Очищение

К тому моменту как лейтенант Левин вышел из кабинета, часы показывали одиннадцать утра, вполне подходящее время, чтобы позвонить Громову.

– Таня, найди мне номер Громова Ильи Сергеевича, он следователь Кировского района.

– Записывайте.

Ева набрала телефон и стала слушать длинные гудки. Больше всего она боялась услышать в трубке фразу «Он сейчас занят, он вам сам перезвонит». Но если такое произойдёт, то Тайнова приняла твёрдое решение самой поехать в его отдел и сидеть ждать, когда Громов соизволит её принять.

Но, как ни странно, произошло чудо – после разговора с его помощником Громов всё же взял трубку:

– Ева Александровна, что случилось?

– Илья Сергеевич, хочу сегодня лично встретиться с вами, есть разговор по одному делу.

– Я даже знаю, по какому делу. Ну, хорошо, подъезжайте ко мне к часу, поговорим.

– Буду обязательно.

На этом разговор закончился, и Ева начинала бояться сопутствующей ей сегодня удачи.

* * *

Ровно без четверти часа Тайнова входила в кабинет к Громову. Он сидел за огромным столом золотисто-коричневого цвета и надменно смотрел на входящую девушку. Всем своим видом он пытался показать своё превосходство над ней. Ева, немного нервничая, подошла к столу.

– Позволите сесть? – не дожидаясь ответа, Тайнова сама отодвинула стул от массивного стола и, не обращая никакого внимания на хозяина кабинета, спокойно села.

– У нас в стране принято здороваться, – заявил восседающий в кресле мужчина.

– Полностью с вами согласна. А вы со мной поздоровались? Я-то да, когда входила в кабинет, а вот вашего приветствия не расслышала. Вы ещё хотите продолжать разговор о нормах приличия? – Громов поежился на стуле. Тайнова была уверена, что это из-за яда, который постоянно сочился из его пятой точки.

– Что у вас ко мне?

Подполковник Громов являлся ярким представителем всего того, что Тайнова больше всего презирала в людях: наглый, завистливый, грубый, изворотливый, глупый. Этот человек упорно старался не замечать своих ошибок, не слушал окружающих и не принимал советов. Ему было далеко за сорок пять, скорее, около пятидесяти лет. Внешний облик, как казалось Еве, полностью соответствовал его внутреннему миру: тучное тело еле помещалось в форму, засаленная лысина на голове ярко переливалась в лучах электрического света кабинета, двухдневная зелёная щетина властно располагалась на лице и втором подбородке, который, в свою очередь, противно трясся при каждом его слове.

– Дело о серийном убийце.

– Серийники – дело не новое, но редкое у нас в городе, так что не бросайтесь столь громкими заявлениями.

– Что вы думаете о девушке, которую нашли с изрезанным лицом? Какие у вас предположения?

– Да, я смотрю, вы обладаете намного большей информацией, чем я ожидал. Откуда знаете? Дело новое.

– А вы как думаете?

– Я ничего не думаю… Точнее, я думаю, что какой-нибудь придурок захотел её изнасиловать и нечаянно убил, а всё остальное сделал, чтобы следствие запутать. Перечитал Виктора Гюго – и пошло-поехало.

– О, так, значит, хоть что-то вы знаете.

– Тон полегче! – Громов багровел.

– Вам того же советую. Хотите дело раскрыть или нет? – Ева знала, что Громов её недолюбливал, скорее, ненавидел. Она знала, что сейчас не время для саркастичных выпадов, но ничего не могла с собой поделать.

– А у тебя уже и решение имеется? Ой, я забыл, ты же у нас самая умная.

– Перейдём к делу, – Тайнова закипала, собственно, как и Громов, поэтому решила сменить тактику. – Я видела фотографии. Слышали о деле «Чёрный георгин»?

– Нет, – с неохотой ответил Громов, – а что там?

– То же самое, что и у вас. Один в один исходя из фотографий, которые я видела. А что поведало вскрытие?

– Так, давай ты сначала скажешь, с чего ты взяла, что это серия.

– Вот, – Ева достала из сумки папку с документами. – Нашли девушку, тринадцать ножевых ранений, распоротый живот, изнасилована после смерти, подробности в отчёте по аутопсии.

Громов некоторое время молчал, бегло перечитывая отчёт.

– М-д-а-а-а, – после чтения произнёс он. – Жестоко, но почерк абсолютно разный. Где взаимосвязь?

