Тяжелый запах жасмина

Ирма Маркович Шерман родился на Украине в городе Ромны, Сумской области, 27 марта 1927 года. Рос и учился там же.

Война прервала учёбу, пришлось работать на разных работах. В эвакуации в Башкирии в г. Уфа, 1944-1945гг., работал в ансамбле лилипутов Башкирской государственной филармонии в должности помощника режиссёра. С концертной бригадой от филармонии выступали в госпиталях города, где лежали раненные военные, а также ездили в другие города страны с концертами.

После окончания войны, в 1945 году вернулся в родной город, где работал актёром Роменского Государственного Украинского музыкально-драматического театра имени Ивана Тобилевича. В 1947 году театр расформировали. В дальнейшем судьба Ирмы Марковича была также связана с искусством.

В 1970 году окончил Харьковский Государственный институт культуры. С 1971г. по 1996г. жил и работал в г. Бердянске, Запорожской области. Работал в городском Дворце культуры художественным руководителем.

С ноября 1996 года живёт со своей семьёй в Соединённых Штатах Америки. Пенсионер.

В 2004 году был издан его первый сборник стихов «Избранное». Стихи И. Шерман пишет с юношеских лет, но большого значения этому никогда не придавал, поэтому многое из его сочинений, к сожалению, не сохранилось.

В декабре 2016 года И. Шерман завершил работу над повестью «Тяжёлый запах жасмина». В основу произведения легли реальные события, пережитые главным героем во время Великой Отечественной войны 1941-1945гг., и которые изменили всю его дальнейшую жизнь. Имена и фамилии в произведении изменены.

Память! О, Память! – Великое диво,

Всё для тебя не стареет и живо,

Всё, что упрятано, скрыто годами,

Неотделимо живёт рядом с нами.

И.Шерман

Это было давно, в середине прошлого, двадцатого столетия, когда бушевала Вторая Мировая война – самая страшная и самая кровавая из всех войн, которые знала история, которая унесла десятки миллионов человеческих жизней, которая уничтожила и разрушила всё то, что можно было разрушить, сжечь и уничтожить, особенно на территории бывшего Советского Союза, где проходили ожесточённые бои, где сотни тысяч ни в чём не повинных людей были расстреляны и зарыты в оврагах и противотанковых рвах фашистскими оккупантами и их пособниками.

Лето тысяча девятьсот сорокового года было жарким и в меру дождливым. Наш городок со своими одноэтажными домиками, которые прятались за высокими дощатыми заборами, утопал в цветущих садах. Кроме одноэтажных домиков были и двухэтажные здания, которыми гордились горожане, считая, что город имеет солидный вид. Это здания городского банка, горисполкома, почты, два школьных здания и некоторые другие. Все эти строения были построены задолго до революции и достались городу в наследство от царской России. А нам, мальчишкам, было хорошо, что всё это есть и мы радовались тому, что нас окружало. А окружало нас очень многое: первое – это река, которая летом была для нас вторым домом, второе – это овраги, которые были в большом количестве, как в городе, так и за городом. В этих оврагах можно было целыми днями играть в «сыщиков» и «разбойников», и только к вечеру возвращаться домой усталыми и возбуждёнными. Кроме реки и оврагов нас также манили к себе величественные, старинные, христианские храмы со своими куполами и колокольнями, которые возвышались над всеми строениями города, как бы напоминая всем живущим о седой старине. И мы, проникая вовнутрь давно не действующих церквей, ходили там, ощущая какой-то внутренний трепет от таинственности, которая как бы притаилась в них. На нас со стен смотрели обезображенные лики святых и только вверху ещё сохранились библейские росписи, которые не успели уничтожить, не дотянувшись к ним из-за большой высоты. Колокольня, которая стояла рядом, была с облупившимися стенами, без колоколов, с прогнившими ступенями и вся заросшая бурьяном. Для нас это казалось нормальным, потому что мы везде и всюду, а особенно в школе, впитывали в себя антирелигиозную пропаганду, которую нам вдалбливали учителя: ходить в церковь, крестить детей, венчаться – считалось позором, как у христиан, так и у евреев, которых в нашем городе был большой процент среди всего городского населения.

