Тяжелый запах жасмина

– Уболтал! Поеду с вами и «своих» повезу! Давай ещё по чарчине и будем собираться!

– Вот это дельный разговор, и что не говори, а ты принял правильное решение, в чём я и не сомневался! По такому поводу не грех и выпить! Да! Ещё одна к тебе просьба, ты эти места знаешь лучше меня, вот и наметил бы путь покороче, чтобы к утру в Конотопе быть.

– Будем, будем вовремя! А за маршрут не беспокойся, выберу самый короткий! – как-то волнуясь, и радуясь, ответил он, налил себе почти полный стакан и стал наливать Егору Захаровичу.

– Ну, за здравие, или за упокой! – Повторил свой дурацкий тост, в который на этот раз вложил особый смысл, выпил, закусил куском колбасы и стал подниматься из-за стола, глядя, как Егор только пригубил и поставил свой недопитый стакан.

– А чего это ты не пьёшь? Может мой тост тебе не понравился? – хихикая, спросил он.

– Да, нет! Тост хорош! А вот водочка почему-то не пошла.

– Ну, ничего! Время придёт, она и пойдёт! Пошли, пора собираться, а то и впрямь, до утра не доберёмся до Конотопа.

Собрались в спешном порядке. Когда выезжали из села, пошёл снег. Чувствовалось, что к ночи похолодает, но как бы там ни было, а март уже гулял по дорогам. Снег был уже не тот, что в феврале, он осел, стал сероватым, и этот снежок, который старался прикрыть снежную серость, ничего не мог изменить, по всем приметам тепло уже не за горами.

Проехав немного по просёлочной дороге, Охрим, который ехал во главе, свернул в лес, а в это самое время Егор Захарович, Жора, Сергей Григорьевич, Артур и Сёма поравнялись с его телегой (неизвестно почему он предпочёл телегу, а не сани) и спросили, как бы забеспокоившись поездкой лесом:

– Ты, что, Охрим Акимович, не задумал ли нас всех «лесовикам» сдать? Ведь в лесах их развелось несчётное количество!

– Да нет! В полицию сдавать буду! – расхохотавшись, ответил он. Казалось, что он пошутил, но наравне с этим проскальзывала в его ответе какая-то настороженность. И вдруг, всё произошло так быстро, что никто не мог понять, что происходит на телеге Охрима, не то какая-то борьба, не то драка, а когда подбежали к месту, то увидели лежащего на снегу связанного и матерящегося Охрима. На телеге поднимались лётчик и его спасительница, которым Сёма развязывал руки, а в розвальнях сидели так называемые «пленные» и с интересом разглядывали лежащего Охрима.

Его судили на заснеженной лесной поляне в присутствии всего отряда, где председательствовал Егор Захарович, и два свидетеля. Судили от имени убитых, павших в боях, от имени солдат, сражающихся с немецкими захватчиками, от имени трудового народа. На основании показаний свидетелей, был вынесен приговор:

1. За непосредственное участие в расстреле сотен ни в чём не повинных граждан в городе Харькове.

2. За то, что повесил мать, отца и брата Алёны, которые спасли, вылечили и дали приют, сбитому лётчику.

3. За то, что намеревался повесить лётчика и Алёну для устрашения жителей села.

4. За предательство Родины и служение врагу, за все свершённые преступления, староста села «Зубки» Охрим Акимович Загородный, приговаривается к высшей мере – расстрелу. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит! Учитывая то, что мы находимся во вражеском окружении, приговор привести в исполнение немедленно!

– Товарищ командир! Разрешите мне выполнить решение суда, – стоя по стойке «смирно», попросил лётчик.

– А зовут-то тебя как? – в свою очередь, спросил Егор Захарович.

– Виталий.

– Так вот, Виталий, запомни! Исполнение приговора – это не месть, а долг! С тобой пойдёт Горбунов, он кадровый военный, думаю, что вдвоём справитесь!