– Точно такое же убийство произошло в восемьдесят седьмом году в Америке, а сейчас у вас дело, которое произошло в сорок седьмом году, также в Америке. Я думаю, что у нас подражатель.

Подполковник задумался, он долго смотрел в одну точку, почёсывая второй подбородок, а потом резко произнёс:

– Глупости. Почерки разные, подумаешь, совпадение. Я, конечно, сегодня посмотрю, что там за чёрный… Как его там?

– Георгин, – подсказала Тайнова.

– Я проверю, совпадает или нет почерк. Если да, будем думать, может, с комитетом свяжемся, людей тогда пусть нам дают, а пока всё. Иди, расследуй убийство своё. Я позвоню.

– Хорошо. Только не затягивайте. Лучше быть вместе и делиться информацией, чем идти по ложному следу. За «глухарей» нас особо по голове не гладят.

– Ой, иди уже отсюда, Тайнова. Умная тут самая нашлась. Без тебя умеем работать! И дверь за собой закрой!

Ева захлопнула дверь. Она чувствовала, что в этой схватке победа была на её стороне.

* * *

Девушка бежала к машине под непрекращающийся дождь, который колючими каплями хлестал по щекам. Она слышала, как в кармане плаща трезвонил телефон, но доставать его на улице, со всех сторон обдуваемой ветром и обжигающим лицо ливнем, ей не хотелось. Она запрыгнула в машину и ответила на вызов:

– Да, Левин, что у тебя?

– Ты знаешь, сколько зарегистрированных прихожан в этой церкви? – возмущённый голос Левина послышался на том конце трубки.

– Нет.

– Триста шестьдесят четыре человека. И это только зарегистрированных! Священник сказал, что зайти может любой, и таких вот ходоков в десятки раз больше. Как ты планируешь опросить триста шестьдесят три человека за минусом той бабушки?

– Никак не планирую. А тараканчики, что живут у тебя в голове, не потеребили отдел твоего мозга, отвечающий за сообразительность, и ты, случайно, не спросил: «А есть среди всех этих зарегистрированных хоть один человек, вызывающий подозрения?» Спросил?

– Так! Ты сказала взять список, кстати, мне его не дали, об этом я не спрашивал. Ты сказала спросить?

– Твою мать, Левин! Но ты же лейтенант Левин, оперуполномоченный убойного отдела Фрунзенского района, у тебя должен же быть мозг!

– Попрошу без оскорблений!

– Возвращайся! – не успокаивалась Ева.

– Завтра вернусь. Я уехал далеко, – всё больше раздражая Тайнову, заявил Левин.

– Сейчас же! – рявкнула Ева. – Хочешь, попрошу, чтобы тебе это ещё кто-нибудь сказал?

– Ладно. Возвращаюсь. Расспрошу подробнее.

Ева сбросила телефонный звонок, не давая договорить Левину.

Она понимала, что сроки поджимают и ей во что бы то ни стало нужно выяснить личность жертвы. Но сейчас Тайнова находилась в тупике: по отпечаткам совпадений нет, а значит, не было приводов в полицию; родственники так и не объявились, заявлений о пропаже похожей девочки тоже никто не подавал. А это была жизненно важная информация. Связать два этих дела по почерку преступления не получится, оставалось связать их по личностям жертв: возможно, они были знакомы, возможно, у них были общие друзья или они учились в одной школе. У них должно было быть что-то общее.

За этими размышлениями Тайнова не заметила, как подъехала к работе, как вошла в здание и уже бежала по направлению к кабинету.

– Ева Александровна!

Тайнова обернулась.

– Да?

– Вам только что принесли, – Татьяна протянула Еве конверт. – Сказали передать лично в руки.

– Спасибо, – девушка приняла из рук помощницы конверт и зашла в кабинет.

* * *

Тяжёлые чёрные облака с устрашающими раскатами грома медленно маршировали по небу, уничтожая на своём пути любую попытку солнечных лучей достигнуть земли. Свинцовое небо низвергало тонны дождя, словно стараясь смыть всё, что было ему чуждо. Серый день больше походил на вечные сумерки.

В полутьме кабинета Ева сидела за своим скромным столом, держа в руках то, что сейчас ей казалось «Святым Граалем». Всего несколько листков белой бумаги с напечатанными сухим текстом строками и фотографией. Эти несколько фраз заключали в себе ту самую желанную зацепку.