В классе, в котором я учился, было тридцать два человека, из которых двадцать один – девочки и мальчики еврейской национальности. Из восьми школ в городе, было всего две, где преподавание шло на русском языке с обязательным изучением украинского языка и литературы. Остальные школы были украинские. А евреи, в большинстве своем, старались отдать своих детей в русские школы. Вот почему в них и был большой процент еврейских детей. Но это не говорит о том, что в школах, где шло преподавание на украинском языке, не было еврейских детей. Там их тоже было много, а вот в еврейской школе, где шло преподавание на «идиш», было очень мало учащихся. Парадокс – но факт.

Август месяц тысяча девятьсот сорокового года промчался и первого сентября мы снова сели за парты, уже не в шестом, а седьмом классе. Первый день прошёл бурно и радостно. С сияющими лицами встречались подруги и друзья, которые не виделись долгое время. За разговорами и не заметили, как вошла в класс наша новая учительница, и только тогда, когда она поздоровалась, все уселись на свои места и начался наш первый урок нового учебного года. В основном все ребята и девчонки были те же, кто учился и в прошлом году, кроме Жоры Васильева, который сидел за последней партой и был старше и выше нас всех. С ним никто не дружил, зная его как отъявленного драчуна, и который сам не собирался подружиться с кем бы то ни было.

Мы проучились уже неделю, когда на урок русского языка вошла Анна Александровна – наш классный руководитель, с мальчишкой небольшого роста с большой копной рыжих волос. Она представила нам нового ученика, который только вчера приехал в наш город, и теперь будет учиться в нашем классе. Зовут его Сёма, а фамилия Голдштейн. В классе стояла полная тишина, все разглядывали новичка и вдруг в этой тишине раздался голос Жоры:

– Рыжий, иди, садись возле меня!

Все засмеялись, а Сёмка посмотрел на Анну Александровну и пошёл усаживаться рядом с Жорой. С этого момента Жора и Сёмка были единое целое, неразделимое, где один был высокий широкоплечий блондин с тёмными карими глазами, в которых таилась какая-то тоска, а другой – небольшого роста, коренастый, спортивного телосложения рыжий с голубыми глазами, в которых всегда искрилась весёлость беззаботного мальчишки. Когда они были вдвоём, то смешно было смотреть на эту пару, где рост одного был намного больше другого, а когда они шли вместе, разговаривая, то Сёмка задирал голову, забегая вперед, чтобы видеть лицо говорящего друга. Так к ним и прилипла кличка «Пат и Паташон», а Сёмку иначе как «рыжий» не называли, да он и не обижался на такое обращение, как видно, давно привыкнув к этому, как многие привыкают к тому, что невозможно предотвратить.

Прошло три недели, как Сёмка появился в нашем классе, всё шло своим чередом: дни учёбы сменялись выходными днями, одно только нас угнетало, что нет уроков физкультуры, которые мы все любили, как уроки, так и учителя, который в настоящее время лежал в больнице со сломанной рукой. Прошло ещё немного времени, и в один прекрасный день в класс вошёл Александр Николаевич – это наш преподаватель физкультуры, и повёл нас в спортивный зал. Мы были бесконечно рады, что наш любимый учитель выздоровел и вернулся на работу. Спортивный зал был просторным помещением, в центре которого стоял турник, справа были брусья, а в углу стоял «конь». Под турником лежали маты, и стояло ведро с порошком талька или чего-то другого, но оно предназначалось для того, чтобы натирать руки, чтобы не потели. Урок начался с построения и пробежки по кругу спортивного зала, а затем по порядку очередности мальчишки подходили к турнику, на котором нужно было подтянуться и взобраться на перекладину – это для ребят, а для девочек только подтянуться до подбородка два раза.

Сёма стоял самым последним. Процедура подтягивания проходила очень быстро и, когда подошла очередь Сёмки – Рыжего, то он подошёл к ведру, натёр руки порошком и не спеша, солидно, вразвалочку подойдя к турнику, тихо сказал: «Жора, подсади». Все засмеялись и настроились смотреть, как Сёмка будет подтягиваться. Жора подошёл, поднял его, и он повис на перекладине турника, а по залу прошёл тихий смешок. Вдруг, Сёмка взмахнул всем своим телом, взлетел на перекладину, остановился, как бы сделав стойку на ней, два раза прокрутил «солнце» вокруг перекладины, а затем, оторвавшись от неё, прокрутил в воздухе «сальто» и благополучно встал на ноги. В зале повисла гробовая тишина, и вдруг все закричали «Ура!» и зааплодировали. Александр Николаевич подошёл к Сёмке, который стоял с каким-то виноватым видом, обнял его за плечи и сказал только одно слово: «Молодец!».

