Жизнь, любовь, страдания

Ртуть и Ветер

Термометр дружил с Ртутью, наблюдал за ней и удивлялся, как она была увлечена теплым Ветром. Если Ветер навещал ее после долгой разлуки, Ртуть от радости поднималась во весь рост, сверкала серебристым блеском и говорила:

– Оставайся со мной всегда таким теплым. Мне это очень нравится!

Но со временем он охладевал и улетал, а она съеживалась в серый комочек и жаловалась ему вслед:

– Почему ты стал таким холодным?

Вскоре Ветер, соскучившись по Ртути, возвращался к ней и снова согревал.

Так было из года в год, зимой и летом. Ртуть всегда ждала Ветер, каким бы он ни был – холодным или теплым.

– Ветер ведет себя так неблагородно, – ворчал Термометр. – И она все это терпит, не может жить без него. Неужели это любовь такая?

А Ртуть тем временем стала подниматься и засверкала серебристым блеском – видно, почувствовала, что к ней летит ее теплый Ветер.

Золотой Зуб

– Ах, как он чудесно сверкает! Как он красив! – говорил здоровый Зуб, глядя на золотой.

– Не завидуй, – охладил его мудрый собрат. – Ведь под золотом – гниль.

Афиша

Афиша давно висела на стене театра, была вся потрепанная, держась лишь одним уголком, колыхаясь из стороны в сторону и зазывая прохожих.

– Не проходите мимо! Зайдите, зайдите в театр, посмотрите мой спектакль!

Но никто не обращал на нее внимание. Афиша догадывалась, что время ее ушло, но она не хотела этому верить и из последних сил держалась за стену любимого театра.

«А может, меня еще оставят?» – думала она.

Тут Ветер сорвал ее и понес в неизвестность.

– Ах, какой ты противный, Ветер! – воскликнула Афиша. – Дал бы мне еще немножко помечтать, хотя бы чуть-чуть!

Но то место, где она только что висела, уже занимала новая Афиша.

Мысль

– Раньше я долго не мог кроссворд разгадать, мысль не приходила, а сейчас быстро все решаю, – сказал Лоб.

– Когда-то у тебя была шевелюра, которая не давала мне быстро прийти, – объяснила ему Мысль. – А теперь ты лыс, и я тут как тут.

– Так вот почему я стал умнее! – обрадовался Лоб. – Оказывается, шевелюра мешала моим мыслям!

Сигарета

Сигарета, придерживаемая губами, тлела и дымила. Ее приятель Табак превратился в дым, проник в рот, горло и легкие.

– Внутри невозможно находиться, – недовольно проворчал Дым. – Там сильно накурено.

Он вылетел обратно и, клубясь красивыми колечками, достиг цветка, стоявшего на подоконнике. Его листья вмиг стали желтеть и опадать.

Сигарета встревожилась:

– Если от Дыма цветок погибает, тогда что станет с курильщиком? Наверно, у него все внутри пожелтеет и высохнет…

Позже Сигарета, находясь в пепельнице, еще долго осуждала Табак:

– Я сама из-за него превратилась в пепел.

Встряска

Градусник горячился от высокой температуры, стонал и охал:

– Я горю! Я весь в жару! Пора в футляре отлежаться…

На следующий день Градусник сильно встряхнули, померили температуру еще раз, посмотрели – ее нет!

– Это оттого, – радостно сказал Градусник, – что мне нужна была хорошая встряска.

Молчаливая любовь

– Хозяйка меня не любит, – сокрушался Зонтик. – Стоит начаться дождю – она меня с собой берет. Весь промокнешь, а ей нипочем. Хоть бы спасибо сказала. Когда светит яркое солнце, Хозяйка тенью защищается, а я от жары парюсь. И опять никто не поблагодарит.

От этих переживаний у Зонтика вылезли спицы и стали торчать во все стороны.

«Теперь совсем никому не нужен», – подумал он.

Но Хозяйка взяла нитку с иголкой и осторожно прикрепила материал к спицам. Зонтик стал как новый.

– Как я мог так обмануться! – радостно воскликнул Зонтик. – Хозяйка меня любит, только об этом не говорит.

И он стал ждать, когда она опять возьмет его с собой.

Гран

Старый Грач говорил Граченку:

– Когда я был таким, как ты, я не уставал ухлестывать за птичками. Много их у меня было. А теперь не до птичек. Боюсь с ветки свалиться – упадешь и не поднимешься.