С фотографии на Тайнову смотрело юное грустное лицо белокурой девушки – её «Неизвестной». К этой цветной фотокарточке прилагалось досье:

«Иванова Олеся Константиновна. Шестнадцать лет. Родственников нет. Воспитанница детского дома № 26. Склонна к бродяжничеству. Общее количество побегов из детского дома – пять. Четыре раза возвращалась по собственному желанию. Приводов в полицию нет. В правонарушениях замечена не была.

Рост – 165 сантиметров. Вес – 55 килограммов. Глаза голубые. Волосы светло-русые. Худощавое телосложение. На правом плече родимое пятно».

Ева несколько раз прочитала текст письма, положила фотографию в прозрачный файл и обрезала его до размеров фотокарточки.

«Спасибо тебе, Астов. Значит, поднажал ты на своего знакомого. Теперь с этим можно работать».

Тайнова посмотрела на часы, маленькая стрелка которых неумолимо подползала к пятичасовой отметке. Она сделала глубокий вдох и такой же глубокий выдох, пытаясь понять, сколько времени ей потребуется, чтобы добраться до детского дома № 26. Девушка машинально потянулась к трубке сотового телефона, но тут же отбросила эту идею: звать на помощь некого, да и незачем. Тайнова всё равно никому не доверяла так, как себе, и ехать нужно было самой. Её затошнило – то ли от мысли, что снова придётся садиться за руль, то ли от температуры и слабости во всём теле. Голова безжалостно болела, кровь пульсировала в висках, а боль в горле начинала приносить всё больший дискомфорт.

Ева достала пузырёк с антибиотиками из выдвижного шкафчика стола и с усилием проглотила горьковатую пилюлю. Жалеть себя времени не было, и она неохотно нажала на кнопку своего рабочего телефона.

– Танюша, позвони, пожалуйста, в детский дом номер двадцать шесть и договорись о встрече с директором этого заведения. Скажи, что я буду через час или полтора часа. И сделай полупрозрачный намёк, что если я его там вдруг не застану, то тогда с ордером и отрядом полиции приду к нему домой. Хорошо?

– Конечно, стоит обозначить тему встречи?

– Нет. Просто скажи, что это очень важно.

– Хорошо.

Телефон отключился, а Ева в очередной раз схватила со стола свой скомканный плащ и вышла из кабинета.

* * *

Угнетающее зрелище ещё не совсем начавшейся, но уже упущенной жизни. Обветшалые стены, унылая площадка, которая вроде как детская игровая, но совсем не игровая и не детская. Обшарпанные потайные уголки, где курящие подростки вроде как прячутся от взрослых, а вроде как и нет. Их глаза наполнены непониманием, болью и злостью. Злостью на окружающий мир. Тот мир, который уже заведомо считает их виноватыми во всех смертных грехах, хотя они ещё ничего и не сделали. Как ничего не сделали они и своим родителям, которые с таким лёгким сердцем оставили их выживать в этих импровизированных тюремных стенах.

Ей было знакомо это чувство, она помнила те мысли, которые могут прийти только на заднем дворе школы-интерната, когда ты смотришь через металлическую решётку забора на проходящих мимо счастливых родителей с ребёнком и думаешь: «А у меня такого уже никогда не будет. Не будет его, счастливого детства».

Тайнова тряхнула головой, стараясь отбросить тревожные воспоминания. Она вышла из машины, поуютнее закуталась в плащ и пошла на встречу с директором детского дома № 26. На пороге главного входа её ждала молодая женщина с пышными формами и коротко подстриженными волосами розоватого оттенка. Женщина выглядела приветливой, смущённой и напуганной одновременно. Первой представилась Ева:

– Старший следователь Фрунзенского района капитан Тайнова Ева Александровна.

– Здравствуйте, я Марина… Марина Петровна. Я тут воспитательницей работаю. Мне наш директор, Вера Ивановна, сказала, чтобы я вас встретила. А что случилось?

– Я хотела бы поговорить с вами об Ивановой Олесе Константиновне, – Ева достала фотографию из кармана плаща и показала воспитателю, – вам она знакома?

– Да-да, это наша воспитанница, она сбежала две недели назад где-то… Я как раз сегодня хотела идти подавать заявление о пропаже… Просто, понимаете, она часто сбегала, но через пять дней всегда возвращалась сама, мы и тут думали, что сама объявится, а её нет и нет, вот и хотели сегодня уже идти, – женщина тараторила, явно стараясь оправдаться.

– Ну-ну, – подозрительно посмотрела на собеседницу Тайнова. – Именно сегодня? Да?