С этого момента Сёмка стал знаменитостью нашего класса, а впоследствии, когда он занимал первые места на городских соревнованиях по гимнастике, то стал известен в школе как лучший гимнаст, и девочки как-то с интересом поглядывали в его сторону, но он этого не замечал, а может быть, просто не хотел этого замечать.

Дружба между Сёмкой и Жорой крепла, и однажды он пригласил Жору к себе домой, чтобы показать свой «спортивный зал», который он устроил в сарае.

Жора пришёл, как всегда непричёсанным, в помятой, старой одежде, в которой всегда и везде появлялся, но даже в этом одеянии он был хорош – высок, широкоплеч, с какой-то особенной осанкой, которая была присуща только ему, и видимо, передалась от его предков. Как бы там ни было, он был видным парнем.

Осмотрев «спорт–сарай», Жора одобрил Сёмкины начинания, сам попробовал подтянуться на кольцах, которые были прикреплены к чердачному перекрытию, и направился к выходу. Простояв у раскрытых дверей сарая и обменявшись новостями, договорились вечером сходить в кино, благо было воскресенье, а кинофильм был с интригующим названием: «Ночной извозчик». Решение было принято, и Жора уже собрался уходить, когда вдруг открылась калитка и во двор вошла девушка, остановилась, поздоровалась с Жорой, который стоял, не двигаясь, глядя на неё во все глаза и не отвечая на её приветствие, словно онемел от неожиданности. Она прошагала мимо Сёмки и Жоры, подошла к двери, остановилась, взявшись за ручку, обернулась, пристально посмотрела на стоящего Жору, улыбнулась, как могут улыбаться только красивые девушки, и скрылась за дверью, ведущей в дом. А Жора всё ещё стоял, глядя на закрытую дверь и, ни к кому не обращаясь, произнёс: «Вот это да!» – и потом повернулся к Сёмке и тихо спросил:

– Кто это?

– Моя сестра, – ответил Сёмка.

– Сестра?! – Жора хлопнул своего друга по плечу, загадочно улыбнулся и быстро зашагал к калитке.

Вечером Сёмка так и не дождался Жоры. Такого ещё никогда не было, чтобы он пообещал и не выполнил своего обещания, или пообещал и не пришёл. А Люся весь вечер допытывалась у Сёмки, кто это был. Что за парень, которого она видела с ним, и почему он так быстро ушёл? Сёмка смотрел на неё и исподтишка посмеивался, говоря ей о том, что он хороший парень, но любит подраться и страшно не любит девчонок. «Но это так и есть на самом деле!» – возмутился Сёмка, увидев Люсину улыбку. Помолчал и снова продолжил: «И вообще, он не любит говорить о себе. Вот я хоть и дружу с ним, а знаю о нём очень мало, знаю только то, что у него нет родителей, и он живёт у бабушки. Но несмотря ни на что он сильный и ловкий в драке, он добрый, отзывчивый и преданный друг. В этом я неоднократно убеждался. Если меня хотел кто-то обидеть, то он горой становился на защиту. Жора просто хороший парень и то, что он мой друг, то считай, мне просто здорово повезло!». Так закончил Сёмка рассказ о своём товарище. А пока он говорил, Люся слушала, не перебивая, а когда он закончил, то рассмеялась и вдруг серьёзно заявила: «Завтра ты меня познакомишь с ним!». Поднялась со стула, на котором сидела, и пошла к себе, в свою маленькую комнатку, которая была только её и служила ей и уютным уголком, и в то же время спальней. Сёмка смотрел ей вслед и вдруг, как бы впервые увидел и понял, какая у него красивая сестра. А ведь она и впрямь была очень красива и оригинальна во всём. Её густые, каштановые волосы волнами рассыпались на округлых плечиках, обрамляя всю её головку и личико с тонкими тёмными бровями, голубыми глазами с длинными чёрными ресницами, и с небольшим, немного вздёрнутым носиком, что придавал ей задорный, независимый вид. И в этой гамме красоты вырисовывался небольшой ротик, с влекущими к себе пухленькими губами. Роста она была небольшого, но выше своего брата и старше его на два года. Всё в ней было красиво – личико, фигурка и голос, которым она была щедро наделена природой. Поклонников среди мальчишек девятого класса, в котором она училась, было более чем достаточно, да и из других классов многие хотели с ней подружиться, но никому это не удавалось, она старалась быть независима и предпочитала быть только со своими задушевными подругами. А вот Жора как-то сразу её заинтересовал, а чем, так она и сама не сумела бы ответить на этот вопрос. Может быть, своей загадочностью? Кто знает? В жизни всё необъяснимо!