– Дедушка, – спросил Граченок, – а если бы тебя сейчас птичка позвала?

– Где она? – встрепенулся Грач и вмиг взлетел.

Ведро Жизни

Ведро стояло на срубе колодца и грустно думало о том, почему, если оно без воды, все говорят, что оно пустое. Не желая мириться с обидным прозвищем, оно с горя бросалось в глубокий колодец, и каждый раз, как только Ведро захлебывалось от холодной воды, его вытаскивали.

И что удивительно: в тот момент, как Ведро появлялось на срубе колодца, все кастрюли, плошки, кружки весело звенели, радостно приветствуя его. Потом, зачерпнув из него воду и пробулькав что-то, исчезали. А когда в нем не оставалось ни капли, снова начинали дразниться:

– Ты – пустое, пустое Ведро!

Оно, обиженное, опять плюхалось в колодец и сокрушалось:

– Когда же наступит время, и меня назовут Ведром Жизни!

Нет радости

Муха села в миску, полную еды, наелась досыта и недовольно прожужжала:

– Что за жизнь такая! Весь день только ешь и ешь. Мне бы повеселиться, покружиться, поболтать с кем-нибудь!

И улетела к подружкам.

Утром Муха проснулась голодной и полетела искать пищу. Летала, летала – ничего не нашла.

– Мне бы крошечку хлеба, – вздохнула она.

Сегодня ей было уже не до веселья.

Загадка

В музее вывесили картину «Пейзаж с черным пятном». Нахлынул поток зрителей, которые часами стояли возле нее, восторгаясь:

– Вот это искусство! Вот это дар! Ах, ах! Что же этим хотел выразить художник…

Временами раздавалось:

– Вижу, вижу! – и очередной посетитель молча уходил из зала, боясь попасть впросак и не решаясь вслух высказать свое предположение – вдруг другие разглядели в картине то, что ему не удалось увидеть?

Кот Василий, который охранял музей от мышей, заинтересовался: «Почему так много народу возле этой картины стоит – ахают и охают?»

И вечером, когда посетителей не было, решил ее посмотреть сам. Уставился на пейзаж, смотрел-смотрел, в глазах зарябило, и он промяукал:

– Вижу на полотне черную дыру, а в ней далеко-далеко прячется мышка.

Тут пришла уборщица, протерла картину тряпочкой и проворчала:

– Какая-то здесь грязь.

А это была не грязь – у художника с кисти случайно шлепнулась на картину черная клякса. Посмотрев на нее, он решил – пусть будет в картине загадка!

Топор и Колун

Топор и Колун были неразлучными друзьями. От острого Топора, увлеченно делающего свою работу, лишь щепки летели. Дерево повалить или обтесать – для него было пустяковым делом. Тупой Колун тоже не отставал: полено расколоть ему ничего не стоило.

Однажды они вообразили, что могут легко заменить друг друга.

– Я, – сказал Топор, – тоже колоть умею.

– А я – рубить тоже мастак, – ответил Колун.

Они чуть не разругались и решили показать себя друг другу в новой ипостаси. Замахнулся Топор, стукнул по полену что есть силы и застрял в нем. Настала очередь Колуна. Ударил он со всей мощью по дереву и тоже застрял.

Помогли друг другу освободиться и решили:

– Так дело не пойдет, только время зря тратим. Надо делать то, что у каждого лучше получается.

В этот день топор и колун ловко с работой управились, заготовили большую поленницу дров. И с тех пор никогда не завидовали друг другу. Каждый знал свое мастерство.

Бритва

Изящная перламутровая опасная Бритва легко знакомилась с богатой Шевелюрой и быстро доводила ее до лысины.

Кнопка

Колючая Кнопка попала на кресло.

– Вот теперь-то я расскажу всем, чем занимается Чиновник, – обрадовалась она. Была она канцелярской и не понаслышке знала о всех его делишках.

– Так вот, господа, – обратилась она к Графину, Стакану и Бумаге с Карандашом, – расскажу Вам о нечестных поступках нашего начальника…

И только хотела продолжить разоблачительную речь, как на нее сел Чиновник.

– Вот уже и рот мне затыкают, – не успела возмутиться Кнопка, и ее выбросили в мусорную корзину.

– Видете, как боится меня Чиновник! – злорадствовала она. – Вот выберусь из корзины, тогда уж ему точно не поздоровится!