– Да! Да! Вот прям перед тем, как позвонили из вашего отдела. А что она натворила? Понимаете, она хорошая девочка. Я уверена, что, что бы ни случилось, это либо не она, либо её заставили. Мы хорошо к ней относились! Вот прям всю душу вкладывали и…

– Да, я не сомневаюсь, – перебила Марину Петровну старший следователь. – Её убили, и мне необходимо поговорить с директором. Она на месте?

Ева заглянула в глаза воспитательницы и не увидела там никаких признаков скорби или шока. Небольшое удивление, не больше.

– Как умерла? А что случилось?

– Не умерла, а убили. Проводите меня к директору.

Они зашли внутрь здания, прошли по почти отремонтированному коридору, наполненному снующими туда-сюда детьми разных возрастов, и оказались у роскошной двери из массива дерева, на которой торжественно располагалась табличка с надписью «Директор детского дома № 26 Горбушина Вера Ивановна». Контраст между состоянием всего детского дома и роскошью двери в кабинет директора красноречиво рассказывал о самом директоре.

Тайнову передёрнуло. Она даже не подумала постучать в дверь, прежде чем вошла в кабинет.

– Старший следователь Тайнова Ева Александровна.

Из-за стола встала широкоплечая женщина лет шестидесяти и приветливо улыбнулась, оголяя золотые зубы.

– Вера Ивановна, – представилась она. – Прошу заметить, что мой рабочий день уже закончен, но я вас дождалась, как и просили.

– Замечу, – Тайнова протянула фотографию в прозрачном файле. – Вам знакома эта девушка? Если отсвечивает, можете достать фотографию из файла.

– Нет, в этом нет необходимости. Это Олеся. А что случилось? Марина, можешь идти, – обратилась женщина с золотыми зубами к скромно стоящей около двери воспитательнице. – Ой, вы присаживайтесь. Так что случилось с Олесей?

– Её убили, сейчас ведётся расследование по факту установления личности убийцы. Её тело пока в морге, вам или вашим сотрудникам необходимо завтра подъехать в морг для опознания. Это обязательная процедура для протокола. Я оставлю вам адрес. У Олеси были близкие друзья здесь, парень или дальние родственники, которые навещали её?

– Нет, родственники так и не нашлись, её никто не посещал. Ничего особенного сказать про неё не могу. Обычная девушка, особых проблем с ней не было, ну, разве что была склонна к бродяжничеству. Сбегала иногда, но всегда сама возвращалась, мы и в этот раз ничего подобного предположить не могли, а тут…

– С кем я могу поговорить из местных детей? С кем она общалась больше всего? Друзья?

– Понимаете, – обладательница сожжённых гидроперитом волос опустила глаза и ладонями погладила свой отполированный до блеска стол, – это будет сложно сделать. Все дети несовершеннолетние, я не могу вот так взять и разрешить вам их допрашивать. Для этого нужно особое разрешение.

– Серьёзно? – Ева облокотилась на стол и почти вплотную приблизилась к лицу Веры Ивановны. – Особое разрешение, говорите? Я могу его получить, а ещё могу получить ордер на обыск, прийти сюда с целой кучей полицейских и кинологов, и, не дай Бог, конечно, мы найдём травку у одного из воспитанников, и что же тогда делать? Нам придётся заводить дело о ненадлежащей охране, заботе и защите детей в этом детском доме. Мы заинтересуемся, почему ребёнок пропадает и его две недели никто не ищет и не подаёт заявление на розыск. А ещё придётся проверить все бухгалтерские счета, поток движения денежных средств. И что-то мне подсказывает, что эта шикарная дверь, этот стол и обстановка в кабинете не выдержат этого испытания, как и вы. Но зачем нам всё усложнять? Ведь в этом нет необходимости?

– Нет, – лицо директора детского дома покраснело и почти слилось с цветом румян.

– Правильно. Думаю, и для меня, и для вас, со всем уважением, будет проще, если я всего лишь поговорю с близким другом Олеси и расспрошу только об Олесе, не задавая лишних вопросов о самом детском доме или процессе воспитания. И как бы грубо ни звучали мои слова, сейчас мне до этого нет никакого дела.

– Конечно, капитан… Капитан?

– Тайнова.

– Капитан Тайнова. Я попрошу Марину, чтобы она вам рассказала, с кем из детей у Олеси сложились наиболее близкие отношения.

– Я вам очень благодарна.

