит, они поцеловались…

– Мы поцеловались.

– Марк!

– Ладно-ладно, все, молчу.

– Но ей не удалось отсрочить дуэль, назначенную на другой день…

«Но ей не удалось отсрочить дуэль, назначенную несколько позднее и по иным обстоятельствам. Тогда Владислав был женат на сестре Натальи Гончаровой, Екатерине, чья роль – камео принадлежала Кире Савановой. Зима. Место встречи под Городом на Костях. Секундантом Влада выступал его старый приятель, Станислав Котлуков, игравший ныне роль виконта д’Аршиака. На удивление Евы, секундантом Марка выступил Егор Костенко, ставший во сне не просто подполковником Данзасом, но и лицейским другом героя.

– Я смотрю, вы не струсили, Берднев, – с насмешкой произнес Марк, сняв цилиндр и отбросив его в сторону.

– Я смотрю, вы все еще живы, Зильберштейн! И по-прежнему безумны.

– Слова абсурдны. Нет подтверждения моему безумству.

– По моим подсчетам, это ваша двадцать первая дуэль. Конечно, не все из них состоялись, но, тем не менее, позабыть об этом не можете. Как с нашей дуэлью, сударь, вы вынудили меня отправить письмо при помощи моего любезнейшего товарища Станислава».

– Апчхи!

– Марк, да ты задрал уже! – возмутилась девушка, совсем сбившись с мысли.

– Прости меня, – насупился Зильберштейн. – Вечно в самом интересном моменте.

– Хорошо, что хоть не засыпаешь, когда тебе скучно, – мило улыбнулась Ева.

– Вообще-то засыпаю.

– Так вот почему ты тогда лежал на уроке физики, – задумалась Ева. – Ладненько, продолжим. Условия дуэли…

«Условия дуэли были смертельными и не оставляли шанса уцелеть обоим противникам. Во время противостояния Марк получил ранение в живот и упал после выстрела Влада, но не стал прекращать дуэль. Удивительно, что дрогнула рука Зильберштейна – ежедневные тренировки не смогли справиться с врожденной физической немощью, которые все-таки подвели, как и трость пудовым весом. Дуло пистоля забилось снегом, и он приказал сменить оружие. Стас хотел было возразить, но Влад надменным взглядом остановил приятеля. Марку дали другой пистолет, ответным выстрелом которого он легко ранил Влада в правую руку.

Рана Марка оказалась смертельной. Его перевезли в дом под номером… нет, во сне номера не было видно, но из учебников по литературе можно узнать, что он был двенадцатым. Как бы доктора не боролись за жизнь поэта, прожил он около двух суток. Ева, которая была на грани обморока, сидела у кровати Марка и со слезами прощалась с ним.

– Встретимся в следующей жизни, Ива, – на прощание прошептал Зильберштейн.

Когда его дыхание оборвалось, постоянно всхлипывая, девушка поцеловала его чело».

– Эмм… – парень, который никак не мог представить себя в новом образе, удивленно посмотрел на одноклассницу, которая смущенно опустила взгляд. – Все-таки я не понимаю, откуда столько драматизма? Ладно, я еще могу понять, почему я Пушкин, но вот откуда ты Гончарова?

– Ну, вроде по отцовской линии во мне есть дворянская кровь.

– Забавно… – парень на какое-то мгновение задумался. – Постой. Откуда ты знаешь имя моего отца?… Я всегда представляюсь вторым именем.

– Если честно, не помню… Сорока принесла.

По телевизору шла какая-то реклама подряд, ребята пропустили серию того шоу, которое смотрели. Марк отсел от Евы на свою кровать, забрал у нее пульт и начал бездумно переключать телеканалы. Романова, порядком уставшая за этот день, отправилась в душ, схватив на автомате с собой сумку, поскольку не стал абы она переодеваться при немце, верно?

