Разочарованный (Thnks Fr Th Mmrs)

Необъяснимо, но факт(!) – Марк позвонил вовремя (вероятно, дежурил у телефона со скачущим будильником и булыжником, если вы понимаете, о чем я). Встреча была назначена через пятнадцать минут возле подъезда Романовой. С тоской прощаясь с домашней утварью, Ева, напоследок, зашла в любимую соцсеть, где поставила статус: «Поездка;)», после чего отправила Владу дружескую открытку с пожеланиями о скорейшем выздоровлении. Не дождавшись ответа, девушка хотела выключить компьютер, но краем глаза заметила, что ей пришла заявка о добавлении «в друзья» от некого Артема Лукьянова, но Ева решила после возвращения рассмотреть все уведомления в соцсети.

Романовой было невероятно обидно, что друг не поедет вместе с классом – его выпишут из больницы точно в тот день, когда ребята прибудут в Город на Костях.

Кстати, что касается больницы, то Ева все-таки навестила там Влада. Вместе с ней были Кира, которая с радостью составила подруге компанию, а также друг Берднева из «Б» класса, Стас, который, между тем, приглянулся Кире, и, поскольку, он тоже ехал с ними, она решила, что не упустит свой шанс во время поездки.

Все же вернемся к главной теме нашего разговора, нет, я не буду в сотый раз повторять, вернее, третий, мол, прогресс – дело странное. Отнюдь. Прогресс – дело необыкновенное. Допустим, у нас с вами есть телефон. Обычный такой сотовый телефон. И знаете, что с ним могут сделать какие-то там террористы? Вы не поверите, но, благодаря отправленному на такую вот штуку сообщению, детонируют бомбы. Не шутите с прогрессом, мои дорогие, иначе он пойдет против вас.

Ева практически окоченела, пока ждала Марка на улице. Родители Романовой прогревали машину, а сама девушка, убрав дорожную сумку Adidas в багажник, вернулась к подъезду. Она переминалась с ноги на ногу, и, обняв себя, старалась согреться, периодически поглядывая на часы. Зильберштейн опаздывал. Внезапно Романовой захотелось плюнуть на все и уехать, забыв про новоиспеченного «приятеля», коим начал именоваться парень, но стоило ей об этом подумать, как она увидела на другом конце детской площадки смутный силуэт в знакомом пальто, который постоянно поправлял спадавший ремень сумки.

В свете фонарей, которые освещали площадку в зимнее время, Ева рассмотрела, что сапоги Марка были идеально начищены, а голову украшала серая ушанка. На удивление, в ту ночь он был без очков, с которыми прежде не расставался. Скажу больше – даже на Хэллоуин он был в очках, впрочем, это нисколько не помешало ему стать королевой бала.

– Оу, здрасьте! – радостно прохрипел Марк, махнув девушке рукой. Только она хотела в ответ поздороваться, как Марк прошел мимо нее. Ребятам бы следовало сесть в давно нагретую машину, но вместо этого Ева удивленно наморщила лоб и продолжила ошарашено наблюдать за таинственной походкой этого странного немца. Черт знает, сколько бы он так шел, но, достигнув подъездной двери, Марк резко остановился и поднял палец к небу, обернувшись и посмотрев на Еву: – Кажется, я должен был встретиться с тобой?

– Здрастенафиг, – ухмыльнулась Романова, одергивая пуховик нежно-голубого цвета, едва ли прикрывавший поясницу. – Знаешь, для склероза как-то рановато, Маркуш.

– Прошу меня простить, фройляйн Ивангелина, – Марк снял ушанку и поклонился, вновь поправив спадавший ремень сумки.

– Вот скажи честно, – Романова улыбнулась, прищурившись. – Ты когда-нибудь перестанешь коверкать мое имя?