Разочарование

Два Пакета стояли возле кассы и любопытствовали, что у каждого из них внутри. Так жаждали узнать, что тесно прижались друг к другу. Первый Пакет не удержался и упал. Что-то в нем разлилось, и разнесся резкий запах водки.

– Какая жалость, – грустно вздохнул оставшийся в одиночестве Второй Пакет. – Надо мне было раньше с соседом познакомиться. Ведь у меня есть замечательная селедочка с огурчиком…

Комочек Глины

Глина лежала в яме и переживала:

– Все друзья в пыль превратились, скоро и я такой буду…

Но однажды ее забрали и положили в воду. Она взглянула на свое отражение и огорчилась:

– Какая я страшная!

Когда появились руки и стали ее сильно мять, Глина испугалась, а потом успокоилась и даже почувствовала, что ей это нравится.

Руки слепили из нее что-то, затем покрасили и отправили сушиться. Глина высохла так, что звенеть стала. Взглянула в зеркало и замерла от восхищения: перед ней стояла сверкающая лаком Ваза с прекрасной росписью.

– Так это я, бывшая Глина?! – воскликнула счастливая Ваза.

Тут же неподалеку она заметила маленький комочек глины, похожий на тот, каким она была когда-то, и сказала:

– Тебе повезло, комочек, в добрые руки попал ты!

Напарник

– Что ты у всех берешь инструмент? У тебя же свой есть! – ругал мастер напарника.

– А у меня он тупой.

– Так наточи!

– Пробовал. У вас лучше получается.

Река

Река работала день и ночь, принося всем радость. Была она чистая, вкусная, и люди ее сердечно благодарили.

Считая себя самой лучшей Рекой, она стала пренебрежительно относиться к берегам и к людям.

– Вы загрязняете меня! – возмущалась она, волнами отгоняя их от себя. А вскоре отгородилась от них бетонными плитами и совсем зазналась, говоря:

– Я хочу слышать не только «спасибо», но и то, что я незаменимая и лучшая река в мире.

Но ей по-прежнему говорили только «спасибо», а ей хотелось большего признания.

Затаила Река злобу:

– Вот уйду под землю! Без меня всем Вам будет плохо! – и, громко клокоча, ушла в глубину.

Через некоторое время Река осознала свою ошибку: там она была никому не нужна. Затихла, попробовала выбраться, но не смогла. Так и осталась под землей.

Родинка

– Дедушка, почему у тебя много родинок? – спрашивает внучка.

– Ты же видела в лесу старое дерево, обросшее опятами, – сказал дед. – Вот и я, как это дерево, покрылся грибами, только называются они родинками.

Иголка и Игла

Повстречались в подъезде Швейная Иголка и Игла от Шприца.

– Ты чем занимаешься? – спросила Игла.

– Я у портного работаю. Сегодня весь день вкалывала, сшила ему костюм, он меня поблагодарил и пошел к приятелю хвастаться, – ответила Иголка.

– Я тоже тружусь каждый день, – сказала Игла. – Но, конечно, не бесплатно. После меня все довольные лежат и ничего не соображают. Вот только что уколола новенького, его приятель привел. Денег у него не было, но я в залог пиджак взяла, очень понравился. Значит, точно еще придет. Приучу его к своему зелью.

– А где он сейчас? – поинтересовалась Иголка.

– Да вон там, под лестницей.

Скатилась Иголка со ступеньки и увидела своего Портного: лежит в рубашке, грязных брюках, лицо бледное, глаза вытаращены, в руке шприц… Таким она его никогда не видела.

– Ты что с моим хозяином сделала? – возмутилась Иголка.

– Мы тут ни при чем, – засуетились Игла со Шприцем и закатились под лестницу ждать следующих клиентов.

Хорошо, сосед шел, увидел, что человеку плохо, поднял и домой привел. Очухался Портной и сам себе сказал:

– Иглы бывают разные. Одни радость приносят, а другие медленно убивают. Надо их вымести из подъезда…

А Шприц с Иглой тем временем ждали под лестницей следующих клиентов.

Шариковая Ручка

Встретились на столе у коллекционера старинное гусиное Перо и блестящая шариковая Ручка.