Когда уже выезжали за пределы лесной поляны, то из глубины леса донеслись два пистолетных выстрела. Вскоре Виталий и Горбунов догнали отряд. Снегопад всё усиливался и, в конце концов, превратился в густую, снежную пургу. Ветер гудел в ветвях деревьев, раскачивал их, то играясь, то затихая, то снова нагоняя густую, снежную пелену. Идти было трудно, но идти было необходимо; и люди, и лошади продвигались сквозь пургу, против ошалевшего ветра, отвоёвывая метр за метром дорожную даль. Ночью переходили железнодорожный путь, прошли благополучно, без происшествий, Конотоп остался в стороне, а они шли, продвигаясь к Брянским лесам, к партизанскому краю.

Егор Захарович шёл, наклонив голову, не прекращая анализировать то, что свершилось на лесной поляне, он не был юристом, он никогда не судил и не выносил смертный приговор, он даже никогда не присутствовал на судебных заседаниях! Он шёл и сам себя спрашивал, как бы желая убедиться в своей правоте и тут же, мысленно отвечал: «Прав, прав! Тысячу раз прав! Мы судили и расстреляли хладнокровного убийцу, который без сожаления расстреливал женщин, стариков и детей, мы встали на борьбу с врагами, а Охрим был враг, злейший враг, предавший Родину! Мы поступили правильно! Ведь мы те, кто посвятил себя борьбе за право быть свободными на своей земле. Мы осудили и расстреляли предателя Родины, мы поступили так, как подсказывала совесть честных людей, борющихся с предателями и агрессором, вторгшимся в наш дом! Мы были правы, тысячу раз правы!» – как заклинание, повторял и повторял Егор Захарович.

К утру пурга улеглась, покрыв всё белым снегом, ветер куда-то умчался, оставив в покое оголённые деревья, а морозец давал о себе знать. Лошади заиндевели, да и люди выглядели не лучше, но продолжали двигаться, что давалось им с большим трудом. Дорога поднималась в гору, лес стоял в задумчивости, как бы решая, выйти на дорогу или оставаться на месте и не мешать тем, кто тяжело шагает по ней. Дорога проходила по краю обрыва, а справа поднимался густой лес. Продвигались очень медленно, боясь, чтобы на снегу не занесло сани и подводу, что могло бы завершиться бедой. Вдруг из-за поворота донеслось резкое рычание мотора, которое бывает, когда машина буксует. Проехав немного и завернув за заросший и заснеженный выступ, увидели легковую машину, которая стояла поперёк дороги, и двух солдат, копошившихся вокруг неё. Машину, как видно, развернуло и, по счастливой случайности, она не свалилась в обрыв, а остановилась у самого края. Немецкий офицер, который был недалеко от машины, покрикивал на солдат, указывая, что и как надо делать, чтобы развернуть машину в нужном направлении, а когда солдаты увидели приближающихся людей, то сразу же направили в их сторону автоматы. Разминуться было невозможно, и лошади остановились неподалеку от офицера, который, обращаясь к вновь прибывшим, что-то говорил, порой переходя на крик, указывая пистолетом то в сторону обрыва, то на машину, то на лес, то на лошадей.

– Что он там трындит? – спросил Сёма рядом стоявшего Жору, но никто не мог ответить на этот вопрос, и в этот момент Сергей Данилович вышел вперёд, чётко, по-немецки, щёлкнул каблуками сапог, выбросил вперед руку в фашистском приветствии и громко произнёс: «Хайль, Гитлер!» Все опешили, а офицер, как видимо, в это время хотел что-то сказать, но так и остался с раскрытым ртом, глядя на вытянувшегося по стойке «смирно» полицая.

– Ты немец? – спросил офицер, показывая на него пальцем.

– Нет! Но я владею немецким языком! – ответил Сергей.