В школу Сёмка пришёл очень рано, задолго до начала занятий. Снял с себя верхнюю одежду, повесил её на вешалку, поднялся на второй этаж, где находился седьмой «Б» класс, вошёл и сел за свою парту, подперев ладонями подбородок, силясь понять, что же могло случиться, что Жора не пришёл, как обещал ему вчера.

Вскоре начали приходить девчонки и ребята, заполняя классное пространство своими разговорами и смехом, а Жора пришёл почти перед самым началом занятий. Он показался в дверях, и в классе повисла тишина. Все смотрели на Жору, который медленно шёл к своей парте. И не мудрено, что все рассматривали его. Всё в нём было необычно, как говорится, с ног до головы. Во-первых, он был подстрижен и аккуратно причёсан, в светлой хорошо поглаженной рубашке, в тёмном пиджаке, в таких же тёмных, хорошо выглаженных брюках и до зеркального блеска начищенных ботинках. Все вдруг увидели совсем другого человека – статного и красивого парня, которого никто и не замечал, до сегодняшнего дня.

Пройдя, как сквозь строй, молча стоявших одноклассников, он уселся на своё место и вынул из-за пояса тетради и пару учебников, положил их в парту и только тогда обратился к Сёмке:

– Ну, как?!

А Сёмка на его вопрос ответил тоже вопросом:

– Ты почему не пришёл, как обещал? Я прождал весь вечер! – сказал и с обиженным видом отвернулся от него.

– Не обижайся, Сёмка, – тихо произнёс Жора, – я вчера с бабушкой почти весь день и полночи занимался подгонкой бывшей отцовской одежды. Ведь пришла пора последить за собой. Ты ведь обещал познакомить меня со своей сестрой, вот я и решил выглядеть более или менее похожим на человека.

Он положил свою руку на плечо Сёмки, который повернулся к нему, и оба улыбнулись друг другу, счастливые тем, что конфликт улажен и для обиды нет никаких причин. В это время в класс вошла учительница математики Александра Григорьевна, которую все называли «Александришка», и начался урок.

После шестого урока Сёмка и Жора быстро собрались и, спустившись на первый этаж, пошли в противоположное крыло школьного здания, где находился 9 «А», в котором училась Люся. Когда они подходили, то из дверей класса выходила Люся со своими подругами, а за ними шла «тройка борзая» – как их называли все в школе – Грынька Гаркавый, Володька Кныш и Аркадий Царенко; а Люся, когда увидела Сёмку и Жору, то очень обрадовалась их приходу и быстро подошла к ним, радостно улыбаясь.

– Вот кстати! А то бы мне пришлось идти домой одной из-за того, что девочки должны пойти в больницу проведать Женину маму, а эта тройка мне прохода не даёт! Просто не знаю, куда от них деться! Особенно пристаёт Грынька! Ну, пошли, чего стоим?

Жора стоял, не сводя с Люси глаз, а потом сам, не дождавшись пока Сёмка познакомит их, протянул к ней руку и коротко сказал:

– Жора!

Люся улыбнулась, в глазах заиграли весёлые «чертики», протянула ему свою маленькую ручку, которая спряталась в Жориной лапе, и звонко рассмеялась.

– Ну, пошли, чего стоять? – сквозь смех, сказала Люся.

Они шли не спеша. Люся посерединке, а ребята по бокам. Люся всё говорила и звонко смеялась, особенно тогда, когда рассказывала эпизод о том, как однажды «борзая тройка» окружила её, и Грынька полез целоваться, а она отбивалась, как могла, и тут прибежали девчонки, стали бить их портфелями, а у Грыньки вырвали клок волос на голове, которых у него и так мало. В общем, девчонки самоотверженно сражались и разогнали эту гадкую «рать». Она рассмеялась, но вдруг посмотрела на Сёмку и Жору и тихо проговорила:

– А ведь они мне всё время прохода не дают и всё угрожают. Если по правде, то я их просто боюсь! – она замолчала и задумалась, а потом снова рассмеялась и, взяв обоих ребят за руки, обращаясь то к одному, то к другому, продолжила:

– А теперь я никого не боюсь! – и они снова, держась за руки, пошли дальше.