– И как я могла оказаться среди этого мусора? – промолвила Ручка, с пренебрежением глядя на Перо. – Мое место – за чистым столом. Удивляюсь, что люди находят в пожелтевших листах написанного тобой трактата, повторяя: «Двести лет трактат пролежал, а слова в нем будто для сегодняшнего дня написаны…» Вот если я что-то напишу, меня через двести лет не только тут выставят, но и по всему миру прославят!

Оставшись одна, Ручка много писала, сотни чернильных стержней сменила, но так ничего толкового и не сочинила.

– Во всем виноваты стержни, – говорила она. – Одни бракованные попадаются. Хотя если я проживу столько, сколько Перо, то мне и писать-то не надо: сама стану знаменитостью. И пусть меня назовут тогда мусором века – не обижусь!

Старый Башмак

Старый Башмак идет после дождя по тротуару. Весь мокрый, подошва хлюпает. Надел галошу.

– Ты чего галошу напялил? – спросил встречный новый Ботинок.

– Это моя красивая напарница, – ответил Башмак. – Молодость меня греет!

Босс

За столом на белоснежной скатерти Ложки чинно выбирали еду. Лишь одна из них громко шлепала, наслаждаясь кушаньем.

– Ты что, нормально себя вести не можешь? – возмутилась Посуда.

– А вам что за забота? Было бы гостю хорошо. Он у нас важный и нужный.

И, не обращая ни на кого внимания, Ложка с удвоенным усердием продолжала его потчевать. Посуда промолчала, некоторые приборы отодвинулись, чтобы брызги не попали на них, а кое-кто уже оказался в мойке. Гость по-прежнему чавкал. Скатерть покрылась грязными пятнами и вздыхала:

– Видно, мне уже не отмыться. Вижу, Хозяин смотрит на меня, словно говорит: «Терпи, терпи, скоро я буду важным. Вот только боссу подслащу…»

Гвоздик

– Уф, – выдохнул Гвоздик, выпрямляясь под обивкой кожаного Кресла, на котором сидел кто-то очень тяжелый, а в ответ услышал чей-то тихий шепот:

– Пора выгнать этого толстого. Он ничего не делает, только штаны протирает. Но мы этого сами сделать не сможем, у него связи большие!

Гвоздику стало любопытно. Он решил посмотреть на эти толстые штаны и резко выскочил.

– Ой, ой! – вскричали штаны и тут же покинули Кресло.

– Как здорово! Я, Маленький Гвоздик, помог прогнать толстого хозяина с его связями!

Гвоздь

Ржавый Гвоздь сидел в стене и вздыхал:

– Как красива Виолончель, как изумительно она поет! Не то что моя Картина – висит на мне и молчит. – И добавил: – Слушай, Картина! Я не желаю находиться с тобой рядом. Хочу, чтобы со мной была Виолончель!

Только он это проговорил, как Картину сняли. А когда на него повесили Виолончель, обрадовался и стал всем хвалиться:

– Смотрите, какая у меня прекрасная Виолончель!

Но для маленького ржавого Гвоздя Виолончель оказалась слишком тяжела. Она гнула его каждый день. Он стал меньше восторгаться, а вскоре совсем перестал хвастаться, согнулся и замолчал.

«Хорошо жилось мне с Картиной, она была замечательной», – подумал Гвоздь грустно.

Через некотоорое время принесли отреставрированную Картину. Стала она еще прекраснее, да только Гвоздь этого уже не увидел: когда Виолончель снимали с Гвоздя, он сломался и упал.

Эстет

Юноша пошел с девушкой покупать себе рубашку. Нашел яркую, с огромными цветами, да только размер велик оказался. – Такая мне и нужна, – сказал он. Чем больше цветов, тем лучше. Я эстет!

Надел он рубашку, одна голова торчит, а вокруг нее – розы, ромашки, васильки…

– Клумба ты, а не эстет! – фыркнула девушка.

Фужер-интеллигент

Графин пригласил к себе на пикник Фужер со Стаканами и заявил:

– Кто не пьет, тот мне не друг!

– Помилуй, да я никогда не пил самогон, – робко сказал Фужер. – Лучше посижу с вами и побеседую.

– Брезгуешь, значит? Ты мне друг или нет? – произнес недовольный Графин.

– Друг, друг! – поспешил ответить Фужер, чтобы не обидеть Графин, который уже разливал самогон по Стаканам, наполняя их до краев. Плеснул он немного и в Фужер. Этого было достаточно, чтобы Фужер захмелел и начал свою речь:

– Друзья, вы знаете, что самогон делается из гнилых яблок, оттого и пахнет противно…

Но Стаканы его уже не слышали: они опьянели так, что лыка не вязали.