Ева не удивилась, когда обнаружила за дверью Марину Петровну, делающую вид, что она вовсе не подслушивала, а разглядывала рисунок на плитке пола.

– С кем здесь дружила Олеся?

– Да… Хм… С Ленкой. Подруги прям не разлей вода… Были. Она один раз даже вместе с ней сбегала, но не понравилось, видимо, ей бродяжничать. Не уловила она романтики жизни под открытым небом. Мы её сейчас найдём. Она обычно на заднем дворе в это время сидит. Скажите, пожалуйста, что, Олесю прям убили-убили?

– Да. Мертвее мёртвых.

Ленка и правда оказалась на заднем дворе детского дома. Она сидела на пеньке срубленного дерева, задумчиво всматриваясь в землю и теребя в руках полуистлевший бычок сигареты. Чем ближе подходила Тайнова, тем лучше ей удавалось рассмотреть девушку: каштановые волосы, забранные в конский хвост, густые чёрные брови, длинные ресницы, жёлтые зубы, обгрызенные ногти. На ней были кроссовки неопределённой марки, чёрные джинсы и ярко-салатовая куртка размера на два больше её самой.

– Марина Петровна, разрешите я наедине поговорю с этой девочкой, – воспитательница замялась. – Не волнуйтесь, я договорилась с директором.

– Ну, хорошо, – облегчённо выдохнула Марина и ушла.

Следователь подождала, пока тучная фигура скроется за входной дверью главного здания, и осторожно подошла к девушке.

– Лена?

Девочка вздрогнула так, как будто вышла из транса, и посмотрела на незнакомку.

– Да.

– Я хотела бы с тобой поговорить.

– А ты «мусор», что ли?

– Ого! – от этих слов Ева невольно вздёрнула брови и улыбнулась. – И мусор встречается в моей профессии, но я привыкла представляться как следователь Тайнова Ева Александровна. Можешь просто Ева.

– Просто – непросто. Я с ментами не разговариваю.

– Закурить хочешь? – Ева достала из пальто нераскрытую пачку сигарет, – Да брось! Я же вижу, что хочешь. Ты не просто так тут сидишь, это место не просматривается из окон здания, и ты только что выкинула истлевший бычок. На скольких его раскурили? А? Человек на десять? – девочка недоверчиво посмотрела на Тайнову, но огонёк в глазах загорелся. – Ну так что? Будешь или нет?

Лена выхватила пачку из рук Евы, наспех её открыла, достала сигарету и протянула пачку обратно.

– Оставь себе, я бросила. Я хочу с тобой об Олесе поговорить. Мне сказали, что ты её лучшая подруга.

– А что случилось? – глубоко затянувшись, прошептала девочка. – Олеська – хорошая деваха, она ничего бы плохого не сделала.

– Я не сомневаюсь.

– Тогда что надо? Ближе к делу.

– Убили её, – следователь заметила, как округлились глаза подростка, но решила продолжать: – Я хочу найти человека, который это сделал. Но мне нужна твоя помощь, мне нужно, чтобы ты рассказала всё, что знаешь.

– Убили, – почти беззвучно произнесла Лена. – Нет. Нет же! Кого? Олеську убили? – в полном замешательстве девочка вскочила с пенька и, задыхаясь, начала ходить взад-вперёд, периодически садясь на корточки и, не останавливаясь, повторяя слово «нет».

Тайнова решила не вмешиваться и подождать, когда девочка придёт в себя от услышанных слов. Минут через пять Лена всё же взяла себя в руки и со слезами на глазах произнесла:

– Как это произошло?

– Я не могу тебе рассказать, и это сейчас не имеет значения. Расскажи мне всё, что ты знала о ней и о её жизни.

– Да всё знала, – начала свой рассказ воспитанница детского дома. – Она хорошая была, в людях пыталась только хорошее рассмотреть, но не дура, то есть доверчивой дурочкой Олеську не назовёшь, чуйка у неё была! Говно начинала за километр чуять. Только сбегать любила. Не знаю, почему. Я с ней разок попробовала. Дерьмо! Мне не понравилось: ходишь, воняешь, спишь на улице. А она говорила, что так можно приблизиться к городу, приготовиться к жизни, когда из дома выгонят. Ну, не знаю, это бред всё. А так с парнями направо и налево не трахалась. Да, я говорю, умная была, не пошла бы ни с кем тёмным. Было, правда, один раз, год назад где-то, связалась с какими-то мажорами, что ли, не знаю, может, и не мажоры. Два парня, бороды такие длинные чёрные и лысые, то есть головы лысые у них были. На машинах дорогих раскатывали. Я потом спрашивала её: «Чё там с ними?» Она сказала, что дерьмом веет, втянуть куда-то хотели её, но она вовремя выпуталась, а может, и не выпуталась, может, наврала мне.