– Зачем? – искренне удивился немец. – Понимаешь ли, Ивушка, – Марк посмотрел вдаль и мечтательным голосом продолжил, – в этом есть своеобразный… романтик! – не в силах подобрать слова, для убеждения парень ковырнул рукой в воздухе, надеясь, что это помогло бы передать все его эмоции. Затем его губы неожиданно расплылись в улыбке, а глаза засияли, как показалось Еве, детским счастьем: – Смотри! Снег пошел.

Подняв глаза к небу, Ева увидела снежинки, мерцавшие на свету, и одна из них упала ей прямо на нос, она улыбнулась.

– Это Сид и Ненси просыпали на небе кокаин, – отвлеченно произнесла Романова, выставив ладонь под падавший снег. – Пошли, нас родители ждут. Мало того, что ты опоздал, так и сейчас на пару без дела языком чешим.

Одноклассник проигнорировал ее реплику, увлеченно втянувшись в беседу:

– Чертовы наркоманы, – с презрением бросил Марк, изменившись в лице. – Не понимаю, чем вам, девчонкам, они так нравятся…

– Да ладно тебе, Марк, – беззаботно пожав плечами, отозвалась девушка. – Просто вспомнилась цитата.

– Все равно ничего не понимаю в вашей бабьей романтике.

– Эх, ладно, пошли, Годзиллка, нас уже давно ждут.

Опоздать на вокзал было невыполнимой задачей – ночные дороги напоминали пустыню, и Ева созерцала огни столицы. В тот момент ей казалось, что исчезло желание уезжать; она вспомнила свою давнюю мечту собраться с друзьями в центре на Красной площади под Новый Год и отпраздновать с боем курантов. Улыбаясь своим мыслям, она погрузилась в дрему и положила голову на плечо Марка, сама того не заметив. До этого парень внимательно листал плеер в поисках нужной композиции, но Ева его отвлекла, и он с удивлением посмотрел на нее, вопросительно вскинув бровь.

Естественно, Марка нисколько не впечатляла нелюбимая им столица, а уж тем более его поражали те, кто испытывал к ней какой-либо пиетет.

– По-твоему, я напоминаю подушку? – вполголоса спросил Марк, чтобы этого не услышали родители девушки, которые о чем-то разговаривали.

– Ты слишком костлявый для подушки, – смущенно отозвалась Ева, моментально выровнявшись, будто ничего не было. Для себя она решила, что в следующий раз будет мечтать осторожней, а то, мало ли, подумает о Владе и на эмоциях обнимет Зильберштейна. Такого счастья ей не надо было. – Кстати, чем занимаешься?

– Музыку хочу послушать.

Романова наклонилась к Марку и заметила, что на заставке стояла картинка с неразличимыми надписями, напоминавшими граффити. Затем Марк поспешил нацепить наушники на шею и включить песню. Когда на дисплее вывелось ее название, девушка прочитала его вслух:

– «Disenchanted»[17].

– Действительно, – напряг зрение Марк, после добавив: – Странно, я хотел включить совсем другую песню.

– Хм… Почему ты сегодня не надел очки? – поинтересовалась Ева, всматриваясь в выразительные миндалевидные глаза одноклассника. Раньше она никогда не замечала этого из-за очков.

– Зачем? – удивился немец и выключил музыку. – Читать я вроде не собираюсь, я их зачехлил.

– Я просто подумала, что ты мог забыть их… – задумчиво произнесла девушка, на что Марк надменно усмехнулся (он, да что-то забыть? никогда). Затем вновь потянулся за наушниками, чтобы спокойно послушать музыку, но Ева снова отвлекла его. – Слушай, может, вместе музыку послушаем? Я ведь даже не знаю, что тебе нравится, хотя, наверное, следовало бы.

– А какую музыку ты слушаешь? – словно заинтересовавшись, спросил Марк.

– Ну, например, мне нравится Сплин… – неуверенно ответила Ева. – А тебе?

– Мне точно не нравится Сплин, а тебе, боюсь, не понравится моя музыка.