Люся чувствовала еле заметное пожатие Жориной руки, и ей было весело и хорошо, что у неё появился, как ей казалось, преданный друг и защитник от всех бед, и особенно, от приставаний этой «борзой тройки». Когда уже подходили к калитке, где жили Люся и Сёмка, Жора остановился и, не выпуская Люсиной руки и заглядывая ей в глаза, сказал тихим, но уверенным голосом:

– С сегодняшнего дня можешь этих… – он хотел что-то покрепче сказать, но, помолчал, улыбнулся и продолжил: – не бояться! Об этом я постараюсь!

Простившись, Жора ушёл, а Люся и Сёмка смотрели вслед высокому, стройному и широкоплечему парню до того момента, пока он не скрылся за углом дома.

– А ведь он и вправду хороший парень! – сказала Люся, открывая калитку.

С этого дня завязалась дружба Жоры и Люси, которая постепенно перерастала во что-то большее, чем дружба. Жора становился для неё близким, очень близким человеком, а он стал замечать, что часто думает о ней, как о самом дорогом человеке, о том, что она ему нужна, необходима и, что жить отшельником, как жил до сих пор, он уже не может. А Люся, как говорится, прожужжала маме все уши о своём друге Жоре, который и Сёмин близкий, преданный друг, о том, какой он хороший и добрый, и что он очень красивый и видный парень. Мама–Сима слушала её, улыбаясь и уже смеясь, сказала:

– Люсенька! Да ты ведь влюбилась! – она притянула свою любимую дочь к себе, поцеловала её и о чём-то задумалась. И вдруг предложила:

– А ты, Люсенька, пригласи его к нам, ведь я тоже хочу с ним познакомиться и посмотреть на твоего избранника.

Люся подняла голову, глаза у неё засияли, и она произнесла одно единственное слово:

– Правда?!

– Правда, правда, доченька моя! Ведь я должна быть твоим советчиком и другом, ведь я твоя мама, а это много значит! Только ты меня предупреди, чтобы я могла что-нибудь приготовить, ведь твой друг придёт! – Она засмеялась и трижды поцеловала свою любимую дочь.

Жора пришёл вместе с Сёмкой, когда мама–Сима накрывала на стол. На диване сидели мужчина и женщина лет сорока – сорока пяти. Люси не было, она в это время примеряла, что надеть из своего скромного гардероба. Григория Яковлевича – отца семейства, ещё не было с работы, что ж, такова уж судьба военного начальства. Сёмка подвёл Жору к дивану, где сидели гости и представил:

– Это близкие друзья нашей семьи: Василий Иванович и Галина Владимировна, а это мой друг Жора.

Только успел Сёмка познакомить Жору с гостями, как тут же, в дверях своей комнаты, показалась Люся и, услышав последние слова Сёмки, уточнила, что Жора не только его друг, но и её тоже. Она подвела Жору к маме и сказала:

– Познакомься, это моя мама.

Жора протянул ей свою руку и, сжав её ладонь, сказал, что очень рад познакомиться с мамой своих друзей. Сказал и улыбнулся, и тут все увидели, что этот высокий и статный юноша, имеет такую обаятельную улыбку, а мама–Сима, освободив свою ладонь из Жориной руки и растирая её, сказала, что тоже рада знакомству.

В это время, пришли ещё одни друзья семьи и самые близкие соседи по дому, дядя Ишия и тётя Фрида. Но самое радостное в этом семейном вечере было то, что Григорий Яковлевич пришёл раньше, чем всегда, познакомился с Жорой и все стали рассаживаться за стол. Люся с Жорой сели рядышком, рядом с ними сел и Сёмка, напротив – Василий Иванович с женой, слева, в торце стола, Григорий Яковлевич и мама–Сима, а у другого торца – дядя Ишия и тётя Фрида.

Григорий Яковлевич был в военной форме, которую он не успел снять и переодеться, и Жора только сейчас обратил внимание на то, что у него в петлицах было по две шпалы.

Рюмки наполнили вином, в этот момент Василий Иванович поднялся и попросил у всех разрешения провозгласить тост в честь юбиляров.

– Разрешаем! Разрешаем! – дружно ответили все сидящие за столом.

– Дорогие Гриша и Сима! – начал он. – Поздравляю вас с юбилейной датой, а вернее, с двадцатилетием вашей супружеской жизни. От всей души желаю вам здоровья, удачи, счастливой и долгой жизни, чтобы дожить вам до внуков и правнуков, радуясь, глядя на них! За ваше здоровье, дорогие!