– А какого-нибудь другого друга за домом у неё не было? Ну, может, старший кто? Покровитель? Деньгами её обеспечивал, подарки дарил?

– Папик, что ли? Нет, я бы знала. Да она с Генкой того, ну, то есть встречались они, – на этих словах Лена закатила глаза. – Но он нашенский, из местных ребят. Любит, любил вроде её. Защищал пару раз, в драки из-за неё ввязывался. Ему один раз даже Вовка нос разбил, он парень здоровый. Нет, не могла она, не пошла бы ни с кем. Да, я ей всегда говорила, что все мужики – твари поганые, здесь каждая девчонка об этом знает. Особенно папики. У нас у всех нос начеку.

– А у Олеси были странные привычки или хобби какое?

– Она мечтала поэтессой стать, стихи всё писала, только не стихи получались, а четыре строчки, они там как-то называются, я не помню.

– Четверостишия?

– Ага, говорила, когда уйдут они с Генкой отсюда, то он работу найдёт, а она стихами зарабатывать будет. Бред. Вон Генка идёт, может, он ещё чего скажет. Я правда всё рассказала, нет ничего и никого такого. Можно я пойду, полежу? Мне что-то нехорошо.

– Курить бросай! – Ева крикнула в спину удаляющейся девушке.

– Зачем? Думаете, это меня спасёт? Как-то поможет?

– Тебе решать. Ты, самое главное, не сдавайся, потерпи, вот увидишь, потом всё будет лучше.

– Скажите об этом Олесе… Посмотрим. Спасибо, – девушка потрясла пачкой.

– На здоровье.

Лена поравнялась с приближающимся парнем, заглянула ему в глаза и покачала головой, а потом скрылась за деревьями. Тайнова смотрела на рыжего кучерявого парня в спортивном костюме, его лицо излучало уверенность и озадаченность.

– Здравствуйте, меня Гена зовут, а вы про Олесю спрашиваете, да? Я хочу, чтобы вы её начали искать. Я говорил этим уродкам, – чуть тише произнёс парень последнее слово, – но они только рукой махали, мол, сама вернётся.

– Гена, меня зовут Ева Александровна, я следователь из полиции.

– И?

– Ты крепкий парень? Мне сказали, что да.

– И?

Ева села на мокрый пенёк, посмотрела на молодого человека и с усилием произнесла:

– Олеся мертва.

Несколько секунд парень молчал. Он в полном недоумении смотрел на следователя, не находя слов, чтобы продолжить разговор. Ева достала фотографию и протянула ему.

– Это она?

– Кто этот ублюдок? Кто это сделал? – он держал фотографию трясущимися руками, не решаясь поднять глаза.

– Этого я пока не знаю, но очень надеюсь, что ты мне поможешь, – Тайнова подошла поближе к мальчику. – Давай сделаем кружок вокруг дома, стоять на мокрой земле слишком холодно, составишь мне компанию?

– Это точно она? Может, вы ошибаетесь? – вопрошающе смотрел говорящий на следователя, стараясь найти хоть каплю сомнения в её глазах, но сомнения не было. – Вы не ошибаетесь. Хорошо, что я могу сделать? – он отвернулся, сдерживая слёзы.

– Ты можешь ответить на мои вопросы, но самое главное, чем ты можешь помочь, – это ни в коем случае не сбегать из детдома и не пытаться выяснять всё самостоятельно. Ты меня понял? – парень кивнул в знак согласия. – Вы давно с Олесей встречаетесь?

– Официально полгода, а так с раннего детства общались, дружили. У нас планы были – вместе потом жить. Я… Она нравилась мне очень, – Ева чувствовала, как нарастал ком отчаяния и горя у него в горле, чувствовала, что он из последних сил держался. Она осознавала, что у этого молодого человека сейчас отняли его последние мечты. – Олеся хорошая… Была. А это точно, точно она? Может, вы ошиблись? Такое бывает, я слышал…

– Не в этот раз. Скажи, почему она так часто сбегала?

– Нравилось чувствовать свободу. Так она говорила. Тут все сбегали хоть раз, но если есть мозги, то возвращались.

– Почему она сбежала последний раз, почему тебя с собой не позвала?