– Да ладно тебе, давай послушаем, – мило улыбнулась одноклассница.

Марк попытался найти еще какую-нибудь причину для того, чтобы в одиночестве насладиться любимой музыкой, но на ум ничего не приходило, и он зацепился за спасительную соломинку, которая помогла бы ему приятно скоротать время.

– Мои наушники предоставлены только на два уха, – невозмутимо пожал плечами Зильберштейн.

– А у меня есть вот такие, – она достала из кармана маленькие белые наушники и протянула их Марку. – Надеюсь, ты не настолько брезглив, насколько кажешься.

Было без десяти три, когда ребята прибыли на вокзал. Неожиданно для себя Марку оказалось приятным слушать музыку с Евой – во всяком случае, ей понравились некоторые песни, и кое-какие она попросила позже ей скинуть.

В ту ночь, помимо учеников девятых классов школы Зверя, на вокзале было еще несколько разных школ, которые также собирали своих учеников. Марку и Еве хотелось как можно скорее начать поиски своих одноклассников, и, чтобы родители Романовой им в этом не помогали, они сослались на то, что «вон там наши». Оставшись одни, подростки подошли к информационному табло и нашли время отправления своего поезда.

Ребята сориентировались достаточно быстро, найдя свой класс в центре зала, где учеников встречала Галина Николаевна, которая так же, как и Анна Александровна, сопровождала своих подопечных. Ребят было немного, в кругу собравшихся было временно тихо; Ева присела на стальную скамейку, положив сумку в ноги. Марк попросил ее присмотреть за его вещами, оставив рядом свой багаж, и вручил ушанку, в которой спрятал плеер. Девушка, скромно улыбнувшись, попросила у юноши разрешения воспользоваться им в его отсутствие, немец благосклонно кивнул и ушел туда, куда ему только ведомо.

По помещению гулял Сквозняк, известный всем как аномалия (S. T. A. L. K. E. R. – detected), и Марк, который в машине совсем, не заметив для себя, спарился, расстегнул пальто. Вскоре к утреннему насморку прибавилось слабое першение в горле.

Посадка на поезд началась без десяти четыре, что разозлило Анну Александровну, поскольку ей еще предстояло распределить учеников по местам. Пассажиров в плацкартном вагоне было немного, поэтому школьников было сложно успокоить. Кира и Ева сразу заняли верхние полки отсека и только после заметили, что напротив них расположился сурового вида мужчина, который с ненавистью наблюдал за девятиклассниками. Они лишь с сожалением пожали плечами, понимая, что на них за предстоявшую ночь и утро будут жаловаться, и не раз…

Затем в конце вагона началась какая-то потасовка между мальчишками, которую усердно пыталась разнять Галина Николаевна. Нет, в этот раз зачинщиком стал вовсе не Марк, – он одним из первых вырвался из центра событий (откуда уже доставили двоих в госпиталь с огнестрельными ранениями, а одного с полуобглоданной голенью – табличка «Сарказм»). Немец устало приземлился на нижнюю полку рядом с Евой и спрятал лицо в руки, обессиленно прошептав:

– Как можно быть такими говнюками? – потер глаза и выглянул в коридор. – Я уже спать хочу, а они там баттл затеяли. Уроды motherfucking’ские[18].

– Откуда столько агрессии, Марк? – усмехнулась Кира, которая удобно устроилась на верхней полке и как минимум до конца поездки не планировала оттуда слезать. – Да и вообще, что за драка, шума нет, а ты здесь?

– Андрей и Матвей, без меня им превосходно, но неинтересно, – с придыханием произнес Зильберштейн и опустил свою головушку на хрупкое плечо Романовой. Та на него ошалело оглянулась. – Тебе можно, а мне, щито, ара, нельзя?

– Не знаю, чуваки, что у вас там было, да и знать, в принципе, не хочу, – заверила Кира, выглянув в коридор, но обзор ей загораживала двухметровая толстая женщина. Ой, извините, нехудая.