– Горько! – выкрикнул дядя Ишия, все поддержали его, Григорий Яковлевич и мама–Сима, с удовольствием целовались, а все поднялись со своих мест и, уже стоя осушили свои рюмки за здоровье юбиляров. Один только Жора пригубил и поставил свою рюмку, а Люся увидела и с обидой спросила:

– Что ж ты не выпил за здоровье моих родителей? – а Жора ответил, виновато глядя на неё:

– Я, Люсенька, не пью. Я дал себе зарок: никогда не пить ни вино, ни водку. Прости меня! Я никого не хотел обидеть! Поверь мне!

А мама–Сима, слыша этот разговор, смотрела на Жору с какой-то материнской нежностью, и вдруг поднялась и, подойдя к нему, поцеловала в щёку, как привыкла целовать своих детей. Жора поднял голову, и в его глазах искрилась радость и благодарность этой женщине – матери его самых близких и дорогих друзей. После того, как выпили ещё по одной, Василий Иванович подошёл к столику, на котором стоял патефон, накрутил пружину и поставил пластинку. Танго танцевали все, кроме Жоры. Он сидел и смотрел на танцующих с какой-то грустью и завистью. Он просто не умел танцевать, и ему было как-то неловко и обидно, что вот все танцуют, а он этого сделать не может, да он, до сегодняшнего вечера, об этом и не задумывался.

Люся танцевала с Сёмкой, а когда они поравнялись с сидящим Жорой, то остановились. Сёмка ушёл за стол, а она села возле Жоры и ласково сказала:

– Не грусти, Жора, я научу тебя танцевать. Конечно, если ты этого хочешь.

– Спасибо, Люсенька, я попробую, если что-то у меня получится.

– Получится! Получится! – сказала Люся и засмеялась счастливым и звонким смехом.

Расходились где-то в десятом часу, радостные и немного под хмельком. Василий Иванович с женой ушли немного раньше, чем остальные, потом стал собираться и Жора, а Люся оделась, чтобы проводить его, да и немного постоять с ним, без посторонних глаз. Мама–Сима убирала со стола, Григорий Яковлевич помогал ей, а Сёмка пошёл стелить себе постель.

– Ну, как тебе Жора? – спросила мама–Сима, глядя на своего мужа с загадочной улыбкой.

– А что можно сказать о человеке, которого впервые видишь, – сказал Григорий Яковлевич и тут же спросил: – А кто он, вообще, такой?

– Друг твоей дочери! Ты, что, не заметил, как она на него смотрела? Между прочим, он мне нравится уже тем, что не пьёт и не курит – что в настоящее время встречается всё реже и реже, да и довольно симпатичный парень.

– Да! Колесо жизни крутится! – ответил Григорий Яковлевич. – Сие от нас не зависит! – сказал он, взял стопку тарелок и понёс на кухню.

Жора и Люся стояли напротив друг друга, в тёмном коридоре, Люся положила ему руки на плечи; они были рады, что остались наедине, без посторонних глаз, и что только луна тайком заглядывала в маленькое окошко, подглядывая, как они целуются.

Люся долго не позволяла себе оставаться с Жорой наедине и, вскоре, распрощавшись с ним, вошла в комнату, а Жора отправился домой, чтобы переодеться и пойти на пару часов грузить вагоны. Он уже давно это делает, но об этом знала только его родная и очень любимая бабушка, которая тоже целыми днями трудилась, обшивая своих заказчиков, а заказчиков у неё было много, как у любой хорошей и добросовестной портнихи.

А время шло, неделя учебы сменялась другой, продвигаясь к Новому тысяча девятьсот сорок первому году. Многие уже закупили ёлки, понимая, что чем раньше – тем дешевле их цена, а Жора, работая на погрузке и разгрузке вагонов, в ночное время, собирал деньги, чтобы купить Люсе новогодний подарок, хотя, ещё не знал, что купить и что подарить. А Люся готовилась к новогоднему балу–маскараду, который будет проходить в большом школьном зале. Она готовила себе костюм и маску, конечно так, чтобы никто об этом не знал, да ещё в школе репетировала свой сольный номер для Новогодней концертной программы, в которую был включен и Сёмка, со своими акробатическими номерами. В общем, забот было много и всё это заполняло то время, которое оставалось после учёбы. Особенно много времени занимали репетиции, но это было интересно – сообща готовиться к такому весёлому и радостному празднику, как Новый год!