– Так вот, – продолжал Фужер, – это гниль, отрава. Не пейте, остановитесь, господа!

К вечеру все Стаканы повалились на землю, а недопитый самогон вылился. Всю ночь они пролежали на холоде, а утром с ужасом вспоминали о пикнике.

Один Фужер был бодр и светел, как солнышко.

Графин, булькая, проворчал:

– Этот интеллигент Фужер весь пикник нам испортил!

Грива и Подкова

Лошадиная Грива развевалась на ветру и завидовала Подкове:

– Как здорово она цокает – только искры летят! Все на нее смотрят, а на меня никто не обращает внимания.

Со временем у Гривы отросли густые, блестящие волосы и достигли такой длины, что она могла уже ближе видеть Подкову и говорить с ней.

– Скажи, Подкова, как мне стать такой же видной, как ты?

– Да очень просто: надень на себя колокольчики и звякай. Все внимание на тебя переключится, да и занята будешь.

Со временем почему-то Подкова стала цокать все тише и тише, а искры вовсе исчезли, стала тоненькой, вся стерлась, едва на копыте держится, а затем и совсем отвалилась.

«Нет, такая жизнь мне не подойдет, – подумала Грива. – Лучше на шее сидеть и молчать. Не надо никаких дел, никаких колокольчиков. От работы даже Подкова с копыта отвалилась…»

И она посмотрела на старую, никому ненужную Подкову.

Старая Чаша

Старая Чаша возмущалась:

– Мой Чайник приходит то горячий, то теплый. Наверное, изменяет мне, наведываясь к новым чашкам.

Она так переживала, так горевала, что треснула. А Чайник был толстостенный, он даже не заметил этого.

Ах!

Белоснежный Лист встретился со старым Пергаментом, покрытым выгоревшими буквами.

– Прожив много лет, ты пожелтел, вот-вот рассыпешься, но зато славу завоевал. А я хочу прославиться сейчас и остаться навсегда молодым, чтобы при виде меня все восторгались: «Какое чудо! Ах, ах!»

Тут в разговор вступила Чернильница:

– Я «ах» могу прямо сейчас сделать. Это я умею, – и посадила на белоснежный Лист огромную кляксу.

– Ах! – воскликнул Пергамент.

– Ах! – охнул Лист.

– Вот Вам и слава! – пришла в восторг Чернильница.

Лист выбросили в корзину, а Пергамент положили под стекло, чтобы сохранить надпись: «Слава приходит с мудростью».

Подушка

Голова не могла заснуть. «Во всем виновата Подушка», – решила она и стала ее взбивать. Та вся раздулась от ударов и злобно сказала:

– Ну, теперь ты совсем не заснешь! Надо было меня просто ласково погладить и пожелать спокойной ночи.

И жесткие перья в подушке повернулись в сторону Головы.

Коврик и Туфелька

Туфелька часто проводила время на Коврике. Это был ее самый близкий друг. Она знала его с давних времен, когда сама была новой. А сейчас Коврик стал стар, весь выцвел. Но она знала о нем все – где образовалась плешинка, где порвалось, где складочка появилась.

– Мы с тобой долго будем вместе, – говорил ей Коврик. – Если только я тебе не разонравлюсь…

Туфелька тоже была уже не такой, как прежде, ее лак потускнел. А ей очень хотелось оставаться всегда новой и неотразимой. Подружка Тапочка, с которой она встречалась, говорила ей:

– Да брось ты свой старый Коврик, найди молодого, и сама рядом с ним засверкаешь…

И Туфелька ушла в другую комнату к Линолеуму. Встала рядом с ним, и ей на мгновение показалось, что она стала гораздо краше и счастливее. Но пройдя по нему, поняла, что он холодный и скользкий.

– Принимай меня таким, как есть, – заявил Линолеум.

– Ничего интересного в тебе нет, – вздохнула Туфелька. – Только что новый, – и она вспомнила свой старый Коврик, где знала каждую плешинку и скучала по его теплому ворсу.

И она вернулась к своему старому другу обратно:

– Да он у меня еще хорошо смотрится, и я вместе с ним…

Она погладила его мысочком и зашуршала от удовольствия, почувствовав нежность каждой его ворсинки.