– Чувак – это кастрированный баран, – скуксившись, отреагировал на слово Марк. – По-твоему, мы похожи на баранов? А уж тем более кастрированных?

– Насчет Евы я не знаю, а вот ты выглядишь очень подозрительно, – оглядев одноклассника, произнесла Саванова и ухмыльнулась.

В итоге Зильберштейн остался вместе с девчонками, поскольку вновь отправляться в бучу ему совсем не хотелось. Вскоре появился четвертый человек, который также занял место внизу, под Кирой. Это был Матвей, правый глаз которого был подбит. Савановой не понравилось, что одноклассник будет спать под ней, ведь она прекрасно помнила, что в прошлом году он был в нее влюблен.

Поезд отправился с вокзала в пятнадцать минут пятого – Марк сверил точно до секунды, отсчитывая их вслух. Drei, zwei, einz…

– Бах! – сложив руки в пистолет, нацелилась на Марка Ева.

– Изображаешь из себя Дантеса? – оторвав взгляд от наручных часов, спросил Зильберштейн. – Я вроде на Пушкина не похож.

– Может, ты его реинкарнация.

– Надеюсь, нет. Пушкин – шлак, а вот Лермонтов был королем, – сказал Марк. Ева пропустила его слова мимо ушей.

Матвей все время молчал и, игнорируя все разговоры, смотрел в окно. Мимо отсека ребят не раз проходил Андрей, словно хотел привлечь внимание заклятого друга, но ему этого не удавалось.

Спрятавшись на верхней полке, Романова сняла куртку и, повесив ее на крючок, улеглась на жесткий матрас. Ей все время было неудобно. В отличие от подруги Киру уже давно клонило в сон, и, наевшись всякого печенья, она умиротворенно посапывала на верхней полке. Сон Марка сняло как рукой, когда он увидел, что они проезжали мимо кладбища. Забравшись с ногами на полку, Зильберштейн нацепил наушники и, включив музыку, прикрыл глаза. Но попадающиеся композиции не нравились парню, и он решил самостоятельно собрать любимый трек-лист. Не в силах постоянно щуриться и приближать экран практически к самому носу, парень решительно полез к своей сумке, которую убрал к стенке. Места она занимала немного, вещей с собой он взял с гулькин нос – все, что ему могло бы понадобиться в эти три дня. Чехол с очками был в самом верху аккуратной стопки одежды, педантично утрамбованной. Взяв его в руки, Марк облегченно вздохнул, но затем насторожился, заметив, что по весу чехол был легче, чем обычно. Он поспешил его открыть. Очков внутри не было.

Марк исступленно смотрел то на пустой чехол, то на плеер, который не давал ему покоя. Однозначно, так не могли обстоять дела, он не мог взять да забыть самую необходимую вещь. Стараясь как можно тише пошурудить в сумке, Марк все еще надеялся найти очки, но это было напрасно. Должно быть, так и оставил их возле компьютера после просмотра того фильма. Да, кажется, он настолько увлекся просмотром очередным «Страхом и ненавистью в Лас-Вегасе», что врожденный педантизм дал сбой, и, так до конца не собравшись, парень побежал на встречу к Еве. Расстроившись, Марк ногой отпихнул сумку и, приняв позу лотоса, попытался сообразить, что делать дальше. Тогда он подумал, что без чтения можно прекрасно прожить несколько дней.

– Эй, Марк, чего грустишь? – прошептала Ева, осторожно спустившись, и ловко перелезла на полку Марка, не коснувшись пола.

– Очки – nein[19], – печально произнес юноша.

– Все-таки ты их забыл, – понятливо кивнула Романова и, поправив волосы, собранные в пучок, сказала: – Не переживай, что-нибудь придумаем.