Офицер что-то долго говорил и объяснял ему, а все стояли и в недоумении переглядывались, не понимая, кто же есть на самом деле Сергей, о котором знали только то, что он бежал из плена и не так давно появился в отряде. Поговорив, Сергей Данилович обратился к Егору Захаровичу и начал переводить то, что требует офицер.

– Он требует освободить дорогу, а именно: распрячь лошадей, перевести их на ту сторону, где застряла машина, сани и подводу со всем грузом сбросить в обрыв, а затем помочь развернуть машину в нужном направлении, используя для этого любую лошадь. В случае неповиновения приказу, он заставит это сделать силой оружия, – и тут же, не останавливаясь, спросил: – Что будем делать?

– Распрягать и переводить лошадей на ту сторону, где машина и те двое солдат с автоматами. Это создаст впечатление, что мы выполняем приказ. Немедленно ликвидировать всех троих! Подбери себе помощников. Дело не шутейное! Тут кто кого опередит! Действуй! – всё это было сказано просто, тихо, но в приказной форме.

– Артур, Жора, Горбунов, давайте распрягайте лошадей, будем переводить их на ту сторону! – распорядился Сергей Данилович и первым начал освобождать чересседельник.

– Гут! Гут! – заулыбавшись, проговорил офицер. Артур и Жора распрягали лошадь Охрима, а Сергей и Горбунов вторую, которая была запряжена в розвальни. Артур с Жорой никак не могли рассупонить хомут, или нарочно это делали, затягивая время. К ним подошёл Сергей и, проделывая эту несложную работу, шепнул:

– Будем выполнять приказ. Ждите моего сигнала.

Жора и Артур первыми распрягли, перевели лошадь на другую сторону, поближе к солдатам, и остались там, придерживая её за уздечку. Со второй лошадью Сергей и Горбунов проделали то же самое, а в это время Олег Кучеренко, которого в отряде прозвали «оружейным мастером», начал снимать с саней пулемёт, как видно, не желая сбрасывать его в обрыв. Это испугало офицера, или, что ещё он там подумал, но он выстрелил в Олега и в это время, почти одновременно, прозвучало три выстрела. Солдаты осели за машиной, а офицер, уронив из рук пистолет, свалился впереди неё. Это произошло так быстро, что те, которые как бы готовились сбрасывать сани и подводу в обрыв, не поняли, что происходит. И тут прозвучал голос Егора Захаровича:

– Слушай мою команду! Быстро погрузить этих троих, – он указал на солдат и офицера, – на спины лошадей и увезти в лес, где по возможности припрятать, чтобы труднее было найти. Машину осмотреть, взять всё необходимое и сбросить в обрыв, раненого Олега перевязать и уложить в розвальни и, как только вернётесь из леса, лошадей запрячь и быстро уходить! Днём, если потеплеет, будем отдыхать в лесу.

Вскоре Артур, Жора, Сергей и Горбунов вернулись, привели лошадей, а также принесли с собой обмундирование убитых и сбросили на подводу со словами: «Пригодится для прикрытия!». Горбунов подошёл к Егору Захаровичу, который всем своим видом не одобрял, как он выразился: «Мародёрство!» – но уверенно произнёс:

– Форма солдат и офицера необходима, ведь Сергей вылитый немецкий офицер и эта форма ему нужна, она не только для него, но и для всех нас!

Быстро запрягли лошадей, машину сбросили с обрыва, и отряд снова был в пути. Миновав обрыв, спустились с горы и продолжили движение вдоль леса до тех пор, пока не свернули на просеку, стараясь разыскать место, где можно было бы остановиться и немного отдохнуть. Мартовское солнце поднималось всё выше и выше, неся с собой ещё трепетное, но уже ощутимое тепло. После холодной ночи и холодного рассвета, это тепло воспринималось усталыми людьми надеждой на отдых.