А Коврик, видно, очень соскучился по Туфельке и обрадовался ее возвращению:

– Мы еще долго рядышком будем. Пока у тебя каблучок не износится и подошва не развалится. Дружба-то у нас крепкая!

А Тапочка, уткнувшись в пол, ворчала:

– И что Туфелька капризничает! Линолеум такой молодой и красивый, а то, что жесткий, ерунда – ко всему можно привыкнуть…

Сигара

Сигара брезгливо посмотрела на Окурок, когда-то бывший папироской, а теперь одиноко лежащий в пепельнице. Обдав его своим ароматом, она проговорила:

– Несчастный ты, подымили тобой, ты и сгорел, а я не-ет! Буду гореть вечно. Видишь, как меня аккуратно положили? А все потому, что мною наслаждаются. Правда, каждый раз заново поджигают, и это мне очень не нравится. Зато живу!

Тряпка, которая убирала окурки с пепельницы и видела, чем заканчивается курение, сказала:

– Лучше враз сгореть, чем думать о вечности и тлеть, мучаясь. Несчастная ты, сигара!..

Очки

Разные Очки встретились на совещании, чтобы обсудить работу, проделанную за год.

– Господа, – сказали Близорукие Очки, – наконец-то мы все выполнили и видим результаты нашего труда.

– Вы ошибаетесь, – ответили Дальнозоркие Очки, – мы еще далеки от ее окончательного завершения!

– Да никакой работы вообще нет! Мы ее не видим! – возмутились Затемненные Очки.

И Очки все вместе решили все начать сначала!

Чаша и Дуб

На полке красовалась Чаша с трещинкой на боку. Несмотря на это, ею все любовались, а на стоявшее рядом Блюдце никто не обращал внимания.

– Почему все обращают внимание только на тебя? – поинтересовалось Блюдце у Чаши.

– Я прожила большую жизнь, сменила многих хозяев, – ответила Чаша. – Мне сто лет, вот и разглядывают, именуют антиквариатом.

– Дубу, который растет во дворе, тоже исполнилось сто лет, а антиквариатом его почему-то никто не называет, – сказало Блюдце.

Чаша задумалась и через некоторое время изрекла:

– Наверное, потому, что я легко со всеми хозяевами уживалась. А Дуб гордый, его с места не сдвинешь – вот он и одинокий…

Урна

Урна стояла возле остановки и сокрушалась.

– Всю меня оплевали, вся я в грязи и мусоре. Вот если бы я могла выплеснуть на кого-нибудь то, что во мне есть, может, тогда ко мне отнеслись бы аккуратней…

Жаль, что Урна не может выполнить задуманное.

Пыльный Башмак

Как-то Башмаки были приглашены на торжественный вечер. Сверкая лаком, они важно расшаркивались друг перед другом. Лишь один Пыльный Башмак скромно стоял у двери, и на него никто не обращал внимания.

Кто-то из гостей открыл газету и воскликнул:

– Ба! Да тут портрет нашего Пыльного Башмака! И статья о нем!

Лакированные Башмаки разом ахнули, засуетились, а один из блестящих даже воскликнул:

– Где он, надо его найти и протереть бархоткой!

Толкая друг друга, все кинулись к двери, где стоял Пыльный Башмак. Но его там уже не оказалось.

Доска

Утюг с уважением относился к гладильной Доске, белоснежной и чистой, и всегда нежно гладил ее. Но сколько бы он ни трудился, Доска никогда не проронила ни слова.

– Нет, жить друг с другом не разговаривая невозможно! – возмутился Утюг. – Я все тепло отдаю ей, а она даже спасибо не скажет!

При следующей встрече с Доской разгоряченный Утюг так расстроился, что забыл, что надо гладить и стоял без движения.

– Ой! – заорала Доска. – Ты обжег меня! Ненормальный! Железяка ржавая!

– Вот и голос ее узнал, – ухмыльнулся Утюг. – Кстати, он мне совсем не понравился. Пусть лучше молчит!

Безвыходное дело

– Что ты меня швыряешь то на один бок, то на другой! – возмущался Блин на горячей Сковороде.

– А это я для твоего счастья делаю. Будешь красивый и вкусный.

– Да я не хочу, чтобы меня съели, – вздохнул Блин.

– Зато славу заслужишь, чудесным Блином назовут.