– Если хочешь, ну, если не будешь спать, то можем вместе музыку послушать, – нерешительно предложил Марк. Ева, немного подумав, охотно согласилась и достала сверху свою сумку, из которой извлекла беленькие наушники. Романова легла рядом с Марком, который сидел у самого края на расстоянии, которое позволяла длина проводов наушников.

Больше всего Еве понравились любимая Марком группа Placebo. Под «Protégé Moi»[20] она вовсе заснула. В тот момент девушка показалась Марку особенно милой – ее волосы выглядели золотистыми при свете лампы для чтения. Одета она была в нежно-серый свитер-платье и лосины темного цвета, сделанные под джинсы. Бережно укрыв ее одеялом, парень полез к ней в сумку, чтобы убрать наушники обратно, так как разводить беспорядок в отсеке ему не хотелось. В сумочке Романовой был жуткий кавардак – она-то свои вещи собирала впопыхах, брала чуть ли не первое, что попадалось под руку. Среди «ненужного хлама», как посчитал Марк, нашлось несколько книг. Скинув наушники просто так, парень заинтересованно достал две первые попавшиеся – «Алиса в Стране Чудес» и «Бойцовский клуб».

– Первое правило Бойцовского клуба, – улыбнувшись, вспоминал вслух Марк, – не упоминать о Бойцовском клубе.

– Марк, ты о чем? – заворочалась Ева за спиной одноклассника. Тот моментально напрягся, произнеся:

– Ничего, мы еще не приехали.

Убрав «Бойцовский клуб», Марк удобно улегся и попытался почитать «Алису». Не то чтобы он считал, что сможет, но, тем не менее, некоторые слова он все же различал, догадываясь о смысле по наитию. Юноша даже удивился тому, что довольно-таки неплохо понимал этот странный русский язык, грамматика которого ему толком не давалась. Единственное, что ему нравилось в литературе – это поэзия, но об этом он не распространялся.

Прошло около часа. В вагоне царила принцесса Грез, и Марк, сам того не заметив, втянулся в интуитивное чтение-угадывание, но, внезапно, Ева, которая до этого лежала носом к стенке, перевернулась на другой бок и положила голову на грудь Марка, после обняв его. Парень смущенно оглянулся; Матвей, который спал на соседней полке, точно ничего бы не увидел – он полностью укрылся простыней. Как только немец облегченно вздохнул, с верхней полки послышался ехидный смешок. Саванова, которая проснулась незадолго до этого момента, пристально наблюдала за парой.

Парень торопливо выбрался из объятий Романовой и сел, склонившись над столом. Он поспешил убрать книгу в сумку и достал из своего багажа тетрадку, о которой мы уже однажды говорили. Немного поразмыслив, Зильберштейн стал что-то писать, а Кира с любопытством наблюдала за ним.

Хотелось бы сказать, что на этом события в поезде закончились, но вовсе нет. Поэтому переключимся на происходившее в другом конце вагона. Андрей, который от злости не мог заснуть, пытался придумать, как можно вывести приятеля на эмоции, но кроме бесполезных телодвижений ничего лучшего придумать не смог. Андрюша, как его ласково называли как девочки, так учителя, был совсем не таким, как Егор, чтобы одним своим появлением взбесить народ, долго и мучительно ворочался на своей полке. Поясняю суть конфликта девятиклассников. Так уж случилось, что не только Матвей в свое время был влюблен в свою одноклассницу (правда, позже он переключился на девушек постарше), но и Андрей обратил внимание на одну из них. Нет, друзьям не нравилась одна и та же девушка, Боже упаси, скорее, Матвей не одобрял выбор Андрея, который положил глаз на Лизу (вот так взял, вынул из глазницы глаз и положил на ее милую уложенную прическу). Поэтому на вокзале, когда Андрей изъявил о своем желании признаться в любви, Матвей попытался его отговорить, сказав, что это будет слишком глупый шаг, а он не раз подобным образом ошибался с Кирой. После чего между мальчишками произошел конфликт, который выражался то в оскорблениях, то в глупых тычках. Их разняли, но Андрей все равно не успокоился, поэтому он решительно встал и направился к отсеку Матвея, прихватив с собой сок, желая облить недоброжелателя. Для него это был коварный и хитрый план.