Прошло немного времени и на просеку вышли ранее посланные на поиск поляны Панасенко и Ларин, которые остановились, указывая вглубь леса. Лошади свернули с просеки и, где-то с полчаса лавируя между стволами деревьев, что давалось им и людям не так-то легко, въехали на большую поляну, где и решили отдохнуть. Все были заняты работой. Одни ходили по лесу, собирали сухие сучья и сносили их в центр поляны, другие распрягали лошадей, несколько человек обрубали еловые лапы и устраивали из них подстилки, на которых можно было бы сидеть, а вот те, кто собирал сучья, обнаружили хорошо сохранившийся стожок сена, который сейчас был очень кстати, ведь то сено, что взяли у Охрима, подходило к концу. Вокруг поляны были выставлены посты. Каждый проверил своё оружие, и только тогда разожгли костёр. Алёна и Сёма сменили повязку раненому Олегу. Он тяжело дышал и бредил. В бреду, он звал маму, не зная, да он и не мог знать, что его мама погибла мученической смертью в огне ветряной мельницы, как и многие её односельчане. Олег был обречён, и никто не мог ему помочь. Он лежал в санях, а возле него сидели Алёна и Сёма, с грустью глядя на умирающего, такого молодого и красивого парня.

Сергей, Горбунов и Панасенко смывали снегом на шинелях пятна крови и зашивали небольшие, почти незаметные отверстия от пуль. В это время подошёл к Егору Захаровичу Жора и, прищурив глаза, с усмешкой, попросил разрешения сварить картошку:

– А где ты её возьмёшь? – озабоченно спросил он.

– А я из погреба, где сидели наши, так называемые пленные, три ведра вынес и высыпал в сани, прикрыв соломой, чтобы не примёрзла. Она там так и лежит.

– Картошка – это хорошо! Но варить не будем, а вот печёной картошечкой, думаю, что полакомимся! Понял? Давай, действуй! Да пришли ко мне Николая Любченко и Артура Галямова. Вода у нас на исходе, надо найти колодец, пополнить наши запасы и напоить лошадей.

Артур и Николай отсутствовали не более часа, а когда вернулись, то доложили Егору Захаровичу о том, что совсем недалеко находится сгоревшее село, где есть два колодца, один полностью разбитый и обгоревший, а второй целый. В общем, воды полно, а вот жителей нет, мы обошли всю территорию этого села и не встретили ни одной живой души, даже собак и кошек не видели, словно там никто и никогда не жил, рассказали они.

– Да! В селе никого, а на опушке леса стояли трое и глядели в нашу сторону. Я сказал Николаю: «Посмотри, что там за люди?» А когда мы посмотрели вместе, в ту сторону, где я их видел, то там уже никого не было. Ну, словно в воду канули! – продолжил разговор Артур. – Да, я, по-моему, и в лесу их видел, далеко, правда, но видел.

– Так чего же ты молчал?! – возмущенно проговорил Егор Захарович.

– А я подумал, что это наши сушняк собирают. Во! Шайтан бы меня забрал! – расстроившись, прошептал Артур.

– Так, так! – озабоченно произнёс Егор Захарович. – А во что они были одеты? Не полицаи ли нами интересуются? Или, кто другой? Как вы считаете?

– Так ведь мы не успели разглядеть, – ответил Артур. – Говорю же, что вторично поглядели, а их и след простыл. Может, нас испугались, а может, просто ушли.

– Так, так! – в задумчивости снова произнёс Егор Захарович. – И, помолчав немного, как бы собираясь с мыслями, приказал: – Вы идите и пришлите Сергея Даниловича и Горбунова, а о нашем разговоре – никому! Ясно?! Выполняйте!

Они ушли, а он сидел, задумавшись, уйдя полностью в глубину далеко не радостных мыслей, и так просидел до тех пор, пока не услыхал голос Сергея:

– Вызывали?