В итоге Ева легла намного раньше одноклассника. Пока ее не было, он успел вскипятить себе чайник и заново приготовить лекарство, смотря при этом какой-то фильм ужасов. Крики и вопли с экрана никак не помешали девушке попытаться заснуть – во всяком случае, потому что она уже смотрела тот фильм. Переодевшись в свободную футболку с поблекшим Микки Маусом и шорты, она мигом улеглась под одеяло. Зильберштейн с умилением наблюдал за тем, как Ева первые минуты ворочалась, пряча голову под подушку. Вскоре Морфей ее встретил, и Марк, тихонько поднявшись, теплее укрыл приятельницу, склонившись над ней, и прошептал:

– Gute Nacht[23].

На завтраке Кира в ярчайших подробностях рассказывала, как они со Стасом провели ночь – сначала «шатались по отелю», а когда их чуть не подловила Анна Александровна, пошли кататься в лифте. Позже то ли в карты на желания играли, то ли в бутылочку, но из номера Насти они ушли только в полчетвертого, если не позднее. У них была удачная прогулка, о чем Ева слушала с белой завистью – не то чтобы она хотела также, возможно, с Владом, но это, пожалуй, всяко интересней, чем сидеть в номере с Марком.

Кроме этого, было кое-что, волновавшее Романову значительно больше, чем впечатления от Города на Костях. Ее мозг усиленно анализировал информацию о ММР, хотелось выйти в Интернет. Но у нее даже не было элементарной возможности посетить какое-нибудь Интернет-кафе.

– А у вас как прошла ночь с Марком? – игриво улыбнувшись, поинтересовалась Кира, размешивая сахар в кофе. – Надеюсь, ничего сверхъестественного?

– Ничего, – кивнула девушка. – Где-то в одиннадцать я легла спать, а Марк всю ночь смотрел телевизор. Без понятия, как он сейчас собирается вставать.

– Ты же говорила, что вы не поедете на экскурсию, – напомнила подруга. – Планы изменились?

– Изменились. Марк заявил, что хочет побывать в Екатерининском дворце. Кто я такая, чтобы ему мешать? – усмехнулась Ева и посмотрела на вход в гостиничную столовую. – О, а вот и наша принцесса.

Утро Зильберштейна началось сурово – трехчасового сна ему было мало, но, так или иначе, на завтрак он явился при полном параде, чему не помешала даже внезапная болезнь. Естественно, в сапогах, о чем, кажется, больше не имеет смысла упоминать, как и об обтягивающих скинни. На свободной черной толстовке был изображен красный Че Гевара.

– ГуттЕн МоргЭн, – поздоровалась Кира, помахав немцу. Его лицо перекосила гримаса гнева, но когда девушка примолкла, Марк усмехнулся и, взяв от соседнего столика стул, подсел к подругам:

– Ну, что у вас на уме, дамы?

– Еда, – произнесла Саванова.

– Сон, – добавила Ева.

– И мальчики, – глянув на Стаса, сидевшего за столиком у окна, улыбнулась Кира. – В общем, все, как обычно. У тебя что, Зибер?

– Ты сокращаешь мою фамилию? – с недоумением спросил Марк.

– Что в этом такого?

– Да ничего особенного, Red Head, – удовлетворенно произнес немец. – У меня же… Хм. Наверное, «Post Blue»[24], «To sir with love»[25] и «The Persistence of Memory»[26].

– Твои мысли когда-нибудь бывают понятными?

– Первое – это песня Плацебо, – кратко пояснила Романова. – Остальное, наверное, в таком же духе.

– Не угадала, Плэсибо, – ухмыльнулся Зильберштейн. – Второе – фильм, третье – картина. Мы же в культурной столице, нельзя позволять себе не думать о возвышенном!

Правда, не совсем это беспокоило Марка. На самом деле он все еще отходил от фильма ужасов, который посмотрел ночью. Черт знает, почему он решил сделать это, но в комнате стало чрезвычайно жутко, несмотря на мирно спавшую рядом Еву.