Когда Андрей шел по коридору, он случайно задел плечом того мужчину, который спал напротив отсека Киры и Евы. Тот раздраженно покосился на подростка, отчего Андрей поежился, но не отступил. Так уж вышло, что отсек был чуть ли не крайний.

– Марк, а что это ты там пишешь? – кокетливо улыбнувшись, поинтересовалась Саванова, сложив руки на бордюре верхней полки. – Неужели стихи?

– Вообще-то, правильно говорить «стихотворение», – утомленно потерев переносицу, произнес Марк и, так и не подняв взгляда на Киру, продолжил записывать первое четверостишие.

– А можно прочитать? – продолжила донимать его Кира, повысив свой голос так, что он казался невероятно противным. Немец поморщился.

– Не для твоих глаз и не для твоих ушей.

– Хм… Марк, а мне вот интересно, – девушка перевернулась на спину, – а ты можешь придумать рифму на любое слово? Вот, например, скажи мне что-нибудь в рифму на… Хм… «Она меня увидела, ее я полюбил».

– Но вот она заснула, и я ее убил, – поджав губы, сказал Марк.

– Да ты романтик, Зильбр… тшейн, – запнулась Саванова и рассмеялась. – Пока твою фамилию произнесешь, язык сломаешь.

– Во всяком случае, моя фамилия легко переводится, – начал немец, но его быстро оборвали.

– Дай попробую перевести. В конце концов, я же с первого класса изучаю немецкий, – гордо пояснила Кира. – Так… «Зильбер» – это у нас «серебро», а «штейн»…

– Вообще-то, правильно, «штайн», – украдкой поправил парень, но Кира это проигнорировала:

– «Штейн»… Кажется, «камень». Точно, «камень». Значит, выходит, «серебряный камень»! – радостно воскликнула Саванова. Марк, усмехнувшись, сымитировал аплодисменты; он до сих пор искренне сомневается в языковых способностях одноклассницы.

Андрей остановился около отсека и, приготовив стакан, собирался облить Матвея. Марк же заинтересованно взглянул на него, Кира его тоже заметила. Все, наверное, прошло бы нормально, если бы внезапно не вскочила Ева, очнувшаяся ото сна. Она с тревогой посмотрела на Марка, потом на Андрея – от резких движений Евы тот дернулся назад и пролил сок на постель того вечно сердитого мужчины.

– Я что-то пропустила? – прошептала Романова, моментально приняв положение сидя, стоило ей заметить, что она лежала рядом с «приятелем».

Сок успешно пролился на кровать пострадавшего, и Андрей, пока того не было видно поблизости, закрыл пятно покрывалом, в крайнем испуге оглянувшись, поставил стакан на стол ребят и быстрыми шагами направился обратно. Ева в недоумении посмотрела по сторонам: Марк будил Матвея, а Кира, потеряв интерес к данной ситуации, боролась с запутанными наушниками.

– Маркуш, – позвала немца Ева, осторожно потянув его к себе за плечо.

– Девушка! – хлюпнув носом, ответил тот. – Не видишь, что на Родькина была попытка покушения?

– Брось. Он не Кеннеди, чтобы на него покушались. И уж тем более не Линкольн, – фыркнув, заметила девушка, – а ты на деревенского секьюрити даже не потянешь.

– Эмм… Причем здесь секьюрити?

– Марк, что за кипеш? – разозлился проснувшийся Матвей. – Из-за вашей болтовни невозможно уснуть!

– Наша болтовня довольно интересна, – возразил Марк.

– Да пошли вы в ад, грешники, я спать хочу, – буркнул Родькин и накрылся одеялом.