– Вызывал, вызывал! – проговорил он, не поднимая головы, а когда поднял и посмотрел на пришедших, то невольно отшатнулся. Перед ним стояли немецкий офицер и солдат с автоматом. – Фу! Чёрт бы вас побрал! Напугали до смерти! Ну просто вылитые фашисты и даже морды их! – уже смеясь, говорил Егор Захарович. – Считай, когда партизаны увидят вас, то сразу же истребят! Ну, что ж, садитесь рядышком, вместе задачу решать будем.

После того, как Егор Захарович рассказал о том, о чём сообщили ему Николай и Артур, наступила пауза, все трое сидели и обдумывали создавшееся положение. Первым нарушил молчание Горбунов.

– Разрешите мне! – обратился он к Егору Захаровичу.

– Давай! Давай! Для того и собрались, чтобы решить задачку, да не ошибиться! А то ведь за ошибку дорого платить приходится!

– Я рассуждаю так: если бы это были полицаи, то они давно были бы у нас в гостях. Почему? Да потому, что мы с виду, считай, тоже полицаи, а раз они нас не навестили, то это кто-то другой. А кто?! Вот ведь основной вопрос, на который нужно ответить! Я всё же думаю, что это или жители сгоревшего села, или, если не ошибаюсь, партизаны, которые интересуются нами, изучают и анализируют все способы, как вернее и без потерь уничтожить отряд полицаев – это значит, нас!

– А может, это какая-то банда, которой необходимо приобрести оружие и лошадей? Ведь сейчас этих бандюг полно по лесам шныряет, – включился в разговор Сергей Данилович. – Кто его знает? Я думаю, что банда, или нет, а нам нужно быть начеку, чтобы не застали нас врасплох и, ежели мы кого-то интересуем, то они, я думаю, находятся где-то поблизости и следят за нами. Вот я и хочу предложить план действий, чтобы убедиться, что нас засекли. А план такой: Николай и Артур поведут в сгоревшее село лошадей, чтобы напоить их и наполнить фляги, после чего направятся в обратный путь, а мы будем в засаде, охранять их, и в то же время следить, не появятся ли снова те, кто нас интересует. И если появятся, то нам необходимо постараться выследить их и по мере возможности, узнать, кто они такие. Если это партизаны, то, считай, что мы у цели, а если нет, то будем действовать по обстоятельствам. И если понадобится, применим силу!

– Ну, что ж, на то и война, на то и борьба наша! – высказал как бы своё одобрение Егор Захарович.

– Да! Оно, конечно, план хорош, – произнёс Горбунов, – но в нём, есть слабая сторона. Реализуя этот план, мы Николая и Артура подставляем под удар, которого предотвратить не сумеем, если те, кого мы хотим выследить, будут стрелять, спрятавшись где-то в кустах, или в другом месте, и мы их не заметим, а такое весьма вероятно, то хлопцы могут погибнуть, да и лошадей можем лишиться.

– Так! А что ты предлагаешь взамен? – спросил Егор Захарович.

– Пока ничего предложить не могу. Надо подумать.

– Ну, а ты, Сергей Данилович, что скажешь?

– Я пришёл к определённому выводу, это не полицаи, как об этом мы ранее говорили, и я в этом уверен! Жители села?.. Так если бы это были они, то не бегали по лесу вблизи нас, а держались подальше. Так что остаётся одно, или это партизаны, или какая-то банда, в чём я полностью разуверился, а то, что это партизаны… – он немного подумал и сказал: – Я, лично, склоняюсь к тому, что это они.

– Логично, но нужно доказать! Да нас партизаны давно перестреляли бы, особенно тогда, когда мы только располагались на поляне и были без охраны, а этого не произошло. Что ты на это скажешь? – спросил Егор Захарович.