Равнодушно усмехнувшись, Марк вновь вернулся к тетрадке, а Ева продолжала с неким недопониманием оглядываться вокруг, словно пыталась что-то вспомнить. Затем, увидев записи Зильберштейна, которые издалека напоминали стихотворения, она тотчас вспомнила, что ей хотелось кое-что рассказать парню. Причем так сильно, что она забыла о своем сне, в котором присутствовали все люди, которые оставили неизгладимые впечатления на всю жизнь.

Девушка нерешительно начала:

– Как ты относишься к сновидениям?

– Ну, сны – это разно, я люблю фантазировать.

– Мне приснился такой странный сон…

– Все события, которые происходят во сне, являются тем или иным отражением реальности, – с заумным видом отозвался Зильберштейн.

– Я что-то не помню, что мы когда-то говорили о Пушкине.

– Было-было, – энергично закивал головой Марк, развернувшись к Еве. – Причем совсем недавно… В общем, вели достаточно мо-ра-лис-ти-чес-ки-е и интеллектуальные беседы.

– Да, Марк, это так похоже на нас, – хмыкнув, согласилась Романова, понимая, что Марк любит лишний раз приукрасить действительность. – В общем, мне приснился невероятно странный сон…

– Это я уже понял. Он был странным из-за того, что был связан с Пушкиным?

– Ну, можно и так сказать… – потерев висок, сказала Ева.

– Расскажи уж, раз рассказывается.

– Ну, хорошо, – смущенно улыбнувшись, девятиклассница села как можно удобнее. С Кирой, своей единственной подругой, Ева не привыкла делиться сновидениями, поскольку та не интересовалась подобным. Ей было в диву услышать то, что кто-то, а именно Марк желал послушать ее. Немного растерявшись, Ева начала свое повествование: – Имена именами, но люди выглядели совсем иначе… Выходит, жизнь – театр, а все мы в нем актеры. Банально, правда?

– Ближе к делу.

– Ладно-ладно… События разворачивались в 19 веке…

«События разворачивались в 19 веке, а именно – 1837 год, февраль. Усадьба Болдино была наполнена тревожными мыслями Натальи Гончаровой, чью роль исполняла Евгения Романова, еще не совсем привыкшая к новому амплуа. Девушка, утянутая корсетом из натурального китовьего уса и пышной кринолиновой юбкой, очарованно оглядывала себя. Просим, пройдемте далее. Позвольте поинтересоваться, насколько вы успешны в истории? Я нет, но, тем не менее, события 1837 года помню превосходно. Память – удивительная вещь.

Волосы Евы были собраны элегантным драгоценной диадемой, которая была украшена камнем в виде слезы. Поразительно, насколько красивой была девушка. Она никогда бы не подумала, даже во сне, что может в одно мгновение стать замужней женщиной, да не просто замужней, а женой великого русского поэта, прозаика и драматурга – Александра Сергеевича Пушкина.

– Готова ли ты к балу, Ева? – распахнулись двери просторной библиотеки, в которую вел узкий коридор. Роль Александра Сергеевича исполнял, как бы то ни было, Марк Зильберштейн, никогда особо не ценивший русское. Одет он был в белую рубашку апаш и темные штаны. Выглядел старше своих лет. – Как же я не люблю эти светские рауты, – он на ходу прыгнул на софу, вытянувшись в полный рост и закинув руку на голову, дабы создать утомленный вид. – Не вынуждай меня принимать это приглашение.

Жена посмотрела в кадр и с иронией произнесла:

– Драматизирует, падла.

– Твои слова, душенька, бурлеск чистой воды! – хмыкнул Марк и…»

Мужчина, чья полка промокла, в темноте не заметил, что кровать была влажной, и шустро улегся в нее, плотно закутавшись в одеяло. Затем до него начало что-то доходить (или дотекать). Глазами по пять рублей он посмотрел на разговаривавших подростков, затем на пустой стакан из-под сока.