– Я рассуждаю так: нас партизаны засекли незадолго до того, что произошло ранним утром над обрывом. Они теряются в догадках, не понимая, кто мы. Вот почему нас пока, я говорю «пока», не трогают, желая убедиться в том, кого мы представляем в нашей одежде? Ведь вполне понятно, что полицаи не стали бы убивать немецкого офицера и его солдат. Возникает вопрос: почему? Так вот это «почему» и заставляет их выяснить, кто мы есть такие, и только тогда начинать действовать. Я предлагаю всем отрядом въехать в сгоревшее село, напоить лошадей, запастись водой для себя и продолжать путь по этой, непонятно почему, безлюдной дороге, просматривая всё вокруг, стараясь любыми путями узнать, кто же нас «пасёт»? Надеюсь, что скоро мы это узнаем и соединимся с одним из партизанских отрядов. Не знаю, почему, но я в это верю. Больше того, я уверен! Ну, а если нет, то будем продолжать борьбу своими силами. До сих пор мы тоже не сидели, сложа руки, и опыт у нас уже кое-какой имеется, и на счету, кое-что есть!

– Ну, что ж! Я согласен с тобой, Сергей Данилович, в том, что мы, в конце концов, встретим и сумеем влиться в состав действующего партизанского отряда, чтобы бороться вместе против общего врага, а вот насчёт «кое–что», я не согласен. Это не кое-что, а два вражеских эшелона пустили под откос и выиграли бой с карателями. Считай не силой, так умом уничтожили злейшего врага – Онисия и Охрима–старосту. Спасли от неминуемой смерти лётчика Виталия и его спасительницу, и последнее, это немецкий офицер и двое его солдат. Учитывая наши возможности, то это неплохая работа, но вот сил у нас очень мало, чтобы бороться в одиночку.

Егор Захарович, как бы подвёл итог, посмотрел на часы, у него были большие наручные часы завода имени Кирова и приказал Горбунову поднимать отряд. Сборы были недолгими, не прошло и получаса, как по дороге уже ехали сани, в которых лежал тяжелораненый Олег и сидели, с одной стороны, немецкий офицер, с другой, немецкий солдат, а второй немкцкий солдат правил лошадью. На второй телеге ехали «полицаи». Это было так натурально, что никто не усомнился бы, увидев всё это. Вскоре они въехали в погорелое село, напоили лошадей, запаслись для себя водой, а когда снова возвращались на дорогу, то заметили, как три человека быстро скрылись в лесу. Было вполне ясно, что слежка продолжается.

Проехали не более полутора–двух километров, как увидели вблизи от дороги небольшое село, где над одним из домов полыхало пламя. Решили свернуть в сторону села, чтобы помочь людям. Уже подъезжая, увидели четырёх полицаев, один из которых с карабином наперевес вёл старика и молодого парня со связанными руками, остальные трое несли чем-то наполненные мешки, а вслед за ними шли старушка и молодая женщина, как видно, мать и дочь, со слезами на глазах, прося пощадить старика и парня. Когда полицай прикладом винтовки заставил их взобраться на телегу, то старушка ухватилась за рукав полицая и заголосив, повторяла одно и то же: «пощади старика, не бери греха на душу!» Он ударил её ногой, но она не выпустила из рук его одежду, тогда полицай выстрелил в неё и отбросил в сторону. Молодая женщина, с криком: «О, мамонька, мамо!» – рыдая, повалилась на труп матери, не переставая причитать.

– Что здесь происходит, и кто эти люди? – подойдя, спросил на немецком Сергей Данилович.

Полицаи, увидев немецкого офицера, вытянулись по стойке «смирно». И молча, во все глаза, смотрели на него, не понимая, что он говорит. В этот момент подбежал тот, который объяснялся с Володькой на украинском, с западным говорком, и встав возле офицера, стал переводить то, что он говорит. Если бы не ситуация, которая может закончиться применением оружия, то все, кто там был, катались бы от хохота, но сейчас все молчали и в напряжении следили за происходящим.

– Пан офицер спрашивает, что это за люди и почему ты убил старуху?

– Вот эти сволочи, – полицай показал на старика и парня, – выпекали хлеб для партизан, а старая сука, помогала. Мы отвезём этих двоих для дознания, хату их спалили, а старуху убил, чтобы не цеплялась, тварюга поганая! Думаю, что и эти, партизанские отродья, скоро будут в петле болтаться!

Новоявленный переводчик перевел неизвестно на каком языке, но иногда вставляя известные ему немецкие слова. Офицер поблагодарил за службу на ломаном русском языке, повторяя: «Карашо! Карашо!» Он похлопал полицая по плечу и приказал: «Поехаль!» На дорогу выехали так, что телега со стариком, молодым парнем и четырьмя полицаями оказалась в середине. Ехали не спеша, и въехали в лесную аллею, где по обе стороны стояли вековые деревья, верхушки которых чуть ли не сплелись друг с другом, где было тихо и пахло приближающейся весной. Казалось, что нет никакой войны, что смерть не носится по полям сражений и не собирает кровавые плоды со своей жатвы – миллионы человеческих жизней. Но, в этой тишине всё же чувствовалась какая-то напряженность и какая-то необъяснимая тревога. Проехав немного по лесной аллее, телега, движущаяся впереди, вдруг остановилась. Выяснилось, что Олегу стало хуже, и потребовалась Алёнина помощь. До войны она училась в медучилище, но учёба прервалась с приходом немцев, и теперь в отряде она выполняла обязанности медсестры. А пока Алёна меняла повязку, все собрались возле подводы, где лежал старик с парнем и, как говорится, организовали общий перекур. Кто крутил самокрутку с самосадом, а кто раскуривал немецкую сигаретку. Четверо полицаев, отложив оружие, с наслаждением затягивались сигаретным дымом, не подозревая, что расплата уже близка.

До того, как снова тронуться в путь, четверо полицаев были разоружены и расстреляны в лесном овраге. Егор Захарович подошёл к телеге, на которой старик и парень уже не лежали, а сидели, а Сёма и Жора развязывали им руки. Он сел рядом со стариком, вынул кисет с табаком и газетными листками, скрутил самокрутку, прикурил и протянул кисет старику, подождал, пока и тот затянется ароматным дымком, посмотрел на него и спросил:

– Звать-то вас, как? Считай, что вам повезло, что вы оба остались живы, а вот старушку жаль. Загубили, мерзавцы!

– Корнеем Корнеичем меня звать, а это мой внук, Сашкой нарекли. Ты говоришь, что жаль мою Пелагею. Жаль! Очень жаль! – со слезой проговорил старик. – Считай, сорок пять годков прожили вместе. Эх! Беда то, какая! – голос его задрожал, он отвернулся и вытер слезу ладонью, затем, помолчав, вдруг повернулся лицом к Егору Захаровичу и, глядя на него, продолжил разговор. – Вот гляжу я на вас и думаю: кто вы? То, что не полицаи, так это точно. Ну, а кто? Не разберу! – он смотрел Егору Захаровичу в глаза с какой-то надеждой и опаской.

– А с чего это вы, Корней Корнеич, взяли, что мы не те, кто есть и что мы вообще не полицаи? Может быть, только из-за того, что вас освободили, да «тех» пустили в расход? Но такой трюк, могут проделать именно те, кому необходимо обнаружить и уничтожить партизан. Пожертвуют малым, чтобы достичь своей цели.

– Оно, конечно, так, да вот у вас промашка большая произошла с переводчиком.

– А вы, что, немецкий знаете, что так говорите? Интересно откуда?

– Вишь, я в Первую Мировую, что в четырнадцатом была, воевал, да в плен к германцу попал. Считай, четыре года у них промаялся, там и научился по-ихнему говорить и понимать. Офицер ваш, без сомнения – немец, а переводчик такое городил, что диву дивуюсь! Рисковали вы, и сильно рисковали! Вам просто повезло, что те четверо языка не знали. Ох! Если бы знали, то страшная беда была бы! А ведь некоторые полицаи говорят по-немецки и понимают. Повезло вам! Здорово повезло! Так что не только нам с Сашкой повезло, но и вам не меньше! Считай, квиты!